Победитель дракона

Звезды ярко светили в ту ночь над зачарованным лесом. Их сияние пронзало тьму подобно стрелам, пущенным точно в цель, и тьма бежала от света, позволяя путникам продвигаться лесными тропами свободно, как днем. Яркость звезд была необычайной и неслучайной — её насылал на свои владения король эльфов Трандуил. Владыка не спал в ту ночь, его одинокая фигура возвышалась посреди любимой дворцовой террасы, окруженная лишь сиянием звезд и их тихим далеким перезвоном. У подножия дворца и вдаль насколько хватало глаз, простиралось Лихолесье. Лес не спал — в вязкой тишине, изредка нарушаемой криками птиц или шорохом ветвей, словно туман, клубилась тревога. Лес покорно вторил своему владыки, такому величественному и спокойному снаружи, но преисполненному смутных тревог в душе своей... Трандуил провожал взглядом удаляющийся в чашу отряд, пока тот не скрылся за кромкой леса. Лишь когда ветер перестал доносить до чуткого слуха отзвуки лёгких, почти невесомых шагов, его взор стал теплее и строгие черты лица несколько смягчились. Наконец, в светлых, как лунные камни, глазах воссияла надежда. С тех пор, как потухло пламя Битвы Пяти Воинств, и время развеяло по ветру дым этого славного сражения, миновало много сотен лет. Давно почил Бард Лучник, известный средь эльфов, людей и многих народов Средиземья, как Убийца дракона. Владыке лесных эльфов король Бард Первый приходился не только докучливым соседом, но и добрым собутыльником, и кое-кем ещё (тоже, без сомнения, добрым), и как бы владыка Трандуил не поджимал тонкие губы, как бы не принуждал себя каменеть в ответ на тоскливые позывы духа и тела, он не мог совладать с тем огнем, что разжег в нём смертный человечишко. Пламя давно отбушевало, но не ушло — до сих пор таились его искры в пепелище, теплилось злыми колючими огоньками меж опаленных ребер и обугленных руин опустошенного сердца. Подобно доброй крепости, возведенной в правильном месте, сердце владыки не могло оставаться пустым вечно. Он знал об этом лучше, чем кто либо другой, и всё же порой тосковал. «С кем поведешься — от того и наберешься» — метко говорят людишки. Трандуил водился с ним и, пусть и не всерьез, но перенимал от них некоторые пороки. Он мог бы легко смахнуть их с себя, но не желал. Если угодно, то было его капризом — упиваться болью, присущей человеческому племени. Эта боль была сладка, как вино, и горька, как сок трав. Пить её следовало в меру, не допьяна. И поскольку три года назад владыка счёл, что достаточно настарадался по почившему Барду Лучнику, настала пора обрести ему нечто новое. Нечто, что увлечет его и принесет пользу увядающему королевству — ведь когда владыка в печали, тень зимы простирается над Лихолесьем, и никто не в силах изменить это. За неизвестным утешением и был послан отряд эльфов во главе с сыном владыки, Леголасом. Дабы поиски оказались успешными, владыка освободил светила из плены небесной мглы, но всё же Лехолеская чаща оставалась самой собой. Она таила в себе немало темных сюрпризов, не самых страшных — для бессмертного, не самых сложных — для мудрого, но всё же неприятных. Трандуил не ожидал, что этой же ночью сын приведет к нему утешение. О грядущей встрече давно твердили различные предсказания, но ни в одном не говорилось четко — какой облик оно примет, как долго понадобится искать его?.. Владыку долгое ожидание ничуть не волновала. Он был терпелив, он мог себе позволить подождать и сотню лет, если куш того стоил. Ночь все шире простирала крылья над Лихолесьем. Взор Трандуила, обращений к горизонту, не выражал ничего, кроме терпеливого спокойствия, и, вдруг над отрогами гор, там где едва виднелись очертания их заснеженных шапок, вспыхнула алая искра. Она блистала всего мгновение, красные отблески даже не успели лечь на облака, как она уже исчезла. Но Трандуил изменился в лице. Старые шрамы, спрятанные магией, проявились на щеке и шее владыки, глаза заблистали яростью и азартом. И удивительным образом губы его сложились в теплой приветственной усмешке. Он понял, кто явится