Тебя заводит моя ревность… Ты и вправду думаешь, что это нормально?
На протяжении всей генеральной репетиции концерта у Йошики внутри теплится очень слабая надежда, что обезболивающие таблетки в этот раз сработают, как надо, и ему не придётся мучиться всю ночь. Но напрасно: чем дальше продвигается прогон, тем злее и острее становятся клыки, грызущие шею. Сидя за барабанами и сжимая палочки, Хаяши всё время морщится, кусает бессильно губы и старается лишний раз не поворачивать голову, что, естественно, ему не удаётся. И в голове только одна испуганная мысль: что, если завтра на выступлении будет то же самое? Концерты ведь всегда куда более напряжённые, чем репетиции, нельзя облажаться на глазах у поклонников, которые, к тому же, ещё и ждали этих самых концертов несколько лет. Как он будет выкручиваться и спасать положение? «Лучше об этом не думать… А то накаркаю». — Хаяши-сан, не истязайте вы себя так. Вовсе необязательно выкладываться на полную, поберегите себя немного… Какой-то парень из стаффа скачет вокруг него, бесконечно подавая бутылки с водой, и в его голосе явно звучит беспокойство, балансирующее на грани страха. Йошики-то со стороны себя не видно, а персоналу явно в глаза бросается то, что он уже побелел от боли. Минутное замешательство, но в конце концов Хаяши рявкает на него: — Что значит «не выкладывайся»? А нахрена тогда вообще концерт проводить? Отстаньте и дайте мне играть нормально! Пару раз в коротких перерывах к нему подскакивает и Хиде с гитарой наперевес. Отодвинув её в сторону, он наклоняется к барабанам; ничего не говорит, только смотрит на Йошики слегка укоризненно, а потом коротко вздыхает и, пока никто не видит, притрагивается к его пальцам своими. И эти невесомые прикосновения словно странным образом вливают немного новых сил, Йошики сильнее сдавливает палочки и на несколько минут почти забывает о боли. «Конец твоей карьеры барабанщика — это конец «Х». Его приглушённый хрипловатый голос отдаётся в ушах подобно гонгу, и Хаяши шёпотом повторяет про себя эти слова раз за разом. Нельзя разнюниваться. На нём сейчас ответственность не только за себя, но и за группу, за его драгоценное детище. И, как лидер, он не может подвести её. …Когда прогон заканчивается, Йошики, сославшись на боль, даже отказывается идти вместе с остальными в ресторанчик на первом этаже гостиницы. Есть ему не хочется, да и сидеть даже на удобном диванчике нет никаких сил, в спину словно воткнули острый металлический кол, который мешает двигаться. Кое-как смыв с волос лак и посидев немного в горячей ванне, чтобы расслабиться, Хаяши почти без сил плюхается на широкую кровать и вжимается в подушку, чувствуя, как шею сзади будто царапает изнутри острыми когтями. Если так пойдёт, то ночью придётся всё же подзывать врача и делать иглоукалывание, это пока что единственная процедура, которая на самом деле облегчает состояние хоть ненадолго. Из груди вырывается тяжёлый вздох. И вот почему всё так невовремя? И несправедливо? Да ещё атмосфера в зале какая-то на редкость гнетущая. Это так не похоже на прежнее радостное возбуждение, которым были одержимы члены «Х» перед предыдущими концертами. Тогда эти выступления казались какой-то отдельной маленькой жизнью, весёлой и яркой, внутри чуть более тусклой большой. А сейчас всё тихо и как-то… Безжизненно. А больше всего Йошики беспокоит Тоши. Ещё когда они садились в поезд в Токио, Хаяши заметил, что Деяма выглядит каким-то подавленным и дёрганным, у него даже дрожали