вера, надежда, любовь

      Темными ночами, когда время позволяет быть честным с самим собой хотя бы на долю секунды, а звезды на небе сияют так ярко и ослепляюще, Баки думает, что познавать новое, ошибаясь каждый второй раз, — ново и необычно. Тусклым утром Баки начинает думать иначе. Ходить по граблям с таким же огромным усердием и старанием, как у него, никогда не составляло особого труда: в лихие сороковые он был также глуп и наивен.       Что-то должно оставаться неизменным.       Стив рядом. Под боком. Его слабое сопение напоминает о доме. Не том, где Тони язвит, продолжая заботиться обо всех, а Тор роняет любой предмет, стоящий в диапазоне метра; не том, где небоскребы рассекают пасмурное небо и не том, где свет включается по просьбе к искусственному интеллекту. Отголоски родного дома врываются во сны на огромной скорости, не заморачиваясь об аккуратных поворотах и тормозах, правилах дорожного движения и последствиях таких аварий.       Столкновения неизбежны.       Иногда хочется забыться. Забыть о Зимнем солдате, кодировке, мыслях, ломающих мозг, навороченной технике и телевизоре во всю стену. Хочется быть где-то в другом городе, стране, мире, вселенной. Быть там, где сердце не вырывается строптивым, шебутным зверем в клетке, желая попасть на волю. Хочется прежнего Стива. Тощего, юного и простодушного. Хочется быть собой. Прежним Баки. Щеглом, занудой, смельчаком. Быть Баки, а не его миражом, тенью, отголоском для эгоистичного успокоения Роджерса.       Впервые хочется быть. Быть, а не казаться.       Загнанный, промокший под дождем щенок. Принцесса, заточенная в башне. Чертова снежная королева. Без души, сердца, эмоций. Сплошная, иррациональная, неправильная боль. Боль в зарубцованном плече, боль в сердце, боль в душе. Боль в воспоминаниях. Стив полюбовно хранит воспоминания о Пегги, старых знакомых, молодости, учтиво очищая полку для этого в своей голове, будто это не сыплет тонны соли на незаживающие раны. Барнс для такого слишком слаб, слишком немощен. Не заслужил. Ни воспоминаний, ни минуты слабости, ни памяти.       Его жизнь застряла где-то там: в снегу, пристёгнутых запястьях, в восьми словах и двух словосочетаниях, бесконечных убийствах, сломанной шеи и крови. Его жизни нет. Нет былого удовольствия от простых вещей, нет желания двигаться дальше или мечтать о будущем, веровать в лучшее. Пустота. Сплошная, гнетущая, зарывающая на несколько метров в самую землю. Пустота прорастает прочными лианами, мерещится на стенках общей кухни, окутывает сны. Пустота — друг, соратник, партнер. Не враг.       Нет возможности прокрутить жизненную кассету как любой фильм или сериал. Отмотать назад, рассмотреть с разных сторон, словно куб. Нет возможности написать отрицательную рецензию, пожаловаться на плохую съемку и непродуманное содержание. «Фильм — ерунда полнейшая! Клишированный сюжет о горе и не помогающем восстановление. Полтора часа о том, как потерянный в новых обстоятельствах герой-слюнтяй плачется, не пытаясь решить свои проблемы. Режиссер абсолютно не постарался, лента сделана тяп-ляп. Три из десяти». Баки отдал бы все деньги, чтобы снять достойное продолжение. Увы!       Проблем не существует. Зимнего солдата не существует. Есть лишь Баки Барнс. Баки принимают, любят, поддерживают, поднимают на ноги, вытягивая со дна. Он — часть команды, часть семьи. Наташа приносит кофе прямо в постель, Тони придумывает новые детали для руки, дети Бартона играют с ним в догонялки по субботам, Брюс приглашает смотреть документальные фильмы о диких животных. Никакого презрения, ненависти, отвращения, гнева. Это легко ценить. Легко благодарить, несмело обнимать перед сном, шептать «Спасибо» одними губами. Сложно принять, смириться, взять в свои руки. Понять, что это — его.       Стив рядом. Везде и повсюду. Куда бы не пошел, куда бы не пропал, куда бы не делся. Стив держит за руку, сжимает в своих объятиях холодными ночами, ухаживает, словно за маленьким ребенком, царапает спину, целуя в плечо. Стив рядом, но этого недостаточно. Они не те. Не те, что были раньше. Часть Роджерса погибла, исчезла, испарилась. Часть Роджерса осталась на старых улочках Бруклина, куртке на два размера больше его самого, худых пальцах и дешевом круассане, купленном в кафе за углом.       Часть Роджерса исчезла, когда исчез Баки.       Возможно, выдумывать неприятности — проще. Возможно, сказать, что Стив не тот, он не тот, мир не тот — проще. Возможно, сбегать ото всех, прикрываясь страхом, — проще. Возможно, думать о плохом, не желая найти хоть каплю хорошего, — проще. Тысяча «Возможно». Истина играет в прятки, перебегает из одного угла в другой, надевает повязку на глаза. Хлопает сзади — оказывается перед лицом. Баки слеп. Слеп по собственной воле, собственному желанию, принципам. Баки слеп. И это не исправить.       Ноги впечатываются в холодный пол, жетон неприятно качается возле груди, как маятник. Ветер зарывается между волос. Барнс вздыхает. Мысли в голове вертятся сумбуром, не давая сосредоточиться на чем-то одном. Исчезнуть бы, провалиться сквозь пол особняка, чтобы никто не нашел, не потревожил, не выдернул из собственной клетки-саморазрушения. Убежать бы, поймать машину автостопом, переехать куда-нибудь за город, пить чай из трав на своей веранде и глядеть на рассвет, восходящий за кукурузным полем. Убежать бы… — Вернись, прошу.       да смелости не хватит.       Баки останавливается возле двери. Голос Стива сонный, хриплый. Взгляд упирается в самые лопатки, выворачивает все живое, скручивает тугим узлом. Стать тем, кем его желают видеть — не получается. Роджерс полон надежд. Хрупких и бессмысленных. Барнсу не по силу заставить Стива уйти или изменить выбор. Барнсу не по силу сделать так, чтобы не страдал никто из них. Роджерс бредит, мечтает видеть в нем старого Баки, присваивая все то, что давно не принадлежит Барнсу. Баки хочет, чтобы Стив признал: Баки не вернуть. Уже никогда. — Ты дома. Слышишь? — продолжает настаивать он, — Дома.       Стив прав. Теперь это его дом. Стив прав, несмотря на любые доводы, желания, мысли, убеждения. Пора похоронить прошлое, спрятать в темный шкаф под десятью замками. Пора возвращаться. В мир живых. Им двоим. Пора принимать друг друга, стирать из памяти старое белым ластиком, хранить, беречь новое, как зеницу ока. Пора признать, что Баки больше не Зимний солдат, не хладнокровный убийца, не потерянный герой собственного фильма. Пора признать, что Стив, новый Стив, куда сильнее, увереннее, решительнее. Настойчивее.       Пора забывать, помня. — Я дома, — вторит Баки.       Стив прав. Барнс знает это наверняка, потому что…       верит.