На мопеде и за бегемотами

Двадцать четвёртый день каждого месяца можно назвать самым тяжёлым днём: генеральная уборка. Арсений не очень любит прибираться, но вот ощущение чистоты, остающееся после, он обожает. Когда все вещи разложены по своим местам, лишнее выкинуто, и пахнет средством для мытья полов с лавандой — то и голова очищается от хлама. Они и так не живут в свинарнике и не борются с тараканами за хлеб, но генеральная уборка — это что-то совсем другое. Поддерживать чистоту хорошо, но мелкие соринки на полу, капельки жира на плите всё равно остаются на месте, пока не устроишь капитальную чистку. В восемь утра звенит первый будильник, и Арсений не позволяет себе поваляться даже совсем чуть-чуть. Босые ступни касаются пола, и тут же становятся ощутимы мелкие соринки, которые за секунду приклеиваются к ногам вместе с пылью. — Антон, подъём! — Арсений беспардонно скидывает чужое одеяло и дует в самое ухо, отчего Шастун тут же вскакивает и смотрит ошалелыми глазами. — Блять. Арс, ты… — Да, я Арсений, а ты Антон. А помнишь, какое сегодня число? — внутри запускается обратный отсчёт до того момента, как Антон окончательно проснётся и возненавидит этот день с новой силой. — Блять, нет. У меня сегодня смена в кафе, я не смогу. Арс, прости, я и так проспал, мне пора. — Антон сразу начинает копошиться, сбрасывает одеяло окончательно и пытается встать, когда рука Арсения хватает его за плечо. — Стоять. Я твой график смен наизусть знаю, и у тебя сегодня выходной. Тебе не сбежать, — мученический стон, и Шастун падает обратно на подушку. — Можно я ещё хоть десять минут полежу? — Нельзя! * Арсений усиленно елозит по полу тряпкой, подпевая играющим из колонки песням: у них с Антоном абсолютно разные вкусы в музыке, поэтому они сходятся на решении включить радио. «Как бы радио» как бы лучшее радио, на котором играют абсолютно разные треки на вкус обоих: там тебе и Ночные снайперы, и Мумий Тролль, и Чайфы, если надо. Антон вяло передвигается по квартире и по пылинке в час протирает все горизонтальные поверхности — Арсений даже ручки у дверей заставляет отмывать. Ему и так кажется, что их квартира оттёрта до блеска, но он не хочет спорить, поэтому в ванной дребезжит машинка, на кухне размораживается холодильник, а Антон с новыми силами принимается за уборку: чем раньше они закончат — тем лучше. — Арс, я всё протёр, — надо убавить музыку, а то перекричать её даже с голосом Шастуна очень сложно. — Молодец. Можешь наклеить себе на лоб звёздочку, — спокойно отвечает Арсений и возвращается к пятну на паркете около дивана. — А дальше-то что мне делать? Дай мне какое-нибудь задание, а то ты продолжишь возиться один и будешь бурчать себе под нос, что «никакой помощи в этом доме не дождёшься». — Антон складывает руки на груди и обтирает всю пыль с тряпки о себя, следя за Арсением, обводящим комнату придирчивым взглядом. — Я не знаю, за что ещё ты можешь взяться, чтобы ничего при этом не испортить, так что лучшее, что ты можешь сделать — это не мешаться под ногами, — Арсений разгибается и совершает пару наклонов, чтобы размять затекшую спину. — Ну Арс! — Да не знаю я! Иди вон фикус мне потрогай и посиди там! Ну в смысле листочки ему протри, горшок помой, — любое задание, лишь бы Антон не испачкал то, что уже отмыто. Так что помыть пластиковое растение — это вполне себе неплохая идея. Шастун хмурится и тяжело вздыхает, но не спорит. Арсений со спокойной душой возвращается к отмыванию пола параллельно с проклинанием Тохи и его шерсти, которая затесалась уже в каждый уголок их дома. Но Антон на фоне тихо хихикает с шуток Красотки Нонны, а сил беситься не остаётся — вокруг чистота и тепло, на подоконнике бегемотик нежится в лучах солнца. Снова включаются треки, а радиоведущие напоминают о том, что сегодня вечером состоится марафон песен в поддержку российских туристов, застрявших в Конго. Антон в плане