у нему, кто предначертан ему судьбой на этот раз. О нет, он не человек — дракон. И тем интереснее... С той ночи сменилось двадцать две луны над Лихолесьем. Владыка скрашивал ожидание написанием заметок к древнему астрологическому трактату — за размышлением над очередным четверостишием, воспевающим совершенство мироздания, его и побеспокоила Тауриэль. Глава дворцовой стражи пришла доложить, что отряд Леголаса вернулся. — Пусть готовят пир, — распорядится владыка. — Будем надеяться, рассказ Леголаса порадует и меня и поданных, давно мы не получали добрых вестей. Надежды владыки оправдались сторицей. На следующую ночь во дворце и всей лесной округе состоялся большой пир. Вино лилось рекой, эльфы пели и танцевали на лесных опушках и берегах рек, небеса были светлы от иллюминации, не угасавшей над кронами дворца. В главной пиршественный зале во главе длинного стола восседал владыка лесных эльфов во всем своем великолепии. Корона Его Величества представляла собой пышный венок осенних листьев, каждый из которых был неповторим и исполнен из тончайших пластинок горного хрусталя, оплетенного золотой проволокой. В центре венца сиял и переливался небольшой алый камень. Его свет был зловещим и манящим, и имя ему было «Око драконово». Когда вино завладело языками, и присутствующие на пиру уже не могли сдержать их, сына владыки и его лучников стали донимать вопросом — что же такое они нашли у подножия гор? Леголас, таинственно улыбнувшись отцу, вышел на середину пиршественный залы и взял слово. Он поведал эльфам Лихолесься, как девять лун его отряд шел знакомыми тропами, и как на десятую луну они свернули к развалинам заброшенной человеческой крепости. Среди мрачных развалин провели путники бессонную ночь и слушали шепот звёзд, а на рассвете двинулись к горам, блуждали в них еще три луны, и лишь на четвертую обнаружили в уступе полуразрушенной скалы удивительный камень. — Могу поклясться, в тех краях нет ни одного камня, похожего на этот, — говорил Леголас нараспев, и сотни ушей становилось острее от любопытства. — Он сиял так ярко, словно в нем заключен подземный огонь, он был раскален, как железо в горниле, но стоило обратиться к нему на древнем языке с приветствием, и он словно живое существо, утих и позволил взять себя в руки. Он был тяжелее, чем сотня камней, и мы поняли, что приказ твой выполнен, владыка — мы нашли нечто, что безмерно удивило нас, и поспешили вернуться и предстать перед тобой! — Леголас наклонил голову, давая понять, что рассказ его окончен. Двое лучников его отряда вышли из залы и вскоре вернулись. На изящных резных носилках, которые они едва могли удержать, покоился тот самый удивительный камень. Многие заметили, что он похож на самоцвет, что украшает корону владыки — точно такое же зловещее завораживающее сияние исходило от его граней, и недобрый пламень бушевал внутри. Но никто не знал, как истолковать это сходство, кроме короля эльфов. Он и взял слово. Поднялся с трона, шелестя золотыми одеждами, вышел на середину залы, и сказал: — Мой сын и все, кто был в его отряде! — рука короля высоко поднялась, вознося вверх кубок, полный до краев вином. — В неведении исполнили вы сегодня древнее пророчество. Давно была предсказана эта встреча, и сегодня мое сердце радуется, как не радовалось сотни лет!.. Речь Трандуила, несомненно, была обращена к алой звезде. В его голосе звенела победная сталь, но чуткие уши подданных улавливали и нечто скрытое — гул далёкого и проигранного сражения, предсмертные крики тех, кто сложил голову в той великой сече, грохот щитов, что вдребезги разбивались о несокрушимую броню. — Мой враг повержен, — провозгласил Трандуил, сверкая очами. И алый камень в короне владыки наливался изнутри тьмой. — Я вижу это, я праздную это. Празднуйте и вы! С этими словами Традуил осушил свой кубок, и сотни эльфов испили вина из своих кубков, и славили день и ночь, когда их король обрёл ценное знание. Но никому было невдомёк, что таится в алом камне, и отчего владыка не спешил к своему столу. Он по прежнему стоял