То, что ты не понимаешь меня, заставит тебя меня разлюбить?
В конце октября «X» всем составом возвращаются в Японию. Йошики оттягивает этот момент до последнего, шлифуя записанные для альбома треки, его абсолютно не тянет обратно, хочется подольше остаться в доме в Беверли-Хиллз, ставшем ему куда роднее токийской квартиры. Но настаёт момент, когда даже Хаяши понимает: дальше медлить нельзя, следует вернуться, чтобы начать наконец подготовку к туру в поддержку альбома. Это ведь тоже не такая уж простая задача, а времени осталось немного, меньше месяца. И чем быстрее приближается двадцать девятое ноября, тем сильнее у него сосёт под ложечкой. И это далеко не радостное возбуждение, как хотелось бы думать, а натянутые, как струны, нервы, готовые в любой момент порваться. Мандраж перед выступлениями, тем более перед такими крупными после долгого перерыва — дело привычное. Вот только в этот раз у Йошики есть стойкие предчувствия, что всё попросту не сможет пройти гладко. Слишком уж много проблем сопровождают этот многострадальный альбом. Излишне медленно продвигающаяся запись, бесконечные задержки и сдвиги графика, множество параллельных дел в лейбле и с собственными проектами, больная спина, изводящая лидера и не дающая ему спать по ночам. Всё это очень похоже на огромную чёрную тучу, неотвратимо надвигающуюся из-за горизонта, которая вот-вот прольётся тропическим ливнем и погубит всё. За некоторое время до начала тура, когда всё уже почти готово, Йошики с чувством выполненного долга отпускает ребят заняться своими сольными проектами, лишь изредка выдёргивая их на репетиции. И он не может не замечать, с каким облегчением и куда большей охотой всё это воспринимается. Даже Хиде опять отстраняется от Йошики, с головой уйдя в собственные записи, и тем самым они расстаются почти на две недели, на самый долгий срок с тех пор, как начали встречаться. И в конце концов вымотанный работой и одиночеством Хаяши, подумав, что ему самому не помешает немного привести в порядок расшатанные нервы, решает на несколько дней вернуться домой в Татеяму, к маме и младшему брату. Йошики не очень нравится бывать дома, родной город вызывает слишком много грустных воспоминаний. Если он и приезжает, то буквально на несколько часов, а в лучшем случае — на день, только увидеть родных, побыть с ними немного и уехать обратно в Токио. Надолго он возвращался сюда лишь один раз, несколько лет назад, когда впервые серьёзно повредил позвоночник на концерте и врачи прописали ему постельный режим и полный покой. Тогда он подумал, что лучше места, чтобы спрятаться от всех и мирно поправляться, и не придумать. Но изредка его всё-таки тянет домой; Хаяши вообще замечает за собой, что к своим двадцати девяти годам стал сентиментальным, даже излишне. Он ведь уехал в Токио вместе с Тоши, когда им обоим было по семнадцать лет, не испытывая ни малейшего сожаления, и в те годы его вовсе не одолевала тоска по малой родине. Может, из-за того, что на это элементарно не было времени и сил, мысли Йошики были заняты группой, а его мозг муссировал один-единственный вопрос: что же им делать, чтобы пробиться. Теперь же его чувства наконец пробудились и захлестнули его волной. Ведя свой «Кадиллак» по знакомым улочкам, на которых за столько лет, ровным счётом, ничего не изменилось, Йошики в очередной раз пытается разобраться со своими эмоциями. При виде этих пейзажей у него перед глазами проскальзывают воспоминания; станция, возле которой он курил и тусовался с более старшими товарищами, улицы, по которым гонял на мотоцикле и бродил целыми днями, прогуливая уроки, старшая школа, за воротами которой его нередко подлавливали местные хулиганы с твёрдым намерением наподдать ему за его дерзкое поведение и излишне яркий внешний вид. Яркие, чёткие картинки, которые никак не хотят уходить, как приятные, так и не очень, даже