руки, удерживавшие кожаную борсетку… А за всю почти десятичасовую репетицию он не сказал Йошики ни слова. Случись такое в прежние времена, Йошики бы первый ринулся к нему со всех ног выспрашивать, что произошло, и не отстал бы, пока Тоши не выложит ему все свои тревоги. Да и приставать долго бы не пришлось, у них не было друг от друга секретов. Сегодня же на сцене Хаяши только наблюдал за ним из-за барабанов и так и не осмелился подойти и поинтересоваться, в чём проблема. Просто потому, что в глубине души понимал: Тоши сейчас ни за что ему не расскажет, что его беспокоит. И именно это даёт ему в полной мере осознать, как же они с Тоши отдалились друг от друга за последние месяцы. Это тоже не может не угнетать Йошики: дурное это ощущение, когда понимаешь, что близкий человек дистанцировался от тебя, но не можешь вспомнить, в какой момент и из-за чего это произошло, а заодно и понять, как же вернуть всё на свои места. Про себя Хаяши думает, что завтра перед концертом обязательно поговорит с ним, и с этими тяжкими мыслями закрывает глаза. Незаметно для себя он задрёмывает, стараясь лишний раз не шевелиться, и проводит какое-то время в таком тревожном состоянии. Боль, забитая таблетками и расслаблением в горячей воде, слегка откатывается на второй план, давая выдохнуть хотя бы ненадолго. И из этого полусна его в конце концов выдёргивает тихий скрип двери и осторожные шаги. Йошики даже глаза открывать не надо, чтобы понять, кто это. Хиде. Больше никто не осмелится вломиться к нему в номер без разрешения, да и с разрешением тоже… Тёплые влажные губы прижимаются легонько к его плечу. — Эй. Принцесса, ты как? Хиде бодает его в щёку носом, как кот, урчит тихонько и нащупывает руку. От него сильно пахнет сигаретами — наверняка за время ужина выкурил целую пачку, как обычно. Но пусть уж лучше курит, чем амфетамины глотает. Йошики, поворочавшись, приподнимает голову и легонько гладит его по щеке. — Нормально… — тихо отзывается он и пытается улыбнуться. — Я просто устал. Завтра буду в норме. — Опять врёшь? — Хиде щурит глаза, на которых уже давно безнадёжно размазалась вся подводка. — Тебе же плохо, будто я не вижу. Я думал, ты в обморок грохнешься под конец прогона, у тебя аж глаза в череп провалились. Хаяши упрямо сжимает губы и повторяет: — Я в порядке, Хиде-чан. Не беспокойся. Он не хочет показывать свою боль и слабость. Не хочет, чтобы Хиде смотрел на него с тревогой. Мацумото ведь и своих проблем хватает. — Ну да. Ты всегда в порядке. А потом тебя без сознания за кулисы утаскивают, а ситуацию спасать приходится мне, — Хидето качает головой, и малиновые волосы осыпаются ему на лицо. Несмотря на то, что его голос звучит спокойно, Йошики отчётливо кажется, что он улавливает в нём нотки обиды и даже злости. И он приподнимается на локте. — Тебе это в тягость? Мацумото хмыкает. — Конечно, нет. Но и не в удовольствие, знаешь ли, играть, зная, что ты там умираешь в гримёрке. Я же беспокоюсь за тебя. А ты небось и не думаешь об этом, эгоист. Он ворчит тихонько, носом ещё раз бодая лидера в щёку, и Хаяши невольно улыбается краем рта. Дать понять, что тебе нетрудно поиграть лишнее соло, пока стафф приводит Йошики в себя, но тут же упрекнуть, что это заставляет волноваться. Хиде такой Хиде. — Ну прости. — Да за что прости-то? — мученически закатывает глаза Хиде. — За то, что тебя, самоубийцу, уже не переделать? — И за это тоже, — Хаяши касается губами его виска, фыркает, когда пушистые волосы щекочут ему нос. — Иди