В темноте

В покоях темно, тихо, душно. Неизменно. Лишь изредка тишина прерывается истерически-веселым бормотанием старика Мустафы. Хотя по годам он и не старик вовсе, Валиде и та его старше… Касым усмехается, даже не глядя на дядюшку, и продолжает молчать. Он перестал кричать и звать на помощь ещё несколько дней назад, так как понял – бесполезно. Что бы не случилось, ему не выйти отсюда. Они приходили. Все, и матушка, и братец Ибрагим с сёстрами… И он был в таком отчаянии, что даже слышать их голоса оказалось величайшим счастьем… Они, кажется, сочувствовали ему, выражали любовь… И слабую улыбку шехзаде сменял оскал. Где же раньше-то были? Должно быть, спроси любого члена их семьи, любит ли он остальных, он, не сомневаясь, рьяно заверит в этом. Что ж, он сам тоже, вне всяких сомнений. Вот только… Шехзаде Касым с детства усвоил, что лгать другим можно, а порою даже нужно, а вот себе – не стоит. Он не любил свою семью. По крайней мере, не всю. Он не любил брата-повелителя, хотя никогда не осмеливался показать ему это. В глаза улыбался, а отворачиваясь – кривился, глядя на то, как сильный и бесстрашный юный султан творит все, что ему вздумается. Как играет только с Баязидом, ведь Касым слишком мал, его удел – прозябать рядом с тихоней Ибрагимом… Ибрагима Касым любил, впрочем. Мелкий был вечно больным, скромным дитенком, но в нем были и ум, и доброжелательность… С детства обреченный существовать в обществе младшего брата, Касым быстро привык к этому. Почему нет? Ибрагим хороший… Настолько, что даже не хотелось завидовать тому, что его, в отличие от самого Касыма, любят все… В том числе и матушка. А уж если Касым кого и любил в жизни, то её. Его мать была ярчайшей звездой империи, великой Валиде-регентом… Также, как и горькой, иссушенной невзгодами женщиной, которой не хватало любви. Касым не знал, почему никто, кроме него, не видел этого, не видел, как порой Валиде просто нужна поддержка. Ни Мурад, который все чаще нарывался на конфликты с матерью, ни другие… Этим и кончался список. Валиде и Ибрагим. Остальных там не было. Касым не любил ни избалованную, капризную Атике, ни старших сестёр, холодных, как студни, и застывших в своих полусчастливых жизнях… Ни Баязида, с его показной добротой, которая вечно касалась кого угодно, кроме самого Касыма… Он не винил себя за это. Не считал себя дурным. Зачем? Разве кто-то из них любит его? Разве старшим братьям и сёстрам есть до него дело? Да и хоть кому ещё? Разве при перечислении в головах людей не звучало: «Повелитель, султан Мурад Хан, экбер-шехзаде Баязид, Ибрагим, маленький, слабенький, бедненький… А, и ещё вон тот, который где-то там посередине»? Ни для кого и никогда он не был первым, главным, самым любимым… До тех пор, пока не появилась она. Хрупкая, нежная Элеонора, прислужница его Валиде. Он и сам не знал, отчего его взгляд упал именно на неё – мало ли красавиц вокруг? Но она была особенной, ласковой, чуткой… Она смотрела на него с восхищением и обожанием, не такими, с какими смотрят все рабыни, обязанные уважать его за принадлежность к семье султана, а с искренними. Один только её взгляд дарил тепло, такое, какого юноша не чувствовал никогда прежде. Он не устоял. Не смог остановиться, слишком сильно ему хотелось почувствовать себя сильным и любимым, хоть на мгновение стать настоящим мужчиной, таким же, как Мурад. Хоть на мгновение забыть, что он всего лишь какой-то там по счету, толком никому не нужный мальчишка. Элеонора любила его. Он видел это в ее глазах, она на самом деле сумела полюбить его. Её взгляд пронизывал насквозь, и Касыму казалось, что она знает о нем все, от его страхов до тайных желаний. Она бежала к нему всякий раз, как могла, ничего не скрывая от него… Не скрыла и внезапно пришедшей беды – беременности. Касым готов был рвать на себе волосы. Отчего