пугающие местами. Тогда, уезжая в Токио, Хаяши часто мечтал о том, как спустя несколько лет вернётся сюда победителем, утрёт носы всем тем, кто смеялся над ним и считал сумасшедшим. И его фантазии сбылись, он и вправду вернулся, уже в качестве лидера необычайно популярной группы «X», взрослого мужчины, добившегося практически всего, чего хотел, упрямством и в прямом смысле лбом проломившего все стоявшие на его пути стены. Тогда, в девяносто втором, Йошики это чувствовал, хотя и был ослабленный лекарствами и болью. А вот сейчас острота ощущений не та, и победителем Хаяши себя уже не ощущает. Какое тут превосходство, когда в группе почти всё идёт наперекосяк. Скорее даже наоборот — приехав сюда, он словно опять ощущает себя всё тем же подростком, только уже порядком уставшим и растерявшим куда-то свои амбиции. Странные чувства, очень. Но все эти тревожные мысли развеиваются, стоит ему лишь ступить на порог дома и обнять вышедшую встретить его маму. Она улыбается, приговаривая: — Ох, Йо-чан, Йо-чан, как же я рада тебя видеть… Но в этой её улыбке и где-то в глубине глаз явственно проскальзывает печаль. И Йошики знает причину этой печали. Знает, что стал слишком напоминать собой погибшего отца. А ведь мама после его смерти вышвырнула и уничтожила всё, что могло хоть немного напоминать о нём. Все вещи отца, даже коллекцию катан, многие из которых были настоящими, старинными; по её мнению, они держали в себе злых духов, из-за которых в том числе отец и покончил с собой. Ей было слишком тяжело видеть всё это, вспоминать случившееся, и она не хотела травмировать сыновей — Коки был маленьким и будто не совсем понимал, что случилось, а вот Йошики было десять, он прекрасно осознавал ужас произошедшего и, чувствительный, как обнажённый нерв, безумно любивший отца, с трудом переживал трагедию. Мама не оставила даже фотографий. И в результате у Йошики сохранилась лишь одна чудом уцелевшая карточка, слегка пожелтевшая от времени. Он даже не помнил, кем и когда она была сделана, кто-то запечатлел их, видимо, на прогулке: маленький Йошики в смешной панамке и отец, гладящий его по голове, высокий, молодой и красивый, с иссиня-чёрными волосами и мягкой, такой заразительной и обаятельной улыбкой. И хотя у Йошики сердце сжимается при взгляде на этот снимок, он не может не чувствовать, что фотография словно хранит в себе частичку того безмятежного счастливого времени, давно ушедшего. А ещё он невольно сравнивает её со своим отражением в зеркале и видит, что с течением времени чертами лица стал безумно напоминать отца. Что же случилось тогда, почему отец решился на это? Йошики часто задаёт этот вопрос, глядя в небеса, мысленно или шёпотом, но ответа, разумеется, не получает, лишь ветер мягко треплет его рыжие волосы и смахивает слёзы с ресниц. Он знает, как мать пыталась всё это пережить и забыть. А теперь перед ней вновь появляется напоминание, только вот уже ожившее — сам Йошики. И как Йошики ни старается, он не может не думать о том, что, сам того не желая, причиняет ей боль одним лишь своим присутствием.***
В его комнате на втором этаже в новой части дома всё осталось нетронутым, вещи лежат в том же порядке, в котором Йошики оставил их, когда в последний раз был здесь; об этом радостно сказала мама, об этом помнит он сам. Плакаты на стенах, книжная полка с потрёпанными томиками манги, старый магнитофон, стопка кассет возле него, множество нотных листов и фотографий. Все эти вещи запросто могут рассказать знающему свою историю. Мало того, Хаяши даже думает, что по ним можно частично проследить колебания и ритм его собственной души. А ещё в этой обстановке он отчётливо слышит, как бьётся его собственное сердце. Громко так, словно стучит прямо в висках. И такое не только в этой комнате. Йошики и дома сейчас располагает всё в том порядке, который ему нравится, даже если со