Старайся показать тем, кого любишь, свои худшие стороны. Если они принимают тебя такой, значит, ты не зря рядом с ними. Грейс Джонс
– Итак, давайте продолжим с того места, на котором остановились вчера… Открываем сорок седьмую страницу и находим раздел «Прочти сам». Такуми-кун, будь добр, прочитай вслух первый абзац и расскажи всем его содержание. Остальные внимательно слушают, а затем дополняют. Чур не перебиваем друг друга! Такуми-кун, можешь приступать… И так каждый день… Ойкава, подперев щеку рукой, задумчиво смотрел на девушку, которая из-за своих наушников ничего не слышала, уставившись в монитор ради занятий с еще одной группой учеников. Касуми была хороша в английском, не даром прожила четыре года в Америке: говорила бегло, довольно быстро переключаясь с японского на английский и обратно, при этом периодически объясняя значение того или иного слова. Сперва мужчина не понимал, как можно преподавать грамматику через компьютер, но оказалось, что можно. Девушка выводила на экран презентации, лихо рисуя что-то на экране мышкой. В общем, на два часа Иваидзуми просто выпадала из реальности, посвящая все свое свободное время репетиторству, а затем просыпался Шин. – И это ты называешь работой? – скептически поинтересовался Тоору, когда девушка, попрощавшись со всеми, сняла наушники и отключила компьютер. Касуми хмыкнула и, развернувшись на стуле, повернулась к мрачному мужчине. – Меня всё устраивает, к тому же, родители этих детей платят неплохие деньги. – Я говорил, что ты меркантильна? Девушка раздраженно передернула плечом и отбросила назад волосы. – Вроде говорили, но меня мало интересует ваше мнение. Я честно отрабатываю свои деньги и горжусь тем, как эти дети улучшают свои навыки произношения. В отличие от вас, с детьми приятнее работать. – Смотря, какие дети, – философски отметил он. – Смотря, какие родители, – парировала она, прищуриваясь. – Не бывает плохих детей, бывают плохие родители и отсюда плохое воспитание. Неумение держать себя в руках, завидовать сверстникам, ставить себя выше других… Если родители ругаются и бьют ребенка дома, то не удивительно, что он будет делать то же самое в своем социуме, потому что будет считать такое поведение нормальным. Ребенка надо с детства приучать к тому, что хорошо, а что плохо, и быть для него хорошим авторитетом. – С возрастом люди меняются, – заметил Ойкава, откидываясь обратно на диван. Касуми хохотнула и, легко подскочив, нависла над ним. Мужчина невольно вздрогнул, но отодвигаться от девушки было некуда, поэтому пришлось просто смотреть в её темные, выразительные, не по годам мудрые глаза и гадать, о чем она думает, глядя на него. – Люди ведут себя определенным образом в силу каких-то обстоятельств. Вы – тому пример. Хоть сейчас больше похожи на мальчишку, обиженного на весь белый свет, – девушка едва успела увернуться, когда в нее полетела подушка. – Что и следовало доказать! – подняв «оружие убийства» с пола, закинула его на кресло, от греха подальше. Вот снова она язвит, а Ойкава бесится и норовит запустить в неё чем-нибудь тяжелым. К несчастью, маленькая и ловкая девушка не шла ни в какое сравнение с инвалидом, которому оставалось лишь рычать от бессилия.***
«Это слишком сильно на него давит», – задумчиво постукивая длинным ногтем по кружке, Касуми устало выглянула в окно. Снова дождь, будто под стать настроению. Она уже начала задумываться о том, чтобы купить мужчине какие-нибудь успокоительные, а лучше сразу антидепрессанты, но понимала, что от лекарств ситуация только ухудшится. Агрессия, вызванная стрессом и подавленным психологическим состоянием, опасна, в первую очередь для самого мужчины. Ойкава уничтожал сам себя, попутно отваживая от себя людей, которые хоть как-то, но были неравнодушны к нему. Саморазрушение сознания искажало реальность, представляя её в том свете, в котором, по