этот мир столь жесток? Почему известие о ребёнке от любимой должно быть страшнейшим несчастьем? Он хотел бы быть отцом, он уже не маленький мальчик, а вполне взрослый юноша. Он хотел бы иметь собственную семью и быть с ней счастливым… Но нельзя. Никак нельзя. Элеонора принадлежит гарему Мурада, а он по закону не смеет даже смотреть на неё, не то, что прикасаться. Но он не может не смотреть, не может не прикасаться! Она его, он сделал её своей, и в приступе нахлынувшей нежности он шепчет ей слова любви и успокоения… Их застаёт Валиде, и все заканчивается. Он успевает ещё раз увидеть её, пообещать, что все будет хорошо, что он не бросит ни её, ни ребёнка… А после видит лишь её безжизненное тело в луже крови на полу гарема. В тот вечер он напивается в хлам, и все время водит рукой над горящей свечой, а затем гасит её, не выдерживая. Он не чувствует тепла. Ни огонь, ни вино, не могут согреть его. Её больше нет. Их ребёнка тоже. Все кончено. Он дрожит, не в силах сдержать страх. Конечно, он боится смерти – её не боятся только безумцы. Он боится гнева брата, и дрожит ещё сильнее, когда понимает, что тот приготовил для него. После смерти возлюбленной на него давили даже стены собственных покоев, а теперь он должен остаться взаперти, в покоях безумного дяди? Мурад не внимает его мольбам, не слышит его. Жестокий, жестокий варвар, для которого закон дороже родного брата… Может быть, конечно, что для султана это непростая необходимость, но Касым не желает понимать Мурада. Он ненавидит его. Всем сердцем. Ненавидит за то, что теперь будет с ним, ведь он знает, что в полутьме душных покоев его не оставят кошмары. Он сойдёт с ума и сгниет там… – Шехзаде… – шелестит знакомый голос у него над головой. Касым медленно открывает глаза, и болезненно улыбается. Пришла. Конечно, пришла. Элеонора приходит каждую ночь. Бледная, ещё более хрупкая, чем обычно. Она гладит его по волосам прохладной, невесомой рукой, и слабо улыбается ему. – Элеонора, – в полузабытьи шепчет шехзаде, пытаясь уцепиться за призрачную руку, – не оставляй меня… – Что Вы, шехзаде! – она смеётся, словно колокольчики звенят, и по спине юноши пробегает дрожь, – Разве я могу? Она смотрит ласково… – Я не уберёг тебя… Вас обоих… – горько стонет Касым. Элеонора качает головой. – Неправда. И Вы знаете это, шехзаде. Мир жесток, что же сделать… Мы ведь даже не были угрозой… – она чуть слышно усмехается, – у нас была бы девочка… А вот это новая информация. Прежде она никогда не говорила о ребёнке этого... – Девочка? – коротко вскрикивает Касым. Девушка кивает. – Красивая, маленькая султанша… Похожая на нас обоих… Михришах, султанша всех султанш… По щекам шехзаде текут слёзы, и он даже не пытается сдержать их. – Не плачьте, шехзаде, – увещевает Элеонора, – сделанного не воротишь. – Имя, – в отчаянии шепчет он, – я люблю тебя – назови меня по имени… Элеонора улыбается. – Касым, – нежно, певуче произносит она, – я тоже тебя люблю… И снова проводит рукой по волосам, и, склоняясь над ним, мягко целует в лоб прохладными губами. И Касым блаженно улыбается, а затем смеётся, то ли весело, то ли грустно… Надрывно, странно… Шехзаде Мустафа, сидящий в другом углу покоев, с интересом поглядывает на беседующего с воздухом племянника. Уж кому, как не ему знать о такой вещи, как безумие… Касым откидывается на подушки и скулит, стиснув зубы. – Что, ушла? – скрипуче интересуется Мустафа, – ничего, не хнычь, малец. Она ведь ещё придёт, разве нет? А вот ко мне уже никто не приходит… Даже Пинхан-ага, и тот ушёл… Юноша не обращает особого внимания на болтовню дяди. Но в одном, он знает, тот прав – в последний раз поцеловав его, Элеонора исчезла. Так происходит каждый день… Но она ещё вернётся. А однажды, может быть, что-то изменится в этом потоке безумия, которое окружающие считают жизнью.