Credo In Sanguinem

      Прекраснее южного дня может быть лишь южная ночь.       Как капризное дитя, без возражений она устилает небо бархатным покрывалом с маленькими прорехами звёзд. Растворяются в темноте вечерние огни, утихают громкие звуки. Пройдёшь под сенью такой ночи – почувствуешь, как тебя одолевает томительная дремота, и все мысли быстро исчезнут, уступив место непреодолимой тяге к мягкой кровати. Поддашься ей, и получишь в награду крепкий, глубокий сон, без кошмаров, а, может, и вовсе без сновидений. Тёплый и мирный, не оставляющий поводов для беспокойств.       Вовсе неудивительно, что в эту ночь многие спят особенно хорошо.       Спит в покоях роскошной виллы рыжеволосая брукса, перед этим позволив себе немного выпить на ночь, и спят в кроватках её приюта сироты, почесывая зудящие ранки на шейках. Спит неровным сном, скрючившись в каменном склепе, высший вампир по прозвищу Боклерская Бестия, надеявшийся застать старого друга, но обнаруживший лишь опустевшие полки шкафов и холодную, аккуратно застеленную кровать. Спят в лесу дрозды и сойки, уступив черёд совам и козодоям, спят, свернувшись под козырьками домов, ласточки в своих гнездах; спят, рассевшись скорбными тенями на надгробиях, вороны на кладбище Мер-Лашез.       Спит, окутанное сумерками, поместье Корво Бьянко. Спит в пристройке на первом этаже кухарка, то и дело просыпаясь от кошмаров с человеком, разламывающим пополам ложку с той же легкостью, что и её жизнь. Спит в своём домике, причмокивая губами, дворецкий, во сне пересчитывая расходы на уборку от сегодняшнего празднества и заранее содрогаясь от ужаса.       Спят в верхних комнатах уставшие от долгого, шумного дня гости. Спят двое с волчьими медальонами на шеях, уткнувшись лицами в стол, на котором развалены бесчисленные бутылки самогона; спят напротив них бард и краснолюд, рассеяв вокруг себя разноцветные квадратики карт для гвинта. Спит в просторной, специально обустроенной для неё гостевой комнате черноволосая чародейка, повернув голову к дивану, на котором лежит платье из тканей исключительно черного и белого цвета. Спят все, кто так или иначе связали свои жизни с Геральтом из Ривии. Спит в хозяйской спальне и он сам, раскинув руки в стороны и стянув с себя всю одежду, даже бельё, чтобы хоть как-то избавиться от назойливой духоты.       Словом, мало кто противится чарам этой летней ночи. Кроме двоих. Не спят только они: высокая тень на улице, седлающая коня в потёмках, и зеленоглазая ведьмачка, наблюдающая за этой картиной через кухонное окно.       Правда, вообще-то её просто замучило похмелье. Не то, чтобы у Цири были какие-то сложности с алкоголем, но организм порой чудит, и иногда даже от обычного вина наутро у неё болит голова. Хорошо, сейчас дело ограничилось обычной жаждой, но, когда она на цыпочках спустилась в кухню в поисках кувшина с водой, то ей быстро стало не до этого. Вот уж чего она точно не ожидала – встретить такого же полуночника в этот поздний час, ещё и уезжающим из поместья. Тем более его.       Увиденное удивляет настолько, что стремительными шагами она подходит к двери и, открыв её, тихо зовёт в темноту:       – Эй... Регис, это ты?       Впрочем, глупый выходит вопрос. Мало того, что чутье её не подводит почти никогда, так и вампира она, кажется, может узнать с закрытыми глазами. Высокая, худощавая фигура вздрагивает от звука её голоса – и оборачивается, сверкнув в темноте блестящими антрацитами глаз.       – Цирилла? Почему ты не спишь, милое дитя?       – Снова-здорово, – морщится она и подбирается ближе. – Я не милое дитя, Регис. И, вообще-то, могу спросить у тебя то же самое. Что здесь происходит?       Привычное её возмущение вызывает у её собеседника мягкий смешок, полный едва уловимой грусти. Почти наверняка связанной с какими-то из воспоминаний – относительно недавних, по крайней мере, по его меркам. Она ведь так никогда и не спрашивала Региса, каким вышел их путь... Наверное, оттого эти чёрные глаза порой смотрят на неё с какой-то затаённой печалью, в которой она даже находит что-то знакомое.       Возможно, оттого Цири всегда было легко находить с ним общий язык. По крайней мере, до этой минуты, потому что то, что творится сейчас, вообще-то, на Региса не слишком похоже.       – Откровенно говоря, побег под покровом ночи, – наконец тихо произносит тот. – Такой ответ тебя удовлетворит?       Ох, вот теперь здесь явно кроется какой-то подвох. Прищурившись, Цири внимательно всматривается в черты бледного лица вампира.       – Вот как? Что, разве это никак не может подождать до утра?       – Думаю, тогда это едва ли будет побегом, – невесело усмехнувшись себе под нос, отзывается Регис. – К тому же, пожалуй, действительно не терпящим отлагательств. Чем быстрее я отсюда уеду, тем будет лучше для всех. Да и ты, дорогая, застала меня врасплох, так что я уже утратил драгоценные минуты. Если позволишь, то...       Краем глаза она успевает уловить, как когтистая рука уже берёт поводья, но не тут-то было. Решительным шагом Цири подходит к коню и мягким жестом отнимает их, крепко сжав в ладони.       – Нет, Регис, так не пойдёт. Сначала ты объяснишь, куда и почему собрался сбегать, – вкрадчивым, почти сладким голосом произносит она, – Если повезёт, мне. Если не повезёт, то Геральту и остальным. Не думаю, что у тебя такой уж большой выбор. Ты же не станешь спорить с дочерью своего...       Она вдруг запинается, не зная, какое слово подобрать, потому что друг звучит как-то... не так. Недостаточно ёмко, чтобы описать то, что связывает Геральта с этим вампиром. Чутьё или нет, но Цири уже не раз ловила себя на мысли, что дело здесь сложнее, чем кажется на первый взгляд. Особенно со стороны Геральта, который после той истории с Бестией в Боклере вовсе стал вести себя рядом с вампиром слишком уж странно. Все эти взгляды, опрометчивые касания... да и бесчисленные попытки позвать Региса сюда, в Корво Бьянко, на которые тот откликнулся только один-единственный раз... Зная Геральта и его искусство намекать, развитое где-то на уровне подмигивания одноглазого, это вполне может быть чем угодно.       Только не дружбой.       Оттого ещё страннее, что этого не подмечает и сам вампир. Мотивации Региса обычно всегда знает только сам Регис, а уж она, как ни пыталась, так и не смогла прочитать его до конца. Тем непонятнее его нарочито отстранённое поведение в последний месяц – из всего года, что Цири его знает. Ох, но ведь это началось раньше. Сразу после того, как Геральт отпустил его друга... вроде бы Детлаффа? Или позже? Замкнулся и ушёл в себя, погрузившись в древние фолианты, как сказала однажды Йеннифер, по каким-то делам наведавшись к нему в Диллинген. При том, что, кажется, и поводов-то серьёзных не было.       Да и выглядеть он стал тоже иначе. Болезненно, что ли. Несколько раз она видела, как на бледной коже выступают синюшные вены – между делом, по непрошеной случайности. Но дело не только во внешнем виде. В мимике и в движениях Регис давно кажется подавленным, и совсем уж подозрительное совпадение, что за последнюю неделю всё стало только хуже. Словно Корво Бьянко – хотя, может, и лично сам Геральт – несут для него какое-то проклятие. По крайней мере, так подсказывает Цири сердце... Или она сама видит это в отражении чёрных, как ночь, глаз. Даже сейчас в их глубине едва заметно сверкают иглы боли, и от этого вида, как обычно, по спине пробегает еле ощутимый холодок.       Впрочем, подобной спешки это всё равно не объясняет, тем более настолько порывистой.       – Спорить не буду, – спустя целую вечность покладисто отвечает Регис, не сводя с неё печального взгляда. – В таком случае, как бы ни был очарователен этот дворик, для объяснений стоило бы подыскать более подходящее место. Ты так не считаешь, милая?       Ого, как быстро согласился, думает Цири, даже не пришлось уговаривать. Хотя сама мысль о том, чтобы уговаривать Региса, звучит абсурдно: вот уж кто может посоревноваться в упрямстве с Геральтом на равных. Впрочем, в отличие от того Регис сразу бы придумал тысячу причин для обоснования своего упрямства, и только по удивительному везению не делает этого сейчас.       Рассеянно уводя коня обратно в стойло, Цири невольно задумывается над происходящим чуть сильнее прежнего. Правда, вдуматься не успевает – снова натыкается на пронзительный, выжидающий взгляд чёрных глаз.       – Ну, тогда пойдём, что ли, отсюда, – невольно пожимает плечами она в ответ. – Погода позволяет, а мне всё равно не спится.       Усмешка на лица вампира неожиданно становится уже настоящей, открытой. Привычно мягкой и добродушной.       – Надо полагать, ты не боишься, что Геральт отправится разыскивать тебя по всему Туссенту?       – Куда там, – закатывает глаза Цири. – Будто сам не знаешь, что его сейчас с колоколами не поднимешь. К тому же все, в отличие от него, знают, что я уже большая девочка. По крайней мере, Йеннифер точно его никуда не выпустит.       Ох, стоит это произнести, и в чёрных глазах вампира снова мелькает резкая боль; да такая, что Цири даже на секунду жалеет о сказанном. Нет, что-то всё это да значит. Смутно она уже начинает догадываться, в чём дело, вот только...       – Что ж, это и в самом деле на него похоже, – перебивает её мысли Регис, приподняв брови. – Так куда бы ты хотела отправиться?       – В лес, – не раздумывая, выпаливает Цири. – Или к реке. Куда-нибудь, где есть хоть немного воздуха. Духота же страшенная.       Утерев пот со лба, она коротко вздыхает. Жар последней недели и правда утомил многих – настолько, что работники винодельни то и дело устраивали себе отдых в полуденные часы. Сиеста, как они это называют, в Туссенте обычное дело, но в этом году на нее уходит очень уж много времени. Даже сейчас, далеко за полночь, Цири чувствует, как липнет к вспотевшей коже ткань тонкой рубахи и широких льняных штанов – и, наклонившись, чтобы их подвернуть, она ненароком бросает взгляд на наряд собеседника. В своём привычном серо-зелёном камзоле и стеганом жилете до колен Регис выглядит сейчас так разодето, что даже голышом смотрелся бы уместнее.       – Ты-то, наверное, и не чувствуешь, – не удержавшись, фыркает она и получает в ответ снисходительный смешок.       – Пожалуй, в этом ты права, как никогда. По счастью, милая Цирилла, в этом отношении природа моего вида действительно даёт свои плюсы.       Странный тон его голоса заставляет ещё больше насторожиться. Или это она никогда не слышала у него подобной эмоции? Под показным спокойствием прячется что-то, похожее на... досаду. Такую, что Цири невольно хмурится в ответ, подходя к воротам Корво Бьянко и дожидаясь, пока вампир её догонит.       – Знаешь, Регис, – задумчиво произносит она, – Вот сейчас ты звучишь так, будто жалеешь о том, кто есть. С чего это?       Тихо скрипят деревянные створки, и они выбираются на узкую тропинку к лесу. Краем глаза она замечает, как Регис задумчиво поджимает губы, и на секунду в антрацитах глаз мелькает далекая, едва уловимая пелена каких-то воспоминаний.       – Проницательности тебе не занимать, – помолчав, медленно говорит он каким-то глухим голосом. – Прости, что омрачил тон нашей беседы, дорогая. В последнее время я поддаюсь... Ох, впрочем, неважно, – вдруг быстро перебивает мысль он, возвращаясь к прежней сдержанности, – Я лишь хотел сказать, что за столь многие годы с моей стороны было бы удивительно не накопить разного рода сожалений.       Вот и попался, мигом осознаёт Цири и обдумывает как следует услышанное, уже удобно прикрытое общими словами. Дело-то точно не в возрасте – хотя, конечно, это тоже может быть справедливо, но едва ли связано с Геральтом. Нет, дело в чём-то другом, более близком сердцу. Меланхолию от прожитых лет она видела не раз, и это точно не похоже на то, что сейчас светится в чёрных глазах. Это было бы не так остро, не так... отчаянно, что ли.       Не так невыносимо.       Впрочем, раздумывает об этом Цири уже молча. Ноги несут их на восток, к Сансретуру, и, не очень знакомая с местностью, она позволяет Регису просто вести себя через буйные заросли прибрежных кустарников. По едва заметной тропинке они выбираются к укромной поляне на берегу с чернеющим пятном чьего-то давно потухшего костра и неторопливо рассаживаются по разные стороны от россыпи истлевших углей.       Воцаряется долгая, мирная тишина, которая бывает только с ним, с Регисом. Когда можно просто сидеть, погрузившись каждый в собственные мысли. Как же удивительно, всё-таки, вышло с этим вампиром, которого она помнила ещё со Стигга и была безмерно удивлена встретить снова. Странно, но с Регисом у них сразу выстроилась какая-то... дружба, что ли, и куда ближе, чем с кем-либо из всех знакомых её семьи. Что-то, похожее на доверие – но иное, чем с Геральтом и Йеннифер, не требующее обязательств. Это он первый узнал про Керис, с которой из простой переписки у Цири начало вырастать что-то, что она ещё боится называть, как следует; он первый заверил её, что не стоит бояться осуждений от Геральта и остальных. Первый узнал про её собственную, самую страшную потерю девушки, которую она любила всем сердцем, и в тот миг сверкнул таким глубоким пониманием в глазах, что Цири просто разрыдалась без слов.       Регис будто улавливал всё, что связано с личными страхами и утратами, и залечивал своим участливым вниманием, как самые глубокие раны. Да так, что, похоже, это стоило ран ему самому, и теперь она точно должна выяснить, какой ценой.       В невесёлых мыслях она рассеянно тянет носом воздух, прикрыв глаза и расслабившись в мареве ночи. Пахнет камышом, водной тиной, тёплым июньским ветром, несущим в себе обещание дневного зноя... и полынью, шалфеем и камфорным базиликом. Вот как пахнет эта ночь. Сыростью реки, травами из Регисовой сумки и глубокой, далеко-далеко скрытой печалью, о которой оба они молчат, словно не зная, как правильно начать разговор.       – Это из-за него, – опомнившись, произносит Цири, – Из-за него ты решил уехать?       Антрацитовые глаза смеряют её непроницаемым взглядом.       – О чём ты, милое дитя?       – Да хватит, Регис, – сердито щёлкает языком она, – Никакое я не дитя. Ответь на вопрос, пожалуйста.       Ветер едва уловимо играет её волосами, и она заправляет их за ухо. Вдруг замечая, что вампир напротив отчего-то отзеркаливает её движение – и тоже касается пальцами редких седых прядей, вздрогнув будто от осознания, что и убирать там почти нечего. Впрочем, странный жест исчезает так же быстро, как и появился, и Регис приподнимает уголки губ в мягкой, почти снисходительной улыбке.       – Порой мне кажется, что у меня наступило помутнение рассудка, – замечает он, – Так вы похожи с Геральтом. Ты, милая Цирилла, даже используешь те же синтаксические конструкции, чтобы выказать свое нетерпение. Я уже и не говорю про интонации.       Ох, опять попытки уворачиваться от вопросов. Раздражённая, Цири отворачивается от него к реке, покривив губы. Что ж, наседать здесь, видно, бесполезно. Приходится подождать, выдержав показательно холодное молчание... Которое неожиданно приносит свои плоды.       Узкие ладони в кожаных перчатках переплетаются пальцами, и Регис испускает короткий вздох.       – Что ж, не буду и дальше тебя утомлять, – наконец произносит он. – Моему отъезду есть множество причин, и, как ты верно предположила, часть из них действительно связана с Геральтом. Но прежде, чем ты захочешь узнать, как именно, – добавляет он, и тон его голоса грустнеет, – Я бы хотел задать встречный вопрос. Возможно, несколько отвлечённый, но тебе, бесспорно, понятный.       – Вопрос? – удивлённая, поворачивает к нему голову Цири, – О чём ещё, Регис?       – О Предназначении, милая.       Всё в груди сжимается и холодеет, потревоженное старой болью. Чёрт, а она ведь только-только сумела смириться с тем, через что прошла. По одной воле невесть чего, что распоряжалось чужими судьбами. Её судьбой и судьбой Геральта, привязанного к ней простой фразой, сказанной ещё до её рождения. Со стороны Региса спрашивать о таком вдвойне странно и даже, наверное, нетактично – зная, каким видел Геральта он сам, когда они все двигались к замку Стигга. Или же это...       – Что ты хочешь знать? – совсем тихо произносит Цири, потому что о таком не хочется говорить в полный голос.       Потому что её собственное Предназначение сыграло с ней столько злых шуток, что не пожелаешь и врагу. Лишило всего, что она любила, и в то же время подарило новую жизнь взамен. Равноценную ли? Трудно сказать, но ведь ей и сравнить особенно не с чем, так давно она утратила в душе что-то, похожее на далёкий покой из детства. Следуя по тропе за своей судьбой и отступая в сторону только на миг, но всегда возвращаясь к прежнему пути. Как и Геральт. Как и Йеннифер. Как и все, кто шли за ней неотступным шагом; её семья, которая жертвовала ради неё всем без остатка.       