Les yeux

      Бакуго подхватывает обе тарелки с нарезанной им закусью, и дернул меня в сторону дверей, которые отворились, когда Денки и Киришима вошли. Каминари наметил огромный железный стол, на который мы и сели. Я поджал под себя ноги, дожёвывая сделанный Кацуки бутерброд. И к чему был этот жест? Если он, таким образом пытается меня приручить, то у него выходит не очень. Орать и обзывать зверушку, которую хочется приручить идея ужасная. Я не могу расценивать это, как заботу, Кацуки ничего не делает ради других, делает из собственного веселья или чувства собственной важности. Делает что-то, чтобы самого себя похвалить.       Он же сам сказал, что трогал меня только потому что хотел. Только потому что хотел. Это не смущает. Ни меня, ни его, судя по всему. Создается ощущение, что Бакуго вообще ничего не волнует. Рядом с ним, всё теряет значение. Помнится, я вычитал в книжке у сестры фразу: «появиться парень, и он, перевернёт весь твой мир с ног на голову». Ага, я вижу. На деле, он лишь заставит сомневаться в людях и в любых дружеских жестах. Хотя, Бакуго уж честный, в отличии от Мидории.       — Эй, Тодороки-кун, ты пьёшь? — спрашивает Денки, заставив меня оторвать глаза от стола, который я рассматривал.       Я пробежался глазами в растерянности по лицу блондина, а затем и рассмотрел бутылку предложенного алкоголя, быстро ухватив суть вопроса. Вытерев сыр с уголка губ, я выпрямился, окидывая сомнительным взглядом Эйджиро и Кацуки, которые, судя по всему, на полном серьёзе собирались пить.       — Не думаю, что это хорошая идея. Наверное откажусь. — осторожно шепчу я, от чего Каминари, сыскав такую реакцию очень смешной, залился смехом, мягко касаясь моего плеча, без просьб и вопросов «можно ли», словно это само разумеется, что ему можно трогать других.       — Какие мы правильные. Ну и отлично, здоровее будешь. Не нужно тебе. — улыбнулся Денки, видимо добродушно поддерживая меня в моём желании остаться трезвым сегодня вечером.       — Посмотри на него. Ты то ещё ясно, при жизни был близок к алкоголю, а его от одного стакана свалит. — влазит Бакуго, с привычной ему манерой, высказывая своё мнение.       — А ты будешь пить? — спрашиваю я сдержанно, переведя на него взгляд, на что Бакуго закатил глаза, проигнорировав меня. Впрочем, он часто так делает, я не удивлён его поведению. — Каминари, — привлекаю я внимание разливающего по стаканам алкоголь, — я тоже буду. — все-таки я решаю согласиться на это рандеву, только для того, чтобы тыкнуть этим в Бакуго, словно, приняв его внегласный вызов. И не прогадал, ведь красные глаза Кацуки мигом впились в меня с неясной эмоцией, состоявшей по большей части из удивления.       — Вот, правильно-правильно нечего отказываться. — заулыбался довольно, словно кот, блондин с молнией в волосах. Казалось, что не скажи, он похвалит и поддержит. Алкоголь разлился по стаканам, и я потянулся к своему. Холодное стекло соприкоснулось с моими пальцами, отчего на стакане останется отпечаток.       Я подношу стакан ко рту, касаясь губами края, вдыхая запах спиртного. Наклонив стакан таким образом, чтобы содержимое полилось к моим губам в рот, я почувствовал хладность напитка. От него пахнет мятой или лаймом, не то, чтобы я разбирался в фруктах, чтобы назвать точно. Я делаю маленький глоточек на пробу. Чем-то похоже на сладкую воду с неким терпким привкусом, от которого в горле тут же всё загорело. Эта жидкость согревала изнутри. Страннейшее ощущение. Мам напиток холодный, но греет. От чая такого же эффекта не добиться.       Так как я ни разу не выпивал, я взглянул на то, как пьют Каминари и Эйджиро, однако, проще от этого не стало. Эйджиро отпил немного и отставил стакан, а Каминари выпил всё залпом, сверкая глазами и улыбаясь. Думая как поступить, я продержал стакан чуть дольше положенного, но всё-таки отставил его. Облизнув губы, я обратил внимание на Каминари, который фасовал какие-то карты со странными узорами и картинками. Карты были больше, чем игральные обычные, со странными разными рисунками, и подписями. Дьявол, кубки…       Я склонил голову набок, смотря на то, как Денки без какой-либо сложности перекартовывал и смешивал их.       — Что это?       — Таро. Я часто гадаю Киришиме, однако, мне интересно погадать на тебя. Все таки, мы столько времени знакомы, я хочу знать, что у тебя за судьба. Можно? — спрашивает Каминари, мягко улыбаясь. На мгновение, его голос стал ровным, без постоянных перепадов и скачков интонаций и звука. Кажется, это занятие и впрямь, успокаивает его.       — Погадать на судьбу? Это что-то похожее на гороскоп? — недоверчиво спрашиваю я. О таких вещах я даже не слышал. Родителям не нравилась вся эта тема с гаданиями, как сейчас помню, когда Фуюми затрагивала тему знаков зодиака, отец фыркал о том, какая же это ерунда и глупость. У меня не было мнения по поводу судьбоносных карт и звёзд.       Денки рассмеялся, а Киришима рядом с ним хрюкнул от смеха в ладошку.       — Ведьминская хрень. Но чем-то на натальную карту, связанную со знаками зодиака, она похожа. — фыркнул Бакуго, который, что изумительно, кажется в этом разбирался. Хотя, неудивительно, он же близко общается с Каминари и Киришимой, возможно, просто запомнил. — Карты, которые могут выпасть тебе в ходе, трактуются, имеют значения. Карта может ответить на один, конкретно заданный вопрос, ответом на который будут ответы: «да», «нет». Есть расклады на судьбу, любовь, работу.       — Бакуго тоже умеет, но не хочет. Один раз мне раскинул карты, но больше к ним не притронулся. — вставил тут же энергично Каминари. Значит Бакуго умеет, ничего себе. Откуда, и главное, Бакуго? Он выглядит как убежденный скептик.       — Так але, половинчатый идиот ты согласен? — наклоняется ко мне Бакуго, хмуря брови и чуть корча нос, давя на меня этим жутким взглядом рубиновых глаз, явно ожидая ответа побыстрее, однако получает под дых от Киригимы, несильно шлепнувшего Кацуки о бедро, процедив сквозь зубы быть повежливее, на что блондин лишь шикнул.       — Согласен. — негромко шепчу я, на что Бакуго отдёргивает от меня ладонь, отодвигаясь, скрестив руки на груди, принялся рассматривать Денки, который от этой мысли, аж заискрился, в прямом смысле этого слова. Вокруг него на мгновение сверкнули искры статического электричества. Это было красиво, на столько, что я даже не сразу понял, что это была его причуда. Денки никогда её не использовал, и для меня является открытием причуда Каминари.       — Кири, солнце, подлей мне ещё. — между делом просит Каминари, смотря на меня с ласковой улыбкой. Он смотрит долго, словно концентрируясь на мне. Так странно. Обычно Денки и на еде то сосредоточиться не может, вечно отвлекаясь, а тут он аж не дёргается и не дрожит. Удивительно от того, что таким я его ранее не видел.       Денки начинает картовать, и через какое-то время, он подвигает ко мне «веер» из карт, и несколько раз просит выбирать карты, которые он выкладывает причудливым образом. Карты, со странными символами и рисунками, быстро приковали внимание всех и наклонившись над ними, сидели даже Киришима и Бакуго. Каминари водит пальцем над рисунками, и начинает говорить.       — Холодный. Эмоционально, ты закрыт,  не подпускаешь к себе. — хмурит бровки блондин. — На это повлияли какие-то ссоры, разногласия, связанные с семьёй, или в семье. И… хм… отречённость, что-то произошло, что ты был отрезан от семьи, и в то же время, страдал от неё.       — Мой отец запрещал мне играть с братьями и сестрой. Всё верно. Я страдал от отца, члена семьи, и при этом, был отрезан от семьи.       — Случилась трагедия, в которой пострадала важная для тебя женщина, и она же, навредил тебе. Это твоя мама? — спрашивает чуть осмелев Каминари, на что я тихо угукнул.  — Ясно. — кинул он, вновь кидает взгляд на карты. — Виду, примирение, идиллию. И смерть. Ты переживал потерю всех родных… — Каминари пялит на карты, сглатывая слюну. Я холодно смотрю на него. И на карты. Мне холодно.       Каминари быстро бросил взгляд на рядом стоящий стакан, и отпил немного, жмуря глаза, словно приходят в себя. Я быстро провел глазами по Киришиме и вижу, что его взгляд потяжелел. Казалось, его тело сейчас тверже и острее некуда. Это из-за меня? Как ужасно.       — Сейчас ты находишься на перипетии. — неуверенно продолжает Каминари, и видимо не верит своим же словам. Трактовка неверная, или до такой степени неточная? — Я вижу смерть и преследование, и они связаны… тебя смерть преследует? Что за бред! — хмурится Денки, напряженно смотря в карты. — Я не понимаю… — шипит Каминари, обхватывая свои плечи.       — Тц, дай сюда! — рычит с правой стороны Кацуки, придвигаясь ближе, нависая над разложенными картами, хмуро смотря на них.       Через несколько мгновений, которые сопровождались молчанием, напряжённым.  Словно, Бакуго не хотелось читать по картам, но любопытство взяло верх.       — Остался незакрытый путь в мёртвый мир. За тобой следует смерть. Ты должен был умереть со своей семьёй, однако, не умер, из-за вмешательства уже мёртвого человека, который эту смерть сумел обмануть, а твоё тело, является прекрасным сосудом для его грешной души. — хмуро читает Бакуго,  пока я чувствую, как ног касается лёд, а к щекам приливает мороз.  В голове вспыхнуло одно имя. Как, он умер? Я не сумасшедший.       Щеки горят. Холодно и жарко, снова. Меня вот вот затрясёт. Нет, нельзя, не перед ними.       — Кто такой Мидория? — шепотом спрашивает Бакуго, повернувшись ко мне. Его лицо выглядит иначе. Брови чуть-чуть нахмурены, а глаза, не горят злобой. Его тепло, его жар меня не отжигает.       — Никто. — я утираю щеку, и чувствую, как Бакуго хватает меня за запястье,  сжимая его.       — Не увиливай.       — Бакуго! — дёргает его Киришима, пока я чувствую, как моё тело начинает дрожать. Денки ускакивает со стола, и я наконец опускаю взгляд. Я виду, как стол покрыл лёд, который, также, покрыл свои ноги. Холодно.       — Тодороки… — сглатывает Каминари, стоя поодаль от стола.       Мы замолчали. Нечего было говорить,  хотя очень хотелось. Ноги примёрзли, я тяну руку ко льду, нагревая лёд. Одежда промокает, и мне приходится сушить и её. Денки отвёл меня в сторону, дабы немного помочь с этим, хотя толком, он ничего не сделал.       — Простите. — я посчитал нужным извиниться. Денки закопошился, тут же принимаясь суетливо говорить, успокаивать меняю заверять меня в том, что я ни в чем не виноват.       Я не слушал. Мне не хотелось слушать. Информация о том, что Мидория — мертвый человек, мертвая душа, которая заставила меня избежать смерти, подошла в голову только сейчас. Хотелось кашлять. В горле сухо, скомкано, больно. Голова болит, так стыдно перед ними. И так сложно, а тут еще и мои проблемы.       Мы молча разбежались по углам. Денки оставил меня. Прибегая к Киришиме, а Бакуго, отошёл подальше, как я понял, чтобы покурить. Понял я это по запаху. Бакуго подошел, смотря на меня, и от него пахло никотином.       — Ты пахнешь. — говорю я.       — Ты тоже. — отбивает он, смотря на меня, наклоняясь  ко мне. — Согрей себя. Губы синие, ты дрожишь.       Он замечает, что мне холодно.  Ему нет дела, зачем. Для чего ты это делаешь. Но, мне так приятно от этого. Я так хочу, чтобы он не оставлял. Даже так, даже постоянно грубя и матерясь. Просто, пожалуйста,  интересуйся мной.  Пожалуйста.       — Сейчас. — сглатываю я, начиная нагревать руку.       — Сколько ты не пользовался причудой?       — Какое тебе дело?       — Не хочешь не говори, блять, но таким как ты, сука, нужно разговаривать, поэтому давай. Побуду твоим мозгоправом!  — хмурит брови Бакуго, ударяя по холодильникам.       — Не строй из себя героя.       — Мне в кайф строить перед тобой кого-то? Много о себе думаешь?       — Ну строишь же.       — Пошел к черту. — цокает он, и разворачивается.       — Не использовал уже 10 лет. — отвечаю я, словно в жалкой попытке ухватить его внимание, заставить развернуться посмотреть на меня. Зачем, почему? Я не знаю. Он ужасен, он неправильный, но я хочу. И вот это неясное мне «я хочу», существует в разрез всем моим действиям и мыслям. Бакуго молчит.       — Мама и папа умерли, мне быстро страшно использовать причуду. Молчит.       — Она проявляется сама, из-за чего  я часто использую лёд.       Кацуки оборачивается на меня, смотря уголком горящих красных глаз. Страшно. Страшно видеть его таким, не понимать, чего он хочет, как он отреагирует. Он смотрит как Тойя, дышит как отец. Горячий, тело горячее, он как пожар, который охватил поместье Тодороки.   Он также болен, также зол и опасен. Как вся моя семья.       — Скажи что-нибудь. — тщетно, как ребенок прошу я. Я также просил маму поговорить со мной, когда она была в больнице.       Бакуго развернулся ко мне, смотря сверху вниз.       — К тебе прирос иней. — замечает он сухо, а я, кидаю взгляд на ноги, которые вновь охвачены тонюсеньким белым слоем инея.       — