Вольно, полковник

Он зябко кутается в пальто, смотрит исподлобья, косит взглядом на водителя, чьи глаза отражаются в зеркале заднего вида: - Что-то не так? – Спрашивает тот. Гельмут молчит, отворачивается к окну, наблюдая. Люди, серая масса, проносятся мимо: клерки, матери с детьми, шумная компания друзей, девушка, завернутая в яркий радужный шарф. ЛГБТ или просто радуга? Какая разница. Все остальное серое. Улицы, небоскребы, даже реклама, все словно в пыли, в пепле, хотя в последнее время весь мир ему кажется таким, и дело отнюдь не в Нью-Йорке. - В первый раз у нас? – Спрашивает водитель. Зачем-то пытается быть дружелюбным. Показать, что он, молодой индус, с трудом говорящий по-английски, такая же часть этого разношерстного муравейника, как и остальные. «У нас» саркастично думает Гельмут, но оскорбление проглатывает, поймав себя на зависти. Сам он давно потерял свою национальную идентичность. Русский немец, полжизни проведший в Аргентине. Какая тут национальность, если ни на одном из языков ты не можешь говорить без акцента? Это простодушное «у нас» уносит его мыслями очень далеко. В Пуерто-Мадеро, на Майскую Площадь, в забегаловку La Panera, где все пошловато розовое, но невозможно хороший кофе. В те времена, когда он тоже, пусть и с акцентом, мог произнести пресловутое «у нас». - Нет, - в итоге отвечает он таксисту. Воспитание пересиливает усталость, удается даже улыбнуться. - Откуда Вы? И Гельмут даже не злится на этот вопрос, он стандартный, как и множество других. Улыбчивый водитель, который хочет быть гостеприимным, не виноват. - Отовсюду понемногу, - говорит он единственное, что похоже на правду. Американцев он не любил. Они казались ему слишком фальшивыми со своими широкими белозубыми улыбками; недалекими, если судить по привычке осуждать всех и вся, а еще слишком много о себе возомнившими, если вспомнить о страсти навязывать другим свою точку зрения. При всем этом, солдаты у них самые лучшие, четко и точно исполняющие приказы и ни о чем не задумывающиеся. Русские слишком много рефлексируют, немцы не способны мыслить самостоятельно, американцы – то, что необходимо. Простые ребята, кто-то патриот, а кто-то хочет подзаработать. Гельмуту были необходимы последние. - Вы по делу сюда? Такой представительный человек, - не умолкает таксист. Гельмут не знает, что осталось в нем представительного. Сам он себе кажется тенью себя прежнего. - Собаку себе буду выбирать, - отвечает он и посмеивается, шутка понятная только ему, кажется невозможно смешной. - Так далеко и за собакой? - Да, хорошего служебного пса сейчас не найдешь. Таксист не понимает шутит он или нет и больше ничего не спрашивает. По правде говоря, Гельмут и сам не понимает. Смотрит на серый город за окном и пытается забыть о том, кем он был когда-то и кем он так и не стал. Местоназначение на 10-й авеню. В подъезде музыкальной школы, прямо напротив граффити, изображающего гору Рашмор, на которой вместо президентов - Жан Мишель Баския, Кит Харинг, Энди Уорхол и почему-то Фрида Кало. Это символично, думает Гельмут, но все равно не понимает, какое отношение к американским художникам имеет, достояние мексиканской культуры, Фрида. Из музыкальной школы слышится пианино, Гельмут мерзнет, все никак не может оторвать взгляд от граффити. Школа ему, естественно, не нужна, ему нужна дверь на втором этаже. Комнатка 4 на 4 метра, где его уже ждут. Собственные шаги отдаются в голове эхом. Иди и не думай ни о чем, говорит он сам себе. Ты уже все решил, иди и не думай ни о чем больше. Пианино звучит и звучит, фальшиво, он слышит, что ученик ошибается, мелодия знакома, но он не помнит ее. Это раздражает, зудит в голове. Его сын занимался музыкой, играл эту мелодию. Вторники и четверги с 15 до 17.30. Его учительницу звали Мануэла, ее фамилию Гельмут тоже не помнит и это только усиливает раздражание. - Мы изучили Ваш запрос, - говорит ему человек за столом в комнате 4 на 4 метра, вырывая его из размышлений. – У нас есть несколько подходящих кандидатов. Они с этим человеком не интересны друг другу. Человеку интересны его деньги, а Гельмуту люди, которых тот сможет ему предложить. - Они все согласны на условия? - Деваться им некуда. Гельмут листает папки, личные дела. С фото на него глядят мужчины все как один с мертвыми глазами. Карие, голубые, зеленые, черные. Он не видит в них разницы, одинаковые, служили, уволены, в меру жестоки, сержант, лейтенант, снова сержант. Ему все равно, он готов выбрать любого, если