здесь слишком много синего, чтобы не думать о тебе
Почерк безупречный, как и все остальное в этой открытке. Чонгук фокусируется на каждой букве, надеясь, что его мозг сможет связать их с кем-нибудь, с кем он учился. Но он лишь зря ломает себе голову, а изгибы букв имени отправителя практически насмехаются над ним. Там написано 친구, что люди в долбаной Венеции никогда не сочли бы странным, но любой кореец сразу увидит, что это ненастоящее имя. «Чингу» означает друг. Не выдавая иерархию или же пол отправителя. Просто друг. Чертов друг. От друга Чону. Чонгук хочет умереть. Он ненавидел такие вещи, сюрпризы и все, что отдаленно их напоминает. Он ненавидел это, потому что его мозг не мог просто отпустить ситуацию, не давая спать по ночам потоком мыслей о том, кто же это мог быть. И почему. Так и проходит ночь: в чтении и разглядывании открыток.Ты можешь не считать себя человеком-приключений, но я не согласен. Видишь ли, я должен, потому что ты смотрелся бы просто прекрасно в Венеции.
На этой открытке — красный закат, она полна оранжевых и желтых тонов, а само место едва ли можно различить. Эта последняя, и она творит с парнем чудеса. Вообще-то, Чонгуку не нравится думать о себе как о романтике. Как минимум потому, что он не особо реагирует, как один из них. Однако то, сколько раз он смотрел «твое имя», и то, как тяжело начинает биться его сердце на последней открытке, похоже, говорит об обратном. Всего лишь один удар: слишком сильный, чтобы не заметить, иначе он бы легко списал его со счетов. Прошло уже много времени с тех пор, как ему приходилось игнорировать что-то подобное.***
— Так… они приходят рандомно? Или есть какой-то определенный промежуток времени между их прибытием? — Хмм? — Его мама притворяется, что не понимает, о чем говорит парень. Она делает это специально в качестве личного способа отыграться за то, что он вел себя так безразлично поначалу, когда очевидно дело стоило той шумихи, которую она подняла. — Открытки, — жует свой рисовый пирожок Гук, одновременно пытаясь надуть губы. Ему любопытно, и мама знала, что он будет так себя вести. Ей обязательно издеваться над ним именно сейчас? — Ах, они. Так ты знаешь, кто их присылает? Долгий и тяжелый вздох следует со стороны парня, чьи плечи опускаются с ноткой грусти: — Не то чтобы… В них почти ни о чем не говорится. Это может быть кто-то, с кем я никогда по-настоящему не разговаривал. Женщина кивает: — Знаешь, я не читала их? Только первые, потому что была в замешательстве. Потом стало ясно, что они, скорее всего, предназначаются тебе, поэтому я просто откладывала их отдельно. Парень неверяще поднимает брови, а его глаза стремительно увеличиваются, пока он продолжает уминать свой рисовый пирожок: — … Ты хочешь? Прочитать их? Глаза женщины тут же загораются, а губы формируют удивленное «о»: — Можно? Чонгук хихикает. Он хочет подразнить ее, но, серьезно, неужели она думала, что он не разрешит ей посмотреть на них? — Да, конечно? Только дай, я сначала закончу завтракать. — Ох, да, ешь свой завтрак, милый. Она умело это прячет, но Чонгук все равно тихо посмеивается от того, насколько эмоционально звучит ее голос. Глупая. Он никогда ничего не скрывал от своей семьи, почему вдруг начнет сейчас, да еще и из-за такого? Ну, хотя на самом деле — была одна вещь. Но это была не его вина. Просто не было подходящего времени, а иначе он, конечно же, рассказал бы им. Даже если это кажется намного бо́льшим, чем анонимные открытки, которые ему присылают, причина, по которой он ничего не говорил… ну, это не должно было быть серьезным. — Дам монетку за твои мысли, — нарушает затянувшуюся тишину его мама с доброй улыбкой на губах. Потому что она знает, что он не ответит ей, по крайней мере не правду. — Я думал, сказал ли бы Наруто Саске когда-нибудь, что он на самом деле чувствует, или Саске должен был умереть, слушая эту «ты мой лучший друг» херню. И я ни Буррито* не знаю. — Следи за языком, — предупреждает женщина, но все равно смеется. — В этом доме мы не говорим о Буррито, не переживай, сын. Мы усвоили урок. Чонгук