стороны всё выглядит абсолютно хаотичным, и мгновенно замечает, если горничная что-то переставляет. И его это злит. Всё-таки недаром говорят, что все привычки родом из детства. Даже его музыкальные инструменты стоят на своих местах. Лишь старую ударную установку, самую первую, подаренную матерью вскоре после смерти отца, Йошики в своё время увёз, чтобы красиво сжечь для клипа. Жалко ли было? Жалко, но получившееся на записи зрелище того стоило. А так вот они: труба, на которой он играл когда-то в школьном оркестре, гитара, преподнесённая в качестве подарка на один из дней рождения отцом, он ведь всегда дарил именно инструменты… Наткнувшись на неё взглядом, Йошики невольно улыбается. Подойдя поближе, протягивает руку и ласково гладит гриф, задевает пальцами струны, и они отзываются мелодичным звучанием. И разумеется, тут же у него перед глазами Хиде; Мацумото частенько берёт в руки акустическую гитару и бездумно перебирает струны тонкими пальцами. Хаяши раздражённо встряхивает головой. Велел же себе, никаких мыслей о Хиде, пока он здесь. Хотя он так соскучился… — Что, воспоминания одолели? Громкий голос заставляет его вздрогнуть и поднять голову. Возле двери стоит улыбающийся Коки. Его не было дома, когда Йошики приехал, мать сказала, что он убежал куда-то по делам. Но, видимо, поспешил домой. — Одолели, — Йошики смущённо улыбается ему в ответ. — Сентиментальным становлюсь, просто беда. — Ты всегда таким был, — со смешком замечает Коки. — Просто не хочешь в этом признаваться. — Ну ладно тебе. Иди обниму. Коки, фыркнув, подходит поближе к нему и сам обнимает, крепко притискивая к себе. Спину и шею мгновенно простреливает острой болью, Йошики чуть не вскрикивает и изо всех сил сцепляет зубы, чтобы сдержаться. Незачем маме и брату знать, что его болезнь прогрессирует, им и без того нервотрёпки в жизни хватает. Но Коки всё равно слегка ослабляет хватку, явно почувствовав, что старшему брату в столь тесных объятиях некомфортно. — Эй, — пытаясь не обращать внимания на боль, Йошики смеётся и рукой треплет его тёмные волосы, — а ты подрос, Коки. Меня скоро догонишь. — Ты ещё пореже приезжай, тогда точно догоню, — без всякой злости констатирует Коки. — Я уже начинаю забывать, как ты выглядишь, однажды на улице встречу и не узнаю. — Если ты пытаешься мне напомнить о моей пластике, то иди к чёрту, — хмыкает Йошики. — Я ничего не трогал, кроме зубов и носа. Маловато, чтобы стать неузнаваемым. — Ну это тебе так кажется только. Улыбнись-ка, — Коки слегка поднимает на него глаза и легонько щиплет за щёку. Йошики выполняет его просьбу, растянув губы в улыбке и демонстрируя ровные белые зубы. — Хех, Голливуд отдыхает. Но вообще-то я не про это, я просто намекаю, что мы слишком долго не виделись. — Коки, если бы я мог, я бы вас каждый день навещал, но у меня столько работы, что я спать-то не успеваю… — Йошики тяжело вздыхает и утыкается носом ему в плечо. — Я и сейчас смог приехать только потому, что подготовку к туру закончили раньше, чем планировали. Ребята разбрелись по своим делам, а я решил, что надо бы вас навестить, пока могу. И заодно нервы в порядок немного привести. — Надеюсь, ты останешься подольше в этот раз? — тянет Коки. Йошики вздыхает. — На пару дней. Дольше не могу, прости. — Ну ладно, нам с тобой этого хватит, чтобы погулять и поболтать. Будем лечить твои нервы, — Коки слегка отстраняется от него, смотрит в лицо и вскидывает брови. — Йо-чан, всё нормально? Ты так побледнел… Йошики вновь стискивает зубы. Проклятье. Как только боль хватает его цепкой лапой, он мгновенно становится синюшным, об этом уже все окружающие говорят. Одногруппники и стафф, как только видят, что Хаяши побелел, хватают его, оттаскивают от барабанов и, усадив на диван, заталкивают в него воду и обезболивающее. И сейчас это чуть не выдало его. — Нормально, — спокойно отвечает он и