чистоты не худший сосед из тех, что были у Арсения: в общаге с ним вообще жил парень, который всегда ел прямо в кровати, а крошки потом смахивал на пол. Крошек было так много, что в какой-то момент Арсению начало казаться, что весь пол усыпан ими. Поэтому Антон, который собирает свои носки и выносит мусор по утрам, просто идеал чистоты — даже вон фикус беспрекословно вытирает, молодец какой. Арсений бросает ещё один короткий взгляд на него перед тем как уйти сливать грязную воду из ведра. — Господи, да как можно вытирать пластиковый цветок так, чтобы он умер? Милый, с тобой всё хорошо? Он тебе там ничего не поотрывал? — Арсений ставит ведро на пол и подходит к фикусу, осматривая на предмет повреждений. — Ты сейчас говорил с пластиковым растением? — И что теперь? — То есть тебе можно разговаривать с пластиковым цветком, жаловаться на меня коту, а мне нельзя побазарить с чуваками с видосов? — Антон пучит глаза так же глупо, как делает это всегда, но Арсений не обращает внимания, потому что и без слов должно быть понятно, что это другое! — Ну ты, конечно, жук. Арсений думает, что вообще-то у него крайне мелодичный голос, и он никогда не жужжит. Если отбросить в сторону обратную заморозку холодильника, развешивание и глажку вещей, то из дел по дому к полудню остаются только нелюбимые зеркала. В зеркала клёво смотреться, в них клёво оценивать сочетаемость вещей, но мыть их совсем не клёво: всегда остаются разводы и мерзкие полосы, как бы Арсений ни старался. Он стоит пред зеркалом, согнувшись в четыре погибели (потому что их там явно больше трёх) и перегородив весь коридор, пока пытается оттереть все пятнышки и отпечатки пальцев. Абсолютно непонятно, как можно так запачкать зеркало: Арсений же к нему вообще не прикасается, а Антон даже не смотрится. Загадка убийства чистоты объявляется разгаданной, когда Шастун хватается за него своей лапищей сверху головы Арсения. Он крепко сжимает поверхность грязными, пыльными пальцами и выжидающе смотрит. Арсений в шоке, он не может даже разогнуться: столько корячиться со всеми тряпками и дурацкими стрелками, чтобы потом просто увидеть это. Антон, так и не дождавшись реакции, пару раз хлопает Арсения по бедру, прося, чтобы тот отошел — в туалет хочется. Кожа под домашними штанами чувствует прикосновение даже после того, как ладонь исчезает, и вместо того, чтобы ругаться за зеркало, Арсений устало думает о всех прелестях дружбы в разных её проявлениях: это теперь его постоянно касаться будут?

***

— Арс? — М? — Арсений? — Сергеевич? Да что вообще от него нужно? Арсений растирал мокрые волосы полотенцем, направляясь в сторону своей комнаты: уборка, горячий душ и мурчание Тохи под ухом в ближайшее время предвещали самый крепкий сон из всех возможных. Поэтому неожиданное желание Антона поговорить никак не вписывалось в картину мира. — Арс, а ты можешь сегодня здесь остаться? — Антон хлопает рукой по дивану, хотя и без этого понятно, что он имел в виду. — Нет? Антон, с чего бы? — Ну мы же уже два раза спали вместе, так что это уже можно сказать традиция, обычай, — Антон по-дурацки улыбается и смотрит, как Иван Петрович на вокзале, когда ты звенишь мелочью. — Один раз ты спал у меня в ногах, а во второй у тебя был кошмар — сейчас причин нет, — Арсению эти фокусы вообще ни к чему. Какой еще «остаться здесь»? Его там ждёт целая двуспальная кровать для него одного (и немного кота), свежие простыни и мягкая подушка. — Я не знаю, Арс. Просто, когда ты спишь рядом, то мне как-то спокойнее. Не то чтоб я сильно волновался, что меня там монстры из-под дивана сожрут. — Тем более, что они живут только под кроватями, Антон — так что не говори глупостей. — Арсений хихикает. Антон опять говорит прямо: он вообще никогда не скрывает, что у него на уме (Арсений злобно думает, что на самом деле там и нет ничего, но тут же себя одёргивает, ведь в Антоне столько всего интересного, что даже ехидничать не получается). Хотя, конечно, большую часть времени там просто какие-то шутки. — Так ты останешься? Арсений впадает в ступор, потому что очевидный ответ — нет, но он не может его озвучить, потому что если Антон просит, то скорее всего для него это важно. Почему важно Арсений не знает, но иногда причины не стоит узнавать, точно так же как и ответы на некоторые вопросы. Он мысленно прикидывает, что мягкую подушку он может забрать с собой, а Тоха всё равно будет мурчать под ухом. — Хорошо, — за секунду Антон из волнения переходит в чистое счастье со всеми вытекающими в виде счастливой лыбы на пол-лица. — Строй перегородку из подушек. Арсений уходит в комнату, вспоминая, что он уже года четыре не спал ни с кем в одной постели, хотя он любил это ощущение другого человека рядом с собой. Но сон с человеком — это то же самое, что и объятия: нужно выбрать только одного и всё. Странно, что для Арсения в обоих аспектах этим человеком становится Антон. Он снимает с себя домашнюю одежду и хватает одеяло с подушкой в охапку, крепко прижимая к себе: не хочется забивать чистую голову саморефлексией на ночь глядя — так и до кошмаров недалеко. Антон уже успел отодвинуться к стене, но разделяющих диван подушек так и не видно. — А где перегородка? — Тебе надо — ты и строй, — улыбается слишком нагло для человека, который пару минут назад настолько неуверенно просил остаться рядом. Арсений тяжело вздыхает, решив, что баррикада не самая лучшая идея — в прошлый раз подушки действительно мешали. Он залезает на диван и раскладывает постельное бельё. Находиться без футболки при Антоне крайне неловко, но он не собирается жертвовать комфортом сна ещё больше. — Буп! Антон улыбается уже откровенно мерзко и тыкает пальцем в сосок, вызывая полнейшее недоумение на лице Арсения. — Это блять ещё что? — Не злись. Просто мы наконец-то познакомились, и я решил дать пять. — Дать пять моему соску, серьёзно? — Арсений натягивает одеяло до подбородка, чтобы разорвать зрительный контакт между этими двумя. Что за сюр. То, что Антон спит в футболке, не должно давать ему никаких преимуществ. — Понимаю, что такие странные штуки — это обычно твоё, но что уж тут поделаешь: с кем поведешься — от того и наберёшься, — Антон довольно валится на спину и кладёт руки себе на живот — полный придурок. — И когда это я делал «странные штуки»? — Арсений по жизни считает себя очень серьёзным человеком, так что то, о чём говорит Антон, для него загадка. — Арс, ты ж буквально недавно залезал на дерево около вашего дк, чтобы я делал фотку, будто ты коала! — Это было для занятия с детьми! Мы договаривались сделать фотографию в стиле животных! — Да пофиг. Ты всё равно постоянно творишь всякую фигню. — Антон замолкает, потому что, видимо, считает это исчерпывающим объяснением, и не остается ничего, кроме как точно так же лечь рядом на спину. Они лежат рядом и смотрят в потолок: сон никак не идёт. Арсений привык залипать в ленту перед сном, а сейчас это кажется чем-то неправильным. У них руки одинаково сложены на животах, и оба барабанят пальцами по тыльной стороне ладони. — А я рассказывал, как однажды ёбнулся с крыши дома, потому что за сигаретами полез? — Антон спрашивает шёпотом, но это всё равно громко. — И как, выжил? — Да, прикинь. Там падать было сантиметров пятьдесят. Мы тогда на даче с крыши с батей снег чистили, а у меня сигареты из кармана выпали и как покатились к краю — ну я и за ними. А там на даче такие сугробы были — прям до крыши. Короче ваще прикол был. — Поразительная история, — на самом деле Арсений благодарен за этот рассказ: он хоть немного разрядил эту повисшую тишину. — А теперь спи. — А я говорил, что следующим летом хотел в Питер сгонять? Поедешь со мной? — Антон, спи уже! — Арсений натягивает одеяло выше и закрывает глаза. На кухне Тоха доедает остатки ужина, а сон приходит неожиданно быстро.