кивает, мучительно вспоминая о тех временах, когда вышла эта отвратительная концовка. Это было обязанностью его семьи — никогда не вспоминать об этом эпизоде его жизни. Брюнету даже не удалось посмотреть их все, и этот фильм — ничего кроме бестолковых наполнителей, черт возьми. В основном канон, что б его… — Хорошо. — К тому же, Наруто сказал это более значимым способом, ну знаешь, когда он сказал, как ему больно видеть страдания Саске. И Саске понял. Черт, мальчик даже заплакал. — Ты так права, мам. Настоящий интеллектуал. Так горжусь быть твоим сыном… Она щиплет его за щеку, всего немного покраснев: — Не издевайся над своей мамой, малыш. — Я буквально никогда. Я люблю тебя. И вот так она тает прямо на месте. Они поднимаются в его комнату, и женщина просматривает все открытки так осторожно, будто боится дышать над ними чуть сильнее, чтобы (не дай бог) не испортить их. Это мило, думает парень и наблюдает, как глаза его матери рьяно пробегаются по каждой детали каждой открытки. — Больше всего мне нравится эта. Возможно, он не был тебе очень близок, но он точно знал, насколько ты способный. В этот раз это открытка из Амстердама. Рисунок на обложке — библиотека, она выглядит уютной и светлой, книги на полках очень яркие и красочные. Возможно, эта и его любимая тоже.Я изучаю так много языков. Я мало что могу на них сказать, если честно, но того, что я могу сказать, достаточно. Ты бы выучил гораздо больше меня, наверняка в конечном счете ты бы подталкивал меня учить больше, и быстрее тоже.
— Это… это мило. Может, этот кто-то видел меня в библиотеке. Его мама улыбается, словно знает больше, чем он. — Да, может, — хихикает женщина, и, как хищник, острым взглядом ловит его глаза. — Но как они узнали твой адрес? Тем более в Пусане? Чонгук заикается и не знает, куда себя деть, поэтому тут же собирает открытки и убирает их подальше, пока женщина смеется и покидает его комнату, говоря, что пойдет заварить себе чай.***
Он возвращается в Сеул… слишком скоро. Он сразу же начинает скучать по своей семье: по маме, папе, брату и собаке. Поездка на поезде оказывается весьма меланхоличной, он надевает наушники и включает подходящую музыку, бездумно уставившись на вид за окном. Ему не грустно, это просто ностальгия. Так хорошо быть дома — у него замечательная семья, и он за это благодарен. Чонгук знает, как ему повезло, и парень никогда не принимает это как должное. Последняя, полученная прежде, чем он уехал, открытка оказалась почти грустной. По какой-то причине, даже если парень не может точно ее определить, есть в ней какая-то грустная нотка.ты их получаешь? я надеюсь на это. и надеюсь, они тебе нравятся, хотя бы самую малость.
Это первый раз, когда он задумывается, ответить ли ему. И не потому, что этот человек спросил, получает ли он открытки. Есть нечто большее: слова, которые он использовал, и цвета пейзажа, оранжевый и желтый, выглядят гораздо печальнее, чем любой синий когда-либо выглядел в его стиле. Закат не должен выглядеть таким грустным. Даже ностальгическим, возможно. Само предположение, что ему может не понравиться получать что-то подобное, в независимости от отправителя, — абсурдно. Он бы соврал, сказав, что не проверяет открытки чаще, чем это необходимо. Есть несколько отмазок, к которым парень прибегает, чтобы оправдать этот факт: простое любопытство, изучение деталей рисунков, поиск зацепок. Ностальгия и одиночество, которое он испытывает после трех месяцев нахождения с семьей. Но что он не может отрицать, так это то, насколько его физически тянет к ним практически каждый раз, когда он с головой погружается в свои мысли. Теперь его мама присылает ему фотографии открыток, как только они приходят. Они из Амстердама, и приходят оттуда последние четыре месяца. Как минимум одна приходит каждую неделю, было даже больше в самом начале, будто человек хранил их какое-то время, прежде чем на самом деле отправить их Чонгуку. Это одна из первых подозрительных деталей, которую он подмечает.Я люблю Амстердам. Думаю, может, ты бы тоже его полюбил. Нет — я знаю наверняка.