трёт шею пальцами. — Не беспокойся обо мне. Коки недоверчиво щурится. — Эх, Йо-чан. Не был бы ты моим братом, я бы тебе поверил, — он фыркает и наклоняет набок голову. — Что с тобой? Йошики только тяжело вздыхает и, выпустив его, садится на край постели. Глупо было врать Коки. Коки эмоционально очень привязан к брату и иной раз понимает его без всяких слов. Только два человека в этой жизни так понимают Йошики: Хиде и Коки. — Всё то же самое, что и пять лет назад. Не переживай, Коки. Я в порядке, привык уже. И маме не говори ничего, незачем её волновать. Коки, присев рядом, опять обнимает его за плечи. — Ты такой ты, Йошики… Ты никогда не изменишься. И Йошики улыбается, коснувшись губами его виска. Конечно, не изменится. Глупо ожидать от него этого. Мать долго ахает, слушая рассказы Йошики о последних новостях, о записи альбома в Лос-Анджелесе и предстоящем туре. Коки же слушает молча и с улыбкой, прихлёбывая сок из стакана. Впрочем, Йошики рассказывает далеко не всё — утаивает, естественно, свои отношения с Хиде и не говорит о том, что в группе уже долгое время серьёзный разлад, который не пойми чем закончится. Пусть думают, что у него всё хорошо. — Запись в Америке, туры, столько работы… — мама только вздыхает. — Подумать только, да, Коки? Брат вновь улыбается, слегка дёрнув плечом. — А чего подумать-то, мам. Йо-чан у нас гений, всё, за что он берётся, у него прекрасно получается. Йошики кашляет и опускает глаза на тарелку. Гений. Опять это дурацкое слово, оно так раздражает. Никакой он не гений, самый обычный человек, который всего добился исключительно благодаря собственному упорству и своей группе. — Жаль, отец не дожил, — продолжает мама грустно. — Он бы гордился тобой, Йо-чан. Гордился бы вами обоими. Коки, услышав это, слегка пожимает плечами. — Ну, мной пока особо не за что гордиться. Но вот увидите, через пару лет я буду сниматься в Голливуде и непременно получу «Оскар». И сам же смеётся, едва договорив свою фразу. Коки только исполнилось двадцать пять. В то время, когда Йошики уехал в Токио, он, глядя на выкрутасы старшего брата, со вздохами говорил, что станет юристом или экономистом, чтобы работать в хорошей компании и чтобы мать больше не беспокоилась о деньгах и магазине. Но со временем Коки передумал и выбрал для себя профессию актёра, и теперь, как знает Йошики, он сталкивается с теми же самыми трудностями, которые пришлось в своё время пережить и самому Йошики. Йошики, правда, предлагал составить ему протекцию; за свою карьеру он обзавёлся огромным количеством знакомых в разных сферах и мог бы помочь. Но Коки отказался со словами «Брат добился всего сам, без покровителей, и я тоже добьюсь». И на него не подействовало даже воспоминание о том, что немалый вклад в успех Йошики в первое время внесла мама, именно она дала деньги на запись первого альбома. Всё равно Йошики, осуществивший свою мечту, для него стал чем-то вроде путеводной звезды. После обеда они выходят на прогулку. Маленькие улочки окутаны красноватым светом закатного солнца, лёгкий ветерок треплет волосы. Коки тянет брата за руку, а Йошики с умилением смотрит на родные места. В какой-то момент, притормозив, он достаёт из кармана пальто сигареты, и Коки неодобрительно поглядывает на него. — Всё ещё куришь? С твоей-то астмой? — Она меня не беспокоит. Приступов уже давным-давно не было, я вылечился. Йошики щёлкает зажигалкой и слегка приподнимает голову, выпуская в темнеющее небо струйку дыма. Коки помнит про его болячку, ну надо же. А он ведь тогда был совсем маленьким. Мама с отцом даже уносили пятилетнего Йошики спать на первый этаж, когда начинался приступ, потому что его тяжёлое хриплое дыхание будило Коки и он начинал плакать. — Будешь курить — вернётся, — Коки слегка кривит губы. — Не каркай, — мирно бросает Йошики, и брат вспыхивает: — Ничего я не каркаю, я как лучше хочу! — Коки, я сам могу понять, что для меня лучше, — Йошики безмятежно улыбается ему. — Вокруг меня все курят. Даже человек, с которым я живу. Как, по-твоему, бросить в таких условиях? — Легко и просто, вовсе необязательно брать с окружающих пример, — фыркает Коки и замирает. — Минуточку. С кем это курящим ты живёшь? Йошики вздрагивает и отводит глаза. Ну вот, прокололся. — Это личное, — произносит он дрогнувшим голосом и опять прихватывает губами сигарету. — Не уверен, что хочу кому-то об этом рассказывать. Даже тебе. — Но почему? — Коки виснет на его руке, обиженно поджимая губы, но Йошики категорично отрезает: — Потому что не хочу, и всё. Это нечто такое, что я хочу оставить только для себя и этого человека. Коки слегка округляет глаза. — Ну и ну, первый раз вижу, чтобы ты так серьёзно говорил об этом. Что, влюбился до одури в девушку и прячешь её ото всех? — Йошики зажимает пальцами сигарету и вновь задумчивым взглядом смотрит в небо, делая вид, что крайне увлечён разглядыванием малиновых облаков. — Ну скажи хоть, кто она, мне же интересно, с кем ты встречаешься! И потом, тебе всё равно придётся её знакомить со мной и мамой, когда ты соберёшься жениться. — Не висни на мне, спина болит, — Коки, ойкнув, отцепляется от него и заводит за спину руки. Йошики хмуро затягивается. — Не собираюсь я жениться. Только не с моим образом жизни. — Ну Йо-чан, ну не вредничай! — по-детски канючит Коки. — Ну скажи, кто она? Певица или актриса какая-нибудь? Красивая? Наверняка ведь красавица, на тебя всегда самые классные девочки вешались… А я так тебе завидовал, — он вздыхает, — и, думаю, не только я… Йошики хмуро переминает пальцами сигарету. Ну да. На него вешались очень красивые женщины, причём не только японки, но и иностранки. А теперь Йошики Хаяши всем прекрасным женщинам предпочёл своего не самого прекрасного, но безумно притягательного гитариста с кучей комплексов. — Коки, лучше не спрашивай меня об этом. Поверь, то, что я расскажу, тебе не понравится. — Да почему? — недоуменно восклицает Коки. — С каких это пор у тебя появились от меня секреты? Кто бы ни была эта девушка, я в любом случае буду рад за тебя, я очень хочу, чтобы ты был счастлив. Ну расскажи. Йошики качает головой и задумчиво смотрит на брата. В его больших тёмных глазах мелькают яркие искорки; увидев их, Йошики понимает, что деваться ему некуда. Хватка — это у них с Коки общее, Коки, как и Йошики, не отступит, пока не получит своего. — Ладно, — сдаётся он. — Только пообещай, что маме не расскажешь. Она уж точно не поймёт. Коки кусает губу, явно заколебавшись на мгновение, и кивает. — Обещаю. Йошики тушит сигарету пальцами и выбрасывает ее в ближайшую урну. — Коки, я… — он вновь поднимает взгляд в темнеющее небо, подбирая слова. — Понимаешь, я живу не с девушкой. Коки слегка удивлённо дёргает бровью. — Ты имеешь в виду, что она намного старше тебя? Поэтому ты думаешь, что мама не поймёт? — Да нет же, — Йошики фыркает и переводит на него сощуренные глаза. — Я живу с мужчиной. Вернее, даже не живу, а пока просто встречаюсь. Понимаешь? Брови Коки медленно ползут вверх, в глазах расширяются зрачки. И Йошики, фыркнув, отворачивается. — С мужчиной? — медленно переспрашивает Коки, его бледные худые щёки наливаются румянцем. — Ты хочешь сказать, что на тридцатом году жизни после стольких отношений с девушками понял, что гей? — Я не гей. Скорее уж бисексуал, — невозмутимо бросает Йошики, — и то с натяжкой, потому что меня к парням не тянет, не нравятся они мне. Кроме одного конкретного. Коки медленно скрещивает руки на груди. — И кто же этот избранный, Йо-чан? — Это мой лид-гитарист, — увидев опять расширившиеся глаза Коки, Йошики вздыхает. — Нет, не спрашивай, как так получилось, я не знаю, сам понять никак не могу. Мы просто напились разок, утром в одной кровати проснулись. И… Стали близки. Я понятия не