Imperfection / Несовершенство

Возможно, она вообще не стала бы об этом говорить, если бы Джинни не застукала её тайком выходящей из комнаты Рона. Гермиона почувствовала, что краснеет, как только увидела Джинни в пижаме, приближающуюся к ней со стаканом воды, и тут же чуть было не нырнула обратно в спальню Рона. Но девушка её уже заметила. Прятаться было бы ребячеством, а Гермиона явно не была ребёнком, поэтому она выпятила подбородок, подзадоривая Джинни отпустить какой-нибудь комментарий. — Доброе утро, — это всё, что сказала та, ответив добродушной улыбкой Рона. Гермиона старалась казаться непринуждённой, но её мучило осознание того, что она, должно быть, выглядит и пахнет как человек, который только что провёл несколько часов, потея и обмениваясь физиологическими жидкостями под одеялом. Это не было одним из её самых достойных моментов. — Я просто… то есть… мы… я… э-э… — она запнулась и немного сдавленно рассмеялась, когда её взгляд встретился с глазами Джинни. Улыбка девушки стала ещё шире. — Да, я вижу. Давно пора — я думала, он умрёт от неудовлетворённости. — Она отхлебнула воды, затем весело оглядела Гермиону с ног до головы. — Не волнуйся, мама с папой встанут только через час или около того. Увидимся позже. И Джинни неторопливо удалилась в свою комнату, оставив её на этом. Гермиона не знала, чего ей больше стыдиться: того, что сестра Рона знает, что она наконец-то потеряла девственность, или же того, что ей потребовалось так много времени, чтобы к этому прийти. «Тут определённо что-то не так», — размышляла она, снова оказавшись в своей аккуратно застеленной постели и вспоминая понимающую улыбку Джинни более отчётливо, чем улыбку Рона.

***

— Это было… ну, не совсем так, как я ожидала, — пробормотала она много позже. Рон с отцом вышел за чем-то — Гермиона подозревала, что он собирается преподнести ей подарок, — и она обнаружила себя сидящей в саду наедине с Джинни, большим кувшином розового лимонада и ещё более объёмной стопкой учебников. Разговор вокруг этой темы крутился около получаса, пока Гермиона делала многочисленные заметки по истории магии в Восточной Европе, а Джинни, одетая в удивительно короткие шорты и облегающий топик, небрежно разлеглась на клетчатом коврике, впитывая в себя солнечный свет. Гермионе без всякой на то причины пришло в голову, что если бы они были маглами, она могла бы втереть в бледную веснушчатую кожу Джинни солнцезащитный крем вместо применения более эффективного, но гораздо менее чувственного способа заклинания защиты от ультрафиолета. Джинни немного приподнялась с травы, опираясь на локти, отчего её небольшая грудь подалась вперёд. Под белым хлопчатобумажным топом на ней ничего не было, и там, где должны были быть соски, сквозь ткань виднелся слабый намёк на розовый цвет. Джинни с выражением недоумения на лице искоса посмотрела на Гермиону. — А как ты ожидала, что это будет? — наконец спросила она. Джинни не смеялась, и это было облегчением. — Это было… Я не знаю. Думаю, я ожидала большего… что это будет более… Я думала, что растворюсь в этом. Понимаешь, о чём я? Я думала, что с головой погружусь во всё это, как это у меня иногда бывает с книгами. Но я всё время осознавала, что надо стараться вести себя тихо, и где мы находимся, и всё такое. — После небольшой паузы она добавила: — Может, я просто слишком стеснительна. Ты не против, что я об этом рассказываю? Я понимаю, это немного странно, но… ну, я на самом деле не знаю никого, с кем могла бы это обсудить, кроме тебя. Джинни снова легла на спину, и её улыбка слегка искривилась. У неё, подумала Гермиона, удивительно чувственный и подвижный рот — это выразительное шевеление губами неизбежно напоминало ей рот Рона. Ей захотелось к ним прикоснуться. — Я не против, — ответила Джинни, однако её голос прозвучал немного странно. — Ты так долго к этому шла, что я уже начала переживать. Я даже подумала, может… но явно нет. — Что? — Ничего. — Она села прямо, подтянула колени к подбородку и обхватила ноги руками. Гермиона старалась не замечать, насколько обнажена