Радужный пешеходный переход и маленький ребенок, который, похоже, прыгает с одной цветной полоски на другую. Мама дразнила его, говоря: «ммм, теперь он звучит действительно уверенным, не так ли?» Но Чонгук все никак не может избавиться от чувства, что его таинственный друг прав, пальцы так и чешутся, чтобы взять камеру и отправиться в Амстердам, где он сможет запечатлеть все своим объективом. Может даже и отправителя открыток, если им по счастливой случайности удастся встретиться. Но на самом деле… он даже не на сто процентов уверен, что эти открытки и правда предназначаются ему. Конечно, на них указан его адрес. Конечно, это его фамилия. Но сколько еще существует других Чонов? Может, этот человек получил его адрес по ошибке? Однако, сложно придерживаться этих мыслей, когда каждой следующей открытке удается потрясти его еще немного больше. И теперь Чонгук не может дальше отрицать. Он не может просто прийти в аэропорт и полететь в Амстердам, поэтому, вместо этого, поддавшись магии момента, парень садится за свой стол и хватает ручку. Хей, это, эм, я. У меня здесь не так много бумаги, поэтому извини за это хаотичное письмо, у меня не так много попыток. Ах, я даже не знаю, получишь ли ты его. Надеюсь, что да? Ты находишься в Амстердаме уже довольно продолжительное время, не так ли? Готов поспорить, мое письмо станет для тебя сюрпризом, если ты вообще его когда-либо получишь. Хаах, я надеюсь, открытки действительно предназначались мне. Иначе это будет неловко. Для нас обоих! Но я верю, что мы сможем преодолеть это, если и правда так окажется. Ну, я просто хотел сказать… Адрес, на который ты отправляешь открытки, это дом моей семьи. Ты, наверное, знаешь это. Эмм… Вместо этого ты можешь отправлять их на адрес в этом письме, это то, где я действительно живу. Ты знал меня раньше? Когда я жил в общежитии? В общежитие сложнее отравлять почту, хех. Или, может, ты знаешь меня из Пусана? Это было давно… Я так не думаю. Думаю, возможно, мы могли учиться вместе, твой стиль — это действительно нечто. Мне нравится, как ты используешь акварель, хорошая работа. Ах, совсем не проблема, если ты продолжишь отправлять открытки в Пусан! Это не то, что я имею в виду. Просто, знаешь, я не так часто там бываю, поэтому не смогу какое-то время увидеть открытки, если ты продолжишь отравлять туда… Хотя теперь моя мама отправляет мне их фото, как только они приходят, хах… Кажется, все думают, что ты мой поклонник, смешно даже, в моей жизни ничего подобного не происходило. У меня никогда такого не было, даже парня не было. Но твои открытки, действительно, заставляют меня чувствовать себя особенным. Так что спасибо тебе. Это ужасно неловко. Я даже не знаю, с кем разговариваю, извини, если ты думал, что я буду знать это… Может, если бы ты, ну не знаю, написал бы свое настоящее имя? Но я не злюсь, тебе не обязательно говорить мне что-либо. Спасибо. Серьезно, спасибо тебе. JK. Он не упоминает тот грустный закат на открытке, или не спрашивает, не одиноко ли ему — поэтому ты делаешь эти открытки? Тебе тоже одиноко? Чонгук на самом деле не одинок, даже после возвращения в Сеул. У него здесь есть друзья, достаточно таковых, если уж совсем честно. Но все равно, иногда он чувствует себя одиноким. Это просто часть жизни, размышляет Чонгук. Быть одному не так уж и плохо, по большей части. В остальные времена, однако…. Это может быть сложнее. Только после написания того первого письма парень начинает думать, о чем еще может написать: новый предмет, который появился у него в этом семестре, награда, которую он получил за проект на работе, стажировка, которую ему предложил профессор, или просто бабочка, которая приземлилась ему на нос во время перерыва на обед, заставив на секунду скосить глаза. По своей же прихоти, в день, когда первая открытка приходит в Сеул, а не в Пусан, он все это записывает. Парень даже рисует розового кролика, отражающего его самого, с голубой бабочкой, севшей на нос. И на этом он не останавливается. Открытки, которые он получает, такие же. Чонгук не уверен, что он — действительно ли это он? Может и нет, хотя шансы наверняка невелики — получает его письма, потому он никогда не получает письмо в ответ. Только открытки — они никогда не прекращают приходить. Более того, теперь он получает их чаще. И, что ж… теперь они приходят в Сеул, так что да. Однако, со временем, некоторые упоминаемые им вещи находят свое отражение в содержании рисунков. Как, например, он упоминал, что думает покраситься в более светлый оттенок коричневого, а потом пришла открытка с человеком на рисунке. С двумя людьми, точнее, хотя на втором и было слишком много одежды и шапка. По-видимому, сейчас в Амстердаме довольно холодно. Над его головой была диалоговая выноска, говорящая: «думаю, тебе бы очень пошло». Другим человеком, вероятно, должен был быть сам Чонгук, его волосы были окрашены в светло-коричневый. Большинство моментов, правда, отражались более тонко — бабочка, занявшая все место на открытке, хотя она очевидно приземлилась на нос, и простое «спасибо», нацарапанное на обратной стороне За что? Чонгук не уверен, но эта открытка заставляет румянец появиться на его щеках. По какой-то причине. Забавно, как все это происходит, теперь, когда он об этом задумывается — это почти как иметь друга. Не важно, новый ли это друг или старый, их обмена достаточно, чтобы это ощущалось реальным, более того — кажется, будто он физически рядом с Чонгуком. И парень даже не знает, кто он. Эта мысль настойчиво пробирается в его голову, с утренних занятий до дневной стажировки, все больше распространяется в момент, когда он кипятит воду для своего острого рамена, и все еще не отступает, когда он отставляет пустую тарелку в сторону после ужина, снова садясь за стол с ручкой в руке. Ну, привет еще раз. Кажется, словно прошла целая вечность с моего последнего письма, но прошла только неделя? Это была… насыщенная неделя. Так… Помнишь, как я сказал, что никогда не встречался? Что ж, не то чтобы я соврал тебе. Я никогда по-настоящему не встречался, но был один парень… Ах, не знаю, почему я рассказываю тебе это. Наверное, я просто скучаю по нему, иногда, и прямо сейчас как раз такое время. Видишь ли, он был довольно прекрасным. Типа, представь самого потрясающего парня на свете. Представил? Хорошо, а теперь удвой. Умножь, блять, еще раз в сто. Таким был он. Клянусь, это не я такой сентиментальный, я вообще не такой (…обычно…) он просто… правда был чертовски потрясающим, и все на кампусе знали это. Однако он не вел себя так, словно знал это сам. Он один из тех людей, которых, неважно, как сильно ты стараешься, больше не найти. Никто не похож на них. Все и всё кажется неправильным. Ты не можешь заменить его. Я в принципе не думаю, что люди заменимы, но он… Он куда больше этого. Однажды узнав его, ты уже не сможешь просто забыть или двигаться дальше. Мы разговаривали пару раз, ну знаешь, прежде чем мы действительно, по-настоящему познакомились. Когда вокруг были другие люди, я говорил что-нибудь, и он добавлял что-то умное сразу после меня, и мы смеялись. Он всегда заставлял других людей смеяться, и мне действительно нравилось его присутствие, даже если он оставался ненадолго. Мы встречались только во время перерывов в то время. Он знал некоторых моих одноклассников, но у нас не было общих друзей. Это было что-то вроде «у моего друга есть друг, который его знает». А в один день он подошел ко мне, и такой: «Чонгук, правильно?» У него были ярко-красные волосы и ослепляющая улыбка, которые заставляли его кожу светиться. Я ответил: «эм, да?» И он вот так сходу сказал мне: «Я Тэхён, и я