ко мне, одуванчик. Мацумото с готовностью переползает через него и, плюхнувшись рядом, обнимает обеими руками, утыкается носом куда-то в ключицу. И сжимает в объятиях так медленно и аккуратно, явно боясь сильно смыкать руки и сделать этим больно… Йошики только вздыхает, зарываясь носом в его волосы. Всё-таки никто в этой жизни не беспокоится о нём больше, чем Хиде. Даже если он не говорит об этом прямо. — Что за день сегодня такой? — бормочет Хидето тихонько ему в шею, не поднимая головы. — Такое ощущение, что все не в своей тарелке… — Ты тоже заметил? — Йошики утыкается носом в его волосы. — Заметил. У меня весь прогон было ощущение, что над головой плита бетонная болтается, того и гляди рухнет и расплющит, — Хиде морщится. — Знаешь, будто впервые в жизни на сцену вышел, но как-то не радостно от этого, а жутко. Странное ощущение, у меня первый раз в жизни такое… И Тоши ещё… Хаяши вздрагивает, услышав имя друга. — Что Тоши? — Ты заметил, как ему тяжело петь? Он каждый раз перед началом песни так сглатывал густо, будто ему предстояло делать что-то очень трудное, — продолжает Мацумото. — И в глазах у него полнейший ужас был. У Йошики сжимается сердце. Ему из-за своих барабанов многого не видно, а Хиде всё время рядом с Тоши, естественно, что он замечает изменения в поведении вокалиста. Выходит, что дело даже ещё хуже, чем Хаяши кажется. — С ним что-то не так, Йо-чан, — тихо, но уверенно констатирует Хиде и поднимает на него взгляд. Глаза в полутьме тускло поблёскивают из-под длинной чёлки. — Я не знаю, связано ли это с Каори-сан или же чем-то ещё, но он явно не в лучшем настроении. И это отражается на его пении в том числе. Йошики слегка поджимает губы. В том, что упадническое настроение Тоши связано с Каори, у него нет ни малейших сомнений. Тоши никогда ничего не говорит по этому поводу, не упоминает ни о каких проблемах в семейной жизни, наоборот, даёт понять, что у них с Каори всё просто замечательно. Но Йошики каким-то нутром ощущает, что жена на Тоши плохо влияет. И что далеко не всё там так хорошо. — Может, поговоришь с ним, Йо-чан? — Хиде тянет его за волосы, выдёргивая из тяжких размышлений. — Если у него какие-то неприятности, то надо попытаться с ними разобраться… Лучше уж пусть ты у него об этих неприятностях спросишь, чем журналисты завтра. Йошики машинально встряхивает головой и тут же едва не вскрикивает от боли. Надо уже искоренять в себе эту привычку. — Я-то поговорю, но мне кажется, что это бесполезно. Мы с ним давно уже самым сокровенным не делимся, сомневаюсь, что он что-то мне скажет. И ты же знаешь Тоши, он не из тех, кто охотно болтает о своих проблемах даже с друзьями. — Вот уж точно. Это у вас с ним общее. Ни за что не скажете, что что-то не так, пока ситуация в катастрофу не превратится, — ворчит недовольно Хиде и щурится. — Даже с друзьями, говоришь… А с теми, кто больше, чем друзья? Секунду Хаяши смотрит на него непонимающим взглядом. А потом до него резко доходит смысл сказанного, и Йошики взвивается запущенной ракетой: — Опять ты за своё! Я тебе сто раз говорил, что у меня не было и нет к нему никаких чувств, кроме братских, я вообще на парней не смотрел до того, как мы с тобой потрахались! — Сто раз говорил, а я тебе в сто первый раз отвечу, что не верю, — голос Мацумото срывается на злое шипение. — Думаешь, я не видел, как ты на него смотришь? Даже когда Тоши привёл Каори-сан тогда, в первый раз, и представил её как свою невесту! У тебя взгляд такой был… — Хиде распахивает глаза и пытается одновременно сдвинуть брови, и в итоге его выражение лица становится по-настоящему жутким. — Чёрт, я даже изобразить его не смогу нормально. Такая ненависть, я удивился, что она на месте от него не сгорела, ты явно пытался её испепелить нахрен. — Испепелить я её хотел не от ревности, а от того, что она мне не понравилась, — Йошики скрипит зубами. Ведь он так тщательно скрывал неприязнь в тот вечер, прятал её за улыбкой, и был уверен, что никто не заметил натянутости этой улыбки. Ан нет, Хиде был настороже и заметил. — В ней было что-то неприятное, я почувствовал что-то нехорошее. И подумал ещё, что у этой Офелии железные зубы, и как бы она Тоши ими не загрызла в итоге. И она его грызёт, я уверен. Просто он об этом не говорит. Хиде недоверчиво поджимает губы. — А ты, — уже почти зло продолжает Хаяши, — кончай уже ревновать и подозревать меня во всех грехах. Чего ты вообще завёлся? Готов признаться в своём проигрыше и согласиться с тем, что мы уже не только трахаемся? Выплёвывая эти слова, Йошики, тем не менее, едва удерживается, чтобы не прикусить губу от нервов. У него полное ощущение, что он шагает по минному полю. Неверный шаг — и всё под ногами попросту рванёт. — Ещё чего! — взрывается Мацумото. В его глазах мигом вспыхивает злой огонь, он цепляется за волосы Йошики и, оттянув пальцами голову назад, кусает за подбородок. — Не дождёшься. Просто я не хочу думать, что ты на моём месте представляешь кого-то другого, — и он сдвигает к переносице брови. — Ты мой любовник, я имею право тебя ревновать, даже если всё дело только в сексе. Выпустив волосы, Хидето хватается за запястья Йошики и без всяких усилий кладёт несопротивляющегося лидера на лопатки. Быстро перехватив губами вырвавшийся у Хаяши очередной вскрик боли, Хиде усаживается ему на бёдра, хмыкает и облизывает пересохшие губы кончиком языка. — Какой собственник, подумать только, — усмехается Йошики, щурясь и глядя ему в лицо из-под спутавшихся рыжих волос. — По-другому нельзя, — Мацумото фыркает и наклоняется к нему, — когда у тебя в любовниках Йошики Хаяши. Оглянуться не успеешь, как какая-нибудь дешёвая певичка на нём повиснет, а он не откажется. Или он сам повиснет на друге детства. Приходится быть предусмотрительным. Быстро притронувшись к губам, он впивается поцелуем в шею под ухом, и Йошики цепляется дрожащими пальцами за его спину, задирает ими футболку и гладит тощую костлявую спину. — Да твой, твой, — шепчет он в ухо. — Успокойся уже, ревнивец. — М. А раньше ты ведь был против слов «мой-твой», — так же шёпотом отзывается Хиде ему в шею. Йошики буквально кожей ощущает, как он язвительно улыбается. — Может, это ты всё-таки проиграл? Хаяши обнимает его за шею и с некоторым усилием, сумев напрячь больную спину, заваливает на подушки. — Знаешь, что я думаю? — он утыкается лбом в лоб Хиде, чувствуя, как его длинные шершавые пальцы сцепляются в замок на затылке. — Мы оба уже проиграли. Только признаваться в этом не хотим. Йошики видит, как у Хиде дёргается бровь, и понимает, что стоит на верном пути. Но вопреки его мыслям Хидето улыбается почти язвительно, тянет его к себе поближе и прижимается губами к щеке. — Может, и так, — хмыкает он, быстро проведя по прохладной коже длинным языком. — Но ты никогда не заставишь меня в этом признаться, Йо-чан. Ни-ког-да. И на ничью я тоже не соглашусь. — Вот как, — Хаяши ухмыляется. — А на что же ты согласишься? Хиде ловко закидывает ноги ему на поясницу, надавливает слегка, заставляя буквально лечь на себя сверху. — Я соглашусь на то, что ты будешь меня трахать всю ночь, — не дожидаясь ответа Йошики, Мацумото жадно целует его в губы, пальцами лихорадочно водит по щеке, гладит, задевая скулы и уголок рта. — И не вздумай мне говорить, что у тебя спина болит и не хочется. Ты обещал, что у меня задница будет болеть. Йошики поддевает пальцами его подбородок. — Я всегда держу слово, Хиде-чан. Ты ведь знаешь.***
Как бы Йошики ни говорил обратное, себе или Хиде, ревность его заводит. Хаяши ловит себя на мыслях, что ему нравится эта злость в глазах Мацумото, это его шипение. Да и слово «мой» на самом деле перестало так уж сильно раздражать его. Йошики совсем не против стать на время чьим-то, позволить овладевать собой и оставлять на своей коже жаркие собственнические знаки. Но ровно до тех пор, пока это остаётся между ним и Хиде, за закрытыми дверьми спальни. И до тех пор, пока Хидето отвечает ему теми же желаниями. А он отвечает. Всегда. Каждый раз даёт Йошики понять, что в постели принадлежит ему целиком и полностью, смотрит на него своим порочным, безумным взглядом светло-карих глаз. Его пальцы, горячие и влажные, как в лихорадке, судорожно сжимают ладонь Хаяши на подушке. Хиде дышит быстро и хрипло, запрокинув голову назад, и Йошики неспешно обцеловывает каждый миллиметр бледной пылающей кожи; лишь в некоторые моменты он прикасается к губам, когда Хидето, соскучившийся по поцелуям, недовольно тянет его за волосы. И эти моменты для Йошики гораздо привлекательнее, чем сам секс. — Ты сердишься на меня?.. — шепчет Хиде, подставляя ему шею. — За что, малыш? Собственный голос звучит мягко, хотя и хрипло от сбивающегося дыхания. Йошики целует своего гитариста в губы и утыкается носом в щёку, глядя прямо в глаза, пытаясь прочитать, что на самом деле сейчас бродит в этой сумасшедшей розововолосой голове. — За то, что я не хочу никому тебя отдавать, — Хиде кусает губу, обнимая его за шею рукой. — И Тоши в первую очередь… Губы у него дёргаются, а глаза кажутся влажными и даже слегка покрасневшими, и Йошики внимательно смотрит в них. Хиде может сколько угодно отрицать очевидное, так же, как и сам Хаяши, но его эмоции сами за себя говорят, вон как ревнует, нервничает… — Глупый… — Йошики бездумно улыбается, куснув его острый подбородок. — Сам себе придумываешь всякое и сам же переживаешь. Хиде слегка поджимает губы, запрокидывая назад голову и опять подставляя шею ему на растерзание. Поняв, чего он на самом деле хочет, Хаяши слегка отстраняется и сжимает на его горле пальцы свободной руки; придушивает привычно, хотя и легонько, не так сильно, как обычно. Сегодня нельзя оставлять на его шее слишком яркие синяки, а то гримёры завтра будут материться на всю арену и всё равно до конца их не скроют, а костюм у Мацумото в этом плане очень открытый, всё горло напоказ… — Я ничего на пустом месте не придумываю, Йо-чан, — сипит севшим голосом Хиде, яростно посверкивая глазами. Йошики не находит, что ему ответить на такое, лишь в знак своего несогласия наклоняется, не убирая руки от горла, и легонько прикусывает затвердевший сосок. Мацумото шипит сквозь зубы, вцепившись пальцами ему в волосы, взъерошивая их и пытаясь оторвать от себя. Но Йошики не сдаётся — впивает зубы в выпирающую косточку на бедре, потом прихватывает и тонкую кожу на животе, возле пупка. Зажимает её губами нарочно сильно и с удовлетворением смотрит на ярко-красный след. Это предупреждение. И Хиде наверняка его