мнению мужчины, она была в его мыслях. «Всё плохо, все гады, мир говно, а я вместе с ним», – если уж совсем коротко о мыслях. Касуми задумчиво прикрыла глаза и, откинувшись на спинку высокого мягкого стула, скрестила на груди руки. У Тоору всегда был тяжелый характер, но он умел контролировать его, а агрессию направлять в нужное русло. Однако с возрастом эти грани стерлись, потому что не осталось ничего, чтобы сдерживало его нрав. Хаджиме бы смог… Воспоминание о брате кольнуло сердце, и девушка медленно открыла глаза. Ойкава, к сожалению, забыл одну очень важную вещь: люди любили его не за что-то, а вопреки, зная с самого начала, насколько у него сложный характер. Всегда искренний в своих намерениях, чувствах и высказываниях, о чем-то притягивал и очаровывал окружающих. Его боялись, но при этом уважали, любили и ненавидели, презирали и восхищались… А сейчас он будто превратился в чудовище из известной сказки, стал человеком, полным ненависти к себе и к окружающим, неспособного любить и быть любимым. Жестокий, беспощадный и смертельно раненый хищник, загнанный в угол и застрявший в капкане… Касуми невольно усмехнулась такому сравнению, мысленно отметив, что подобное высказывание неплохо сочетается с нынешним мужчиной. Что можно сделать в подобной ситуации? Девушка тысячу раз задавала себе этот вопрос и тысячу раз искала на него ответ. Казалось бы, адекватный человек скажет: «Оберегать и поддерживать, давая надежду на лучшее». Касуми искренне верила, что это «лучшее» обязательно настанет, но дело было в другом… Ойкава совершенно не желал жалости. Он понимал, что остался инвалидом, но вместе с тем рьяно это отрицал. Сердце и разум вступили в борьбу за образ жизни: одно совершенно не хотело так жить, а другое уже смирилось, что жизни больше нет. Иваидзуми было жаль мужчину, но совершенно не той жалостью, которая была направлена калеке. Ей было жаль, что тот Тоору, которого она знала столько лет, так легко сдался, проиграв самому себе. А теперь нужно было как-то стараться, чтобы поддерживать в нем жизнь. И девушка не придумала ничего лучше, чем бесить его. Зная Ойкаву с детства она усвоила одну важную вещь: делать все в точности да наоборот, чтобы позлить других. Подцепив пальцами подбородок, Касуми ухватилась за улетающую мысль, как за спасительную соломинку. «Вряд ли, конечно, сработает, но никто ничего от этого не потеряет. Ну, может только Тоору станет еще злее, чем есть сейчас», – представив, как чернеет от ярости лицо шатена, девушка содрогнулась. В любом случае, все шишки ей достанутся, хотя она до сих пор не могла взять в толк, почему он так раздражается от одного её присутствия. Чай остыл, и девушка была вынуждена встать, что подлить себе кипятка. То, что произошло почти пять лет назад… Да, после того, как он сперва отверг её, а затем женился без предупреждения, – она действительно отпустила. Возможно, просто повзрослела, возможно, научилась подавлять свои эмоции, но факт остается фактом – к бывшему другу детства она больше ничего не чувствовала. Сейчас они скорее напоминали незнакомцев, которые не смогли найти общий язык. Ойкава не понимал, почему она отвернулась от него, а Касуми не могла взять понять, почему он цепляется за прошлое, которое не принесло ничего, кроме разочарования. Однако, узнав про инвалидность мужчины… В общем, Иваидзуми не могла поступить иначе, ведь она осталась единственным человеком, способным обуздать раненого зверя. – Если будешь так хмуриться, то появятся морщины. Внезапно раздавшийся насмешливый мягкий голос, заставил девушку вздрогнуть и все-таки пролить на стол чай. Савамура оказался проворнее, накрыв лужицу тряпкой, тем самым спасая розоволосую от очередного ожога. – Скажи, я настолько страшный, что ты постоянно вздрагиваешь в моем присутствии или настолько уходить в себя, что теряешь связь с реальностью? – хохотнул молодой человек, плеснув девушке еще чая и наливая себе кружку. – Скорее это похоже на решение сложной головоломки, – улыбнулась она, благодарно кивая. Присутствию Дайчи в квартире она не удивилась, лично вручала мужчине запасной комплект ключей. Брюнет удивленно вскинул бровь, садясь напротив и подпирая ладонью щеку. – Сложная, видать, головоломка-то. Касуми кивнула, соглашаясь. – Это похоже на лабиринт без выхода. Единственное, что остается проложить себе дорогу грубой силой, но что если за лабиринтом есть еще один лабиринт, только более опасный? – спросила она, поднимая на мужчину вопросительный взгляд. – Можно ли каждый раз искать выход с помощью грубой силы? Брюнет задумчиво постукал пальцем по столу, внимательно глядя на девушку. Дайчи не был дураком, сразу смекнул, что речь идет про Ойкаву, но ситуацию пока понимал плохо. Единственное, что было ему известно, это то, что что-то произошло в прошлом между этими двумя. Прищурившись, мужчина вперил изучающий взгляд в лицо девушки. Она была спокойна и, как оказалась, мудра не по годам. Растрепанные розовые волосы придавали ей детское очарование, от чего Касуми казалась еще симпатичнее. Жаль только, что Тоору настолько слеп, что отказывается замечать не только её красоту, но и её заботу… – Возможно, что стена лабиринта окажется настолько хрупкой, что рассыплется от малейшего прикосновения. Иваидзуми улыбнулась, но улыбка эта была саркастичной. Не верила, что такое возможно. – Вы действительно так думаете? Мужчина пожал плечами и, поднявшись, подошел к плите. Спиной чувствовал, как девушка прожигает его взглядом, а у самого улыбка расползлась на губах. – Каким бы крепким не был камень, с годами под воздействием внешних факторов он разрушается. Но еще быстрее он разрушится, когда крошечный росток потянется к свету, – оглянувшись через плечо, Савамура окинул Иваидзуми странным взглядом. Касуми хмыкнула, довольная подобным ответом и откинулась на спинку стула. – Дождь закончился… Удивленный Дайчи выглянул в окно. – И правда… Закончился… – шепнул он, вновь глядя на девушку. – Всё хотел сказать: тебе идет розовый цвет волос. – Спасибо, – легонько дернув длинную челку, Иваидзуми смахнула её с глаз. – Вы не считаете меня странной? Савамура вздрогнул. «Странной?.. – мысленно переспросил он. – Единственная странность, которую я вижу в тебе – это твои отношения с Ойкавой. Но пока что слишком рано спрашивать об этом… Ты не похожа на человека, чье доверие так легко заполучить». Вслух же произнес совершенно другое: – Каждый волен сам выбирать, что ему делать и как выглядеть. Но что красиво, то красиво, с этим не поспоришь. Если человеку идет необычный цвет волос и это подчеркивает его индивидуальность, то это очень круто. – Хватит болтать уже, надоели! – мирный разговор прервал недовольный голос Ойкавы, заставив Савамуру и Касуми подскочить на месте. – Тебе работать пора, разве нет? – ехидно поинтересовался он, переведя взгляд с одного на другую. – А вам пора в больницу, – разулыбалась девушка, поднимаясь. – Дайчи-кун, я пойду приготовлю одежду для выхода. – Хорошо, спасибо. Девушка бегом вышла из кухни, мысленно коря себя за внимательность. Ойкава часто придирался к ней по поводу и без, но когда косяк происходил действительно по её вине, было гораздо обиднее, что дает повод для издевок. «Черт! Подумать только! И я когда-то любила этого парня? Господи, где мои глаза были? Он же совершенно невыносим! – оказавшись в комнате, она немного успокоилась и обреченно вздохнула. – И тем не менее… Не могу отвернуться от него сейчас. Если брошу, то он никогда не выберется из этого состояния». Глубоко вдохнув, Касуми медленно выдохнула через рот, приводя себя в чувство. Почему-то каждый раз, когда Тоору обращался к ней таким тоном, у нее дико чесались кулаки. Так и хотелось несколько раз вдарить хорошенько, чтобы