уеду учиться за границу через четыре месяца. Хочешь пойти со мной на свидание, Чонгук?» И, конечно же, у меня не было слов, но не потому что он был так прямолинеен, или потому что это было неожиданной новостью, а просто потому, что он приглашал меня. Вот так вот просто. Когда мне удалось снова вернуть свой голос, он все еще улыбался, и в его глазах что-то искрилось, что-то, похожее на ожидание вперемешку с надеждой. Я точно это не придумал, хотя и не мог этого понять. Я откашлялся и спросил: «Куда?» Он нахмурился. Этот жест как-то повлиял на меня, несмотря на то, что тогда я не признался себе в этом. Мое сердце, возможно, на мгновение остановилось. «А это важно?» «Нет». Потому что, правда, это не имело значения. Я просто прикалывался над ним — пока паниковал внутри себя, но ему не обязательно об этом знать. Это был достаточно удовлетворительный ответ для него, потому что потом этот парень улыбнулся и взял меня за руку. Да, ты прочитал правильно. Видишь, когда он сказал «я уезжаю через четыре месяца», любой бы подумал, что он имеет виду «давай окунемся в дикий роман, а потом никогда снова не увидимся», не так ли? Может, он соврал. Может, он просто хотел немного поразвлечься. Но мы все сразу могли понять одно: он прямо говорил, что это не будет чем-то серьезным. Это, что бы это ни было, не продлится долго. Он просто хотел сводить меня на свидание. Возможно, переспать. Надеюсь, отыметь меня до потери мозгов. (Я не настолько помешан на сексе в обычной жизни, но когда такой парень так охотно меня приглашает? Эм, черт возьми, да!) (Он правда был настолько очаровательным, хорошо?) Но вместо этого он взял меня за руку, купил нам билеты в кино на тупой мюзикл, который нам обоим чертовски понравился — это было ужасно. Это было прекрасно. Я не помню названия, но он навсегда в моем сердце. А потом он повел меня на ужин. Гамбургеры. И милкшейки: клубничный для него и шоколадный для меня. Картошка фри и тона кетчупа. Да, он макал картошку в свой клубничный милкшейк. И в мой шоколадный тоже. Он был чертовски диким. Мне нравилось каждое мгновение. Это было так до смешного идеально, и он ни разу даже не сделал ничего большего, чем просто держал меня за гребаную руку. Ох, мне это нравилось. Мне так это нравилось, что, когда он сказал, что отведет меня обратно в общежитие, я всей своей гребаной сущностью желал, чтобы он зашел со мной. Но этого не произошло. Он поцеловал меня на ступеньках, заставляя мое сердце трепетать еще больше, отстранился, прежде чем все стало еще жарче, и поблагодарил меня за то, что я согласился сходить с ним на свидание тем вечером. Я, черт возьми, покраснел, и, не знаю, знаешь ли ты, но прошло уже много времени с тех пор, как я был краснеющим подростком. Наверное, я даже ни разу и не краснел вот так вот из-за краша. Тем вечером я пропустил занятие. Он до сих пор не знает об этом. Я никогда раньше не пропускал занятия. Это того стоило. Мы обменялись номерами, и он написал мне той же ночью. «Ты действительно не против, что я уеду через четыре месяца? Я бы хотел такого больше, если ты, серьезно, не против.» «Мне правда понравилось проводить с тобой время, Гук. Но я не буду тебя заставлять.» И как я вообще мог сказать «нет»? Я все равно не стал бы этого делать, даже если бы мог вернуться в прошлое. Я бы поступил точно так же, снова и снова. Видишь ли, мы никогда не встречались. Официально. Поэтому-то я и не соврал тебе в том самом первом письме. Мы не были парнями, он уезжал через четыре месяца. Но люди говорили, что мы были вместе, и он никогда не отрицал этого. Как и я. На самом деле, было весело, быть такими загадочными и все такое. Мы часто были вместе, этого нельзя было отрицать. Он тоже был очень увлечен КПК**, этот задрот. Не говори ему, но я не очень этим интересовался до него. Он все время