Стоит об этом подумать, и к горлу подступает горячий комок. С усилием Цири сглатывает, поднимая взгляд к лицу собеседника – и замирает, удивлённо разглядывая, как в блеске чёрных глаз отражается странная глубина. Вмиг напоминающая, что перед ней не человек; тот, кто прожил не одну сотню лет и потому относящийся иначе ко многому. К уходу тех, кто окружал его все эти годы. К вынужденной необходимости отпускать. К жертвенности и верности. К смирению... и, в конце концов, к смерти.       Ко всему, что сплетается с судьбой не по своей воле.       – Мне хотелось уточнить одно, – наконец говорит Регис, тоже понижая голос. – Если бы ты, дорогая Цирилла, была осведомлена о последствиях уз, связавших вас с Геральтом, и была в силах им противостоять... Возможно, даже ценой отказа от этих уз...       На секунду он умолкает, задумчивый, словно насквозь пропитанный печалью. И вдруг добавляет:       – Ты бы пошла на подобный шаг?       Вопрос больно бьёт по памяти, заставляя резко вдохнуть. Не отрывая глаз, Цири внимательно смотрит на вампира, не веря собственным ушам. Слишком мало времени прошло после всего, что они пережили. Ох, почему вообще Регису нужно это знать? Да и спрашивает он так, словно и сам ищет какой-то ответ. Не просто же так его черты искажает будто затаённая надежда. Такая странная на этом всегда спокойном лице, и куда больше похожая на застарелое... отчаяние.       Но, боги, Геральт... Стараясь не думать о том, как сильно сковывает холодом всё внутри, Цири закусывает губу, размышляя над вопросом.       – Я никогда не хотела этого, Регис, – тихо вздохнув, произносит она. – Никогда. Но Предназначение есть Предназначение. Как бы я ни надеялась его остановить, оно нашло бы меня, если не наказало бы в ответ. Знаешь, лучше позволить ему случиться, чем...       Помявшись, она умолкает, не в силах даже представлять, что было бы за этим «чем». Хорошо, что Регис не требует продолжать: просто смотрит на неё внимательным взглядом, подбирая нужные слова в ответ.       – Меньшее зло, – наконец понимающе кивает он. – Верно. Концепция, которую так решительно отрицал и отрицает наш дорогой ведьмак. То, по удивительному совпадению из-за чего я и хотел бы уехать отсюда, милое дитя.       – Что? В каком ещё смысле?       – О, я поясню. Видишь ли, своим ответом на вопрос ты только рассеяла последние остатки моих сомнений. Простым пониманием, что иногда необходимо расплатиться подобной ценой, чтобы отчасти уберечь... того, кто дорог.       Что происходит, в неверии хмурится Цири, что ещё за туманные намёки? В голове тут же начинают зреть тысячи смутных подозрений; ох, лучше бы она думала, что дело в чувствах.       Потому что, кажется, здесь кроется нечто гораздо сложнее.       – Не знаю, о чём ты, – подумав, говорит она, – Но если говорить о Предназначении... Ты, кажется, позабыл ещё одно. То, что считает сам Геральт. Думаешь, он жалеет о произошедшем? Проклинает судьбу, что ли?       – Отнюдь, но...       – Именно, – быстро перебивает Цири. – Вообще-то у Предназначения всегда есть кое-что, что делает его чуть меньше похожим на Предназначение. Выбор. Который принимают двое, – подчеркивает она, – И который скрепляет связь окончательно.       Замечание отчего-то заставляет Региса хмыкнуть себе под нос и отвернуть рассеянный взгляд к водам реки.       – Возможно, выбор, – вздохнув, с тоской произносит он. – А, возможно, и его отсутствие. Когда-то и мне казалось, что нет ничего предосудительного в чёткой направленности судеб друг к другу. Однако вопрос свободы, дорогая Цирилла... Вот что меня заботит в полной мере. Ты ведь не будешь спорить, что вы с Геральтом были изначально благожелательно настроены друг к другу?       Что ж, а этот вопрос заставляет невольно улыбнуться. Напомнить о далёкой встрече ещё в детстве. В Брокилоне, где её нашёл большой человек с белыми волосами и посадил к себе на спину, ворча в ответ на её капризы. Воспоминание из другой жизни... Приятное, светлое, оставшееся там, во времени, когда всё казалось простым и понятным.       – Да как сказать, – фыркает она. – Я угрожала ему тем, что откушу ухо, а он пообещал всыпать мне за то ремня. Очень благожелательно, не находишь?       – Вот как, – на миг отвлечённый от своей печали, приподнимает брови Регис. – Признаюсь, не знал о таких подробностях. Тем удивительнее...       – Ой, брось, – уже широко усмехается Цири. – Конечно, всё вышло донельзя лучше. Он мне помог, а я доверилась ему без труда.       Невольно прикрыв глаза, она напоследок перебирает образы в памяти, чувствуя, как они растворяются в мареве ночи – и вздыхает, вернувшись к прежним мыслям.       – Так или иначе, связь приняли мы оба. Наверное, поэтому я всегда думала, что Предназначение во многом только условие. Направление, к которому так или иначе приходишь разными способами.       – И всё же, – хмыкает вампир, – Думаю, ты не станешь со мной спорить, что оно едва ли... всегда ведёт по верному пути.       Нет, он точно говорит о другом, с досадой проносится в голове, ещё и своими дурацкими загадками. Честное слово, иногда Региса хочется хорошенько встряхнуть, чтобы тот перестал темнить, но сейчас что-то внутри подсказывает отнестись к этому иначе. Куда, куда серьёзнее.       – Может, и так, – задумчиво говорит Цири. – В таких вещах трудно судить, верный путь или нет. По-моему, принять Предназначение иногда требует большей смелости, чем делать собственный выбор. Чего бы это ни стоило.       Простая фраза почему-то заставляет Региса нахмуриться – и едва заметно дёрнуть плечом в неизвестном, будто нервном жесте.       – Ох, похоже, я не слишком точно выразился, – отчего-то спохватывается он. – Безусловно, в вашем с Геральтом случае всё сложилось по воле обоих, но притом, так или иначе, в рамках ограниченной вами двумя свободы. Однако иногда Предназначение принимает и иные... формы, – добавляет он, странно запнувшись, – Не всегда благоприятные для обоих сторон уз.       – Это какие ещё? – прищуривается Цири. Чёрт, ещё и тон голоса у него снова изменился, став горьким настолько, словно для Региса это почти личная тема.       А разве не личная ли, на миг задумывается она, но даже не успевает подобраться к мысли, как её перебивают.       – Скажем, в случае, когда один из участников связи пошел на этот шаг, даже не зная, чего лишён, с самого начала. В то время, как другой принял связь под властью... сил, изменивших его персону настолько, что...       Внезапно вампир достаёт из сумки маленькую бутылочку и выпивает её залпом, замерев в усталой, поникшей позе. Ссутулившийся и вновь нездоровый на вид, он долго молчит, отвернувшись к реке, и кажется таким несчастным, что всё в груди укалывает непрошеной болью.       Не её болью. Сильной и неизлечимой.       – Регис, – осторожно спрашивает Цири, – К чему это всё? Ты что, с кем-то связан? С той истории с твоим другом?       – Не совсем, милая. К сожалению, то, что ты можешь считать причиной моему поведению, было лишь поводом. Однако не основой, куда более удалённой во времени, чем может показаться на первый взгляд.       Повисшее молчание только больше подчёркивает его искажённые болью черты. Не отрывая взгляда от шумящих вод реки, Регис долго смотрит в одну точку, потерявшись в раздумьях. Прежде чем начать говорить снова, глухо и тяжело, словно каждое слово даётся ему с трудом.       – Кажется, я совершил ошибку, дорогая Цирилла. Непростительную для собственной проницательности. Так, что посчитал желаемое действительным и теперь вынужден избавляться от его последствий.       Дьявол, вдруг осознаёт Цири, и ещё здесь при чём-то Геральт. Всё вмиг становится запутанным и в то же время простым до невозможности, оставляя только одно. Надо бы успокоить Региса как можно скорее, чтобы тот ничего не успел решить. Ничего, что позволит ему вытворить какую-нибудь глупость.       – Смотря что считать за ошибку, – медленно, мягко произносит Цири. – Но что бы это ни было... Когда-то один добрый друг сказал мне, – прищуривается она, – Что лучшее, что можно сделать в таком случае, это сперва попытаться себя простить. Не припоминаешь, кто это мог быть?       В антрацитах глаз вспыхивает мимолетная, тёплая вспышка узнавания, и, по счастью, Регис сразу улавливает её настрой, мягко кивая в ответ.       – Думаю, могу догадываться.       – То-то же. И знаешь, кажется, есть один способ сейчас это сделать.       Краем глаза она замечает, как подавленный вид Региса немного уходит, возвращая его прежнее спокойствие и даже слабую улыбку на тонких губах. Что ж, славно. Тем лучше для них обоих то, что она сейчас хочет сделать.       Неторопливо Цири поднимает голову к лилово-чёрному небосклону, усеянному россыпью звёзд. Созвездия она выучила ещё в далеком детстве, и узнает их по одному, мысленно радуясь каждой верной догадке. Вот раскинул свои крылья Лебедь, вот на мягких лапах на запад крадётся Рысь, вот маленькой ленточкой проскальзывает, извиваясь, Горностай. Много, много других она может различить и дальше, но важно сейчас не это.       – Керис научила меня, – тихо проговаривает она, не поворачивая головы, – А её научили друиды. Всё просто, Регис. Нужно отдать свои сожаления звёздам. Находишь какое-нибудь созвездие и проговариваешь ему фразу, мысленно или вслух. Просто просишь прощения, и тебе становится легче.       – Какая самобытная традиция, – мягко замечает Регис, – Должно быть, неплохой способ психотерапии?       – Не знаю, терапии или нет, но мне помогает. Попробуй, – предлагает Цири. – Керис говорит, звёзды отпускают всё. Потому что они просто есть. Слышат тебя, когда нужно, и указывают, куда следует идти. И ещё им нет дела до ошибок. Так же, как и Предназначению, как бы нам того ни хотелось.       Что ж, это правда. И откуда взялся комок в горле? Казалось бы, она уже пыталась позабыть всё, что приходило в кошмарах. Правда, пыталась. Только Предназначение распорядилось и здесь, и, видно, ей уже никогда не избавиться от образов прошлого. Горящей Цинтры и рыцаря в чёрных доспехах... Пустыни и единорога, банды Крыс, Бонарта... Мистле, её дорогой Мистле, умирающей у неё на глазах... Всего, что произошло не только по воле Предназначения, но и её вине. Сморгнув непрошеные слёзы, Цири бросает короткий взгляд на вампира – и вдруг видит, как внимательно тот изучает одно-единственное созвездие прямо у себя над головой, с силой поджав губы так, будто они вот-вот задрожат.       Яркое, отчётливое созвездие, которое узнает каждый ребёнок. Пять точек, выстраивающихся в единую линию, и треугольник рядом с ними. Охотник, своей рукой держащий кинжал и острым росчерком ведущий за собой откуда угодно: с берегов Скеллиге, с пустынь Нильфгаарда, с непролазных Веленских топей. И ведущий кого угодно. Охотнику нет дела, будь ты княжной, разбойницей или ведьмачкой. Он просто направляет вперёд, давая хоть какую-то надежду на ориентир.       Когда Цири была поменьше, в согнутом сгибе Руки Охотника она видела руку Геральта, тянущуюся к ней с небосклона, и это в самом деле ослабляло отчаяние и страх, вечных её спутников. Только с возрастом она поняла, как ошибалась. Геральт никогда не был Рукой. Резкий и безжалостный, защищающий тех, кого любит, до самого конца, он воплощал собой Кинжал. Уверенный и опасный в своей мощи. Вовсе не похожий на три изящные точки рядом, поддерживающие его в обманчиво хрупком – но куда более сильном жесте.       Кинжал, не существующий без своей Руки, удерживающей прямую линию в странной гармонии с собой.       – Охотник, – спустя долгое молчание вдруг говорит Регис почему-то шёпотом. – Как давно мне не доводилось видеть его так отчётливо. Во всяком случае, за последние годы.       – Можешь высказать ему, Регис, – мягко кивает Цири, – Всё, что считаешь нужным.       И – о чудо – он её слышит. В молчаливом порыве вампир неотрывно смотрит на созвездие, и в чёрных глазах мелькает какая-то молчаливая мольба. Прощание? Раскаяние? Пленка слёз уже плотно застилает глаза, и Цири больше не смотрит, быстро отвернув голову под другим углом.       Ей тоже есть о чём сожалеть, и, может, в другой компании она бы и захотела побыть наедине с этими сожалениями, но это Регис. Знающий и о Мистле, и о банде Крыс, и о Бонарте – обо всём, что сделало её в чем-то жестокой и чёрствой, стерев светлые чувства из сердца. Регис, который сам не раз видел жестокость, но почему-то сохранил в себе то странное внутреннее тепло, похожее на пламя костра, у которого греешься после долгого пути. Регис, который не осудит за слёзы; который не осудит практически ни за что из возможного, принимая и понимая взамен.       Регис, боль которого всё же немного уходит из черноты глаз, и он опускает взгляд, блестящий не то от такой же влаги, не то от света звёзд.       – Благодарю, дорогая, – сглотнув, произносит он. – И передай мою признательность королеве Керис. В самом деле, действенный совет. Мне... – и он отчего-то отводит взгляд, – Кажется, мне и правда удалось справиться с частью прежних эмоций.       – Так ты останешься? – вмиг отзывается Цири, – Не уезжай, Регис, правда. Хотя бы пару дней. В Корво Бьянко тебе рады, – подчёркивает она, – Между прочим, мы все.       Тонкие губы изгибаются в снисходительной, почти извиняющейся улыбке.       – Не сомневаюсь, милое дитя, однако я всё же не могу позволить себе эту роскошь. Моё состояние не терпит отлагательств, чем бы ни определялись мои мотивы. Надеюсь, другие...       –...Тебе что, нездоровится?       С усилием вампир жмурится, опуская голову к земле, и почти вслепую нащупывает в сумке ещё одну бутылочку, выпивая уже третью по счёту.       – В определённом смысле, – наконец вздыхает он. – И именно потому я беспокоюсь, что могу доставить неудобства. Такого рода, – вдруг добавляет он твердо, видя, как Цири уже открывает рот для возражений, – Что не терпят присутствия посторонних рядом. Поверь, милая, я... слишком давно борюсь с этим недугом, чтобы недооценивать его побочные эффекты.       Чёрт, даже страшно представить, что с ним такое, но лезть к вампиру в душу Цири кажется неправильным. Да и не в её это характере, что ли. Из всех, кто ей знаком, обычно Регис всегда точно знает, что делает – ну, не считая сегодняшнего порыва. Порыва, не ушедшего даже после того, как ослабла боль в чёрных глазах, и, видно, имеющего на то причину, которой уже никто не сможет противостоять.       – Ну, хорошо, – покладисто соглашается она. – Только прежде, чем ты уйдёшь, Регис, ещё кое-что.       То, о чем Цири уже не имеет права забыть, потому что это касается семьи. Самого важного, что есть. Тех, об утрате которых она больше всего боится рассказать когда-нибудь звёздам. Особенно ведьмака, связанного с ней Предназначением, и дорогого не только ей одной.       Неспроста же на её простую фразу вампир напротив замирает, и в благородных чертах лица мелькает что-то, внезапно похожее на волнение.       – Напиши ему, – спустя долгое молчание говорит Цири. – Просто письмо, не больше. Объясни всё, как есть, если не хочешь говорить лицом к лицу. Искренне. Как он этого заслуживает.       Как ты только что признавался Охотнику, в ответ проскакивает в висках, которого почему-то посчитал достойным тайны. Что бы ни пряталось за его болью, Геральт точно должен об этом знать, потому что... это Регис.       Регис, всегда бывший её названному отцу больше, чем просто друг.       – Что ж, в этом ты права, милое дитя. Искренность – черта отважных и привилегия немногих, – произносит он, и улыбка на его лице становится полной тихой грусти. – По счастливому совпадению, к числу которых я отношу и Геральта. Я лишь надеюсь, что он сможет понять меня в должной мере и не будет держать обид. Могу я в этом рассчитывать на твою поддержку, дорогая Цирилла?       И, чёрт, она не может сейчас иначе. Решительно поднимаясь, Цири дожидается, пока вампир тоже встанет, звякнув склянками в своей сумке – и просто его обнимает. Растерянного, уставшего и одинокого в борьбе невесть с чем, но больше всего, похоже, с собой. Длинные руки крепко прижимают к себе её плечи в ответ, и невольно она снова вдыхает знакомый запах трав. Полыни, шалфея и зверобоя, успокаивающего нервы и залечивающего тоску внутри.       – Что за вопросы, Регис, – неловко бубнит она в стёганую ткань жилета. – Ты же знаешь, что можешь. В чем угодно. Только не в...       – О, об этом не беспокойся, милая, – тихо фыркает Регис над её головой, – Думаю, о подобном мы с нашим дорогим ведьмаком пообщаемся когда-нибудь позже. Если он посчитает это необходимым.       