поймёт. Убрав наконец руку от шеи, Йошики почти яростно хватается пальцами за его бёдра, чтобы поднять и насадить на себя. Но едва он пытается приподнять его, лопатки и шею словно ударяет мощный разряд тока — Мацумото лёгкий, но, похоже, спина уже не выдерживает даже такой нагрузки. Едва удержав вскрик, Хаяши утыкается носом в шею Хиде, кусая губы и пытаясь прийти в себя. — Не трогай меня. Надорвёшься ещё, — хмыкает Хиде и, обняв его за шею, укладывает на бок, а потом — и на спину. Сам забирается на него сверху, улыбается и прижимается к губам. — Ещё не хватало, чтобы ты в больницу загремел накануне концерта. И он вдруг хихикает, уткнувшись носом в щёку Йошики. — А что тут смешного? — Хаяши нервно дёргается и тянет его за волосы. — Да я просто представил выражение лица Тоши и остальных, если они узнают, что ты надорвался, пока усаживал меня на свой член, — сквозь смех отзывается Хидето. — Выступление точно придётся отменить, потому что они все от смеха полопаются. — Эй, хватит! Йошики фыркает и, изогнувшись, крепко ударяет его по заднице, заставив в очередной раз вскрикнуть, после чего сразу же роняет на себя и ловит вырвавшийся вскрик губами. Задница у него и так небось с самого прогона красная, Хаяши в перерыве по ней ремнём прошёлся, с удовлетворением слушая, как его вопли разлетаются по всему закулисью. И он ладонью чувствует, какая горячая там кожа, наверняка Мацумото во время ужина ёрзал как ненормальный, пытаясь усесться поудобнее. Даже жаль, что Йошики этого зрелища не застал… Хиде вцепляется в его губы не менее яростно, прикусывает их почти до боли. Одной рукой нащупав его запястье и сжав, другой тянется к столику. — Где эта блядская смазка… — В ящике, я ещё днём её туда кинул… Чтобы никто не видел. — Ты становишься таким осторожным. — Йошики губами чувствует его улыбку, и Хиде отстраняется, наощупь выуживая тюбик. Он выдавливает жидкость себе на ладонь, и Йошики перехватывает её. — Что? — Дай я… — просит Хаяши. — Зачем? — Хиде вскидывает брови. — Я и сам могу. Быстрее получится. — Хиде-чан, ну когда ты уже избавишься от этого комплекса пятилетних детей? Дай я. Мне хочется. Увидев кивок, Йошики пальцами собирает с его ладони вязкую мазь, слегка размазав её по ним, и проводит указательным между его ягодиц, слегка надавливая. Один палец, тут же, почти сразу — и второй, движения мягкие и осторожные. Мацумото выдыхает тихонько ему в губы, улыбается. — У тебя самого этот же комплекс, — с усмешкой шепчет он. — Никому ведь не даёшь о себе заботиться. Даже мне. Йошики залепляет ему рот поцелуем, отвлекая от очередных ядовитых замечаний. Они не раздражают его, просто моментами хочется, чтобы он помолчал. А пальцами Хаяши шевелит нарочно неспешно, раздразнивает, зная, что для Хиде такая медлительность просто мучительна. И Йошики телом чувствует, как усиливается дрожь Мацумото, слышит, как он гулко постанывает в губы в секундных перерывах между поцелуями. Шаря языком по влажной поверхности рта, не давая ему сжать зубы и сдержаться, он с силой проталкивает третий палец, и Хиде сдавленно шипит ему в рот. — Теперь чувствуешь?.. — шепчет ему Йошики, нарочно изменяя угол проникновения, растягивая. В комнате так тихо, что каждый судорожный вздох, каждый всхлип, каждое движение разгорячённых тел подобны взрывам. Мацумото изгибает талию, вскидываясь, сильнее прижимаясь к нему, и Йошики утыкается губами ему в ключицы. А его рёбра, по ощущениям, ходят ходуном, вибрируют от бешеного сердцебиения. — Чувствую… — отзывается