ночевал в моей комнате в общежитии. Он постоянно был со мной, словно каждая секунда дня была важной. Я должен был заметить, но… моя самооценка не из лучших. Я думал, он просто не хочет быть один, и его присутствие правда было комфортным. Проходили часы, пока мы не обменивались и словом, или он время от времени не показывал мне что-нибудь на своем телефоне, но в основном мы просто занимались учебой и своими делами. Это было… довольно мило. Не думаю, что у нас вообще был бы секс, если бы не я. Он сказал, что я был угрозой, вечно соблазняющей его. Так и было. Надо отдать ему должное, он действительно немного сопротивлялся. Я даже думал, что дело во мне — может, я его не привлекал? — но потом, в один день, он просто излил мне свою душу. Сказал, что не хочет, чтобы я думал, что он использует меня ради секса. Сказал, что был счастлив просто быть со мной, и целовать меня, и держать меня на публике, и ходить со мной на свидания, и обнимать меня, и слушать мою болтовню в тех редких случаях, когда мой поток слов было не остановить. Он сказал, я был великолепен и слишком чертовски сексуален, для своего же блага, и это буквально сводило его с ума. Он умолял меня остановиться. Я сказал ему заткнуться и поцеловать меня. Прошло уже чуть больше года с половиной, как он уехал. Я никогда не сожалел об этом, и не буду. В день его отъезда я подумал: «я никогда не строил никаких ожиданий». Я всегда говорил себе, что у этого нет никакого будущего, даже если он заставлял меня чувствовать иначе. Что-то вроде «живи настоящим моментом», получай от жизни по максимуму и прочее дерьмо. Поэтому, когда он поцеловал меня и прошептал: «Я вернусь. Тебе необязательно меня ждать, но я в любом случае вернусь к тебе.», я не знал, что делать. Господи, я хотел сказать, что дождусь его, несмотря ни на что. Я хотел сказать, что не встречаться будет тупо, но я также хотел, чтобы он сосредоточился на своей учебе. Я даже не знал, что такими были мои чувства. Я избегал их. Знал, что это будет непросто — встречаться с разными часовыми поясами, не говоря уже о расстоянии. Я знал, что мы могли бы это сделать. Он, наверное, тоже это знал. Просто это было бы слишком сложно для нас обоих. И я не мог представить, как причиню ему такую боль. Он, вероятно, чувствовал то же самое. Ах, что-то это затянулось. Надеюсь, ты не против. Чонгук заканчивает письмо вопросом, даже если он думает, что это может звучать глупо, тот факт, что он все еще не знает, кто отправляет ему открытки, помогает ему сказать все, что происходит у него в голове, не обдумывая слишком сильно все свои действия. Иногда я думаю, скучает ли он по мне тоже? Когда он роняет ручку, он не знает, почему только что написал все это. Он не думал об этом. Это не имеет никакого смысла. И, все же, конечно же, он думал. Потому что это письмо для друга, и ему захотелось поделиться этим. Почему? Это уже немного труднее понять. Его мозг знает, что делает, даже если Чонгук еще сам не догнал. Он возвращается к своей повседневной жизни, как обычно это и происходит. Ничего особо не меняется, кроме, может, появившейся легкости на сердце. Забавно, как что-то может тянуть тебя вниз, а ты этого даже не осознаешь. День кажется ярче, но парень знает: это его глаза теперь смотрят на мир по-другому. Он получает повышение на работе — теперь он больше не стажер. Он рассказывает своей маме о не-парне во время видео-звонка одним уютным субботним вечером, и, возможно, в процессе и присутствуют слезы, но это счастливые слезы. Семья Чонгука тоже очень гордится его первой настоящей работой. Открытка, пришедшая спустя две недели, проще: облака на голубом небе и единственная фраза, написанная среди них. Она выглядит сделанной второпях, но Чон думает, что она лучшая из них всех.Я уверен, любой, кто знает тебя, будет скучать, Гук.