Посчитает, мысленно усмехается Цири, конечно, посчитает. Что бы не происходило между ними двумя, кажется, только Геральт в силах с этим разобраться: ему Регис должен позволить разговорить себя куда удачнее. Даже сейчас вампир не снимает до конца свой спокойный и выдержанный образ, но с Геральтом он ведь ведёт себя иначе. Доверие, вот что точно есть между ними без сомнений. Безмолвное доверие. Особенно со стороны Региса, который так часто шёл на что угодно, лишь бы помочь её названному отцу и который и сейчас в первую очередь беспокоится явно не о себе.       Краем глаза она вдруг замечает, как начинает светлеть прежняя чернота неба. Гаснут созвездия Лебедя, Рыси и Горностая; гаснет и Охотник, растворяясь в розовой пелене надвигающегося рассвета. С реки веет уже иной, росистой прохладой, проходящейся по ногам и приносящей мелкую рябь мурашек по коже. Ещё немного, и из-за далеких холмов встанет солнце, по-прежнему знойное, и наступит новый из многих дней этого долгого лета.       – Ну, мне пора, – мягко произносит Регис, неторопливо выпутываясь из объятий. – Теперь, думаю, точно.       Когтистая рука рассеянно касается ремешка сумки, и неторопливо он поправляет ее на своем плече. В свете первых рассветных лучей вампир кажется отчего-то снова печальным, но иначе. Не полным глухой боли, но принявшим её, как данность – и отпустившим, сняв с души тот самый тяжелый груз. А может, и вовсе прощающимся с какими-то из своих сожалений. Трудно сказать точно, на самом деле. Мотивации Региса всегда знает только сам Регис... и, похоже, Геральт, который сам об этом не имеет ни малейшего понятия.       – Проводить тебя? – на всякий случай уточняет Цири, уже зная ответ.       – Не стоит. Хоть мне и жаль покидать такое прекрасное место, – тихо говорит вампир и окидывает окрестности тёплым взглядом, – В столь неуважительной спешке. Впрочем, смею надеяться, что ты оценишь его по достоинству, дорогая Цирилла. Верно?       Не отрывая от него взгляда, Цири просто вздыхает, медленно кивнув. Конечно, он захотел бы уйти один, по-другому и быть не могло; тем более после данного обещания, в которых Регис никогда не кривит душой. Его ждёт письмо, а её, Цири – ещё пара часов на этом берегу, прежде чем стоит вернуться в Корво Бьянко.       Нет, не просто в Корво Бьянко. Домой.       – Пока, Регис, – только и успевает сказать она полушёпотом. – Делай то, что считаешь нужным.       – До свидания, милое дитя.       В антрацитах глаз мелькают последние остатки печали, и в секунду Регис исчезает в облаке фиолетового тумана. Кажется, оно скользит куда-то в сторону от их тропинки, но Цири даже не вдумывается, почему. Пусть всё сложится так, как должно, чем бы это ни было. Невольно из груди рвётся облегчённый вздох, и какое-то время она просто сидит на полянке, не думая ни о чём. Тихо шуршат волны Сансретура; где-то вдали начинает кричать первый петух. Шелестят заросли камыша, и ветер, хранящий в себе всю негу туссентского лета, ласково треплет пряди её волос, будто гладя невидимой рукой.       Чёрт знает, сколько времени так проходит, прежде чем она возвращается из своей невольной дрёмы наяву и поднимается на ноги, решительным шагом направляясь по тропинке обратно. Ожидая невесть чего, но чего-то нового, как в нелепой присказке о Праве Неожиданности. Хлопают двери ворот Корво Бьянко, и тут же она замечает проснувшихся слуг и дворецкого, которым учтиво кивает с мягкой улыбкой. Значит, большинство гостей наверняка уже на ногах. Неплохо бы, если на двух.       Словно в ответ мысли первое, что она видит в гостиной – Золтана, Лютика и Эскеля, и все трое мгновенно испепеляют её взглядами тех, кто способен сейчас убить за лишний шум.       – Цири, – сиплым голосом заговаривает первым бард. – Пожалуйста, распорядись... у Марлены...       – Пива бы нам, – крякнув, перебивает его Золтан. – Да побольше, чтоб не мелочиться. Чес-слово, ещё немного, и у меня башка сама отвалится.       – Пить надо было меньше, – позабавленная, фыркает Цири. – Да и не ту вы просите. Думаете, Геральт обрадуется, если я вот так потребую с кухни пива?       – Сомневаюсь, что Геральту сейчас есть до чего-то дело, – вдруг осторожно замечает Эскель.       Написал, сразу догадывается Цири – и всё равно не может не нахмуриться.       – В каком ещё смысле? Что-то случилось?       – О, там пришла какая-то весточка, – пожав плечами, отзывается Лютик и многозначительно переглядывается с собутыльниками. – Надо было это видеть, Цири. Никогда не думал, что застану его таким.       – Сбежал по лестнице с письмом в руке, – невозмутимо поясняет Эскель. – С видом брошенной девицы, не меньше.       – Во, точно, – с шумом прочистив горло, кивает Золтан. – А я всё думал, кого мне это напоминает. В самом деле, что баба, которую тра... – и осекшись, он поправляет: – Щупать-щупали, а под венец...       Дослушать Цири уже не успевает. Под возмущённые крики похмельной компании она стремглав выбегает наружу, шагая навстречу зыбким последствиям ночной беседы. Не сомневаясь ни капли, она идёт только в одно место, где может быть Геральт. В заброшенном саду, который недавно начал восстанавливать, расчищая от сорняков и прокладывая тропинки из брусчатки. Сад любит и она сама – главным образом потому, что он сильно удалён и от поместья, и от виноградников. Потому что только там в Корво-Бьянко можно по-настоящему побыть одному.       Даже в утренний час здесь хорошо и привольно. Пышно цветёт белая громада посаженного прошлой весной жасмина, наполняя воздух своим пьянящим ароматом; тянутся ввысь стрелы кипарисов, выбивающихся среди широких крон ясеней и буков. Мирно трещат стрекозы и танцуют в воздухе желтокрылые бабочки, едва уловимые взглядом. Всё вокруг кажется замершим в своей безмятежной красоте, и ясное небо над головой выглядит таким чистым, словно было нарисовано чьими-то красками.       До тех пор, пока Цири не замечает на горизонте серую дымку, приближающуюся всё ближе и ближе, и не ловит себя на мысли, что стоит поспешить.       Бежит к нему она, как и всегда: не сдерживаясь ни на минуту. Тёмная тень в глубине сада не оставляет сомнений, и резкими шагами Цири быстро спускается вниз по дорожке. Прямо навстречу успевшему обернуться Геральту. Заспанный, небритый, в ещё вчерашней рубашке и с распущенными волосами, он стоит с письмом в руке и выглядит внезапно таким потерянным, что она чуть не тормозит на полном ходу. О, чёрт возьми, пробегает в висках, вдруг я что-то не то наговорила? Мог же Регис неверно её понять? Или почувствовать намёк, который, наоборот, избегал всеми силами? Дьявол, дьявол...       –...Цири? – удивлённо выдыхает Геральт, когда она наконец останавливается возле него и твёрдо заглядывает в лицо.       – Лютик сказал, у тебя что-то стряслось, – торопливо объясняет она. – В чём дело?       Жёлтые глаза буравят её в недоумении, и, увидь Цири это в других обстоятельствах, с удовольствием рассмеялась бы в ответ. Только сейчас становится быстро не до смеха. Смурной и задумчивый, Геральт долго молчит, прежде чем с усилием произносит:       – Не здесь. Пойдём, лучше присядем где-нибудь.       Резким шагом он идёт к окраине сада, к самым старым из всех посаженных здесь деревьев. Не отрывая взгляда от его массивной фигуры, Цири следует за ним, чувствуя, как в животе свивается холодок. От неясного ожидания и какого-то глубинного ощущения, как бывали у нее перед видениями. Предчувствия. Не просто чего-то эфемерного.       Очень скоро она осознаёт, в чём дело. Дымка неумолимо заволакивает лоскуты неба, то заслоняя, то показывая солнце, и откуда-то поднимается резкий, колючий порыв ветра. Вот почему вчера стояла такая удушающая жара, неожиданно проносится в голове, настолько, что было и не вздохнуть. Надвигается буря. С грозой и молниями, с проливным ливнем, не оставляющим ни единого шанса остаться кому-либо сухим. Обычная летняя буря, после которой на дорогах лежат поломанные деревья и заборы. И всё же... По лопаткам отчего-то начинают бежать мелкие мурашки, и Цири невольно вздрагивает, замечая, как Геральт уже садится у корней раскидистого дуба и тоже поворачивает голову к растущей туче.       Близится гроза, сносящая всё на своём пути.       – Так что там? – опомнившись, спрашивает она Геральта и, садясь рядом, обращает внимание на листок у него в руке. – Это что, письмо?       Сама невинность, одобрительно звенит голосок в голове. Вздрогнув, Геральт тоже опускает взгляд, пробегая глазами по написанному.       – Это от Региса, – поясняет он почему-то тихим голосом. – Не поверишь, он куда-то уехал посреди ночи. Оставил мне только вот эту записку на тумбочке. С вежливой чепухой про неотложные обстоятельства... и прочее.       – О, – деланно удивлённо отзывается она. – Вот как. Ну, зная Региса, у него должны были...       –...Да не было ни черта у него причин, Цири. Ни одной.       Изумлённая, она поднимает глаза на своего названного отца, отчаянно пытаясь понять странные нотки в хриплом голосе. Это что, оправдание? За что?       – Ты уверен?       – Может, и не особо, – покривив губы, говорит Геральт. – Но в то, что он написал, не поверю ни разу. Это вообще на него не похоже. Если Регис исчезает, то делает это иначе. По крайней мере, попрощавшись как следует.       – Особенно с тобой, – осторожно уточняет Цири и мягким движением касается его шершавой ладони. – Значит, поэтому ты так расстроился?       Вздрогнув, будто его застали врасплох, Геральт отводит глаза к горизонту. Горизонту, который уже темнеет от закрывающих его облаков. Где-то вдали хлопают двери хлевов, запираемых на случай, если сбесится скотина; с шумом укрывают подготовленные для работы тележки и ящики. Резко начинает пахнуть дождём. Острым, свежим запахом ливня, который вот-вот упадёт с обманчиво спокойного неба.       Удивительно подходящего к холодному блеску кошачьих глаз, сужающихся в раздумьях.       – Нет, – наконец глухо произносит Геральт. – Нет, Цири. Какое расстройство. Мне просто не нравится то, что говорится в этом письме. Чертовщина, да такая, что...       Вот уж что совсем странно, что вдруг он тяжело сглатывает – и переводит на неё взгляд, полный почему-то волнения.       –...У меня ощущение, что я её где-то видел. Причём в очень, очень дерьмовых обстоятельствах. Взгляни сама.       Холод ударяет в затылок, пробивая на дрожь. Широкая ладонь передаёт письмо Цири в руку, и осторожно она принимает смятый листок.       И начинает читать то, от чего у неё самой едва не открывается рот.       «Дорогой Геральт!       Если ты читаешь эти строки, значит, я уже нахожусь далеко за пределами Корво-Бьянко. Прости мне эту поспешность, однако обстоятельства сложились таким образом, что некоторые из моих забот более не терпят отлагательств. Вынужден признать, что поторопился с решением посетить твой дом, каким бы гостеприимным он ни был. Надеюсь, ты извинишь мне эту холодность, которую я постараюсь далее объяснить.       Видишь ли, в последнее время я совершил ряд несколько опрометчивых поступков, поддавшись ошибочному впечатлению, которое, к счастью, этой ночью мне удалось развеять. К счастью для нас обоих, друг мой, потому как меньше всего мне хотелось бы подставить тебя под удар последствий собственного безрассудства. Кроме того, один дорогой моему сердцу человек когда-то признал, что я склонен решать за двоих, как ни тяжело это осознать.       Я хочу освободить тебя от этого решения, Геральт. Слишком долго я делал неверные выводы и позволял себе надежду, обернувшуюся обыкновенным эгоизмом. К сожалению, мне стоит признаться тебе, что некоторые из моих мотивов были отнюдь не бескорыстны, и временами я поддавался им, позабыв о твоей личной воле. Воле, к слову, и без того ограниченной постоянным отсутствием выбора. Однако мне больше не хочется навязывать свои интересы; не теперь, когда ты имеешь право на собственное счастье.       Возможно, ты посчитаешь, что последние из моих поступков противоречат данному заявлению, однако спешу заверить, что это не так. Всё дело из-за особенностей моего самочувствия рядом с тобой, от которых мне в самом деле стоило бы тебя избавить. Всё, чего мне всегда хотелось – уверенности в твоём благополучии, и последнее, что я намерен делать, это встать у него на пути. В конце концов, это именно то, чего должен желать добрый друг, которого ты заслуживаешь, как никто другой.       Надеюсь, что когда-нибудь наши пути пересекутся снова в более благоприятных обстоятельствах.       Искренне твой,       Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой»       Глаза отрываются от букв так быстро, что у неё едва не начинает кружиться голова.       – Поезжай за ним! – сжав листок в кулаке, вскакивает Цири, – Быстро! Поезжай же, Геральт, чего сидишь!       Всё же очевидно, хочется крикнуть в воздух, какая же я дура! На мгновение, кажется, Геральт прислушивается к её словам, тоже рывком поднимаясь на ноги. Высокий и напряжённый, он так и выглядит застывшим перед боем, но в жёлтых глазах наперекор позе внезапно искрится... страх.       Перед чем? Перед правдой? Ошибками? Чем-то большим? Разобраться Цири не успевает – едва открывает рот, чтобы снова настоять на своём, как её перебивают решительным, твёрдым тоном.       – Сперва дочитай, – произносит Геральт, – До конца. И подумай, как следует, что на самом деле нужно делать.       Холодные менторские нотки заставляют было нахмуриться в ответ, но она быстро подавляет порыв: сейчас не до того. За подписью стоит небольшой постскриптум, частично зачеркнутый аккуратными росчерками пера. Медленно Цири опускает взгляд к самому краю листа и в самом деле видит нечто очень, очень странное.       «P.S. Быть может, ты удивишься, что я решил прибегнуть к послесловию, однако, как бы то ни было, мне показалось правильным добавить одно уточнение именно подобным образом. Во всяком случае, непрямым намёком, который очень удачно переплетается с одним из моих... невысказанных чувств.       Ești dragostea vieții mele...       Credo in sanguinem, quia verum, Геральт. Отнесись к этой фразе с должным вниманием.»       – Это их наречие, – нахмурившись, говорит Геральт, указывая на зачёркнутые слова. – Вампирское. Я как-то слышал, как Регис на нём говорит, ещё во времена ганзы. Ну, и фразу вчера в...       Странно запнувшись, он вдруг отводит глаза, и этого хватает, чтобы среагировать мгновенно.       – Где? – сжав его за плечо, требует Цири, – Ну же, Геральт. Вы что, повздорили?       – Какая разница, – сквозь зубы цедит тот. – Мы… Неважно. Не в этом дело.       Зараза, они...       – Да в этом же! Что он тебе сказал? – и вдруг её осеняет снова, – Или это ты что-то ляпнул, и Регис всё не так понял? Ну, скажи, что я не права!       – Хватит, Цири.       Ледяной тон его голоса режет по слуху не хуже, чем свист поднимающегося ветра. Вырвавшись из хватки рук, Геральт отворачивается к ней спиной, словно пытаясь укрыться от лишних вопросов. Или от бездумной ерунды, которую выкинул, настолько же сумбурной, как ночная спешка вампира. Чего-то, что дало между ними трещину, и неясно, в какую сторону.       В любом случае то, как сейчас горбится под весом произошедшего её названный отец, выглядит почти очевидным на то ответом – который он, впрочем, давать и не спешит.       – Ты обращаешь внимание не на то, – помолчав, тихо говорит Геральт.       Оборачиваясь, он невольно морщится и указывает глазами на листок, в самый его конец.       – Здесь ещё и эта треклятая латынь. Холера, я было подумал, что он посмеяться надо мной решил. Знает же, что у меня до сих пор... проблемы.       Что верно, то верно. Не то, чтобы кто-то знал о остаточных проявлениях Геральтовой амнезии, но иногда она выражалась до сих пор. Например, в подобных мелочах с языками. Тем страннее, что лучше всего знакомый с этой бедой Регис решил это использовать. Мог ли быть это какой-то шифр? Послание? Испытание? Что ж, это даже может быть похоже на вампира, если только это испытание не очевидное. Не силы и хитрости. Испытание... возможно, близости. Глубины связи двоих между...       Связи.       Ох, боги.       Поражённая, Цири незаметно прижимает ладонь ко рту, стараясь унять дрожь. Испытание, гулко стучит в висках, и вдруг она понимает, что из всего, что могла сделать, должна была на самом деле только одно. То, что происходит сейчас, в этот самый миг, пока Геральт ещё может успеть исправить всё, что мог натворить. Собравшись, она внимательно просматривает строчки на латыни, лихорадочно перебирая в голове собственные знания.       – Говоришь, тебе знакомо?       – Вроде того, – медленно и с какой-то затаённой нервозностью кивает Геральт. – Но как то... Не переведёшь?       Ледяной порыв ветра ерошит их волосы, пепельно-серые и белоснежные от седины. На секунду отвлекшись на него, Цири вздрагивает. От холода близкой бури, от неясной тревоги внутри... и от твёрдого чувства узнавания того, что она уже видела в глубине антрацитовых глаз.       Словом, и вовсе не удивительно, как легко ей в голову приходит перевод на общую речь.       – Credo in sanguinem, quia verum, – задумчиво повторяет Цири. – В кровь уверую...