имею, что со мной происходит, Коки, но меня тянет к нему просто невыносимо. Ни с кем такого не было, как сейчас с ним, я ни с одной женщиной не чувствовал подобного. — Да знаю я, что с тобой происходит. Сладкого наелся под завязку, потянуло на кислое, — фыркает Коки. — Тебе же постоянно новые эмоции нужны. Вот ведь… — он морщится и легонько хлопает себя пальцами по виску. — Хорошо, что ты при маме не стал об этом говорить. Старший Хаяши, любимый обожаемый Йо-чан, спит с парнем… Её бы удар хватил. — Я совсем дурак, по-твоему? Я прекрасно это знаю. Да я бы и тебе не рассказал, если бы ты на меня не насел, — Йошики вытаскивает из пачки новую сигарету и нервно раскуривает её. — Это секрет. Наш с Хиде-чаном секрет на двоих. Поэтому я очень надеюсь, что ты не будешь об этом болтать всем подряд. — Не разболтаю, я же пообещал. Но не думай, что я тебя одобряю, — Коки слегка поджимает губы. — Я таких отношений никогда не понимал и не пойму. И от тебя такого уж точно не ожидал. Йо-чан, тебя окружают такие женщины и в таком количестве, а ты предпочитаешь сам кому-то подставляться… Йошики скрипит зубами. — Коки, не ты ли пять минут назад сказал, что хочешь, чтобы я был счастлив? — Коки вздрагивает. — Так вот, поверь, я счастлив. Очень. Я счастлив последние несколько месяцев, потому, что у меня есть Хиде-чан. Он всегда рядом со мной, он понимает меня, как никто другой, поддерживает во всём, даёт пинка, если нужно. А в постели он вытворяет такое, что любой женщине сто очков вперёд даст, даже проститутке, — Йошики ухмыляется краем рта, наблюдая за покрасневшим лицом младшего брата. — Знаешь, может, по мне и не скажешь, но я к сексу всегда относился пофигистично, считал, что мне это не нужно. А Хиде-чан меня просто зажёг, это уже не секс, а что-то за гранью моего понимания. Коки внимательно слушает его, но Йошики видит, как его брови сдвигаются к переносице. — …И мне плевать, что Хиде-чан не девушка, — заканчивает свой пламенный спич Йошики. — Просто потому, что пока что он лучше всех девушек, которые у меня только были, вместе взятых. Если человек мне нравится, меня его пол ровным счётом не волнует. И да, я никому не подставляюсь. Это я его трахаю, а не он меня. Коки опускает голову. Его кулаки сжимаются и разжимаются обратно, показывая всё напряжение, на шее вздуваются вены. — Можешь не объяснять, Йо-чан. Я всё равно не пойму, — тихо произносит он наконец. — Ты это говоришь с таким видом, словно после такой новости перестанешь меня любить, — криво улыбается Йошики и провокационно спрашивает: — Или перестанешь? — Конечно, нет. Ты же мой брат, я никогда не перестану тебя любить, — Коки качает головой. — Если ты считаешь, что этот твой гитарист делает тебя счастливым, то, наверное, так оно и есть. Но такие отношения — это противоестественно, Йо-чан. Неправильно. Йошики только тяжело вздыхает и в очередной раз затягивается. Дым внезапно кажется ему особо горьким, и он кашляет, опуская голову. Удивлён ли он таким поворотом событий? Нет. Он и не ждал понимания от родных в этом вопросе. Хотя, пожалуй, на Коки у него надежда всё-таки была, жаль, не оправдалась. И похоже, что сейчас Йошики довольно сильно упал в его глазах. Про себя Йошики думает, что правильно поступил, решив не знакомить Хиде с родными. Пусть эта история и дальше остаётся их личным секретом на двоих. И он невольно вспоминает, как Хиде жалуется ему на Хироши, на то, что брат лезет в его личную жизнь. Но Йошики после встречи с Хироши понимает, что Хироши боится только одного — что очередной любовник сделает Хиде больно, а само по себе то, что Хидето встречается с мужчиной, его не волнует. А здесь ситуация обратная. Младшие братья, оба против их отношений. Но такие разные в причинах такого сопротивления. И отсюда возникает вопрос, что же из этого хуже — когда твой брат слишком любопытный или когда он гомофоб…