***
Иметь дружбу на расстоянии, подкрепленную только письмами и открытками, тяжело. Чонгуку иногда хочется вдарить своему другу за то, что тот все оставляет как есть, когда существует так много технологий, предназначенных для облегчения этого процесса. Сообщения, например. Телефонные звонки. Однако он не прекращает писать письма, и теперь он больше не ждет открыток. Он просто отправляет их, когда ему захочется, и, если парень слишком занят, то обязательно пишет несколько дополнительных, когда ему наконец удается спокойно сесть с кружкой горячего какао и расслабиться. Чон говорит о самых обычных вещах, о том, что смотрел, видел, о чем думал. А открытки ему по-своему отвечают. Что-то меняется. Это может быть погода: ветер, господствующий в кронах деревьев, и бриз, проникающий через окно. А, может, это отпуск на работе: у него просто становится слишком много свободного времени, но он неспокоен. Парень не может сидеть на месте, и что-то внутри него болезненно сжимается. Хочет большего? Хочет чего-то совершенно другого? Он не может быть уверен. Чонгуку надоело ждать. Ему, правда, это осточертело. Возможно, он ошибается, но как он может? Кто еще сделает для него хоть что-то подобное? Открытки смотрят на него насмешливо, как он вообще мог притворяться, что они могут быть от кого-то другого? И до отъезда — прежде чем уехать учиться за границу, Тэхён проникся симпатией к искусству. Его видение окружающего мира всегда было настолько его. Уникальным, осмелился бы подумать Чон. Тэхён не боялся показывать себя, хотя ему и нравились похвала и уверения, он не боялся делать то, что хотел. Брюнет чувствовал себя вдохновленным этим. Гуку нравилось думать, что влияние Тэхёна на него оказалось хорошим и длительным, даже если их время вместе и было коротким. Проходит неделя, и парень по максимуму использует свое свободное время — в буквальном смысле, словно он сойдет с ума в ту же секунду, как остановится, а мы не можем этого допустить. Чимин решает устроить интервенцию. — Выкладывай, Гук. Здесь только они вдвоем, Чимин кэжуально восседает на столешнице, потому что он гей, и, соответственно, не может сидеть там же, где обычно сидит гетеро-сосед Чонгука, а именно на кухонных стульях. Это маленькая комнатка, но у них все же есть два стула. Никакого дивана, к сожалению, но у Чона есть кресло-мешок у подножия кровати, чтобы удобно размещать своих друзей. — Эм? Я не понимаю, о че— — Пожалуйста, — прерывает парня Чимин, но при этом он не звучит высокомерно. Он на самом деле просит без доли сарказма в голосе. Чонгук решает сдаться. — Я… чувствую. Чувства. Эта фраза одновременно забавляет и беспокоит Чимина. — Как обычно это и бывает у людей, ничего странного в этом нет, — Пак сохраняет спокойствие, однако, кашляет, чтобы не засмеяться. — Это случайно не связано как-нибудь с открытками? Чонгук начинает покрываться потом. Он не настолько хорош в высказывании своих чувств. Он не говорил об открытках ни с кем, даже с Чимином, который и так о них знал с тех самых пор, как был у него дома в Пусане. Тем не менее, Чимин знает, и под «знает» имеется в виду, что он осознавал и осознает… он замечает детали. Это неизбежно. А также полезно, потому что Чон не собирался признаваться в этом вслух так скоро. Не словами. Не тогда, когда он не знает точно, кто находится на другом конце этих открыток. — Да. — Они теперь приходят сюда, не так ли? Это не дело рук твоей мамы, да? — Нет, — трясет головой брюнет. — Так это означает, что ты на них отвечал. Пак ждет. На этот раз ответ у него занимает больше времени, но он все же кивает: — Да. — Мхм, — мычит Чим, выглядя при этом довольным. — Ты никогда мне их не показывал, знаешь? И нет, Чонгук не собирается делать это сейчас. Серьезно, его мама была исключением. Ему не хочется делиться чем-то настолько личным, настолько интимным. Он знает, Чим не будет смеяться над этим или над ним, но все же. — Я— — Тебе необязательно показывать их мне, но я не имею понятия, о чем они или какие они вообще. Так что я действительно нахожусь здесь в