***

      –...Ибо в ней истина, – произносит Ориана, сжимая письмо в руках.       В её поместье он прилетает стремительнее ветра. Трепещущее внутри волнение подсказывает, что счёт идет на часы, и, ведомый им, Геральт, в мгновение ока оказывается у ворот знакомой виллы. Как давно он здесь не был. С того самого вечера с Анной-Генриеттой, когда, затянутый в чертовски жмущий и неудобный дублет, рыскал в поисках убийцы той певицы – и следов возможного присутствия Бестии из Боклера. По поразительному совпадению явившейся туда позже. В чёрном сюртуке и с мрачным выражением на физиономии, рука об руку с ещё одним вампиром.       С тем, при виде кого сердце уже тогда отчётливо пропустило удар.       Как и всегда, с той самой секунды, что Геральт встретил его в старом амбаре. Регис... Даже сейчас тяжело думать о том, что было до этой встречи. Кажется, спускаясь с Плотвы, в неясном порыве он успел перебрать часть воспоминаний. Короткий миг удивления, когда нашёл Региса в Фэн Карне, поддавшись той странной тяге возле пупка. Самогон из мандрагоры и учтивое внимание к его больному колену. Спасение из тюрьмы и раскрытие настоящей природы его спасителя. Первую широкую улыбку, показавшую весь ряд острых клыков и почему-то уже в тот миг отозвавшуюся горячей волной, полыхнувшей внизу живота.       Медленно, неторопливо зреющее доверие между ведьмаком и чудовищем. Запах аптечных трав из сумки... Долгие дороги вместе и разговоры у костра... Чёрт, а ведь всё и правда началось ещё с одного из тех вечеров, посеяв в разуме мысль, что и не начиналось. Словно и должно было быть всегда с ним, с Геральтом. То, что он слишком долго принимал за простую дружескую близость – и упорно держал в голове таким. Только недолго.       До Стигга.       Регис, Регис, Регис, болезненно выстукивает биение крови под кожей. Регис, душераздирающий крик которого до сих пор иногда стоит у него в ушах. Холера, вспомнив об этом, он почти и не заметил, как прошёл через ворота виллы. Как знать, может, Геральт и до сих пор себе этого не простил. Боль той минуты так сильно обожгла тело в ответ, что он и сам чуть не умер на месте, но почему-то... зачем-то продолжил существовать. Возможно, ради Цири и Йен. Возможно, просто не зная, что делать иначе. Всё равно очень скоро всё смешалось в руках пожирающей изнутри пустоты, куда страшнее, чем то, с чем он когда-то привык жить.       Бреда горячки и холода неведения. Страха, за который даже трудно испытывать стыд: всепоглощающего ужаса забытья. Едва ли сейчас он вспомнит, какими были те, первые годы после возвращения в мир – с Трисс и остальными ведьмаками. Перед тем, как начался кавардак с убийствами королей и Чародейской Ложей, с новой пропажей Цири и, дьявол, даже Дикой Охотой... Жизнь после. После утраченного права на что-то, о чем он и сам не мог знать.       По крайней мере, до тех пор, пока не оказался в Туссенте снова. В ту далёкую ночь, преследуя убийцу Мильтона в погоне по окрестностям Боклера. Сам не ожидая, что встретит того, кого за все эти годы успел мысленно похоронить. Региса, воплощение самого близкого и тёплого, что было в его жизни. Живого и почти невредимого.       И сразу перевернувшего всё внутри вверх дном.       Чёрт, но как же давно это было. Настолько, что теперь кажется далёким, полузабытым сном. Меркнущим перед тем, что именно он сейчас понял за несколько минут, обнаружив письмо на собственном прикроватном столике, и прочитал слова, от которых по коже тут же побежали горячие мурашки. От тысячи чувств, мигом наполнивших его сверху донизу, но особенно – от резкой, болезненной тяги возле пупка, загоревшейся адским пламенем. В тот самый момент, когда, кроме латыни, стоило наткнуться на зачёркнутую фразу на незнакомом языке.       Фразу, из-за которой он и оказался здесь. В одном-единственном месте, которое может дать ответы на хотя бы часть вопросов, прежде чем он... Прежде чем он... Зараза, Геральт и сам не знает, что будет дальше, так что приходится с усилием вынырнуть из мрачных дум.       В уже холодеющем воздухе терраса продувается ветром насквозь. Неумолимый и вёрткий, он так и треплет полы серого платья хозяйки виллы и полы её тонкого плаща. Впрочем, едва ли её это волнует. Рыжеволосая вампирка смотрит на него изучающим взглядом, будто пытаясь пронзить им насквозь, и рассеянно проходится бледными пальцами по листку письма. Стоя у балюстрады, в дымке приближающейся грозы она кажется тонкой, изящной, обманчиво хрупкой, как и многие, подобные ей. Застывшей в вечности под человеческой личиной, но на самом деле слишком иной для того, чтобы хоть немного с ней совпадать.       Не то, чтобы он хотел когда-нибудь оказаться здесь снова. С Орианой после событий того безумного лета у них сложились не самые простые отношения. Особенно, когда стоило узнать досконально всю её подноготную, а именно ту часть, где она пила кровь сирот, живших в её приюте. Но, как бы то ни было, почти чудом им удалось заключить перемирие, и, кляня собственную совесть, Геральт оставил её в покое. Лишь по воле одной просьбы, когда-то произнесённой мягким голосом. Просьбы, которой он, как ни пытался, не сумел отказать.       По воле одного-единственного вампира, из-за которого и приехал сюда, сломя голову пересекая Боклер, и теперь заглядывает в карие глаза, ожидая, что Ориана скажет на загадочные записи.       – Ты верно сделал, что обратился ко мне, ведьмак, – наконец говорит она. – Во всяком случае, теперь твоя ситуация точно не останется без моего внимания. Не после того, что именно здесь написано.       – Так что же? – торопливо отзывается Геральт, – У него какие-то неприятности? Проблемы?       – О, пока трудно сказать однозначно. Но прежде, чем это сделать, мне стоило бы уточнить кое-что взамен.       Осторожно огладив бледным пальцем зачеркнутую строку, Ориана задумчиво прищуривается, словно прикидывая, какие сведения можно ему выкладывать.       – Знаю, ты ждёшь от меня мгновенных разъяснений. Ответов на вопросы, которые я и сама хотела бы задать. Меня интересует вот что. Я знакома с Регисом очень и очень давно, – и, нахмурившись, она отводит взгляд к мраморному фонтану, – Настолько, что, возможно, представляю его мотивы лучше, чем кто-либо.       – Сомневаюсь, – цедит Геральт, чувствуя, как слова задевают за живое. – Не ты была с ним рядом в последнее время, Ориана. Он изменился, и достаточно сильно. Регис, которого я знал, не стал бы...       – Знал?       Рыжие брови приподнимаются в такой насмешке, что, не волнуйся он сейчас, вмиг захотел бы вступить в ядовитую пикировку. Не скрывая издёвки, брукса кривит тонкие губы в маленькой улыбке, складывая руки на груди.       – Поздравляю, ведьмак. Ты не знал его совершенно. Эмиель всегда был именно таким, каким является и сейчас. В чем-то порывистым, в чём-то, пожалуй, безрассудным... – и, помолчав, она вдруг задумчиво прибавляет: – Но большей частью чертовски сентиментальным. Удивлён?       Сентиментальным, поражённо проносится в голове, холера, и правда. Может, о безрассудстве Геральт и правда мог не догадываться, но в чувствительной натуре Регису всегда было не занимать. Вот только понять бы ещё, к чему здесь именно это.       – Ближе к сути, Ориана, – раздражённый намёками, бросает он. – Я здесь не для того, чтобы вести светские разговоры.       – В этом я и не сомневаюсь, – фыркнув, отзывается вампирка. – Как и в том, что именно сейчас происходит.       В ответ, видно, своим мыслям она дергает уголком губ в невесёлой манере. И говорит снова – но уже ровным тоном, почему-то сквозящим напряжением.       – Что ж, поясню, раз уж мы коснулись сентиментальности. То, о чём здесь говорится, Геральт, имеет крайне глубокий и личный подтекст. Возможно, даже интимный. И именно потому абсолютно не подразумевающий публичного перевода.       Стоит это услышать, и из лёгких словно выбивает весь воздух. И без того напряженный, Геральт коротко вдыхает, борясь с удушьем от грозовой духоты. По затылку стекают капельки холодного пота, щекоча кожу, и поневоле его пробивает на дрожь. Трудно даже сказать, от ощущений или от мыслей; но, похоже, в основном от того, как сильно щиплет под рёбрами, заставляя трепетать нутро.       – Среди наших собратьев считается моветоном бездумно использовать родной язык. По крайней мере, в отношении людей. Так что, зная Эмиеля, можно предположить здесь только два варианта на то причин. Либо он поддался некому порыву, о чём сразу же пожалел...       Задумчиво Ориана накручивает на палец выбившуюся из прически медную прядку, глядя на воды фонтана – и резко поворачивается всем телом, встряхнув письмом в руке.       –...Либо он уже говорил нечто подобное тебе лично.       Ох, зараза. В желудке стремительно холодеет, и, кажется, по позвонкам пробегает новая волна мурашек. Против воли ухо ловит первые раскаты далёкого грома, но сейчас Геральт в них даже не вслушивается. Ему уже не до гроз и наседающей кругом духоты. Куда важнее то, что теперь вертится в голове, случившееся вчера лишь по одной его вине.       Кто же знал, что это заставит рухнуть весь прежний мир к чертям собачьим. Всё случилось так быстро и так нелепо, что и сейчас трудно в это поверить. Где-то утром, в суматохе приближающейся пирушки, Геральт брёл тогда по одному из коридоров в поисках сущей ерунды: в саду не хватало стульев, и он шёл за парочкой старых, протёртых кресел, которые как-то обнаружил в подвале. Ну, так ему думалось, пока он пересекал гостиную, полный решимости – и чуть не вздрогнул от неожиданности, когда распахнулась дверь с лестницы.       После чего оттуда вывалился Регис, неровным шагом спускающийся по ступенькам с таким видом, будто его истязали всю ночь.       Нет, правда, хуже вампир выглядел только после Тесхам Мутна, когда выпил вороньей крови и вытерпел искушение собственной зависимостью. Сейчас, бледный и едва стоящий на ногах, Регис казался едва ли здоровее: так же выступили тёмные вены на коже, так же осунулось лицо и потяжелели мешки под глазами. Кажется, с самого приезда в Корво Бьянко он был таким – и отчего-то раз за разом уходил от расспросов.       Неудивительно, что это стало вызывать досаду. Невероятно сильную, даже граничащую со злостью. Да и не могло быть иначе, не после того, что Геральт вдруг понял, стоило встретить Региса в Туссенте. Живым, боги, живым, пусть и здорово постаревшим с того времени, каким он помнился. Уставшим, в глубоких морщинах, закутанным в странный халат, совсем не похожий на прежний балахон, и едва ли сохранившим остатки волос на голове, теперь окончательно седых. Вампир выглядел... не сказать, что едва стоявшим на ногах, но здорово потрёпанным жизнью. Или скорее смертью, раз на то пошло.       Но, чёрт возьми, это было уже неважно. Какая мелочь внешний вид на фоне всего, что поселилось в сердце. Регис вернулся в его жизнь, сам не зная, что принёс с собой то, чего не хватало: настоящей близости с тем, кому доверяешь больше, чем самому себе. Холера, Геральт так привык прислушиваться к нему, всегда взвешивавшему и слова, и действия, что в конце концов прислушался и год назад, приняв все его советы и отпустив Детлаффа на свободу. И не слишком-то долго об этом жалел.       Дружба с вампиром поселила в душе глубокое, мирное тепло, которое ощущаешь, возвращаясь домой после долгого пути. Но и не только это. Кроме него, пришло и прежнее, странное чувство притяжения, настойчиво горящее в районе пупка, и Геральт сам не заметил, как стал смотреть на друга... иначе.       Подмечать то, что уже знал, но открывал заново. Мягкие жесты длинных пальцев и неуловимое изящество движений. Тонкие улыбки и лукавые нотки в тихом голосе. Вездесущее любопытство вкупе с ехидством и нескрываемой заботой. Маленькие искорки смешинок, по-прежнему живо танцующие в антрацитах глаз. И запах... холера, запах. Тех же трав, что он когда-то давно уловил в Фэн Карне. Полыни, шалфея и камфорного базилика вперемешку со зверобоем и крапивой. Душистого, знакомого аромата, от которого внезапно почему-то начала кружиться голова – и который хотелось вдыхать ровно и глубоко. И хорошо бы как можно ближе к его обладателю.       По крайней мере, он успел всё это ощутить, прежде чем Регис не уехал на поиски Детлаффа, и Геральт не обнаружил однажды себя на кладбище Мер-Лашез с сердцем, ноющим от неясной тоски.       И ведь всё могло бы быть куда проще. Сидел бы себе в Корво Бьянко, перебиваясь заказами на куролисков и туманников, обустраивал бы винодельню и вообще – жил бы припеваючи... Вот только это было не то. Год прошёл с окончания истории Бестии из Боклера, и весь этот год показался Геральту бесконечностью. Совпадение или нет, но после отъезда Региса на душе стало так погано, что он даже вспомнил о далёкой, грызущей под рёбрами пустоте – из той, прошлой жизни. Что наводило на мысли. Очень, очень разные мысли, но все сводящиеся к одной, от силы которой по позвонкам раз за разом бежали мурашки.       Так что, наверное, эта сила и позволила среагировать мгновенно. В тот самый миг, когда он успел заметить теряющего равновесие Региса и рывком поймать его в хватку крепких объятий.       – Холера, – против воли сорвалось с губ само собой. – Ты в порядке?       Кажется, с целую минуту они так и стояли, замерев от неожиданности момента. Странной, непрошеной секунды близости, в которой всё резко стало меняться. От ощущения двух дыханий, сплетающихся совсем рядом; тепла худощавого тела и его угловатых форм. В коротком порыве его тут же обвили в ответ длинные руки, и, вздрогнув, вампир прижался к нему сильнее. Так торопливо и отчаянно, будто и не хотел отрываться вовсе.       –...В полном, – едва слышно прошелестел Регис. – Я лишь... Прошу, не стоит об этом беспокоиться, друг мой. Это одна из моих временных слабостей, не более.       – Слабостей? – процедил на это Геральт, – Что, так и не расскажешь, что с тобой творится? Я же вижу, Регис. Считаешь, что я не имею права знать?       Неторопливо, осторожно тот отодвинулся от него – так, чтобы, наверное, снова сверкнуть на него привычными антрацитами глаз. Всегда спокойными и внимательными, полными глубокой мудрости и добродушного тепла. Да, если Геральт чего и ждал, то чего-то подобного... Но никак не того, что внезапно увидел.       С трудом распахнув потяжелевшие веки, Регис смотрел на него пронзительным взглядом радужек, светящихся красным пламенем.       – Что... – только и выдавил Геральт, не веря своим глазам – и тут же поперхнулся воздухом.       Потому что вдруг понял неожиданное. За каким-то бесом, ни разу не наблюдая за другом ничего подобного, он ощутил странное чувство узнавания. У пупка полыхнуло так сильно, что он едва не согнулся пополам – вот только не вышло. Оцепенев в изумлении, он бы всё равно не смог двинуть ни одним мускулом, так что просто замер, раскрыв рот. Алое пламя манило и завораживало, как искры от костра, танцующие в темноте, и вмиг показалось, что нет в мире ничего прекраснее. Это не было мерцанием глаз бестии, крадущейся во тьме леса, и не было жаром губительного огня, уничтожающего всё на своём пути.       Это был Регис, который молча светил этими невероятными радужками, и, чёрт возьми, впервые у него на глазах медленно облизнул губы.       – Видишь? – вдруг спросил он шёпотом, – И что же... ты видишь, dragul meu?       Вот что тогда он сказал. Точно. Да и при всём желании эту фразу было уже невозможно забыть: слова ударили по слуху с силой набата, и тяга возле пупка внезапно перестала быть невыносимой. Став мягкой, тёплой, она стремительно начала перетекать под кожей; вспыхнули кончики ушей, и в горле всё пересохло так, что Геральт едва успел сглотнуть.       Не отрываясь, он просто смотрел на друга – друга ли? – как заворожённый, будто поддавшись на хитрый, замаскированный гипноз. Словно изучая заново, взгляд стал скользить по точёным скулам и очертаниям крыльев носа, по чёткой линии челюсти и изящному изгибу шеи. И губам. Тонким, тёмным губам, приоткрытым так, что было видно кончики клыков.       Губам, которые совершенно точно захотелось поцеловать.       Осознание застало врасплох, и сердце гулко и чётко пропустило удар. Так, что это услышали они оба, застыв в воцарившейся тишине и не отрывая друг от друга глаз. А потом второе, нечеловеческое сердце пропустило такой же удар в ответ... и мысли вылетели из головы сами, не оставляя шанса на сомнения. К чёрту пирушку, обязательства и дела. К чёрту то, что сейчас он, Геральт, что есть силы прижимал к себе в первую очередь старого друга. В голове осталось одно-единственное желание, простое, донельзя нужное. Показавшееся таким очевидным, что он чуть не усмехнулся собственной глупости, потому что только из-за неё мог не додуматься до этого раньше.       Кажется, в ту минуту руки сами крепче сжали Региса в объятиях. И как он раньше не замечал, что у вампира такая узкая талия, такая прямая, стройная спина, совсем не подходящая его постаревшему облику, и такие острые кончики лопаток... Что-то в нём резко стало напоминать кого-то, кого Геральт словно уже знал раньше. Упущенную возможность? Какую-то из далёких фантазий? А, он даже не успел подумать, как длинные руки обвили его за шею, и Регис сам потянулся к нему навстречу. Так близко, что душистый запах трав внезапно открыл за собой ещё один, который Геральт никогда не чувствовал до этого.       ...Или чувствовал. Чёрт знает, как, но когда-то чувствовал.       Запах крови и мокрой земли. Настоящий запах кожи высшего вампира, которого он знал так давно, но, похоже, так и не узнал по-настоящему. И холера, как же сильно Геральт хотел узнать его теперь. Старого друга, столько раз без раздумий приходившего к нему на помощь, но не позволявшего помочь себе самому. Региса, к которому всегда тянуло неясной силой вместе со странной щекоткой под рёбрами.       Региса, мудрого, таинственного и вместе с тем знакомого до последней чёрточки – но не сейчас. Сейчас открытого, почти ранимого, так, что, казалось, любое глупое движение могло заставить его вырваться из хватки рук. Региса, осторожно сглотнувшего и внезапно замершего в напряжении. В алом пламени глаз так и светилась какая-то внутренняя борьба, но вдруг Геральт увидел за ней и кое-что иное. Большее.       Прежнее тепло, что он всегда видел при встрече с вампиром, за считанные секунды переросло в ошеломительную, бесконечную... и, дьявол, уже знакомую нежность.       Всё в голове сгорело дотла, не оставив разумных мыслей, и он не выдержал. Ладонь сама коснулась бледного лица, огладив пальцами линию челюсти, аккуратной, точёной и показавшейся до невозможности красивой. Тихо вздохнув, Регис закрыл глаза, склонившись к его прикосновению. Неторопливо Геральт потянулся к тёмным губам, чувствуя тёплое, прерывистое дыхание, и уже сам наклонил голову под удобным углом, как... Вдруг краем глаза он заметил тёмную тень в коридоре – и из-за неё за короткий миг совершил самый безмозглый из возможных поступков.       Узнав эту тень по очертаниям, он вздрогнул. И просто, отрывисто произнёс:       –...Йен?       Чёртов кретин, думается сейчас при одном воспоминании. Конечно, Регис испарился в его руках в тот же миг. Исчез фиолетовым туманом и выскользнул через окно – и до конца вечера старался не сталкиваться с ним без лишних свидетелей. Изредка Геральт успевал даже его заметить, поникшего и подавленного, и, холера, особенно в тот момент, когда вампир разговаривал с Йеннифер. С Йеннифер, с которой он поддерживал заумную беседу о какой-то алхимической разработке, вежливо улыбаясь одними уголками губ и изо всех сил делая вид, что всё по-прежнему в порядке.       Ну да, как же. В таком порядке, что это кончилось чёртовым письмом – и невыносимо тяжёлым грузом на душе.       – Допустим, ты права, – сдавшись, наконец вздыхает Геральт. – Касательно второго варианта. Что дальше? Какое это имеет отношение к делу?       – О-о, – приподнимает брови Ориана. – Самое прямое. В таком случае позволь узнать, что именно он сказал? И говори правду, ведьмак. Не стоит сейчас кривить душой.       