навсегда забыл о том, что было в прошлом. Подойдя к шкафу, девушка дрожащими руками вытащила светло-серую водолазку и нежно-голубой джемпер с V-образным вырезом, аккуратно сложенные, без единой складочки. Ойкава был красивым, и ему шли красивые вещи, а у Касуми, благо, был вкус. Бросив косой взгляд в зеркало, девушка окинула свое отражение задумчивым взглядом и вскоре пришла к выводу, что раньше она была красивее. Нет, она и не сейчас не считала себя дурнушкой, да и в Нью-Йорке она получала достаточно мужского внимания, некоторым даже позволяла ухаживать за собой, но… Но та красота была настоящей: детской, невинной, наивной и потому чистой. Сейчас Касуми чувствовала себя так, как и выглядит: странно и дико. «Мама всегда говорила, что главное в человеке – его душа. Но в наше время кому сдалась душа, если встречают по одежке? Хах… Должно быть, мне в голову это крепко вбили». Устало потерев глаза, девушка взяла стопку одежды и вышла из комнаты. – У меня дела сегодня вечером, так что можешь на меня не готовить, Касуми, – виновато улыбнулся Дайчи и, видя, как погрустнела девушка, поспешил добавить: – Я обязательно приглашу тебя на днях на чашечку кофе. – Позвоните заранее только. – Отвратительное зрелище, – прошипел Ойкава, наблюдающий за этой сценой со стороны. Савамура и Иваидзуми одарили мужчину убийственным взглядом, и шатен проглотил язык, пораженный до глубины души такой сплоченностью. «Что за фигня? – злился он, сжимая руки в кулаки. – Какое тебе вообще дело до этих двоих? Но, черт подери, какого хрена этот придурок так мило с ней общается, будто сто лет знакомы?». «Я уже не вывожу», – сделала вывод Касуми, когда дверь за мужчинами закрылась. Вновь устало дотронувшись пальцами до висков, девушка поплелась в одеваться. Надо было забрать Шина из садика, а это было еще одной головной болью…***
– Я требую, чтобы этого ребенка изолировали от детей! – первые слова, которые услышала девушка, стоило ей только переступить порог коридора младшей группы. Противный червячок сомнения кольнул сердце, и Касуми буквально ворвалась в кабинет воспитательницы. Картина, представшая перед её глазами, едва не заставила её выругаться. Воспитательница, белая, как снег, с испугом сжимала плечи Ойкавы-младшего, и две женщины, распаляющиеся всё больше и больше, накинувшиеся не столько на неё, столько на ребенка; их собственные чада держались позади, демонстративно, навзрыд рыдая. Громко, зло, с явным превосходством над ситуацией. Нового человека в лице розоволосой девушки, они, естественно, не заметили. – Какого черта вы вообще допустили такое? Сегодня он толкнул на землю, а потом что? С лестницы столкнет? Звоните его родителям, пускай приезжают, мне надоело терпеть побои своего ребенка! – Что здесь происходит? – холодно осведомилась Касуми, все-таки делая шаг навстречу. Женщины, как один вздрогнули, повернувшись к девушке; Шин остался неподвижен, лишь сильнее сжал маленькие кулачки. – Повторяю ещё раз… Что. Здесь. Происходит? – чеканя каждое слово, Иваидзуми с хищным прищуром обошла присутствующих по широкой дуге и встала рядом с воспитательницей, загораживая собой ребенка. – Вы кто? – мрачно поинтересовалась вторая женщина, разглядывая девушку с явным пренебрежением. – Вас не учили, что отвечать вопросом на вопрос – нехорошо? – быстро оценив ситуацию, Касуми поняла одну вещь – считаться с ней не будут. Женщины одеты дорого, явно знают себе цену, а их дети, естественно, самые лучшие на свете и потому спокойно могут делать то, что взбредет в голову, выйдя сухими из воды – мамочка все равно поверит им. Повернувшись к воспитательнице, которая чуть ли не плакала, более спокойно спросила: – Шин что-то натворил? – А, так это ваш мальчишка! – с заметным торжеством, кричащая мадам растянула губы в мерзкой усмешке, окидывая розоволосую новым, оценивающим взглядом, видать, пытаясь