ему дадут гарантию четкого исполнения всех поручений. Стоп. - Этот инвалид? Один отличается. Сержант Джеймс Бьюканен Барнс, родился в Бруклине, мать с отцом мертвы, младшая сестра больна раком, уволен по состоянию здоровья. - Ему это не мешает, - пожимает плечами собеседник Гельмута. - Сомневаюсь, что отсутствие одной руки может кому-то не мешать. Гельмут раздраженно откладывает папку в сторону, инвалида он брать на работу не будет. - Вы писали, что в огнестрельном оружии нет необходимости. В рукопашном бою сержант Барнс не уступает бойцам с полным набором конечностей, - человек настаивает, это интересно. –Моя репутация мне важна, не в моих интересах, чтобы Вы думали, будто я подсовываю… брак. Или лоббирую свои личные интересы. - Именно так это и выглядит, - парирует Гельмут. – Как неуважение ко мне, в первую очередь. - Прежде, чем определитесь окончательно, можете проверить его, – пишет что-то на огрызке бумаги. – Вот адрес. Гельмут еще раз смотрит на фото в папке. Глаза мертвые, синие, злые. На собаку не похож, вдруг возникает несвоевременная мысль, навеянная разговором с таксистом. Что лучше? Взять бойцовскую собаку или трехлапого волка? Забавно. - Вам повезло, что у меня есть время, - говорит Гельмут. - Позвоните, когда решитесь, - улыбается человек. До Бруклина с учетом пробок – около сорока минут. Гельмут в последний раз оглядывается на граффити и садится в такси. Осень, шесть часов, а уже темнеет. У Джеймса небольшая квартирка в реставрирующейся многоэтажке рядом с пиццерией. Над пиццерией сомнительная надпись «здоровое питание». Лифт не работает и на 6-й этаж Гельмут идет пешком, номера на квартире нет. Прежде, чем Джеймс открывает дверь, Гельмут стучит минут пять без перерыва. Стучит, стучит и стучит, раздражаясь все больше и больше. Трата времени. Сплошная трата времени, хотя может это ему и нужно? Возможность отсрочить момент исполнения главного желания. - Что надо? У Джеймса щеки поросли темной щетиной, футболка мятая, а взгляд дикий. На левом плече футболка свободно болтается. Неуютное зрелище. - Провожу собеседование. Гельмут отодвигает его плечом. Проходит внутрь, а Джеймс, что интересно, не сопротивляется, пропускает его вперед. - Что за работа? В квартире, если можно это так назвать, темно, свет идет только от включенного телевизора. Метров 20, объединяющие кухню, спальню и гостиную, выглядят жалко. По телевизору баскетбольный матч, тихо бубнит комментатор, кто-то забросил мяч в кольцо. В баскетболе Гельмут никогда не разбирался. - Присесть не предлагаю, - говорит Джемс, так и не дождавшись ответа насчет работы. Гельмут издает нечто среднее между вздохом и смешком и направляет на него пистолет. Ждет реакции, и сержант Барнс не разочаровывает. Драка короткая, ожесточенная, Джеймс бьет по болевым точкам, а Гельмут поддается, сопротивляется не особо, наблюдает, как тот действует одной рукой. Неплохо. В какой-то момент, поддаваться он перестает, но удар все равно пропускает. Секунда и он на полу, придавленный тяжелым жестким телом с чужим локтем на собственном горле. Улыбаться в таком положении сложно, но он делает над собой усилие: - Работа Ваша. Почему бы и нет? Наверное, это могла бы быть жалость, но он гонит от себя эти мысли. Джеймс не производит впечатление разговорчивого человека, способного залезть кому-то в душу. Это хорошо, это в его случае, просто огромный плюс. Джеймс не меняет выражение лица, прожигает взглядом и ничего не отвечает. Отпускает молча и отходит на пару шагов назад. И правда похож на дикого зверя, думает Гельмут, челюсти плотно сжаты, ждет. Гельмут поднимается, отряхивается. - Я буду ждать внизу в 8, соберите вещи, Джеймс. - Что за работа? - Личный помощник. Почти правда. Раньше у него тоже был личный помощник, студент UBA, талантливый мальчишка. Гельмут помнит, как тот ничком лежал на асфальте с пулей во лбу, все еще крепко сжимая папку с его документами. - Не телохранитель? - Вряд ли Вы на это способны, Джеймс. А вот личным помощником сгодитесь. Джемс злится, это видно, не привык чувствовать себя инвалидом. - Что от меня будет требоваться? - Сопровождать, в основном. Иногда выполнять небольшие поручения. Иногда водить машину, Вы же на это способны с одной рукой? - Вполне. - Тогда договорились. Сестра больная раком, инвалидность, трудности с работой – идеально. Ради денег человек в подобных обстоятельствах должен быть готов пойти на многое, а это главное, что необходимо Гельмуту. Исполнительность и молчание.