В тонких чертах лица напротив мелькает отчётливое беспокойство, и поневоле Геральт и сам настораживается, думая, как именно это произнести.       – Dragul meu, – осторожно проговаривает он, чувствуя, как перекатываются на языке незнакомые звуки. – Кажется, нечто подобное.       Чего он не ожидает, так того, что в удивлении вампирка округлит глаза, сверля его неверящим взглядом.       – Это тоже что-то интимное?       –...Это признание частью семьи, – тихо произносит Ориана. – В буквальном переводе это означает «мой дорогой». Так принято обращаться только к самым близким. Он считает тебя своей семьёй, Геральт, что бы это для тебя ни значило.       Сердце пропускает удар, до боли сжимаясь в груди. Похоже, он и в самом деле упустил шанс. Очень серьёзный шанс, судя по тому, что между строк скользило в письме. Или – дьявол, упускает его прямо сейчас. В отзвук мыслям за крышами домов грохочет новый раскат грома, и тучи темнеют над головой, сгущаясь в серовато-лиловые клубки. Ещё немного, и начнётся гроза, которая застанет его врасплох. Как и Региса, стремительно удаляющегося от него всё дальше, пока он тратит здесь драгоценные минуты.       Плевать на зачёркнутые фразы, если они не помогут его искать, сколь глубокими бы они ни были. У него осталась только одна зацепка. Последняя ниточка к тому, чтобы добраться до этого несносного, не знающего ничего вампира, которого он и сам слишком, слишком сильно хочет считать семьёй.       – Будь уверена, значит многое, – жёстко отзывается Геральт. – Надо заканчивать с разговорами, Ориана. Если тебе не известно ничего насчёт латыни, то благодарю за...       Не успевает он развернуться к выходу, как его цепко хватает за локоть узкая ладонь с острыми коготками.       – Не так быстро, – низким, почти угрожающим тоном урчит брукса. – Ты забыл об одном, ведьмак. О том, что Эмиель дорог не только тебе. Можешь считать иначе, но я не меньше тебя обеспокоена его благополучием, и в том числе личным счастьем.       Чёрт, а сейчас она звучит один в один как Регис в письме, только фраза о личном счастье ударяет неприятным уколом внутри. Так, будто Ориана знает об их чувствах гораздо больше, чем говорит. А ведь Регис даже и не упоминал, что сблизился с ней снова, и мысль, что друг решил скрыть от него и это, так и отзывается горечью на языке.       Впрочем, сейчас не до того. Тратить возможности впустую Геральт, вообще-то, не слишком привык.       – Холера, тогда помоги мне, – раздражённо бросает он. – Пока он не убрался из Туссента окончательно! Хватит уже болтовни!       – Именно это я и делаю, Геральт. Мне нужно поведать тебе ещё кое-что о нашем общем знакомом. То, что привело тебя сюда на самом деле, как бы ты ни считал иначе.       Снова вернувшись к прежней невозмутимости, Ориана отворачивается к балюстраде. Облокотившись на мраморный край, она долго смотрит вдаль, на занимающееся зарево бури. Горизонт уже окончательно закрывают чёрные тучи, и, наперекор желанию... нет, необходимости спешить, Геральт тоже наблюдает за ними, чувствуя, как громко стучит под рёбрами сердце.       Совсем не ожидая, что его собеседница задаст внезапный и уж точно непрошеный вопрос.       – Ты знаешь, почему ситуация с Детлаффом вышла из-под контроля?       – Что? – изумленный, хмурится он, – При чём здесь...       –...Ответь на вопрос, ведьмак. Что тебе известно о мотивах Бестии из Боклера?       Замявшись, он смеряет Ориану недоверчивым взглядом. Холера её подери, если сейчас она пытает его не к месту, но из последних, оставшихся надежд хочется верить, что брукса всё-таки с ним на одной стороне. Что ж, приходится призадуматься, перебирая в голове все события прошлого лета, когда Геральт спустя долгие годы вновь оказался здесь, в Туссенте.       На юге. В крае крови и вина. И, как выяснилось позже, любви.       – Любовь, – вдруг осознаёт он. – Дело ведь было не только в защите близких, так? Сианна говорила мне об этом. Сказала, что Детлафф любил её не как человек, но как зверь. Похоже, что это и смогло её оттолкнуть, – хмыкает он с невеселой усмешкой, – Очевидно, вампирские чувства не всем по вкусу.       – Отчасти причина действительно в этом, – неторопливо кивает Ориана. – И в то же время совсем в другом. Пожалуй, здесь нужно одно важное уточнение, о котором вы, люди, даже не догадываетесь. Ни один вампир не потерял бы голову от простой тяги к смертной женщине. По крайней мере, не настолько сильно, как Детлафф.       Помолчав, она невольно вздрагивает, и Геральт тут же понимает, почему. С неба начинают падать первые капли, пока крохотные, слабые, но грозящие стать сильнее. Совсем, совсем скоро. Неуловимым движением вампирка стряхивает мокрые брызги с ткани плаща – и переводит на него, Геральта, внимательный взгляд.       – Сианна была его наречённой, – тихо говорит она. – Своего рода предназначенной судьбой.       Предназначенной?       – Значит, у вас, – растерянный, выдыхает он, – Тоже это существует?       – Вполне. Впрочем, иначе, чем ты можешь себе представить. Не сказала бы, что наречённые обыденное явление, однако в случае Детлаффа всё было однозначно. Роковая случайность, – едва заметно приподняв уголки губ, невесело усмехается Ориана. – По никому не подвластной воле.       Не скрывая удивления, Геральт хмурится в ответ, цепляясь за странные фразы. Что ж, если так, то картина трагедии Бестии из Боклера должна приобрести ещё более мрачные краски. Детлафф убил не просто предавшую его любовницу, но женщину, связанную с ним Предназначением. Несмотря ни на волю судеб, ни на что-то иное, что могло их соединить.       Наверное, потому сама мысль об этих наречённых отзывается такой колкой болью в висках. Впрочем, неясно, почему жжение возле пупка возвращается с прежней силой, но об этом он подумает позже.       – Откуда такая уверенность?       – Из источников, которым я привыкла доверять, – с лёгкостью отзывается брукса. – Как бы ни хотела иначе. Это долгая история, ведьмак, но, на твоё счастье, я расскажу её кратко. В моём давнем, далёком детстве, – мурлычет она, – Существовала одна легенда, которая казалась мне то правдой, то сущей чепухой. Легенда, в которую...       – Трудно поверить любому, кто имеет рациональный склад ума?       Дьявол, а это откуда, проносится в голове, откуда я это знаю?! Почему всё, что она говорит, вдруг кажется таким знакомым? Поражённый, он округляет глаза, тяжело сглотнув. Нет, нет, это попросту невозможно. Невозможно, потому что иначе он бы помнил, где уже это слышал.       – Верно, – удивлённая не меньше, кивает Ориана. – Во всяком случае, именно так о ней привык говорить Эмиель. Должно быть, ты знаешь о ней и большее? Например, о том, что имя наречённого...       –...Пишется на судьбе вампира кровью, – почему-то по памяти произносит Геральт – и задыхается от шока. – Холера, это... Я... не знал! Что прои...       Голова начинает кружиться так быстро, что он едва успевает ухватиться за края балюстрады. Жжение у пупка становится нестерпимым, и против воли он сжимает зубы, лишь бы не зашипеть вслух. Вдох. Выдох. Рассудок, а не эмоции, напоминает разум привычным, теперь отзывающимся болью голосом Весемира, и с усилием Геральт тянет носом влажный воздух, приводя себя в чувство.       Чертовщина. Творится какая-то чертовщина. Похожая на то, что он испытывал после возвращения к жизни в Каэр Морхене, когда восстанавливал память – и пугался некоторым воспоминаниям не хуже кошмаров.       – Всё в порядке, ведьмак, – мягко успокаивает Ориана, сочувственно глядя ему в лицо. – Я знаю, в чём может быть дело. Скажу кратко: это credo in sanguinem напрямую связано с легендой о наречённых. Не уверена, как именно, но могу догадываться.       – Что угодно! – отрывисто срывается с губ, – Пожалуйста, Ориана!       – Если я не ошибаюсь, это перевод части текста. Ритуала привязки... или что-то в таком роде. Определённого действа с кровью в магических целях, – нахмурившись, поясняет вампирка, – Оттого и sanguinem, хотя я всё ещё не понимаю, почему Эмиель использовал латынь.       Слова падают в голове раскатистыми ударами грома, отзываясь шумом крови в ушах. Боги, боги, он это знал. Слышал или читал, неважно, но – знал, отчего-то позабыв. Не всё, какими-то обрывками, вмиг рождая в голове новое осознание. Единственный способ, как именно эта легенда могла отозваться так у него в голове.       – Значит, Регис был об этом в курсе, – догадывается Геральт. – И о легенде, и конкретно о ритуале. Только почему-то решил... – и всё внутри холодеет в осознании, – Зараза, ясное дело, почему!       Ох, дьявол, ударяет в висках, дьявол, дьявол, дьявол!       – Потому как проводил его сам, – быстро кивает Ориана. – Мне нравится твоя проницательность, ведьмак. Похоже, из-за этого его поведение и могло показаться в последнее время иным. Из-за осложнений с... последствиями этого ритуала.       Выходит, Регис не просто так уворачивался от разговоров, с усердием сводя все расспросы на нет. По крайней мере, зная его склонность к угрызениям совести. Чёрт возьми, да у него тоже есть смертный, с которым он связан. Способный сделать его, как и Детлаффа, опасным чудовищем, готовым на любые зверства. Этот наречённый, сам, видно, не ведающий, какую боль причиняет вампиру.       Ох, от одной мысли о том, что Регис страдает от этого, Геральта начинает мутить.       С неба наконец-то начинает лить, как из ведра, но он не чувствует – так немеет по всему телу кожа. Мокнет ткань плаща и волосы, прилипая к лицу. Мокнут рыжие прядки, выбиваясь из аккуратной причёски Орианы и делая её более юной на вид, чем она кажется. Вздрогнув, словно и не ожидала ливня, вампирка набрасывает на голову капюшон плаща – и вдруг сильно сжимает Геральта за запястье.       – Послушай, ведьмак, – торопливо говорит она. – Подозреваю, о чём ты сейчас можешь думать и что хочешь спросить. Но я действительно больше ничего не знаю. Кроме, пожалуй, одного.       – Говори, – тяжело сглотнув, выдыхает Геральт. – Говори же.       Холера, время уходит. Даже не ощутившись весом в руках, оно уже утекает между пальцев вместе с потоками нарастающего дождя. Нет, ещё немного, и он бросится отсюда на своих двоих, лишь бы двигаться вперед. Вперёд за ним, за одним-единственным созданием, которого упустил вчера, но больше не может позволить себе это повторить.       Плевать на наречённых и Предназначения. Регис его друг, самый близкий друг, который другом не должен быть – и, кто бы ни был с ним связан, сначала Геральт успеет объясниться первым. Признаться, как сильно сглупил. Попробовать... Зараза, столь многое, что он хотел, на самом деле, с первой же встречи в том амбаре, но пока нельзя об этом думать. Сейчас нельзя.       Сначала он отыщет этого чёртового вампира, а после и будет решать, что делать с этой горой надежд.       – Тесхам Мутна, – отрывисто произносит Ориана. – Там они с Детлаффом проводили ритуал. Думаю, это единственное место, где ты сможешь его сейчас найти. Зная Эмиеля, он мог отправиться туда, чтобы, скажем, поддаться эмоциям. Если ещё не сумел избавиться от них до конца.       Только не это, ледяными иглами ударяет в затылок. Дьявол, сердце в груди начинает биться так быстро, будто ему предстоит какая-то схватка. Битва не на жизнь, а на смерть, только теперь даже не ясно, с каким противником. Торопливо кивая, Геральт принимает обратно письмо и прячет его в карман кожаной куртки – единственного, что ещё на нем не вымокло.       – Спасибо, – на одном дыхании выпаливает он, – Теперь мне пора, Ориана. Я... благодарен за помощь, но мне действительно нужно спешить.       Не дождавшись ответа, он быстро шагает обратно к воротам, краем уха вслушиваясь в стук каблуков вслед. Не сбавляя шаг, Ориана провожает его до самых конюшен. Кутаясь в быстро мокнущий плащ, она внимательно наблюдает, как Геральт седлает Плотву, будто давая молчаливое одобрение. И внезапно останавливает его, когда он уже готов натянуть поводья, твёрдым жестом руки.       – Последнее, ведьмак.       – Слушаю?       – Если я узнаю, что ты причинил Мими боль, – ледяным тоном вдруг произносит брукса, – Унизил его, или хуже... В таком случае ты будешь иметь дело со мной. Ясно?       Яркой вспышкой небо рассекает змейка молнии. Моргнув от её ослепительного света, Геральт замирает, не веря своим ушам. Сейчас, в этот миг, угрозы – вообще-то последнее, что хотелось бы получить в напутствие, но поразительнее даже не это.       – Мими? – изумлённый, переспрашивает он, почти не слыша себя сквозь шум дождя.       Только ответа не получает. Ориана рассеянно гладит Плотву по морде и напоследок снова пронзает его взглядом карих глаз. И быстро добавляет:       – Уже не время для разговоров. Поторопись, Геральт.       Раскат грома глушит остатки его имени в рокочущем рёве, не оставляя поводов медлить. Кивнув невесть чему, он быстро ударяет кобылу в бока – и уносится за пределы виллы, ни разу не обернувшись вслед. Всё в голове со свистом исчезает в шуме ветра, и, пригнувшись к лошадиной шее, Геральт почти не смотрит по сторонам. Да и смотреть очень скоро становится не на что.       Гроза обрушивается на него в один миг, с такой силой, что бьёт по спине тяжелыми каплями не хуже ударов града. Вслепую, ведомый одним чутьём, он посылает Плотву в галоп, направляя её по раскисшей грязи дороги. Духота отступает, и на смену ей приходит тягучий запах сырости, забираясь под самую кожу. Мокнет лошадиная грива, влажными лентами свисая на гнедую шкуру, и мокнет его плащ, прилипая к телу ледяным панцирем. Вздрогнув, Геральт отряхивается от холодных брызг, стараясь не думать ни о чём.       Ни о чём, кроме того, к кому должен добраться как можно скорее.       Тяга в районе пупка продолжает жечь болезненным огнём, и, поддавшись её напору, он невольно воссоздает в памяти образ. Без того запечатлевшийся в голове слишком хорошо, чтобы забыть. Бледное, точёное лицо, искажённое изумлением, и алые радужки глаз; тонкие губы и отчаянный зов тихого голоса. Всё, что греет и одновременно укалывает сердце, заставляя метаться в хаосе чувств.       Региса, которого нужно найти, пока ещё есть время – хоть и неясно, хочет ли тот вообще быть найденным. Ждёт ли его вампир в Тесхам Мутна на самом деле? Что, если сам Геральт понял всё неправильно, испортив их дружбу с концами, и стоило бы дать Регису время побыть одному? На миг его даже прошивает холод сомнения, и, нахмурившись, он сглатывает неприятный ком в горле.       Но тогда зачем эта зачёркнутая фраза, о которой Ориана отозвалась с таким напряжением в голосе?       Нет, об этом он точно должен спросить Региса лично. Как и о многом другом, после наречённых и прочих тайн, которые вампир решил от него скрыть. На которые он наверняка выдаст привычную отговорку про трудно объяснимые особенности их природы, вот только теперь Геральт уже не даст ему так легко улизнуть. Что бы всё это ни значило, у него есть хотя бы один повод добраться до истины.       Dragul meu, проносится ласковое в висках, мой дорогой. Короткая фраза, перевернувшая всё внутри и теперь дающая сил гнать Плотву через стену проливного дождя. Два отрывистых слова, отзывающихся слабой щекоткой в груди... И, холера, похоже, тоже знакомых.       Точно знакомых до боли. До острого, жгучего пламени в низу живота, от которого сами собой подгибаются пальцы на ногах. Но – почему? Откуда? Может ли это значить... Дьявол, нет, думать о предательстве, о какой-то укрытой Регисом лжи так невыносимо, что с жжением становится ещё хуже, и он запрещает себе даже касаться этой мысли. Не сейчас, не на полпути к цели, от которых Геральт не привык отступать.       Видят боги, у него уходит время.       Всё позже. Не сбавляя темпа, он проносится мимо виноделен Бельгаарда и мимо деревушки Франколар, на юг, к виднеющимся вдали развалинам башни. К развалинам, где он бывал уже дважды; месту мучений, боли и открывшейся правды. Истины, мысленно поправляет Геральт, почти как в этой фразе. В кровь уверую, ибо в ней истина. Обычная для ритуала патетика и высокий слог. Странно, но что-то далёкое, глубинное отзывается в нём в ответ, стоит вспомнить слово за словом до конца. Гудящее по телу в дрожи не то тревоги, не то смутного беспокойства, слишком сильно похожего на страх – и всё же не его.       Трепета перед мощью, в стократ сильнее бушующей кругом бури.       Только наперекор всему он продолжает двигаться вперёд. Регис, Регис, Регис, выстукивает сердце под рёбрами, пока Геральт несётся через поля и луга, через тропки между холмами и яблоневыми садами, сбрасывающими пышный цвет. Одно-единственное имя, короткое сокращение от длинного, составленного согласно вампирской традиции. Привычное. Дорогое. По-разному, но всегда безмерно сильно.       Регис, Регис, Регис, колотится порывисто в груди, когда он подгоняет Плотву и спешивается у руин, сбрасывая на седло плащ. Всё равно мокрая тряпка уже не пригодится. Льёт так, что, кажется, на нём уже не осталось ни одного сухого дюйма, и даже сапоги хлюпают, полные воды. Морщась от сырости, Геральт привязывает лошадь к полуразрушенной каменной ограде и, оглядевшись, всматривается в пелену ливня.       Ритуал, проносится торопливо в мыслях, надо думать, для него нужно удобное место. Открытая площадка, где ничего не помешает. Совсем такая, как...       ...Та, где Детлафф вонзил когти в грудь своей бывшей любви. Нет, не просто любви. Наречённой. Твою мать, и всё это время оба вампира молчали, будто покорно подчиняясь обстоятельствам. А, может, и не было иного выхода, так или иначе сводя всё к кровопролитию? Меньшее зло... Ох, как знать, потому ли Регис возомнил злом и себя самого, усыпав всё письмо неприкрытыми намёками. Тогда какой выход сейчас у них обоих? Да и есть ли он вообще? Что, тоже поддаться воле этих наречённых и разойтись, оставив вампира со своей болью, а его, Геральта – с остатками надежд? Бросить всё, как есть, наплевав на неясности?       Чёрт возьми, да что вообще их связывает, кроме старой дружбы и бередящих душу непрошеных чувств?       Сердце бухает в груди с таким грохотом, что заглушает и шум дождя, и заунывный вой ветра. Что бы ни ждало его здесь, в Тесхам Мутна, в старой крепости, построенной вампирами для наказаний... Одно Геральт знает точно. Он не позволит Регису испытать больше страданий, после всего, через что они прошли. Разберутся с этим вместе, как и обычно. Как команда, которая у них сложилась год назад, но на самом деле бывшая ей всегда.       Твёрдым шагом он поднимается по истёртым каменным ступеням, едва ощущая безжалостно бьющие капли. Оглушительный раскат грома раздаётся прямо над головой, и поневоле Геральт вздрагивает, чувствуя, как в голове рождается какая-то новая мысль. Предназначение, мелькает в висках, это твоё Предназначение. Всегда было и есть. То, что ты до сих пор не принял до конца. Бес её знает, почему она звучит так, но что-то внутри принимает её, как данность, с поразительной лёгкостью. Неторопливо он проходит по истёртым камням площадки, оглядываясь по сторонам – и вдруг замирает, не двигаясь ни на шаг.       Тяга возле пупка внезапно с силой дёргает его вперёд, но Геральт и сам знает, куда должен направляться. Как и то, что добрался к своей цели. Спустя минуты, часы, холера, годы он оказался здесь, и почему-то внутри всё подсказывает, что вот этот миг правильный. Вопреки другому, из прошлого, наверняка забытому после череды амнезий, но на это уже всё равно.       Он здесь, и должен выяснить истину. Сейчас или никогда. У одного-единственного создания, которое теперь не может упустить. Знать бы ещё, почему в груди начинает гореть ноющей, застарелой болью, но у него уже нет времени об этом думать. Рассудок, а не эмоции, напоминает себе Геральт в который раз и решительно пересекает внутренний двор.       Даже не подозревая, что наконец-то, после долгих лет неведения, идёт навстречу своей судьбе.

