***
Хигучи дура. Она это прекрасно знает. Знает, что как идиотка последняя — бегает за Акутагавой. Который в её сторону даже не смотрит. Не дышит. Не думает. Потому что... что? Хигучи не сделала ничего такого, что могло бы вызвать подобного отторжения у старшего. По крайней мере, она так считала. И ведь правда, особой её вины не было. Это всё болят шрамы, безжалостно оставленные Дазаем. Осаму, выгравировавшим своё имя на душе у Рюноске. Заклеймив страданием, звучащим как собственное имя. Действительно. Место для кого-то другого в сердце Рю просто не могло быть. Правда, верить в этом Хигучи не очень-то хотела. Она сильная, она сможет спасти старшего от проклятия. Ведь если Ичиё будет проявлять к нему внимание и любовь, он ведь обязательно выздоровеет. Забудет отравителя. Так хочется думать Хигучи. Но в ответ только звонкие пощечины и колкие слова. Не помогло. Не помогает. И не поможет. Хигучи было не под силу исцелить Рю. Как бы она не хотела. Как бы не унижала себя, прибегая на помощь по одному слову, подставляясь под удары, в которые старший вкладывал всю ненависть. К себе. К Дазаю. К Хигучи, может быть. Может быть, потому что Ичиё старается не думать об этом. О том, что Акутагава может ее ненавидить. У Хигучи не получилось. Зато мальчику-тигру удалось. Его появление действительно сместило ракурс Рю с клина Осаму — на себя. Акутагава, растворяясь в оборотне, ночном вестнике смерти забывал о горящих шрамах. А ведь кем он был? Обычным сиротой. Нескончаемо презиравшим самого себя. Не ценившим собственную жизнь. Жертва. Хигучи держит пистолет в правой руке. Она вновь оказалась ненужной. И в ее жизни больше нет смысла. Да? — Хигучи? - хрипло позвали за железной дверью. Даже в такой момент — не по имени. От ее фамилии, произнесенной его голосом, Хигучи уже тошнит. Хоть раз. Перед смертью. — Хигучи, ты там? - послышалось ещё раз. Ичиё. За тяжелым металлом послышался выстрел.***