Ловушка судьбы

Сел охала и причитала, носясь по кухне и заваривая наш традиционный травяной чай для бодрости. Несмотря на получасовые пререкания между мной и этой парочкой, я собиралась сегодня честно отработать. Аргументировала вчерашним героическим примером Сел и тем фактом, что я все еще жила в таверне, по полной используя все существующие в ней блага. Хозяин не впечатлился, но и отправить домой вариантом не располагал. Поэтому сейчас он убирался в зале вместо Сел, которая, причитая, экстренно пыталась выходить меня при помощи народных средств. Пока она кипятила воду и искала заварник, я сидела за крохотным столиком, расположенным в самом углу. Он был поставлен специально для персонала, чтобы мы могли отдохнуть, для других же нужд просто не подходил по размерам. Приходящие на пару часов повара изредка клали сюда книги с рецептами, когда собирались готовить что-то необычное, но и то происходило редко. Голова всё еще болела и кружилась, но недомогание понемногу утихало. Когда очнулась благодаря Сел, сунувшей под нос какую-то резко пахнущую пряность, первым делом я осмотрела руку и заключила, что произошедшее не было иллюзией. Черная метка едко въелась в кожу и не отмывалась даже металлической мочалкой, что я нашла в каморке уборщицы. Но было и кое-что более удивительное в этой надписи. — Что это значит? — Бурдус, первым заметивший цифры на моем запястье, внимательно рассматривал их, притянув меня за руку. — Отродясь не видел таких символов. — Дай посмотреть, — напарница тоже не отказывала своему любопытству, и я еще минут десять чувствовала себя подопытным кроликом. И в итоге, ни один из них не смог сказать мне, что это были за знаки. Смутная догадка заставила меня порыться в пыльной кладовке, куда я несколько недель назад забросила вещи, перенесённые со мной в этот мир. Из небольшого рюкзака, вытащенного из-под завалов старых полотенец, которые Сел принесла сюда во вторник, я выудила свой паспорт, и он теперь лежал передо мной на том самом неудавшемся по размерам столе. Свет магического светильника изредка вызывал блики на золотистом узоре. — Держи. — передо мной опустилась чашка с дымящимся чаем. — Пей осторожно, но не медли. Когда отвар горячий, он быстрее помогает. Она опустилась на табурет напротив меня и со вздохом оперлась на руку. Сел явно не была счастлива той болезненной тенденцией, которую задали ей мы с Бурдусом. — Сел, посмотри сюда и скажи, — я раскрыла паспорт и ткнула пальцем в дату своего рождения, — вот эти первые два знака похожи на то, что у меня на руке? Она сощурилась, пристально сравнивая печатный и прописной варианты, и неуверенно кивнула. — Есть что-то схожее, но твой рисунок более плавный и изящный. Я озадачено прислонила уголок вновь закрытого паспорта к губам и тут же его убрала, поморщившись. Всё-таки, когда я падала в обморок, мне не показалось: зеркало лопнула само собой, и я приземлилась ровнёхонько на гору осколков. Помимо рук и ног пострадала нижняя губа, которую заботливая Сел смазала заживляющим раствором. — Не трогай, быстрее пройдет. — Слушай, а напиши мне цифру двадцать один, пожалуйста. Она посмотрела на меня, как на умалишенную, и я поняла, что ловлю такой взгляд второй день подряд. Сомневаюсь, что это была та самая стабильность, о которой мечтали многие. И всё же Сел достала листок из тетради, лежавшей на краю стола и быстро изобразила то, что я попросила. Наверное, если бы не пристальное внимание, с которым я наблюдала за ее рукой, я бы не заметила подвоха. В первую секунду то, что писала Сел казалось мне непонятным набором черт, но стоило моргнуть, и они будто бы вставали на свои места, образуя абсолютно понятные мне символы. Обратная операция показала, что и Сел прекрасно понимает, что пишу я, хотя я и не прикладывала никаких усилий. В сущности, это наблюдение пока не несло никакой пользы, но лишний раз напомнило о бдительности, которую я часто теряла. — Похоже, приложилась ты всё-таки головой, Ань. — поджала губы женщина, вставая из-за стола, — Как почувствуешь себя лучше, переодевайся и приходи к нам.

***

Выпив две кружки отвара, я окончательно пришла в себя. Правда, к этому времени уже начал скапливаться народ в зале, и пришлось включаться в работу в ускоренном темпе. К счастью, уже было не привыкать. Хоть изначально большое количество посетителей и заставило нас с Сел поднапрячься, ночь вышла на удивление отличной. Было весело и громко, но в то же время достаточно прилично, чтобы смотреть на весь этот балаган с улыбкой. Мужики будто бы отмечали выздоровление и возвращение к работе Бурдуса, которого так не хватало вчера. И выручка текла в широкий карман хозяина таверны, заставляя радоваться нас всех. Единственным необычным событием, выбившим меня из колеи щедро льющейся браги и жизнерадостной мелодии, стал гость, пришедшей к нам аккурат посреди смены. Он подошел ко мне, стоящей у барной стойки и собирающейся нести тяжелый поднос, и склонился к самому лицу, чтобы не перекрикивать шум и не делать наш личный разговор общим. — Госпожа Анна, — молодой мужчина показался знакомым, и спустя пару мгновений я узнала в нем того самого курьера, с которым встречалась на днях, — это вам. Он протянул мне длинный свёрток из бумаги нежно-фиолетового цвета и моментально растворился в куче гостей. Видимо, не хотел снова вставать на долгий путь пререканий. С волненительным ожиданием непонятно чего я раздвинула верхние края бумаги и увидела то, что было предсказуемым, но невероятным по красоте — огромный белоснежный пион. В отличие от прошлого вычурного букета, который все еще стоял у Бурдуса, этот цветок отличался особой хрупкостью и нежностью, он был слишком чистым проявлением природы, и я даже капельку пожалела, что ему предстоит красоваться в таком месте, как это. На этот раз к подарку не шла никакая записка, и я решила не брать это в голову. В конечном счёте, не выбрасывать же мне еще живое растение? В метре от меня за баром сидел старик, который последние минут пять с пьяной добродушной улыбкой наблюдал за моим действиями. Наши взгляды пересеклись, и я на автомате улыбнулась ему. Он важно кивнул головой, развернулся к залу, поднял массивную деревянную кружку и громко прокричал: — За любовь! Его поддержали, и вся таверна разом выпила. И в этой атмосфере всеобщего счастья я с горечью отметила, что, если бы этот старик знал отправителя, навряд ли он стал бы с таким энтузиазмом говорить тост. И Тьер, видимо, сам прекрасно это понимал. Как иначе объяснить, почему курьер был в обычной одежде и ничем не выделялся в толпе, хотя его форма была обязательна на работе?