Победитель дракона

Зачарованный лес спал и видел сон об утренних звездах, предвкушал их тихий перезвон, величающий Эльберет. В покоях короля теплилась одинокая лампада. Трандуил коротал ночь за вином, а для бражничества много света не надо – довольно, чтоб был виден кубок. Танец огненных бликов будил в душе Владыки горькие воспоминания, звал его в страну, потерянную и забытую. Но стоило сделать глоток, и о чудо – горечь на мгновение превращалась в сладость. Тепло разливалось по телу, согревало остывшее ко всему мирскому сердце, улыбка – легкая, как сорванный ветром лепесток, осеняла его лицо. Чудо длилось недолго, и он снова и снова стремился к нему, словно на дне кубка сможет увидеть лицо того… Того, кто согревал его ночами. Кто разрушал вековую тишину громким бесстыдным стоном, а то и хохотом, слышным на весь лес. Люди… Смертные людишки. Странные и непостижимые в своей любви к жизни, в жажде испить её одним длинным безрассудным глотком. Им дано мало, но эту малость они празднуют так яро, что навлекают на себя зависть высших существ. Удивительно… — Что «удивительно», отец? Трандуил не спеша обернулся. Мимолетная улыбка задержалась на его губах дольше, чем обычно. Наследник неизменно радовал его тем, что вырос совершенно непохожим на отца. Провидение одарило Леголаса дарами, которых жаждет любой, но получает лишь достойнейший. Дерзость быть собой, не считаться с многовековыми устоями, идти непроторенной тропой, веря лишь шелесту звезд – такова была триада, украшавшая чело Леголаса ярче королевского венца с самоцветными камнями. Трандуил не уставал любоваться этим тихим сдержанным сиянием. Не раз оно избавляло его от одиноких бдений посреди ночи — незванно и негаданно, но всегда вовремя. — Удивительно, что ты здесь, — ответил он сыну. Прохладный тон речения не мог сбить Леголаса с толку, тот знал, что отец рад нежданному визиту. В противном случае он просто не смог бы попасть в покои Владыки леса — забыл бы зачем шёл и, озадаченный, отправился бы восвояси, или на полдороги ощутил бы непреодолимую сонливость... — Разве нет других развлечений во дворце, кроме как вмешиваться в мои беседы с Ульмо? — в голосе короля не было упрека, лишь легкая насмешка над самим собой. Леголас беззвучно рассмеялся и склонил голову, принося отцу и королю шутливое извинение. Всё с тем же игривым видом он подошел к столу и взялся за пустой серебряный кубок. Тончайшие нити растительного узора украшали эту дивную вещицу, зёрна полированных гранатов сверкали на его боках, как застывшие капели вина. Принц повертел кубок в пальцах и так и сяк, словно видел предмет впервые и не знал что делать с этой диковиной. Потом «догадался» и плеснул на дно вина. Однако, пить не стал. Всем мало-мальски приближенным к особе короля известно, что кубок сей предназначен для избранных собутыльников: за несколько столетий, что он принадлежит королю эльfов, вина из него испили единицы. Ровно по количеству королевских fаворитов, или тех, кого можно было бы счесть таковыми, не будь они инородцами. — С Ульмо ли ты беседовал, Владыка? — не стал ходить вокруг да около Леголас. Лицо его сделалось серьезным, взгляд пытливым. Птенец вновь был полон решимости научить орла летать. — От вина легкость на душе и тяжесть в теле, но с тобой всё наоборот. И разве этому кубку не место в сокровищнице, рядом с благими воспоминаниями? — Не тебе следить за порядком на моем столе, — спокойно и резонно возразил Трандуил. — Для этого есть слуги. Однако речи сына, подобно метко пущенным стрелам, больно задели его сердце. Леголас видел его тайны насквозь, даже те, о которых не знал, а лишь догадывался — чутье лучника ли было тому причиной, или что-то иное? Как бы там ни было, зоркое сыновнее сердце всегда билось во благо породившего его, в том не было сомнения. — О чем ты хотел говорить, сын? Что привело тебя в поздний час сюда, в место, где даже кубки чистого серебра вызывают нарекание? Леголас примирительно улыбнулся, как зеркало повторив улыбку отца. Но выражение глаз осталось серьёзным. Владыка не ошибся — сын пришёл к нему не с родственным визитом, а с заботой. Какой же на этот раз?.. — Дракон, — Леголас неприязненно поморщился. — Эта тварь оскорбляет твой народ, Владыка. — В чем же оскорбление? — Трандуил с притворным удивлением повёл бровью. — Дракон забылся беспробудным сном в своей темнице, он под заклятием, которое я лично наложил на него. Попробую угадать — его храп ранит нежный слух юных дев? Так пусть не пробираются тайком под окна темницы, чтобы пощекотать своё неуëмное любопытство. Принц усмехнулся, признавая справедливость слов Владыки, но продолжил настаивать на своём. — Юных дев не лишне поберечь, отец, но я, говорю не только о них. Весь твой народ в смущении. Твой враг даже под заклятием остаётся врагом, и подлинное могущество его нам неизвестно. Ты один ведаешь, на что он способен, мы склоняемся перед твоей мудростью... В подтверждение своих слов принц почтительно наклонил голову. Но когда он поднял её, во взгляде светилось всë тоже — жажда мести. — Он опасен, Владыка. Даже под заклятием он отравляет воздух леса, сеет невидимую глазу смуту промеж нас. Прислушайся, поёт ли твой народ весёлые песни? Пляшет ли на лесных полянах, резвится ли с тем же озорством, что бывало до появления дракона в этих чертогах? Нет, я вижу другое — среди твоего народа вспыхивают беспричинные ссоры, и яд сочится из уст, каждый хочет больнее ранить своего брата и друга. Охотники бьют больше дичи, чем предписано, и не стыдятся этого. Девы плетут венки, но не венчают ими головы возлюбленных, а с надменностью швыряют в ручей. Это не дракон, Владыка, а твой народ попал под неведомое заклятье, я, твой сын и твой подданный, вижу это ясно. И прошу тебя... — Довольно, дитя. Трандуил, уязвленный ещё более, чем прежде, медленно встал из-за стола и пошёл навстречу сыну. Леголас был разгорячен своей речью, натянут как тетива, но не отшатнулся, даже когда их лица оказались в непосредственной близи. Напротив, он как будто ждал этого сближения, жаждал как можно глубже заглянуть в очи лесного Владыки и увидеть в глуби этих величественных озёр надежду. Увы, Трандуилу нечем было обнадежить его. — Я услышал тебя, Леголас, — заверил он. И для смягчения своего бесстрастного тона коснулся пальцами заалевшей от смущения щеки Леголаса. — Услышал более, чем ты сказал вслух. Знай, что сказанное тобой мне давно известно. Известны и истинные причины. Ты — тот слуга, который берётся убрать в кладовую кубок, не разумея зачем он стоит на столе. Но я восхищён твоим радением о благе лесного народа. Однажды они будут счастливы чествовать нового короля. Но пока что тебе стоит вернуться к своим прямым обязанностям. — Я услышал тебя, отец, — эхом отозвался Леголас, и, едва сдерживая рвущееся с уст негодование, церемонно поклонился. — Я, могу идти? Владыка молча кивнул, и в следующее мгновение его обитель вновь была пуста. И темна — лампада погасла, уступив тьме нераздельно властвовать в своих исконных владениях.