Хиде глухим эхом. Подаётся легонько бёдрами назад, сильнее насаживаясь на пальцы; от этого движения его член с силой трётся о живот и задевает собственный пах, и они громко выдыхают почти одновременно. Мацумото опять склоняется к Йошики, гладит подрагивающей ладонью грудь, трётся о щёку носом. И его губы трогает привычная ухмылка. — Но всё равно мне больше нравится, когда ты меня всё-таки членом трахаешь, а не пальцами… — Подожди немного… Ты что, не понимаешь, что я пытаюсь всё сделать красиво? Йошики тянет его за хвостик, всё ещё слипшийся от лака, губами проводит по шее, от подбородка и до плеча. — Это твоё «красиво» меня с ума когда-нибудь сведёт… Ещё один громкий выдох, Хиде царапает ногтями его плечо. И Хаяши хочется усмехнуться от мысли, что завтра на концерте они наверняка будут заметны. Вот будет у фанатов тема для бесконечного обсуждения — кто расцарапывает лидеру «Х» плечи. И наверняка ведь свалят на какую-нибудь девушку. То, что их оставил Мацумото, явно никому даже в голову не придёт… Слишком уж неправильная и безумная затея. Они оба по девушкам. Все же это знают. Неловко дёрнув бёдрами, Хиде всё же соскальзывает с его пальцев; Йошики на секунду с силой сжимает пальцами его ягодицу, и он морщится от боли, прикусывая губы. — Давай уже, — громко, хрипло, в полнейшем изнеможении, запрокинув назад голову и глядя затянутыми туманом глазами в потолок. — Давай, Йо-чан! Эта просьба, да ещё брошенная таким голосом, всегда действует на Хаяши подобно удару мокрой плётки, заставляет передёрнуться и почувствовать, как сжимается всё в животе. Не давая Мацумото опомниться, Йошики ловко заваливает его на смятые простыни поперёк кровати, поудобнее устраиваясь между раздвинутых ног. Резкий, как удар, толчок — и он внутри почти целиком; только в этот момент до Йошики доходит, что он в очередной раз забыл про презерватив. Впрочем, Хиде, похоже, на это плевать, перспектива потом всё утро отмываться в ванной его уже не беспокоит. Он лишь вскрикивает и дёргается, свесившись с кровати, и Хаяши отчётливо видит, как он хватает ртом воздух, как на самом дне его распахнутых глаз плещутся отголоски боли, которые забивает напрочь дикое грязное желание. Тянуть дальше и вправду уже невозможно. Следующее движение, уже более плавное и мягкое, и Йошики, пытаясь справиться с собственным дыханием, наклоняется поцеловать дрожащего Хидето. Впивается в него глубоко, жадно, затыкая рот языком. Мацумото обвивает руками его шею, отвечает не менее яростно, прикрывает слегка лихорадочно сверкающие глаза, пряча взгляд под густыми ресницами. — А-а-ах… — еле отлепившись ото рта, стонет прямо в приоткрытые припухшие губы. Ему явно хочется сильнее обнять, притиснуть к себе, чтобы, по ощущениям, и вправду слиться воедино, срастись всей кожей… Но даже в такие моменты Хиде не теряет головы и понимает, что слишком сильными объятиями может навредить без того травмированной спине своего лидера и любовника. Поэтому он лишь утыкается носом в плечо, и Йошики кажется, что он чувствует настоящий ожог на этом месте. Как же жарко, влажная кожа полыхает, словно в номере со всех сторон бушует огонь… С каждым толчком всё сильнее вбиваясь в извивающееся тело, Йошики не забывает свои обычные попытки уследить за выражением лица Хиде. Встрёпанный, раскрасневшийся, весь насквозь мокрый от пота, с искусанными губами и мутными глазами — порой Йошики кажется, что это и есть настоящий Хидето, та его сторона, которую он не показывает никому, кроме