***

Антон ещё с утра предупреждает, что вечером они должны съездить за киндерами, потому что «мы иначе так ничего и не соберём». Спорить тут не с чем, да и бегемоты стали слишком важной частью их жизней, поэтому несколько дней без покупки нового яйца ощущаются неправильно. Под окнами такое знакомое ворчание мопеда, на сердце предвкушение, а на часах шесть вечера. Арсению на самом деле всегда было интересно, почему именно мопед? Это же самый неочевидный выбор, ведь есть мотоциклы, скутеры, ладно, скутер звучит ещё хуже, но сравнивая мопед и мотоцикл, явно стоит выбирать второй. — А почему мопед? — ни здрасьте, ни насрать — сразу к вопросу. — Чего? А. Ну прикольно же, не? — у Антона все объяснения такие непонятные, как будто это было вселенной заложено, что так должно быть: зиме достался снег, а Антону преколы и мопед. — Почему не мотоцикл? — Арсений превысил свой лимит неотвеченных вопросов за последние пару дней (недель). — Да бля, мотоцикл это типа как-то по-байкерски, что ли. А какой из меня байкер, Арс, ты орёшь? что ли? Да и «мопед» звучит круче, чем байк, и дешевле обходится. Ты иногда забываешь, что мы дохера какие бедные и коту вместо того, чтоб купить корм, просто пиздим мясо из моей кафехи, — Антон просто пожимает плечами, а потом, подумав, добавляет. — Кстати, надо завязывать, он после вчерашней курятины весь ковёр заблевал. — Тоха обблевал ковёр в гостиной? — Арсений же каждый день по нему голыми ногами ходит. — Не, в твоей комнате, — да, Антон, побольше спокойствия в голосе, пожалуйста. Всё же так и должно быть. — Но если чо, я всё отмыл, хотя ща вся квартира лавандой провоняла. — Какой ужас. Я не понимаю, почему этот кот больше любит тебя? Я же ему чаще еду даю, — Арсений надувает губы, потому что это реально обидно. — Да фиг его знает. Ладно, запрыгивай давай, нам ещё пердолить и пердолить до того магазина. Лексикон Антона определённо оставляет желать лучшего, но исправлять его себе дороже: он же может начать жаловаться в ответ на вечные каламбуры Арсения. Хоть тот и считает, что «в Грецию поГрецца» — это очень смешно. По дороге Арсений крепко прижимается к широкой спине, потому что страх падения прошёл ещё не до конца, а ещё потому что так между ними не задувает ветер, заставляя морщиться. Арсений не знает, какой бегемот им точно попадётся сегодня, но чувствует, как с каждым метром напряжение всё возрастает, будто за ними едет отряд барабанщиков, отбивающих дробь. По итогу в магазин они просто забегают, сразу бросаясь к нужным полкам. По идее, ещё неплохо было бы купить продуктов, а то в холодильнике уже целая крыса повесилась, но сейчас не до этого. Они для приличия перебирают несколько киндеров, хотя на самом деле это не даёт ничего (та ночь, проведённая за изучением сайтов, себя абсолютно не оправдала). На кассе Антон уже чуть ли не подпрыгивает, пока Арсений наворачивает круги около аппаратов с шариками жвачки. — Арс, а может ну его в пень до дома ехать, давай прям здесь откроем? — Антон колупает ногтем фольгу от нетерпения, и появляется ощущение, что выбор между «да» и «нет» не стоит. Скорее он между «да» и «давай скорее!», поэтому Арсений только кивает, не размениваясь на слова. Антон сдирает упаковку абсолютно неаккуратно и сразу откусывает шоколад, даже не разломив, жуёт быстро, что кажется, готов подавиться. И глаза у него, глаза сияют. Арсений смотрит на это абсолютно свинское поведение, но не может ничего сказать, потому что такой радостный и взволнованный Антон — это одна из самых красивых вещей. Вот есть красивые люди, красивые вещи, но они все красивые просто так, а в красоте радостного и увлечённого Антона есть смысл. Может быть, Арсений всё это себе напридумывал, но ощущения именно такие, хотя и чётких, оформленных мыслей в голове больше не появляется. Жёлтый контейнер от киндера щёлкает, и Антон достаёт оттуда ещё одного бегемота-повара. Это ощущается странно: у них никогда до этого не было повторяющихся игрушек, только та, что Тоха принёс, но