нога девушки — и не только нога. Это выглядит, напомнила она себе, даже менее откровенным, чем купальник, и нельзя сказать, что она никогда не видела Джинни в купальнике. — Но тебе не стоит об этом беспокоиться. С парнями… ну, суть в том, чтобы привлечь внимание, понимаешь? Когда тебя возводят на пьедестал и какое-то время с тобой обращаются как с королевой… может, даже ссорятся из-за тебя. Вот в чём заключается самое интересное. И целоваться — я люблю целоваться. Но секс? На самом деле в нём всё не так, как его нахваливают. Гермиона пристально рассматривала аккуратно подстриженную живую изгородь. Летний воздух был насыщен ароматом цветов и ленивым жужжанием пьяных медоносных пчёл. У неё болели самые неожиданные места, а под одеждой были тщательно спрятаны несколько засосов. Она была уверена, что должна чувствовать себя как-то иначе теперь, когда наконец Сделала Это. — Я не понимаю, зачем всё это… к чему это всё, — сказала наконец Гермиона, борясь с чувством разочарования. — Если это так. Все эти стихи, картины, книги с романами о любви, фильмы, поп-песни и всё прочее. Если это всё, что есть. Я не… то есть, я думала, что это, вероятно, потому, что это было в первый раз. Я имею в виду, всё было нормально, — добавила она, внезапно почувствовав себя предательницей. — Рон был очень… он хотел, чтобы мне понравилось, правда. Он был сильно увлечён. Но. Ладно. — Она прикусила губу. — Мне скорее казалось, что всё это делают со мной, понимаешь? Как будто я не была в это вовлечена. Я понимаю, что это звучит глупо, но не знаю, как ещё сказать. — Ты не кончила. Лицо Гермионы внезапно вспыхнуло. Она потянулась за стаканом розового лимонада и отпила его большими, быстрыми глотками, не чувствуя ничего, кроме факта поглощения жидкости. Оголившиеся кубики льда звякнули о стенки стакана, когда она снова поставила его на поднос. Гермиона снова взяла книгу и попыталась найти страницу, которую читала. — Нет, — сказала она, безуспешно пытаясь говорить, как бывалая женщина, и не глядя на Джинни. — Нет, я полагаю… Ну, нет. Это было приятно, но не… нет. Нет, этого не было… Не совсем. Не так, как… эм. — Как что? Гермиона поднесла книгу о чешских ведьмах поближе к лицу. Разумеется, это от солнца у неё так горит кожа. — Ничего. — Но ты же мастурбируешь, верно? Наступила потрясённая тишина, пока Гермиона ждала, чтобы лужайка, покрытая травой, разверзлась и поглотила её. — Как бы мне хотелось, чтобы я не начинала весь этот разговор? — наконец пробормотала она, ни к кому конкретно не обращаясь. Гермиона снова сглотнула. Невероятно, но она начинала чувствовать возбуждение. — Я… ладно. Да. Полагаю, что да. — Её голос прозвучал несколько тише, чем обычно. Она не могла смотреть Джинни в глаза. — Не то чтобы это тебя касалось. — Извини, — совершенно не раскаиваясь, сказала Джинни. — Но это имеет отношение к делу, знаешь ли. Итак… ты обычно кончаешь, когда делаешь это одна? — Я… Джинни! — Гермиона невольно отпустила книгу и уставилась на сестру Рона. К тому же, напомнила себе Гермиона, она является сестрой Фреда и Джорджа и точно так же неисправима. Джинни смотрела на неё с выражением, которое Гермионе было трудно разобрать. На её волосах удивительно красиво играл солнечный свет, раскрывая сотни оттенков красного и золотого. Она снова поменяла положение, на этот раз аккуратно скрестив ноги перед собой, однако не закрыв ими грудь, и теперь Гермиона видела гораздо больший участок декольте, чем ожидала. — Да ладно тебе, говори, я никому не расскажу, — подбодрила её Джинни. — Если это поможет, я постоянно этим занимаюсь. — Гермиона почувствовала, как у нее отвисла челюсть, и её взгляд переместился от декольте прямо к знакомому лицу Джинни. — На самом деле. То есть в общаге это трудно, правда же? Но можно ухитриться, украдкой, когда темно, дождаться, пока не услышишь храп соседей, проследив, чтобы шторы были задёрнуты, и кусая руку, если придётся, или же уткнувшись в подушку, чтобы заглушить стоны. А иногда я делаю это в туалете — поднимаю руку, ухожу с урока и просто иду в кабинку и быстро и интенсивно кончаю после того, как подумаю о… всяких вещах. Я до сих пор не встречала ни одного парня, который мог бы заставить меня кончить. Они такие невежественные. До боли невежественные. Даже когда ты практически рисуешь им «карту» Важных Частей Анатомии Девушки. Просто… они делают это не для меня. Но я сама могу заставить себя кончить как угодно. Гермиона в кои-то веки совершенно потеряла дар речи. Она не могла отвести глаз от Джинни. И она не могла не заметить, что соски девушки теперь стали слишком заметны под тонким хлопком. Должно быть, причиной тому были все эти разговоры о сексе и прикосновениях, потому что на Гермиону они подействовали точно так же; и сейчас она не могла избавиться от образа Джинни с рукой, засунутой под пижаму, и зубами, вцепившимися в подушку, бесшумно извивающейся на кровати в общежитии. — О, — чувствуя себя глупо, наконец произнесла она. — Так о чём ты думаешь? — неустрашимо продолжала Джинни. — Что тебя заводит? Потому что, возможно, это поможет тебе понять, что тебе нужно делать в следующий раз, с Роном. Чтобы улучшить это, я имею в виду. Если получится. — Ты. Последовала удивлённая пауза. — Прости? — странным голосом сказала Джинни. «Неужели я только что сказала это вслух?» — недоверчиво спросила себя Гермиона. Да, очевидно, так оно и было. Боже мой. — Ты первая. Я имела в виду, что ты первая. Расскажи мне, о чём ты думаешь. Первая. Пожалуйста. Я это имела в виду. — О, — выдохнула Джинни, — на секунду мне показалось… Прости. — Она усмехнулась и покачала головой. Её грудь во время этих движений подпрыгивала самым очаровательным образом. — Ты уверена, что хочешь это знать? — Это ты начала! — заметила Гермиона. — Если я должна сказать тебе, то ты должна сказать мне. Это будет только справедливо. — Наверное, — согласилась Джинни. Они, подумала Гермиона, уже довольно долго смотрят друг другу в глаза. Она снова сглотнула и неуверенно потянулась к кувшину с лимонадом. Джинни выглядела заметно нервничающей. — Но ты уверена, что не испугаешься? Я не думаю… ну, я думаю, что ты, возможно, не одобришь. — Джинни, у нас тут разговор о сексуальных фантазиях. Мы уже перешли чёртову черту. Она осталась настолько позади нас, что я едва могу разглядеть её вдалеке. Если суждено быть повешенным за ягнёнка, почему бы не украсть овцу. Хуже уже не будет. — Наверное, — неуверенно повторила Джинни. Она впервые выглядела почти смущённой. Спустя мгновение она снова легла и закрыла глаза, её рыжие волосы разметались по клетчатому коврику, как морские водоросли безумного цвета. Её грудь поднималась и опускалась слишком часто, а щёки порозовели. — Я думаю о девушках, — тихо сказала она, и Гермиона обнаружила, что совсем не удивлена. — Думаю о том, чтобы поцеловать их, прикоснуться к ним. Думаю о том, как развязываю галстук и взъерошиваю волосы. Думаю о девушках, которых видела обнажёнными в душе или в ванной, и представляю, как бы их кожа ощущалась моим языком. Думаю о том, чтобы попробовать их внизу, и мне интересно, будут ли они на вкус такими же, как я. Представляю то, как прикосновение их груди будет ощущаться на моей, и то, как волосы другой девушки будут невесомо и нежно касаться моей шеи. Думаю о том, что нужно сделать, чтобы заставить их кричать. Иногда я сижу на уроке и думаю о том, чтобы пробраться рукой под их мантию, скользнуть пальцами между бёдер и поласкать, а затем проникнуть внутрь и узнать, как они ощущаются там… Гермиона резко переместилась в основном для того, чтобы заставить её замолчать. И это сработало: поток слов вдруг прервался, и при первом же прикосновении глаза Джинни распахнулись. На долгое мгновение их откровенные взгляды встретились, пока Гермиона сидела сверху на девушке, одной ладонью обхватив её грудь, а другой накрыв обнажённое плечо. Джинни улыбнулась, и, конечно же, — именно поэтому с Роном всё ощущалось не совсем правильным. Что Гермиона, по сути, знала с самого начала. — Я тоже, — сказала она, опускаясь, чтобы найти губы Джинни, и порочный розовый рот девушки двинулся ей навстречу. — О боже, да. Я тоже.