прикинуть, во сколько Касуми родила. – Теперь-то я понимаю, почему воспитание хромает… Иваидзуми устало потерла глаза. Игра в шарады ей изрядно надоела. – Говорите по существу: у вас какие-то претензии ко мне или к моему ребенку? Кумушки переглянулись, выразительно посмотрели на своих детей, перевели взгляд на Шина. – Ваш невоспитанный мальчишка толкнул моего мальчика! Видите? У него теперь ссадина на коленочке! – Касуми прищурилась, силясь разглядеть увечья, а затем спокойно произнесла: – В этом возрасте драться – вполне нормально, однако я очень сомневаюсь, что Шин толкнул вашего сына без причины, ведь так? – опустила глаза, глядя на притихшего, нахмуренного ребенка. – Шин не такой мальчик, который толкнет без причины. Так я и спрашиваю, в чем причина? – вопрос был адресован не матерям, а детям. Присев на корточки, Иваидзуми вперила в них холодный, испытующий взгляд, дети пискнули, но по какой-то причине не смогли отступить, продолжая глотать соленые слезы. – Вы его дразнили. За что? – Его… Его папа урод. Я видел! – Шин дернулся, а воспитательница вовремя перехватила его за плечи. Касуми вдруг улыбнулась до того ласково, что все опешили, и удивленно захлопала глазами. – С чего вы взяли, что он урод? Один из детей потупился и буркнул: – Ни с чего, просто знаю. Его собственный отец бросил, потому что ему стыдно на людях показаться. И мамы у него нет. Вот! «Дети злы и честны, – подумала Касуми. – Чего не понимают взрослые, то дети чувствуют на интуитивном уровне. А Шин, хоть и не был воспитан отцом, все равно любит его, потому что он просто есть. А что до меня?..» – А вот я люблю их обоих, – улыбнулась девушка. – И отца его непутевого, и молчаливого ребенка, который готов постоять за своих родителей, когда их оскорбляют, – взгляд ее вновь посуровел, когда она подняла глаза на женщин. – Из повреждений я вижу синяки лишь у Шина, на ваших детях – ни царапины, лишь глаза опухли от слез. Двое на одного? Нечестно. И, прежде чем сплетничать за чужими спинами, убедитесь, что дети вас не слышат. Плохо, когда сплетни передаются из уст в уста, – поднявшись, она аккуратно взяла ребенка за руку. – Сегодня я закрою на это глаза, но впредь не смейте делать чужое горе объектом для сплетен – это низко. А с вами я бы хотела поговорить отдельно… – повернувшись к воспитательнице, Касуми поманила её за собой, и уже на пороге бросила через плечо: – Извиняться за сына не буду, за Тоору я и сама убить готова… – Ты… Ты! Не дав возмущению разрастись, девушка перебила взмахом руки: – Ваши дети в порядке, мой ребенок тоже. Все живы и здоровы. А всё остальное… Лишь пустые слова. Всё, что есть – это три ребенка, которые неполадили друг с другом. С юридической точки зрения, показания детей, которые еще не являются полноправными гражданами – не имею веса, так что это всего лишь детская стычка, не более. Не желая больше продолжать этот разговор, Касуми вышла из комнаты. Из садика девушка вышла уже без сил. Разговор с молодой воспитательницей, на тему: «Почему не позвонили и не сообщили?», вышел трудным и нудным. Молодая женщина, находясь под таким напором, в результате все-таки разревелась и могла лишь только извиняться, так ничего путного и не сказал. С тяжелым вздохом Касуми набрала номер старшей сестры Ойкавы. – Алло? Рин-сан, дико извиняюсь, но я не думаю, что Шин сейчас должен посещать садик… – Что-то произошло? Иваидзуми и рассказала, ровно, спокойно, не преувеличивая и не преукрашивая, говоря всё, как есть. Завершила речь словами: – Пока у отца и сына не наладятся отношения, думаю, что будет лучше не изолировать их друг от друга, в любом случае, я постоянно дома. А вот Шину не стоит выслушивать весь этот бред от сверстников и их диких мамаш. Рин в телефоне недовольно насупилась. – Он всего один день там был и уже такое… – И мы поняли, что это была ошибка, – твердо