в киндерах — никогда. Осознание доходит медленно, пока игрушка крутится между пальцами, а в магазине раздаётся нечёткое «Повторка». — Арс, у нас повторка, — голос у Антона какой-то пустой, как и глаза, которые пару мгновений назад ещё горели. — Ага. — Это… — Ага. Арсений рассматривает кафель под ногами и грязь, застрявшую между плитками, с каким-то абсолютно странным и непонятным ощущением на душе, поднимает глаза и видит Антона, того самого Антона, который всегда немного волнуется, но стопроцентно греет своей добротой. А сейчас он расстроен, и это всё, что надо Арсению, чтобы собраться и снова прийти в себя. — Антон, зато теперь на кухне есть кому составить компанию Павлу Геннадьевичу. — Ты назвал его Павлом Геннадьевичем? — Антон немного размораживается. — Да, а как надо было? — Никак, это же просто игрушка, ты дурак? — качает головой и немного ухмыляется. — Я и всем остальным имена дал, просто не было повода об этом рассказать, — Арсений цепляется за эту возможность отвлечь. — И как же ты их назвал? — Там есть Маринка, Олежа… Они медленно выходят из магазина под спокойный рассказ Арсения и тихие смешки Антона. «Неприятность эту мы переживем»: что им одна повторка, будто киндеров мало осталось, будто это не маленькая возможность растянуть их приключение на подольше.

***

Арсений стал замечать за собой, что он всё больше и больше времени проводит в гостиной, а не у себя в комнате: выходит туда почитать или просто позалипать в телефоне, или, что самое страшное, поговорить с Антоном. Оказывается, дни у того проходят не менее интересно, а истории с работы действительно смешные. Он, кривляясь, показывает клиентов или рассказывает про собак по полчаса, хотя особой разницы нет: слушать хочется и то, и то. Антон часто возится на кухне, пока Арсений сидит на диване, поэтому кричит громче, а от этого почему-то только смешнее. Совместные вечера каждый раз разные и по-своему особенные: им же даже не обязательно разговаривать друг с другом, чтоб хорошо проводить время, хотя разговаривать всё равно хочется. — Арс, прикинь, я сегодня такой интересный видос про кофе смотрел, просто вау! — это что-то новенькое. — Правда? Про кофе или тот ужас «3 в 1», который ты называешь кофе? — Арсений помнит ту великую январскую битву за то, что есть кофе. — Да не, я про зерновой типа. Там рассказывали, как его собирают, обрабатывают и всякое такое. Там в конце видоса ещё какой-то каппинг показывали, но это я уже вообще не понял. Надо будет потом ещё раз пересмотреть. — Антон и кофе, вот умора-то. — Шаст, ты серьезно? Ты и кофе? Ты мне как-то раз доказывал, что это вообще напиток от дьявола. — Ну а теперь передумал, не придирайся! Ты вон вообще позавчера мне все уши прожужжал, что все мюзиклы говно, а потом сел пересматривать Ла-Ла Ленд. Чо вообще за привычка такая? — какая именно привычка Антон опять-таки не уточняет, но Арсению и не хочется знать. — Ну и что же там с кофе? — Ты знал, что если не поднимать температуру на тачке, то во вкусе вылезет трава? — этот набор слов Арсению даёт ровным счётом ничего, он тяжело смотрит на Антона и переспрашивает: — Тачке? — Да, Арс. Прикинь, я тоже сначала не догнал, а потом… — Перегнал. Это же тачка — так и работают гонки. — Ой, да иди ты! Короче… Дальше слова Антона сливаются в один большой поток, но Арсений никак не решается его прервать, потому что это красиво. Антон горит и не сгорает: он может быть спокойным, задумчивым, неуверенным, радостным, громким, тихим, горьким, сладким, да каким угодно! Но именно горящий Антон красивее всего, и Арсений слушает, смотрит и даже зажигается вместе с ним. Разговоры до поздней ночи вредны для здоровья, но очень полезны для души, поэтому, пока температура тридцать шесть и шесть, можно немного и поболтать. Они снова ложатся спать вместе на диване, а у Арсения почти не возникает вопросов, потому что какие тут могут быть вопросы, если даже сквозь сон к тебе прорывается воодушевлённый голос, рассказывающий что-то про арабику.