тех немногих людей, кого подпустил к себе максимально близко, он кажется таким живым, переполненным эмоциями… А ведь ещё совсем недавно Хаяши даже не представлял, что Хиде может выглядеть столь развратно. Его сумасшедший гитарист. — Смотри на меня, Йо-чан! — услышав вскрик Хиде, он срывается в размеренный темп, а Мацумото трясущейся рукой хватает его за подбородок, вновь припадает поцелуем, так быстро и сильно, что они ударяются зубами и по челюсти растекается тупая боль. — Йошики, Йошики, смотри только на меня, прошу… — его пальцы зарываются в волосы, оттягивают слегка. А Йошики утыкается носом ему в шею, надеясь, что Хиде не заметит его ухмылку. «Это ты будешь смотреть только на меня, Хиде-чан… И я заставлю тебя сознаться в проигрыше первым. Вот увидишь».***
До подъёма остаётся пара часов, вряд ли уже получится полноценно уснуть. К тому же, Йошики про себя знает, что по ночам накануне концертов его почти всегда мучает бессонница. Секс тут ни при чём, так было всегда. И он просто лежит с закрытыми глазами, вжавшись головой в подушку, чувствуя, как шею всё ещё царапает изнутри коготками. А Хиде всё никак не может успокоиться, копошится у него под боком, то прижимаясь и утыкаясь носом в шею, то отворачиваясь на другой бок, и всё никак не может найти подходящую позу, всё ему не в кайф. — Йо-чан… — вдруг зовёт он тихонько. Йошики, не раскрывая глаз, тянется к нему и зарывается лицом в волосы. Они всё ещё мокрые после душа и так сладко пахнут шампунем — аромат, ставший уже почти родным за эти месяцы. — Ну Йо-чан!.. — опять недовольно подаёт голос Мацумото, и его острый локоть тыкается куда-то в живот. — Не спишь же ещё! Хаяши всё же слегка недовольно размыкает веки. Хиде лежит спиной к нему и внимательно смотрит в окно, вжавшись головой в подушку. — Что там такое? — тянет Йошики сонно. — Снег пошёл… В голосе Хиде столько какого-то детского восторга, что Йошики невольно хочется взглянуть на его лицо. Он кое-как приподнимается на локте и склоняется к уху Хиде, отслеживая его взгляд. Номер находится на четырнадцатом этаже высотного здания, за окном видно лишь глухое чёрное ночное небо. Но стоит лишь приглядеться — и глаза выхватывают и впрямь кружащиеся на этом непроглядном фоне белые хлопья. Стекло покрыто лёгкой изморозью, и они постукивают в него, оседают на подоконнике снаружи. — Что-то рано в этом году… — бормочет Йошики, пытаясь вспомнить, не забыл ли положить в чемодан куртку с капюшоном, чтобы завтра в случае чего закрыть им волосы по пути на арену. — Рано… — эхом откликается Хиде. — Он, наверное, растает уже к утру… Но всё равно так красиво. Хаяши улыбается краем рта. — Никогда не замечал, что тебе нравится смотреть на снегопад… — Нравится, — Мацумото дотрагивается губами до его виска и опять ложится на подушку. — И на дождь тоже. Мне хорошо думается в такие моменты, даже песни лучше пишутся… Йошики только вздыхает и, ухватив его за талию, тянет к себе поближе, под одеяло. Здесь холодно, по ночам опять отключают отопление, и ему хочется погреться о тёплый бочок. И устраивает голову у него на плече, тоже глядя на покрытое инеем окно. — Ты как котик, Хиде-чан. — Мацумото вздрагивает, но тут же усмехается краем рта и прикрывает глаза. — Тёплый такой. И тебя завораживает всё, что движется… Если я почешу тебе подбородок вот так, — Йошики пальцами гладит его шею, — заурчишь? И он едва удерживается от тихого смеха, когда Хиде, опустив голову, прихватывает зубами его пальцы и тянет: — Ня-я-я-я…