неведении. Улыбка Чимина сладкая и порочная, Чон пристыжен и начинает краснеть в мгновение ока, почесывая шею и посмеиваясь, парень отворачивается от друга в попытке скрыть свою бурную реакцию. — Ах, да, извини, просто… — брюнет начинает делать чай, прежде чем может остановить себя, черт… ну, не то чтобы он не мог чем-нибудь занять свой рот и руки, пока Чимин заставляет его проходить через все это. В любом случае, будет лучше, если он пока не будет смотреть на друга. — Они акварельные, сделанные этим человеком специально для меня. — Человеком? Ты все еще не знаешь, кто это? — И в этот раз веселость исчезает из его голоса. Может, он замечает эту деталь, потому что стоит к Паку спиной, и друг уже не может обмануть его своим спокойным лицом. — Д-да, он никогда не говорил… — Но ты знаешь, что это он? Ты уверен в этом? — Да, он иногда рисует себя на открытках. Хотя никогда и не показывает лица. — Хмм, понятно. Тишина подступает медленно, но верно, а кипящая вода никогда еще не была настолько увлекательной. Чимин быстро понимает, что, похоже, именно ему придется возобновлять беседу, но, опять-таки, он наверняка понимал это с самого начала и сейчас просто обдумывал свои следующие слова. — Так, ты отвечал на открытки? Своими собственными открытками тоже? — Нет, я… я отправлял письма. Это застает Пака врасплох, и очередная тишина заполняет пространство вокруг них. — Так… такого рода чувства. Кажется глупым отрицать, хотя друг и не был конкретен в своих словах. Чонгук просто отвечает: — Да. — Хм. Это на самом деле много объясняет, я чувствую, что теперь мы друг друга правильно понимаем. Наверное, именно поэтому они и лучшие друзья. Чонгук практически ничего не сказал, но он ни капли не сомневается в понимании ситуации другом, даже на секунду. Если Пак сказал, что теперь понимает, то это действительно так. Чон облегченно вздыхает. Он бы больше не выдержал этого разговора. Ты неспокоен, потому что хочешь полететь и навестить его. Ты хочешь встретиться с ним. Ты свободен, и у тебя есть накопленные деньги. Вместо всего этого Чимин выгибает бровь и проговаривает: — Знаешь, покупать билет на самолет лучше всего за три недели до поездки? И все же Гук не может этого сделать. Слишком многое может пойти не так, тревожность, о которой он даже не подозревал, съедает его, и парень не может сдвинуться. Брюнет вздыхает, устало и раздраженно, потому что он все еще чувствует ту нервозность всякий раз, когда не находится на сайте авиабилетов. Начинается февраль, и теперь уже не так холодно — все еще холодно, но меньше. Он официально свободен от всех учебных обязанностей, у него еще есть половина отпуска, и небольшой рюкзак уже упакован и готов к поездке в Пусан. На этот раз Чимин задерживается со своими учебными долгами, и брюнет говорит себе, что все еще не уехал только потому, что ждет друга. Он так думает, даже говорит это своей маме, но у него безумно чешутся пальцы, и парень стыдливо отводит взгляд, будто его мама может сейчас это увидеть. Она, конечно, не может, но липкое чувство все равно никуда не уходит. Она наверняка знает. Она слишком хорошо его чувствует, чтобы не заметить, что за этим скрывается что-то еще. Женщина делает ему огромное одолжение, никогда это не упоминая. Чонгук как будто ждет сигнала, даже не зная, как он должен выглядеть. Что угодно, говорящее ему, что он не один такой. Что он не один в этом погряз. Что ему будут рады? Что его ждут? Он не хочет переступать черту? Чувства, как уже говорилось, не его сильнейшая сторона. Так и проходит время, пока не наступает утро четырнадцатого, и не приходит неожиданная открытка. И неожиданная она именно потому, что он уже получал одну на этой неделе: красочную и радостную, с воздушными шариками и детьми повсюду на каком-то уличном карнавале. Но эта другая. На ней под букетом цветов прячется лицо, и все такое нежное, и мягкое, и красное, она такая же красная, как и кровь, бегущая по его венам. И парень выбегает из общежития до того, как успевает о чем-либо подумать.Не могу дождаться встречи с тобой снова.