проговорила девушка, сжимая маленькую ручку мальчика. – Нельзя, чтобы ребенок взрослел слишком быстро. Дети должны быть детьми, а с трудностями пусть разбираются взрослые. Согласны? Когда телефонный разговор завершился на благоприятной ноте, Касуми устало потерла глаза. «Не думала, что всё будет настолько сложно… Что же делать? Нельзя ведь всё бросать на полпути», – от мрачных размышлений её отвлек Шин. Удивленно моргнув, девушка взглянула вниз. Мальчик, отчаянно скрывая свое беспокойство, нежно, но крепко сжимал её пальчики, и в этот момент он до того был похож на Тоору, что Иваидзуми невольно улыбнулась. Про Ойкаву могли говорить какие угодно гадости, но она знала, каким растерянным и поникшим он мог быть… Касуми помнила лишь рев трибун, когда победа оказалась в руках Шираторидзавы. Тогда еще она плохо понимала, что такое проигрыш, и не могла взять в толк, зачем грустить, когда можно победить в следующий раз. Вырвавшись из рук матери, которая так же погрустнела, глядя на сына, девочка побежала в раздевалку. Хоть Хаджиме и был её братом, но никогда прежде ей не доводилось видеть, как этот сильный, серьезный парень с яростным отчаянием пытается сдержать обидные слезы. Боль, горечь от поражения, бессильная ярость, стыд и позор смешались воедино. До крови кусая губы, брюнет изо всех сил пытался держаться: он был асом команды, ему нельзя было показывать свою слабость. Но тогда у маленькой Касуми разрывалось сердце… Сама того не ожидая, она громко расплакалась, чем изрядно перепугала всю команду Аобаджосай. Чувствуя их обиду, точно свою собственную, она плакала и плакала, и не могла остановиться, даже запаниковавший брат не смог привести её в чувство. Кажется, тогда она говорила какую-то ерунду, про то, что они ни за что не должны плакать… Хах, говорила, а свои слезы воспринимала как должное. Но затем на голову легла тяжелая, шероховатая ладонь, и девочка оказалась прижала к широкой груди Ойкавы. Мягкие, ласковые руки гладили волосы, спину, похлопывали, а сам волейболист шептал слова утешения и… прощения. Касуми, продолжая всхлипывать, чувствовала, как плечо мокнет от слез. Не от своих, от его. Что было позволительно остальным, было непозволительно для него самого. Тоору был опорой, связующим звеном, он, как клей, объединял их всех. Вот кому-кому, но не ему было показывать слабость… Именно Ойкава был тем, кто протянул руку после падения, тот, кто вдохновлял и давал надежду на будущее. Но под внешней силой скрывался точно такой же человек, кто поддержит его и скажет, что всё только впереди? Обнимая её и продолжая шептать всякие глупости, шатен до судороги в пальцах пытался не разрыдаться в голос. Касуми и не знала, кто тогда больше всего нуждался в утешении: она, маленькая, заплаканная девочка, слишком восприимчивая к чужим эмоциям, или же взрослый, здоровый парень, который просто-напросто не мог показать свою слабость перед другими. Спустя годы девушка пришла к выводу: она сделала правильное решение, что пришла тогда, ведь не приди она тогда в раздевалку, не расплакалась бы, и Ойкава не стал бы её успокаивать, проливая собственные слезы. Она до сих пор помнила, как под её пальчиками содрогались его сильные, широкие плечи, и помнила, как потом дико болела голова… Вынырнув из омута воспоминаний, Касуми присела на корточки перед Шином и крепко-крепко обняла, уткнувшись лицом в его хрупкое плечико. – Маленький мой… – прохрипела она, внезапно севшим голосом и, закусив губу, изо всех сил зажмурилась, словно пытаясь вогнать слезы обратно в глаза. – Всё у нас с тобой будет хорошо, я обещаю. Мальчик над ухом тяжело вздохнул и обнял её голову, зарываясь маленькими пальчиками в розовые волосы. Второй раз… Всего второй гребанный раз она позволит эмоциям взять вверх. Знала бы Касуми, что будет и третий, и четвертый, не давала самой себе подобных обещаний.