***

      Тёмная фигура в плаще оказывается у самой кромки крепостной стены, застыв статуей у серых зубцов. Он двигается к ней неслышно, осторожно, стараясь не спугнуть. По привычке сосредоточенно, как охотник, напавший на след. Как волк, заметивший оленя между кронами леса; как ястреб, уловивший острым взором зайца в зарослях степи. Как ведьмак, преследующий бестию – только такую, что слишком давно бестией и не являлась.       Напряжение, витающее в воздухе, замечает не он один. Не оборачиваясь, фигура в плаще издает тихий, невесёлый смешок. И начинает говорить. Мягко, неторопливо, как и всегда, едва уловимо растягивая гласные на южный манер.       – Стало быть, прославленный Геральт из Ривии наконец обнаружил искомое им чудовище?       Твою мать, самое время, вмиг вспыхивает сердито в голове.       – Серьёзно, Регис? – не скрывая раздражения, цедит Геральт. – Ты что, шутки шутить вздумал? Сейчас?       – Ох, прости, друг мой, – поспешно отзывается мягкий голос, становясь таким печальным, что на душе тяжелеет от укора. – Мне лишь показалось забавным... Впрочем, неважно. В любом случае это действительно было не к месту.       Медленным движением длинные руки обхватывают себя за бока в жесте, похожем на попытку согреться. Странное движение для того, кто и мёрзнуть не способен – и снова непривычное. Удивлённый, Геральт так и наблюдает за тем, как бледные пальцы сминают ткань вымокшего плаща, сжимая складки в неясном, почти болезненном порыве.       – Веришь или нет, но моим попыткам иронизировать на самом деле есть причины, – вдруг глухо добавляет Регис. – По воле многого, но в частности меланхолии... да и, возможно, ностальгии.       – Что, снова потянуло на сантименты?       – Отнюдь. Дело в том, что мне пришёл на ум один разговор из моего прошлого. С близким мне человеком, которому я вынужден был открыть своё истинное лицо и поплатился за то весьма дорогой ценой.       Ох, дьявол. От смутного намёка теперь по коже так и пробегает волна мурашек. Правда, прочувствовать его Геральт как следует не успевает, быстро вспоминая другое. То, что он узнал и ради чего, возможно, и добирался сюда на самом деле.       – Истинное, – негромко хмыкает он. – Прямо как в одной фразе на латыни, на которую я тут наткнулся. Весьма и весьма любопытной. Рассказать тебе, где я её прочитал?       Где-то вдали снова сверкает молния, осветив тёмную фигуру напротив целиком. Высокий и худощавый силуэт возвышается над зубцами крепостной стены, как призрак. Как древнее, прожившее не один век создание, которым является на самом деле, скрываясь под обманчивым обликом добродушного лекаря в возрасте. Медленно, собранно Геральт делает ещё один шаг, чувствуя, как нос улавливает приближающийся аромат трав.       И осторожно кладёт руку на худощавое плечо. Холера, да он насквозь промок, тут же проносится в голове. Сколько уже вампир здесь находится? С начала бури? Или с самой ночи? Под рёбрами сжимается от неясной эмоции, и Геральт тихо сглатывает, надеясь, что беспокойные мысли уйдут из головы сами. По крайней мере, сейчас.       – Геральт, послушай, это...       –...Не надо, – резко перебивает он, – Только не надо сейчас говорить, что это была просто фигура речи. Я был у Орианы. Узнал много чего интересного, между прочим. Особенно о тебе. Хотя надеялся, что ты сам об этом расскажешь, но тебе, видимо, больше нравится меня избегать.       Вздрогнув, вампир в его хватке наконец поворачивается лицом. Да так, что сердце в груди мгновенно пропускает удар: от узнавания, секундной радости... и шока. Осунувшийся, вымокший до нитки, Регис выглядит ещё хуже, чем вчера. Что ни говори, а сейчас он действительно похож на призрака. Чёрные вены выступают на бледной коже тонкими росчерками, разбегаясь сеткой по скулам и припухшим векам. Да и мокрые волосы, заметные под капюшоном, только делают вид ещё более несчастным, прилипая ко лбу и вискам жалкими прядками. Но самым тяжёлым оказывается видеть его выражение лица.       Точёные, знакомые до каждой линии черты искажает настоящее, неприкрытое отчаяние.       – Что бы тебе ни наговорила Ориана, – с усилием сглотнув, тихо говорит он, – Это является правдой только отчасти. Но не целиком, Геральт, и никогда ей не было.       – Вот как? – внимательно прищуривается Геральт, – А жаль. Та история про наречённых мне понравилась. Нашел, понимаешь ли, в ней что-то знакомое, – усмехается он горько, – Даже, можно сказать, трогательное.       Раздражение так и рвётся из груди, пропитывая насквозь не хуже потоков дождя. Ещё немного, и наверняка Регис начнёт сводить всё к полуправдам и отговоркам. Кажется, начиная уже сейчас – не зря он едва уловимо кривит губы в гримасе боли.       – Что ж, пожалуй, этого следовало ожидать. Впрочем, я и сам виноват в подобном исходе, как и в том, что поддался желанию поведать тебе этот факт таким образом.       – Поддался желанию? – не веря своим ушам, медленно повторяет Геральт, – Значит, ты просто-напросто решил поиграть в загадки? Не ожидал от тебя подобного, Регис. Чего угодно, но не этого.       Антрацитовые глаза округляются мгновенно, громадные, как два оникса, неожиданно светясь страхом. Тоже невиданным – да и едва ли им подходящим.       Холера, это ещё откуда?       – Ох, дело не в том, друг мой, – поспешно отзывается Регис. – Поверь мне, здесь не было никакого злого умысла. К сожалению, по ряду... некоторых обстоятельств я был вынужден к этому прибегнуть, и во многом не по своей воле.       – Да неужели?       Невыносимое спокойствие вампира ударяет по нервам, и в животе тут же разит таким холодом, что Геральт ёжится в ответ. За спиной раздаётся новый раскат грома, гулко отскакивая в барабанных перепонках. Стирая последние остатки выдержки, да так, что сразу хочется переходить на крик.       – Какого дьявола, Регис?! Ты хоть раз объяснишься, как следует?!       – Геральт, – вздрогнув, мягко отзывается тот и дёргает плечом, будто пытаясь увернуться от хватки. – Я бы с радостью, однако это не...       –...Не так просто?! Прекращай темнить, – раздражённо перебивает он, – Что это, нахрен, такое было?!       – То, о чём я, кажется, выразился вполне ясно!       С силой дёрнувшись, Регис всё-таки вырывается из его рук, делая шаг назад – и вмиг становится до невозможности несчастным. Холера, а он, Геральт, ведь чуть на него не сорвался. Нутро жжёт стыд, и приходится покорно отступить в сторону. В ожидании уже совсем неясно, чего. Правды, лжи... Да чего угодно, лишь бы не этого невыносимого молчания, повисающего между ними в шуме ливня.       Порыв ветра сдувает с него капюшон, но Регис даже не обращает на него внимания, еще одним незнакомым жестом заправляя вымокшие седые прядки за ухо.       – Послушай, Геральт, – вздохнув, наконец говорит он. – Я обязательно объясню тебе ситуацию касательно... наречённых, но позже. Как только почувствую, что у меня достаточно на то сил. Собственно, я надеялся, что ты извинишь мне эту трусость и позволишь попрощаться с тобой должным образом. Прошу тебя, – добавляет он с мольбой в голосе, – Я действительно хочу, чтобы ты был по-настоящему счастлив с Йеннифер и...       – Причём тут Йеннифер?       Так всё дело только в этом? Не теряя времени, Геральт подходит ближе, внимательно заглядывая в лицо друга. Нет, если так, то ещё неясно, кто из них сглупил больше, потому что не видеть такое со стороны Региса как-то совсем странно.       – Мы вообще-то порвали, Регис, – осторожно произносит он, – С Йен всё кончено. Ещё давно, на Скеллиге, мы связались с джинном и сняли заклинание. Ты разве не знал?       – Но... Право… – растерявшись, запинается Регис, – Как же... Её нынешний визит?       – В качестве кого? – приподнимает брови Геральт в ответ. – Она все ещё мать Цири и близкий мне человек. Ты ожидал чего-то иного?       Вот уж совсем удивительно, как широко округляются в удивлении антрациты глаз. Будто вампир и правда не замечал очевидного? Нет, это точно какая-то ошибка, нельзя же быть настолько слепым. Тем более ему, Регису, из всех близких всегда видевшему его, Геральта, насквозь.       – Я... В таком случае мне жаль, – как-то виновато опускает глаза тот. – Однако я все ещё считаю...       – Жаль?       Далеко и совсем близко рокочет притаившийся за скалами гром, отзываясь гулом в висках. Ощущением близости к разгадке – или, наоборот, непонятного предчувствия. Дьявол, в груди уже вспыхивают глупые надежды, дразня сердце. Как и всегда в последнее время. Как и в объятии на лестнице, как и в разговоре у костра перед Регисовым отъездом, как и в ночь с мандрагоровой настойкой... Зараза, да как в самую первую встречу с этим невыносимым, удивительным вампиром, давно ставшим близким и дорогим.       С Фэн Карна, где он вылез из какой-то дыры, ещё с длинными волосами и в своём лекарском балахоне, сверкая блестящими антрацитами глаз. И уже тогда вызвал это странное чувство. Жжение у пупка, отзывающееся жжением в сердце. Тягу непреодолимой силы, причиняющую боль и утихавшую только рядом с ним, как и сейчас, вопреки всем недомолвкам и секретам.       Наверное, потому и говорить с ним вмиг хочется спокойнее, тише. Мягче, что ли.       – Скажи мне честно, – помолчав, неторопливо произносит Геральт. – Если бы ты знал, Регис... Вчера, на лестнице. Тебе тоже было бы жаль?       – К сожалению, решающую роль здесь играют не мои чувства, Геральт.       Непрошеный холод в его голосе ударяет по взбудораженным чувствам с силой кнута. Оторопев, Геральт тут же прищуривается, оглядывая вампира напротив. Чёрт, плетёт ему сейчас Регис с три короба, точно плетёт. Не просто так у него подрагивают руки, которые он старательно прячет за спину; не просто так, ссутулившись, он медленно начинает пятиться назад, как от внезапной угрозы. И, дьявол, ощущать, что Регис ему не доверяет, отзывается таким ядом под кожей, что Геральт не выдерживает.       – Тогда что? – цедит он сквозь зубы, – Хватит уже увиливать. У тебя, что, какие-то ко мне счёты?       – Вовсе нет, друг мой, – торопливо отзывается тот. – Дело в ином. В более... скажем так, физиологических причинах.       И, не дав опомниться, достаёт из сумки бутылочку эликсира, о котором как-то упоминал, говоря про...       – Она вернулась?!       Холера, проносится стремительно в голове, так и знал, что всё этим закончится. Чёртов Отзвук, ради которого Регис пошёл на риск собственным рассудком... Не надо было его туда впутывать, точно не надо было. В раздражении на себя Геральт кривится, все ещё не отрывая взгляда от того, как друг стремительно опустошает бутылочку и утирает тонкие губы. И поневоле вздрагивает, когда Регис поднимает глаза, глядя с неожиданной, глубокой тоской.       – Что ж, это так, – спустя короткое молчание кивает он. – Мои проблемы с зависимостью, к несчастью, возобновились. Во многом из-за затруднений с тем, о чём ты уже мог узнать от Орианы.       – С этим твоим наречённым? – хмурится Геральт, – Зараза, чего ты раньше-то не говорил? Разобрались бы...       Странно, но черты лица вампира на миг искажает выражение горькой усмешки.       – Не в этот раз, Геральт. Увы, но ты едва ли смог бы мне помочь привычными способами, особенно с учётом всех рисков. Как видишь, потому я спешил с отъездом как можно скорее. Мне не хотелось причинить кому-то вред, – и он добавляет тихо, почти шёпотом: – В особенности тебе, мой дорогой.       Что ж, это и в самом деле похоже на правду. Достаточную для того, чтобы испариться посреди ночи. Вот только не раньше, чем произошло то, что поневоле столкнуло их обоих, и это-то и заставляет задуматься, вслушавшись в вереницу подозрений в голове.       – Ну-ну. В Диллингене, ты-то, конечно, никому не причинил бы вред, – едко парирует Геральт. – Что-то тут не сходится, Регис. Йен приезжала к тебе, и ты принял её в полном порядке. А в Корво Бьянко тебе, значит, стало хуже. Интересно, почему?       Чёрные глаза расширяются в непонимании, но он даже не даёт Регису опомниться. Быстро шагнув вперёд, почти вплотную, Геральт замирает напротив него, невольно вдыхая запахи, ещё более ощутимые от дождя. Полынь, шалфей, камфорный базилик; зверобой и крапива – совсем вблизи. Кровь и тяжёлый, влажный дух мокрой земли. Растерянный, Регис сверлит его молчаливым взглядом, в котором вдруг чётко читается... зов. Почти тот же, что Геральт видел вчера в полумраке у лестницы, но немного иной.       Сейчас больше похожий на безмолвный крик о помощи.       Перед тем, как происходит совсем уж неожиданное. Едва заметным движением вампир вдруг морщится и резко прячет за спину руки. С тонких губ срывается тихое шипение, почти неслышное для обычного, человеческого уха, особенно в грохоте бушующего кругом ливня. Как хорошо, что здесь нет человеческих ушей, да и людей вовсе. Чуткий слух подмечает звук быстрее, чем успевает понять разум, и реагирует Геральт, как и всегда: мгновенно.       – Это что ещё такое? – тут же прищуривается он. – Зараза, Регис. Что у тебя с руками?       – Ничего, о чём стоит беспокоиться, – вздрогнув, отзывается тот и внезапно делает шаг назад. – Один из побочных эффектов моего нынешнего состояния. Но, право, это вовсе не имеет отношения к теме нашей беседы.       – Вот только зубы мне не заговаривай. Дай-ка взглянуть.       Чего он не ожидает, так того, что вампир отшатнётся от него ещё дальше. Снова скривившись, уже совершенно точно от боли. Неприятной, видно, жгучей боли, потому что прижимает оба предплечья к груди и с силой закусывает губу.       Так, будто снова ему не доверяет, и, дьявол, как же сильно это начинает выводить из себя.       – Не думаю, что это хорошая идея.       – У тебя есть получше? – раздражённо бросает Геральт, – Регис, я беспокоюсь. Мне тебя что, уговаривать?       – Я же сказал, не стоит...       Остатки фразы гаснут в новом шипении, переходящим в мучительный стон сквозь зубы. Где-то рядом вспыхивает молния – как безмолвный знак, сигнал, что нужно соображать, как можно быстрее. Холера, кто-то же должен, пока Регис так и будет терпеть боль, строя из себя героя.       – Прекращай, – окончательно разозлённый, выпаливает Геральт и с силой хватает вампира за предплечье, рывком потянув на себя.       Благо, Регис в его руках сразу перестаёт дёргаться, замирая, как вкопанный. Не говоря ни слова, он только обречённо заламывает брови, и сердце поневоле сжимается в груди от страха. Меньше всего, вообще-то, хочется причинить ему ещё больше боли, что бы он там ни скрывал. Молча заглядывая в антрациты глаз, Геральт ждёт, ища в них признаки сопротивления. Которые и так не слишком возможны, зная, что в его хватке сейчас высший вампир, способный сам с легкостью порубить его на куски.       Вот только конкретно этот высший вампир скорее порубит на куски себя, чем хоть как-то ему навредит. Так что Геральт всё-таки ждёт. С облегчением замечая, как Регис тихо вздыхает – и медленно кивает в ответ.       Что ж, пора приступать к делу. Быстрым движением Геральт стягивает скользкую, мокрую кожаную перчатку с его правой руки, торопливо окидывая взглядом. Удивительно, но, кажется, он впервые видит открытую Регисову ладонь. Бледную, узкую ладонь без единой мозоли, которую хочется коснуться и изучить... Позже. Определённо позже. Сначала он разберётся, от чего именно страдает вампир.       Осмотрев ладонь и ничего особенного не обнаружив, Геральт двигается дальше. Осторожным движением он сдвигает край привычно зелёного, а теперь тёмно-серого от влаги камзола, закатывая его вверх. Краем уха он слышит новый сдавленный стон муки – но не слушает, наверное, поступая, как самый хреновый в мире друг. Впрочем, не просто так.       Перед глазами открывается такое, что быстро становится очень, очень не по себе. Рука Региса, его друга, знакомого ему бес знает, сколько, оказывается замотана в какую-то чёрную плёнку – от запястья до самого локтя. Странная, блестящая от брызг капель, она не похожа ни на один знакомый материал, но важно даже не это. Под тонкими слоями плёнки светятся какие-то... бугры. Мягким, оранжевым светом их линии проступают в чётких очертаниях, вырисовываясь змеями полос. Изящно, даже красиво. Вот только ни хрена не здорово.       Настолько, что реагирует он быстро. Аккуратно Геральт начинает разматывать плёнку, лишь бы скорее взглянуть на то, что именно под ней прячется. То, что точно должно причинять страдания, потому что Регис начинает шипеть громче – и вздрагивает с каждым новым мотком.       – Ты уве... – начинает было он, но быстро умолкает, морщась от нового приступа боли. Каждого – всё сильнее; настолько, что его руки начинают сводить судороги. Чёрт возьми, и это совсем не то, что хотелось бы видеть дальше. Он ведь и первого слоя не размотал, а там, кажется, минимум три.       – Подожди, – спохватывается Геральт. – Регис, если я делаю хуже, только скажи. Слышишь? Мне действительно хочется помочь, – выделяет он голосом, – Вижу же, что тебе хреново.       Кажется, проходит целая вечность в воцарившейся, напряжённой тишине – но, слава богам, он дожидается ответа.       –...И я, бесспорно, это ценю, – наконец тихо произносит Регис, – Потому ты можешь продолжать. Прошу, Геральт.       В другом случае, наверное, он бы и поспорил. Переспросил бы ещё раз, а то и не один. Но вдруг, совершенно неожиданно, тяга в области пупка вспыхивает ослепительным пламенем, что все сомнения вылетают из головы до конца. Вместе с рассудком. Оставляя только одну мысль, стучащую в висках странной, непрошеной истиной.       Сейчас он должен верить Регису, как никогда, потому что на самом деле тот ни разу ему не лгал. Скрывал тайны под слоями не лжи, но полуправд, и сейчас готов открыть какую-то из них. Каким-то бесом касающуюся и его, Геральта, самого. Наверное, оттого его слишком, слишком сильно тянет навстречу, и воздух вокруг сгущается, начиная гудеть. Захваченный этим гулом, он почти не помнит, как разматывает остатки плёнки, снимая и отбрасывая её на землю – и замирает, не веря своим глазам.       Под плёнкой, как он и боялся, оказываются страшные, рваные рубцы, разбегающиеся сеткой по бледной коже. Крупные, вздутые, они в самом деле светятся ярким оранжевым светом, пульсируя в чётком биении. В такт с ритмом медленного, всегда спокойного сердца, вмиг ускоряющего бег так быстро, что могло бы сойти за человеческое. Удивлённый, Геральт поднимает взгляд в поисках на то причин. К нему, к вампиру, всегда знающему, что сказать в ответ, объяснить хоть что-то... по крайней мере, попытаться. Только едва ли теперь у него это выйдет, потому что Регис, его старый друг, привычный и понятный, внезапно понятным быть перестаёт.       В ледяной пелене ливня на него снова светят алые глаза. Горящие тёплым, ласковым пламенем, греющим, кажется, саму душу. Незнакомый и новый Регис просто молча смотрит на него, не замечая того, как сам начинает дрожать. Вдруг произнося тихим, надломленным голосом:       – Пожалуйста, dragul meu, – и в голове начинает что-то проясняться.       Медленно, смутно, как давно позабытый сон, отзываясь жжением в висках. Знакомым – и очень, очень красноречивым. Так, что, сам того не ожидая, Геральт осознает, что именно должен сделать, чтобы прекратить боль, терзающую вампира. Как и его самого. Не физическую боль: ту самую пустоту под рёбрами, никогда не уходившую до конца.       