возле носилок, внимательно взирал на блестящие грани и загадочно улыбался. Сначала тихо, одними губами, а потом все громче и отчетливее, Трандуил говорил заклинание на старом, почти забытом среди его народа языке. Чем громче звучал его голос, тем ярче и свежее были шрамы на его лице и шее. Вскоре все в зале стихли — король требовательно взывал к заточенной в камне силе и обращался к ней Carnefenume и Uruloce. Эти слова были эльфам хорошо знакомы, ими ругали и проклинали — лесной народ не жалует драконов, тем более красных и огненных. Каково же было удивление собравшихся, когда сияние алого камня начало от этих слов расти, заполнять собой залу, и наконец приобрело очертания крылатого змея. Многие повскакивали со своих мест, встревоженные и завороженные красотой небывалого зрелища. В тиши, звенящей как натянутая тетива, пронзенный стрелами древнего эльфийского наречия, в воздухе извивался красный дракон. Его ноздри раздувались, исторгая струйки горячего дыма. Бесчисленные чешуйки брони блестели тем же древним золотом, что и когти, и кончик хвоста, и длинные развевающиеся по воздуху, словно ленты, усы. Весь облик этого зверя был столь же прекрасен, как и опасен — о нем хотелось слагать новые песни и вспоминать старые, но никто не мог вымолвить и слова. Дракон спал. Увенчанная гребнистой короной голова медленно покачивалась на длинной шее, казалось что змей осматривается, но золотые очи были подернуты мутной пеленой. Что же дальше? Владыка Трандуил велел заключить шею и лапы крылатого змея в крепкие цепи, что было тотчас исполнено. Когда воины отошли за его спину, король эльфов повелительно взмахнул рукой и произнес: — Cuivie loca! Оглушительный рев тотчас сотряс стены лесного дворца. Красный дракон пробудился ото сна и яростно взвился ввысь, стремясь к свободе. Но путы его были крепки и не давали подняться высоко. От злости змей начал метаться по кругу и реветь, исторгая из пасти и ноздрей столпы едкого дыма и снопы искр. Однако, навредить присутствующим это не могло, и эльфы лишь снисходительно качали головами, наблюдая за вспышками бессильны ярости. Теперь никто сомневался, что именно эта тварь однажды ранила их короля, пробороздив когтями плоть на лице до самых костей. Теперь твари предстояло поплатиться за это, но вряд ли смертью — владыка Лихолесья не лишал жизни пленников, таков был его благородный обычай. — Что ж, настало время взглянуть на другой облик? — негромко, так что расслышали лишь самые близкие, молвил Трандуил. — Lavsacca! Дракон на мгновение замер, пронзенный заклинанием, и с тихим шорохом начал опадать наземь. Вот каменных плит коснулся его острый извилистый хвост и закрутился кольцом. Поверх хвоста спиралью улеглась вся его длинная туша, а следом и коронованная голова. Тонкие кожистые крылья с изяществом и трепетом укрыли змея. Снова зал наполнился алым светом. Он разгорался и рос вокруг поверженного змея, потом начал пульсировать, сужаться, и наконец принял очертания фигуры. Большой драконьей туши не стало — она растекалась по полу пустой оболочкой, тонкой, как ткань. Перешагнув через нее, навстречу Традуилу и всем собравшимся ступил некто в алых одеждах. Каково же было удивление эльфов, когда в преображенном драконе они узнали сородича. То эльф, несомненно! Но было в его лике премного черт искажённых, не свойственных эльфам Лихолесья — во всем ощущалось дыхание тьмы, и в чрезмерно острых скулах, и в хищном вырезе ноздрей, и в хищных темных глазах с алыми бликами. Темны были и волосы эльфа-дракона — спереди они ниспадали двумя толстыми прядями почти до талии, а сзади собраны в узел и охвачены причудливым металлическим кольцом. — В темницу, — тихо, так чтобы слышала лишь стража, распорядился Трандуил. Сделав подданным знак не следовать его примеру, он покинул пиршественный зал первым, а вслед за ним увели и таинственного эльфа-дракона. Гостям оставалось лишь гадать, как поступит король со своим давним врагом, поверженным в жестокой схватке много веков назад. Поверженным, но оставленным в живых для чего-то...