Мир вокруг утихает, сбавляя шум и размывая краски. Всё случается так быстро, что рефлексы едва успевают подметить обрывки чувств. Не отрывая от Региса взгляда, Геральт осторожно касается пальцами пульсирующих рубцов...       ...и неожиданно вспоминает.       Всё.       Пещеру фледера – нет, твою мать, это же подземелье здесь, в Тесхам Мутна! Разговоры об алхимии. Луг и опушку леса, который он точно видел недалеко от Кастель Ровелло. Костёр и гипнотический взгляд окаймлённых подводкой глаз. Стену дождя на Спикерооге. Холмы и реку... дьявол, это же берег Сансретура, совсем рядом! Дол Блатанна... Ромашки, маки и тёплый ветер, играющий вьющимися прядками. Изящные жесты тонких пальцев и расшитую золотыми нитями рубашку.       Рысью Скалу... Холера, да он недавно был там! Точь-в-точь на том же уступе! Сладость впервые поцелованных губ. Те самые, светящиеся алым радужки... Экимму и Залипье, шорох осенних листьев и узкую талию в кольце рук. Каэр Морхен, шерсть плаща и снег. Жар поцелуев и первое признание на незнакомом языке.       – я любил тебя – я так сильно любил тебя – всё это время ты был здесь – Регис – боги – я...       Заснеженный сосновый лес и горящий восхищением взгляд. Чувство близости... Команды. Ощущение, что они всё преодолеют вдвоём, куда бы ни шли. И, дьявол... Спальню, ленты, горячие губы, скользящие по коже. Обнажённое тело, которым хочется обладать без остатка, и единение двух в объятии. Страсть, сносящую всё на своём пути лесным пожаром.       – боги, я так сильно любил тебя – только тебя – Регис – всё это время – это ты – это всегда был ты – это...       Холод внезапной потери и бесконечную череду бесцветных дней. Марибор и бруксу. Январское утро и студёный мороз. Дорогу к Яруге. Диллинген. Запах полыни, шалфея и камфорного базилика. Фиолетовую дымку, впервые... Лесную опушку и судорожные объятия. Ощущение реальности и прикосновение губами к тёмным прядям. Отчаяние и бесконечную нежность в антрацитовой глубине. Маленькие грядки перед домом, запорошенные снегом. Румянец, зараза, румянец на бледных щеках.       Светлую спаленку и большой платяной шкаф. Дрожь тонких пальцев и бутылочки – такие же! – на подоконнике. Видения... Легенду и поиски... Ты мой наречённый, Геральт. Мне очень жаль. Худощавое тело на коленях, эманации и тихие стоны. Три родинки на бледной груди, складывающиеся в треугольник Руки Охотника. Запах зверобоя и вымытых с крапивой волос.       Боль под рёбрами и хрип, рвущийся из горла. Кровь... Розовые волны воды в утреннем холоде. Мокрые дорожки на бледных щеках. Ритуал и последний, один-единственный поцелуй, солёный от слёз. Алые полосы, льющиеся по запястью.       Никогда в жизни не любил так сильно... Никого, как тебя.       Пообещай, что мы встретимся, Регис. Как угодно.       Встретимся, душа моя. Я видел это. Видел наше будущее. Что бы ни случилось, я буду с тобой до конца, Геральт. Я всегда буду рядом.       Я найду тебя, Регис. Найду. Делай то, что должен.       – как же больно – чёрт возьми, почему так больно – нет, я не вынесу этого – я любил тебя – всё это время – я видел, как ты умираешь – Регис – о боги – всё это время...       –...Это был ты, – едва слышно выдыхает Геральт, чувствуя, что больше не может дышать.       И тут же слышит мягкий голос в собственной голове, отзывающийся миллионом мурашек по коже:       – Да, dragostea mea. Как и обещал.       Медленно, не веря уже ничему, что происходит, он поднимает глаза – и видит напротив такие же мокрые дорожки на щеках, как только что видел в воспоминаниях. Регис, его... нет, не друг. Уже нет. Его Регис просто смотрит на него, даже не обращая внимания на то, что весь в слезах.       Смотрит пронзительным взглядом алых глаз, знакомых до боли, до малейшего отблеска. Как и всё остальное, изученное до крошечной детали, как запоминают тех, кого любят. Когда важна каждая мелочь. Даже родинки – должны же они там быть, точно должны. Холера, при одной только мысли к горлу подкатывает горячий ком, и, кажется...       – Регис, – отрывисто произносит он и обнимает вампира изо всех сил.       Так сильно, как только может, вжимаясь лицом ему в плечо. Потому что, похоже, сам вот вот заплачет. Во всяком случае, это чувство сильно похоже на что-то подобное – и, дьявол, пусть даже это будет и оно. Наплевать. На Испытание травами, на рассудок и эмоции, на то, способен Геральт на это или нет.       Всё закончилось. После стольких лет всё наконец-то закончилось, по маленькой, нелепой случайности. Он нашёл своего чёртового вампира, никогда, на самом деле, его и не теряя. Это всегда было сильнее их двоих. Сильнее всего, что можно представить, и даже самой смерти. Потому что вынесло гибель обоих и пережило все регенерации и амнезии.       Картина в голове начинает восстанавливаться с ошеломительной скоростью. Чёрт возьми, после Диллингена Регис всё это время ждал его, чтобы встретить на эльфском кладбище. Отправился в путь за ним без раздумий, не взирая на то, что он, Геральт, попытался его прогнать. Всегда оставался на его стороне, направляя и оберегая. Пошёл за ним в Стигга...       Зараза, нет, нет, нет. Глаза начинает щипать, впервые, по-настоящему щипать, и, дёрнувшись, он вдруг чувствует, как по щекам и правда что-то течёт. Не холодное, как капли дождя. Горячее, освобождающее последние отголоски боли.       –...Боги, – произносит в его мыслях Регис, – Всё в порядке, мой дорогой. Я здесь. Ești dragostea vieții mele, Геральт. Я больше никогда тебя не оставлю. Никогда.       И он вмиг узнаёт, что именно означают слова на незнакомом языке. Вспоминает, как так же легко понял их в светлой спаленке на втором этаже перед тем, как ощутить жжение в лёгких. Вспоминает все сказанные фразы, до самой первой: короткого вопроса, заданного незнакомцу в тёмно-красном плаще, которого он, еще мальчишка, обнаружил почти случайно.       Того, что отчаянно хочется задать и сейчас. Только не словами. Так, как им всегда было привычней – понимать друг друга на ином уровне.       – Болит, Регис? – с усилием посылает в голову Геральт, проглотив остатки слёз. – Те шрамы...       – Нет. Уже нет, dragostea mea. Да и, признаюсь, меня куда больше сейчас беспокоит твоё эмоциональное состояние, чем что-либо иное.       Не веря в услышанное, он поневоле расцепляет объятия. Потому что до каждой нотки слышит все прежние интонации голоса. Того, кто был с ним практически всю жизнь. Региса, знакомого и незнакомого, соединяющегося в тысячи собственных образов, но каждого – настоящего.       Странного мужчины, рука об руку бежавшего с ним от фледера. Лекаря в окровавленном балахоне. Суккуба из его снов в батистовой рубашке, тонкого и изящного. Задорно смеющегося хитреца, целующего его на берегу озера. Добродушного алхимика с кожаной торбой, полной лечебных трав. Друга, вернувшегося с того света, уставшего и измученного, с редкими пучками седых волос.       Его чёртового вампира, который нужен ему любым.       – Холера, это ты, – вдруг фыркает он вслух. – В самом деле ты, Регис.       – Я, мой дорогой, – медленно кивает тот, слабо приподнимая уголки губ, – И всегда им был.       Бледная ладонь ложится на его щеку и оглаживает, большим пальцем касаясь скулы. Как же хорошо снова чувствовать эту прохладную кожу, привычную и родную. Порывисто Геральт хватает тонкое запястье и целует, поднимаясь вверх по ладони до кончиков пальцев. Без промедлений и сомнений, без лишних вопросов, без всего невысказанного. Сердце подскакивает из груди до самой глотки, и тихие голоски внутри подсказывают, что он всё делает правильно. Как должен был уже давно – но почему-то...       И сразу становится ясно, почему.       – Это из-за Йен? – соображает он, с трудом прищуриваясь, – Из-за неё ты так долго молчал? Мог бы ведь сказать ещё в Фэн Карне, между прочим.       – Не совсем, – вздохнув, отзывается Регис. – Веришь или нет, мне действительно хотелось открыть истину раньше. Однако всё оказалось не так просто. Да и, пожалуй, никогда простым не было.       Медленным жестом он переплетает между собой их пальцы в крепкой хватке. Почему-то напоминающей ту, далёкую их условность брать за руку, когда становится страшно. Правда, неясно, чего можно бояться сейчас, но это неважно. Всё равно Геральт только рад взяться за узкую ладонь покрепче, вспоминая прежние ощущения.       Как и привычку Региса погружаться в собственные мысли, прежде, чем бороться с самым жутким своим врагом – самим собой.       – Вкратце, – неторопливо заговаривает он, – До определённого момента я вовсе не мог позволить себе действовать. Для начала потому, что долго не мог справиться с собственным восприятием происходящего. Видишь ли, зачарование в каком-то роде повредило и мои собственные воспоминания, – нахмурившись, поясняет он, – Во всяком случае, дежавю – не самое приятное чувство в условиях, когда каждое действие, возможно, имеет последствия для будущего. Так или иначе, всё пришло к тому, что я стал действовать интуитивно. В соответствии с обстановкой, в которой на тот момент не было места объяснению в чувствах.       Алое пламя медленно утихает в черноте антрацитовых радужек, и, смерив его взглядом, полным светлой грусти, c долгим вздохом вампир решает продолжить.       – Посуди сам, Геральт. Я встретил тебя раздражённым, уставшим от дороги ведьмаком, – и мягкая улыбка становится чуть печальнее, – Обеспокоенным только тем, чтобы добраться как можно скорее до Цириллы. И не надо сейчас со мной спорить: тебе действительно было не до сердечных дел. К тому же мне было прекрасно известно о твоей нерушимой любви к одной черноволосой чародейке. А после, как оказалось, и не одной.       – Откуда я мог знать, – глухо отзывается Геральт, внезапно задетый намёком. – Если бы ты хоть раз подал знак...       –...И он был бы тебе действительно нужен?       Вот и знакомая манера перебивать, не изменившаяся ни на миг с тех времён. Да такая, что от досады сводит зубы, заставляя скривиться в недовольной гримасе. Впрочем, молча: пусть уж Регис объясняется как следует, раскрывая все свои мотивы до конца. Едва ли у них теперь могут оставаться какие-то секреты перед друг другом.       – Словом, ты и сам знаешь, как всё сложилось. Как и то, как прошли мои первые годы после возвращения к жизни, – невесело хмыкает он. – Едва ли подходившие для активных действий. Впрочем, возможно, в ту памятную встречу в амбаре я мог бы и дать нужный намёк. Однако посчитал это... отвлекающим для тебя фактором. Помехой, способной встать на пути у текущих на то время целей.       – Твою же мать, Регис, – сердито щёлкает языком Геральт. – Какая ещё помеха? Ты что, правда думал, что для меня могло быть что-то важнее... – и в подтверждение слов он с силой сжимает узкую ладонь, – Этого? То, что было до, для тебя вообще ничего не значило, что ли?       – Ох, вовсе нет, – поспешно перебивает Регис. – Боюсь, ты снова делаешь поверхностные выводы, душа моя. Я никогда не сомневался в твоих чувствах, как и в своих собственных. Но между тем было и ещё кое-что. То, что заботило меня всё это время куда больше.       Вздохнув, он опускает руку ему, Геральту, на плечо, и оглаживает почти в извиняющейся манере.       – Выбор, Геральт. Возможно, ты никогда об этом не задумывался, но на самом деле у тебя была только иллюзия выбора, – тихо и вдруг с вернувшейся горечью произносит он. – О чём я всегда сожалел... И надеялся, что после всех твоих приключений у тебя появится хотя бы подобие свободной воли. Без условностей Предназначения.       Вот о чём он писал, молнией мелькает в голове, зараза, вот оно. Даже в этом Регис себе не изменил. В безрассудном, отчаянном благородстве, пусть и жертвой собственных чувств. Тем, что раньше бы вывело из себя, но теперь становится неожиданно понятным и очевидным. И трогающим сердце до боли, потому что кто угодно на его месте бы поступил иначе, но Регис позволил ему, Геральту, принять решение самому. В этот раз тоже чувствуя его куда глубже, чем любой из близких, потому что знал всегда, что такое не иметь власти над собственной судьбой.       Правда, всё это время он не знал, что само решение Геральт принял ещё раньше, и вот об этом ему тоже надо сообщить как можно скорее.       – Может, ты и прав, – вздохнув, покладисто соглашается Геральт. – Хотя я особенно об этом не думал. По крайней мере, до последнего времени. Вот только в одном ты ошибся, Регис.       – Вот как? Позволишь узнать, в чём именно, друг мой?       Медленно он поднимает глаза на вампира, слыша, как в мягком голосе звучит именно то, что сейчас нужно. Надежда. Удивительно открытая и ясная – ещё и потому, что дождь вокруг них вдруг начинает утихать, сбавляя шум капель. Прежняя стена ливня отступает, и густая дымка вокруг постепенно рассеивается, делая чётче былые размытые контуры. Очертания крепости Тесхам Мутна, в которой всё началось… и теперь закончилось.       Так что без лишних сомнений Геральт просто тянется навстречу этой надежде и мягко кладёт ладонь на бледную щёку, мокрую от дождя и слёз.       – Я уже сделал свой выбор, – тихо произносит он, – Очень, очень давно.       И, осторожно наклоняясь вперёд, прибавляет уже мысленно:       – Догадайся, какой, dragul meu.       Всё, что он успевает увидеть – как расширяются в изумлении и без того большие глаза, в которых снова вспыхивают алые искры. В висках мелькает напряжение, и Геральт сразу догадывается, почему. В тот самый миг, как на полпути тонкие губы встречают его собственные, и он не чувствует ни намёка на острые клыки, быстро убранные трансформацией. Чёртов Регис, знающий всё наперёд, проскальзывает в голове довольное и тут же исчезает без следа.       Потому что уже не особенно хочется думать.       Руки сами находят Регисову талию, сжимая в объятиях, и всё становится, чёрт возьми, наконец-то правильным. Настолько, что и не верится, как он жил без этого так долго. Всего: нежности тонких губ, аромата трав вперемешку с запахом крови, и холодных пальцев, зарывающихся ему в волосы. Сердце пропускает удар, и Геральт улыбается в поцелуй; искренне и просто, потому что больше ничего и не остаётся.       Хватит с нас этого, проносится отчётливо в голове. Хватит слёз, боли и недомолвок. Хватит беготни по всему Континенту, смертей и амнезий. Всё закончилось и тут же началось, так, что теперь мы будем жить по-настоящему. Пока ещё есть время, сколько бы его ни осталось.       И как хочется в это верить. В то, что у него есть будущее с этим удивительным вампиром, который улыбается в ответ, не отрываясь от его губ. Вдруг коротко вздрагивая, и внезапно в голове, как и раньше, проносятся чужие воспоминания. Холодная и мрачная спальня в Диллингене, освещённая лунным светом – но на самом деле бесцветная и полная одиночества. Боль и рвущийся из груди крик. Пустота, грызущая под рёбрами, почти такая же, как и у него, Геральта, но куда хуже: привязанная к конкретному образу. Образу его самого, который он вдруг видит так явственно, будто смотрится в зеркало. Только в то, что преображает до неузнаваемости, потому что в нём отражается кто-то сильный и отважный, честный, справедливый и благородный. Защитник слабых и верный друг, готовый протянуть руку помощи.       Таким видит его Регисово сердце. Огромное, бесконечное сердце, которое он не заслужил, но теперь должен беречь, как самый ценный дар.       – Всё в порядке, – мысленно произносит Геральт, нутром чувствуя, что теперь его очередь говорить какую нибудь успокаивающую ерунду. – Всё закончилось, Регис.       – Я...       Начавшаяся было фраза обрывается, утихая в слабой судороге, и, разорвав поцелуй, Геральт смотрит, как по бледным щекам текут новые дорожки слёз. Ласковым движением он касается их, стирая большими пальцами, сам чувствуя, как снова щиплет глаза. Чёрт, надо бы приходить уже в чувство. Пока всё не превратилось в дешёвую трагикомедию – или в сцену из того романчика, который он в своё время навоображал.       Романчика с однозначно хорошим концом, и никак иначе.       – Хороши же мы с тобой, оба, – глухо бубнит он, прижимаясь губами ко лбу вампира. – Совсем расклеились.       Длинные руки крепко обнимают его за шею, и Регис издает тихий, дрожащий смешок.       – Какая, прямо скажем, удивительная метафора, – мягко произносит он. – Расклеиться. Пожалуй, это даже поэтично. Подумай только, Геральт, если есть способ расклеиться, то, значит, и склеиться обратно... должен быть тоже.       Холера, а вот в этом весь Регис. Ищущий подоплёку в мелочах, незаметных на первый взгляд, и поразительно тонко чувствующий мир. Так, что Геральт легко подхватывает эту странную мысль – и снова его целует, уже глубоко и медленно, ощущая тепло мягких губ до конца.       Склеивая по кусочкам целиком. Вместе с собой воедино.       – Как тебе такой способ? – бормочет он в мыслях, – Помогает?       – Ты даже... не представляешь, насколько.       Шум дождя утихает окончательно, оставляя между ними мирную, уютную тишину. Неторопливо отстранившись, Регис поднимает на него взгляд – и вдруг широко улыбается во весь рот. Сверкнув всем рядом вернувшихся клыков так ясно и свободно, что затмевает собой всё, весь чёртов мир. Руины вампирской крепости и лужи на брусчатке; солнце, медленно выходящее из-за туч, и едва заметные кусочки радуги, теряющиеся за скалами. Всё становится неважным, сводясь к вот этой клыкастой улыбке, так, что поневоле Геральт улыбается сам в ответ.       – Ну, ты как? – спрашивает он уже вслух, – Абстиненция...       –...Не могу сказать, что ушла полностью, – помявшись, сипло произносит Регис, – Но мне определённо лучше. Во всяком случае, настолько, что меня уже куда сильнее волнуют иные... неудобства. Терпеть не могу это чувство, – вдруг фыркает он, – Заплаканного лица.       Что ж, вот и ещё один секрет, который и секретом не назвать, но всё же любопытный для того, чтобы его открыть. Удивлённый, Геральт приподнимает брови – и внезапно понимает совсем уж неожиданное.       – Кажется, у меня в куртке должен быть платок.       – Неужели? – отзывается Регис с едва уловимым ехидством. – Надо полагать, ещё и совершенно сухой?       Боги, вдруг проносится в мыслях, вот чего уж точно не хватало. В самом деле, за последнее время он, Геральт, уже почти позабыл, как звучат эти нотки в мягком голосе. Те самые, что делают Региса Регисом сильнее всего. Вернее, не так.       Те, что делают Региса занозой.       – Зависит от того, как долго ты собрался язвить, – наконец парирует Геральт. – Так да или нет, Регис?       – Ты и сам знаешь, что я не откажусь, душа моя, – вздохнув, усмехается вампир – и целует его снова.       Так жадно, словно не может насытиться до конца. Бес знает, сколько нужно времени, чтобы восполнить все эти годы, всё то, что ждало их так долго. Ох, и как трудно оказывается от него оторваться в этот раз, так, что Геральт едва вспоминает, что от него ждут, и почти бессознательно запускает руку во внутренний карман кожаной куртки.       В самом деле нащупывая сухой кусочек ткани. Чудо, не иначе, что после этой грозы на нём вообще осталось что-то, не промокшее до нитки. Неуклюжими пальцами он выуживает тряпицу из кармана и протягивает её Регису, удивившемуся не меньше.       – Ну и ну, – округляет глаза тот, – Кто бы мог подумать. Благодарю, друг мой.       – Твоё счастье, что у меня он оказался, – рассеянно отзывается Геральт, глядя, как вампир стирает последние остатки слёз с век.       – Кстати об этом. Позволишь узнать, с каких пор ты носишь с собой платок? Не сказал бы, что это на тебя слишком похоже.       – С тех пор, как стал местным землевладельцем. Собственное имение и винодельня обязывают, так сказать, вести себя культурно.       Алые искры в глазах напротив вспыхивают лукавыми огоньками: ну конечно, Регис не мог не почувствовать здесь подвох.       – Только не говори мне, что...       – Да, именно это, – невозмутимо кивает Геральт, сдерживая ухмылку. – Не пристало, знаешь ли, приличному члену общества сморкаться в рукав.       Что ж, а реакцию он получает в самый раз такую, как ожидал. Подхватив его настрой, вампир усмехается, приподняв брови в деланном изумлении.       – Знаешь, Геральт, на твоём месте я не спешил бы называть себя приличным членом общества. Пока, честно говоря, рановато.       – Уж какой есть, – и, фыркнув, Геральт уже позволяет себе широкий оскал, – Не понимаю, чему ты так удивляешься.       Прохладные пальцы неожиданно ложатся ему на щеку, оглаживая короткие волоски щетины. Вздохнув, свободной рукой Регис отодвигает край его куртки и прячет платок обратно, всё ещё украдкой улыбаясь себе под нос. Выглядя именно так, каким и должен всегда быть.       Счастливым до невозможности.       – Пожалуй, тому, что столько лет имею возможность наблюдать твою неизменную находчивость. И по-прежнему несгибаемое упрямство, – мягко говорит он, – Которое, по поразительному совпадению, считаю одним из лучших твоих качеств.       – Вот как, – хмыкает Геральт. – Ты меня прямо заинтриговал. Даже интересно узнать самое лучшее. Дай угадаю, какое?       Алое пламя глаз поднимается на него, смерив долгим взглядом, полным такой нежности, что, кажется, сейчас их обоих собьёт её волной с ног. Чёрт, и как всё-таки сложно поверить в то, что это происходит сейчас, после стольких лет пустоты, стольких миль, пройденных друг к другу... Кажется, словно и сам Регис не верит в это до конца – и, наверное, потому так осторожно берёт его, Геральта, лицо в ладони, оглаживая пальцами кожу.       – Увы, но тут я тебе вынужден отказать, – произносит он, тихо добавив: – Любовь моя. Пожалуй, мне стоит самому приоткрыть завесу этой тайны. Видишь ли, лучшее твоё качество заключается в том, что ты... просто есть, Геральт. Во всяком случае, я это вижу именно так.       И увлекает в новый поцелуй. Один из тысяч многих, ждущих их впереди. Так, что больше не остаётся сил от него отрываться, и Геральт просто прижимает его к себе, скользя руками по мокрой ткани жилета. Где-то за скалами поднимается ветер, свежий, тёплый, как обещание скорого зноя. Едва начавшегося летнего дня, сменяющего пелену бури.       Как и света, всегда приходящего после непроглядной темноты, и так похожего на красное пламя Регисовых глаз.       – Какой льстец, – мысленно бормочет Геральт, проходясь пальцами по худощавым плечам. – Ты ведь меня испортишь, Регис. Окончательно и бесповоротно.       – И буду более чем рад это сделать, – доносится мягкий голос в ответ. – Как и выразить всё, что к тебе чувствую, dragostea mea. Столько, сколько ты примешь. Поскольку боюсь, что могу быть несколько... навязчив в своих...       –...Только этого не хватало. Ты что, до сих пор думаешь, что я могу быть против?       – Ничуть, однако ты, кажется, не меньше меня осведомлён об особенностях психики мне подобных. Во всяком случае, история Детлаффа была достаточно для того показательной.       Вздрогнув, Регис вдруг отрывается от поцелуя, мгновенно становясь серьёзным – и до странного неуверенным.       – Как бы всё ни сложилось, у тебя ещё есть время на решение, Геральт, – продолжает он уже вслух, – Мне вовсе не хотелось бы, чтобы в нашем случае всё закончилось тем же образом. Прошу, подумай дважды о том, на что именно соглашаешься, принимая эту связь целиком. Потому как я, возможно, смогу перенести отказ сейчас, однако едва ли... позже.       Ох, а вот и привычная нерешительность. Оправданная и столь же понятная, но всё же по-настоящему раздражающая. Настолько, что хочется как-нибудь вампиру врезать – наверное, старым добрым тычком в бок. Или ртом, чтобы избавить от всех тревог и страхов, как Геральт всегда умел лучше всего в той, прежней жизни, где был порывистым и юным.       Вот только сейчас он ловит себя на мысли, что всё это время с Регисом, которого он знает ещё и другим, старше и печальнее, нужно было просто поговорить. Объяснить ему свои чувства словами, в кои-то веки включая рассудок, а не эмоции.       – Понимаю, – наконец произносит он. – Прекрасно всё понимаю. И всё же сомневаюсь, что вообще что-либо сможет заставить меня передумать. Я, чёрт возьми, люблю тебя, – выдыхает он, крепче сжимая вампира в объятиях, – Слишком давно, чтобы отступить. Так что никуда не исчезну, уже точно.       Странно признаваться в том, что и так было ясно, но почему-то это звучит как признание – больше самому себе. Сердце пропускает удар, сжимаясь в груди, и в непонятном порыве Геральт касается губами бледного лба. И вдруг чувствует то же, что и раньше: едва уловимую вспышку эманаций под кожей, ударяющую искрами по чувствам. Так, что в ответ слышится короткий, рваный вдох, и длинные пальцы ласково проводят по его затылку.       – Геральт, я...       – Знаю. Не говори ничего. Лучше иди сюда.       Ещё один поцелуй: молчаливого принятия и обещания. В голове проносятся обрывки фраз на незнакомом языке; невероятно красивом языке, который на редкость хорошо подходит безграничным Регисовым чувствам.       – Inima mea… îți aparține. Всегда, любовь моя, – отрывисто бормочет вампир в его мыслях, вздрагивая от новых волн эманаций, – Ох, признаться, не ожидал, что почувствую это снова. Какая, всё же, удивительная... особенность.       – Привыкай, – легко отзывается Геральт, проводя руками по его спине. – Не думаю, что они станут слабее со временем.       – Что не может не радовать. Боги, ты даже представить не сможешь, как долго я этого ждал, – проносится ласковое в висках, – Всего тебя, Геральт.       Простое, неприкрытое признание заставляет сердце в груди сжаться с такой силой, что поневоле Геральт расплывается в широкой улыбке – и, оторвавшись от поцелуя, мягко обводит пальцами контур тонких губ.       – Как раз-таки смогу, – вдруг осознаёт он уже вслух. – Ты, случаем, не считал?       – Пожалуй, в зависимости от того, что именно принимать за систему координат, мой дорогой ведьмак.       – Да тут и думать нечего. Возьмём тот самый ритуал. Выходит, вы с Детлаффом...       – В своё время провели его вместе, верно. Впрочем, если отталкиваться от этой даты, – прищуривается задумчиво Регис, – Я... в определённом роде испытываю к тебе чувства всю твою жизнь, dragul meu. В разных проявлениях, но в отношении срока – несомненно.       Откровение ударяет по чувствам так неожиданно, что поневоле приходится выпустить вампира из объятий и как следует заглянуть ему в лицо.       – Ч-чего? В каком ещё смысле?       – В том, что момент проведения ритуала совпал с днём твоего рождения, – легко отвечает Регис, пожав плечами. – Тогда, как и до него я был достаточно сильно увлечён твоим образом. Тем, что являлся в видениях, о которых я уже упоминал.       – Чёрт возьми, – поражённо выдыхает Геральт, – Ты сейчас... серьёзно? Только не говори мне, что и пить начал...       Твою же блядскую мать, проносится в висках холодом, я что, выходит, разрушил всю его жизнь?       – Отнюдь, друг мой, – словно наперекор его мыслям, быстро перебивает вампир. – Знаю, тебе может казаться иначе, но моим проблемам с выпивкой на самом деле была только одна причина. Моя невоздержанность, – невольно хмурится он, – И не более того. О чём, к слову, Ориана может поведать тебе в достаточных подробностях, потому что всегда осуждала эту дурную привычку. Как и то, как удачно я находил для неё оправдания, в том числе прикрываясь видениями.       – К слову об Ориане, – вдруг вспоминает Геральт. – Есть у меня к тебе один вопрос, Регис.       И, не дождавшись, пока вампир уточнит, какой именно, добавляет:       – Что ещё за Мими?       В точёных чертах лица напротив вдруг мелькает едва уловимая неловкость, быстро сменяющаяся досадой.       – Ох, всемилостивые боги. Она упомянула и это?       – И как ты догадался? – приподнимает брови Геральт. – В самом деле, поясни-ка мне, почему это твоя подруга окрестила тебя, как комнатную собачку.       Всё ещё светящиеся алым глаза так и прищуриваются в притворном оскорблении.       – Геральт, я ценю твоё остроумие, но порой ты мог бы быть и поосторожнее со словами. Что же до прозвища, то... – и, вздохнув, Регис потирает висок. – Как ты помнишь, мне с самого рождения был дан довольно обширный набор имён. Однако в пору моей юности я предпочитал называть себя Эмиелем, как это было изначально принято в моей семье. Отсюда и сокращение до Мими, можно сказать, домашний вариант. И, конечно, Ориана, – скрипнув зубами, кривится он, – В своё время не преминула это запомнить.       – Вы что, знакомы настолько давно?       – С самого детства.       – А это многое объясняет, – хмыкает Геральт и тут же весело скалится: – Что ж, приятно познакомиться, Мими.       Чего он не ожидает, так это того, с какой силой этот самый Мими зажмурит глаза, недовольно поджав губы. Н-да, похоже, если на свете и существует что-то, что раздражает Региса по-настоящему, так только вот это прозвище.       – Право, друг мой, я же сказал...       – Холера, – перебивает его Геральт и обвивает руками за талию. – Я не собираюсь над тобой смеяться. Но ты сам сказал, что это домашний вариант. А всё, чего мне хочется, – и он наклоняется, соприкасаясь с вампиром лбами, – Это иметь дом. С тобой. С Регисом, Мими и всеми прочими твоими именами. Понимаешь?       И это правда. Чёрт возьми, именно та правда, которая ждала своей минуты за весь их долгий разговор. С силой он посылает в голову простой образ того, как уже может себе это представить. Прогулки по поместью и тёплые летние вечера; ленивые пробуждения и долгие, вдумчивые разговоры. Обо всём, что им нужно теперь будет обсудить – связях, наречённых, ритуалах, вампирских особенностях... И будущем. Том, что вот-вот начнётся после того, как закончится отрезок прошлого, который они оставят здесь.       Том, что будет после. Простым и правильным. И, что совсем удивительно, в ответ на эти образы Геральт чувствует не свои чувства. Сердце в груди сжимается с такой невероятной силой, что точно невозможна для его обычных эмоций; а потом всё тело окатывает волна горячей дрожи. Сильной и яркой, ярче, чем вообще любые привычные ощущения.       Как раз то, что испытывает Регис, широко распахнувший глаза в изумлении.       – Дом? Ты... серьёзно, Геральт?       – Серьёзнее некуда, – вздохнув, отзывается он. – Или ты что, собрался куковать ещё сотню лет в Диллингене? Я не сомневаюсь, Регис. Даже не думай.       –...Ох, хорошо, – наконец-то соображает Регис и крепко обнимает его за талию. – В таком случае ты не пожалеешь об этом, dragostea mea. По крайней мере, я постараюсь всё для этого сделать.       И посылает целую волну глубокого, щекочущего тепла в мысли. Наверное, того, что и называется вампирской любовью, хотя чёрт её знает, какая она должна быть на самом деле. Зато этого хватает, чтобы сжать его в объятиях в ответ – и просто молчать невесть сколько, наблюдая за тем, как окончательно растворяются остатки туч, открывая ясное, чистое небо.       Буря уходит, не оставляя за собой ни следа. Снова поднимаются в воздух стрекозы и бабочки, снова начинают трещать кузнечики в высокой траве. Где-то неподалеку слышится ржание Плотвы – и вторящее ей фырканье другой лошади, видно, той, которую Регис оставил с другой стороны крепости. Сохнут волосы, падая на лицо тонкими белыми прядями, сохнет Регисов плащ, и даже вода в сапогах перестаёт хлюпать чуть меньше, хоть и отзывается сыростью по коже.       – Можем хоть сейчас ехать за твоими пожитками, – подумав, произносит Геральт, – Только сначала заглянем в Корво Бьянко. Осточертели мне уже эти мокрые тряпки.       – Да, стоило бы переодеться, – вдруг легко, почти буднично отзывается Регис, кладя голову ему на плечо. – Прежде чем воплощать все дальнейшие планы в жизнь. И, думаю, объясниться с твоими гостями, – тихо фыркает он, – По крайней мере, с теми, кто в трезвом виде.       – Вот уж точно. О... Холера, об этом не должен узнать Лютик. Никоим образом.       – Упаси Мелитэле! Как бы я ни ценил талант нашего дорогого друга, едва ли будет приятно слышать в каждой корчме балладу о вампире и ведьмаке.       – И слушать, как её горланит каждый второй пьянчужка в Боклере. Что ни говори, а вкусы аудитории Лютик угадывать умеет. Особенно, если там будет что-нибудь про вечную любовь, горечь разлуки и...       –...Разбитое сердце, которое нужно склеить вновь, – фыркнув, заканчивает вампир. – Вижу, ты тоже научился неплохо разбираться в его творчестве. В котором, пожалуй, нас действительно быть не должно.       – Особенно упоминаний про связь, – подчёркивает Геральт, – Про наречённых и прочее. Страшно даже представить, какое он для этого подберёт название.       – Надеюсь, хотя бы получше, чем «Пятьдесят лет поэзии», иначе в этот раз фантазии на исправление у меня может не хватить.       Маленькая, простая фраза вдруг вызывает у них взрыв такого хохота, что обе лошади вдалеке отзываются встревоженным ржанием. Пусть. Так они и смеются, вампир и ведьмак, вовсе не над сказанным, не слишком-то и смешным. Просто хохоча, как два дурня, над всем и ничем одновременно, делясь друг с другом теплом далёких, вместе пережитых дней. Счастьем, одним на двоих, светлым и сладким, как летний мёд. Удивительно подходящим под этот день, в котором уже нещадно палит знойное, жаркое солнце.       День, перевернувший всё прежнее вверх дном – и наконец-то поставивший на свои места.       Смеяться они не перестают, даже выбираясь из Тесхам Мутна, когда седлают коней и обмениваются искрящимися от веселья взглядами. Алые радужки светят ярко и тепло, и Геральт ловит себя на том, что всё внутри полыхает им в ответ с тем же жаром. С прежней, вернувшейся щекоткой, заживляющей остатки пустоты внутри и наполняющей доверху. Регис улыбается ему широко и безмятежно, невзирая на по-прежнему болезненный вид, и как легко оказывается улыбнуться так же открыто ему в ответ. Не скрывая никаких чувств, потому что теперь всё закончилось, оставив последние тайны в ушедшей буре.       Теперь они будут жить, пока у них ещё есть время. Вместе. Как и должно было быть с самого начала, которое сейчас наступает по-настоящему.       Уже в тот момент, когда они неспешной трусцой подъезжают к воротам Корво Бьянко. Спешиваются оба неторопливо, почти лениво, и Геральт внезапно подмечает, с каким изяществом Регис спускается со своей лошади. Какой он до сих пор тонкий и худощавый, как и в пещере фледера, в Дол Блатанна, на Спикерооге и возле эльфских развалин – и всё такой же манящий. Свой, родной, до безумия близкий. Стоит об этом подумать, и, не сдерживаясь, Геральт просто тянет его за руку, утаскивая за укромный угол забора – и на молчаливый вопрос в алых глазах даёт простой и однозначный ответ.       Потому что целует его, жадно и глубоко, мгновенно проникая в горячий рот языком. Длинные руки тут же обвивают его за талию, с силой прижимая к себе, и едва слышно Регис издаёт тихий вздох. Пальцы сами находят его по-прежнему упругие бёдра и украдкой сжимают, напоминая о том, что... тут же проносится у Геральта в голове не его мыслями. В виде тысяч разноцветных картинок.       Очень, очень многообещающих картинок, надо сказать.       –...Я так и знал, – поражённый, мысленно выдыхает он, – Ты всё-таки ужасный извращенец.       – Вот, значит, как? – хитро ухмыляется в поцелуй Регис, проводя руками по его спине, – Надо думать, это и был твой коварный план, милсдарь ведьмак? Заманить меня в свой дом, чтобы после перейти к разоблачениям?       Хочется что есть силы съязвить в ответ, но вдруг разум цепляется за режущую ухо фразу, и Геральт тут же понимает, что в ней не так. Мягким движением он разрывает поцелуй и внимательно заглядывает вампиру в лицо.       – Твой дом, Регис. Это теперь и твой дом тоже, – отчётливо говорит он уже вслух, – Если ты, конечно, не передумал.       – Не передумал, – на удивление быстро отзывается тот. – И не передумаю. Прости, Геральт, возможно, я... отчасти до сих пор не могу в это поверить. В то, что могу быть с тобой, dragul meu, – ласково добавляет он, – Как привык лишь представлять в мечтах.       И вдруг, взяв его, Геральта, за руку, целует запястье. С удивительной нежностью, как всегда и делал, Регис касается губами вен на его кисти. В древнем жесте подчинения и покорения, но сейчас – любви. Громадной, всепоглощающей любви, открывшей эту простую истину: того, что их всегда должно было быть двое.       – Значит, будем исправлять твои мечты, – приподнимает в ответ Геральт уголки губ, – Только чуть попозже. Сначала...       Хочется уже предаться куче планов, так и растущих в голове, но внезапно – и совсем уж непрошено – он вспоминает один-единственный, до сих пор не заданный вопрос. Ужасно глупый и даже забавный, но сейчас почему-то нужный, как никогда.       –...Регис?       – Да, душа моя? – рассеянно отзывается вампир, продолжая покрывать поцелуями уже тыльную сторону его ладони.       – Я всё хотел спросить. Ты рыбу любишь?       Удивительно, но в ответ Регис позволяет себе почти растерянную улыбку.       – Не уверен, что правильно понимаю подтекст вопроса, так что...       – Регис! Ответь уже, – устало закатывает глаза Геральт. – Да или нет?       Боги, как же, должно быть, нелепо сейчас выглядят они со стороны. Стоят у покосившегося забора, молча решая исключительно важный вопрос кулинарных пристрастий. Он, ведьмак в старой кожаной куртке, несвежей рубахе и штанах, вымокших до нитки, в сапогах, в которых хлюпают остатки воды... И Регис, такой же промокший насквозь, с торчащими во все стороны седыми волосами, в слишком тёплом для лета стёганом жилете и серо-зелёном камзоле, до сих пор местами тёмным от влаги. Вдобавок закусивший в задумчивости губу с видом, будто он составляет мнение о каком-то философском изречении, не меньше.       – Думаю, что да, – поразмыслив, наконец говорит он. – Впрочем, в зависимости от конкретного способа приготовления. Так что, ты поделишься мотивами своего интереса, мой дорогой ведьмак?       И вот теперь всё становится окончательно неважно. Ни вода в сапогах, ни их вид, ни даже то, что их могут обнаружить в любую минуту. Потому что маленькая, крошечная мелочь склеивает их намертво до конца. Потому что прямо сейчас Геральт пойдёт на кухню и попросит Марлену сделать хоть пятьдесят рыбных кулебяк. И даже наплевать, что сегодня не воскресенье, что он не юнец из Каэр Морхена, а в его руках не суккуб из его снов. Вместо него ему попался кое-кто куда лучше.       Тот, кого он любит. Его чёртов вампир, которого он ждал так долго. Его наречённый. Так, что от мыслей Геральт широко и радостно скалится в ответ – и целует его, Региса, всё ещё растерянного и ни черта не понимающего. Прежде, чем прибавить в мыслях несколько простых фраз.       – Вот и славно. Значит, сегодня в Корво Бьянко, – решительно произносит он, – Будет рыбный день.       Коротко и красноречиво говоря о том, что на самом деле сильнее связей, Предназначений и даже смерти – и будет сильнее всегда.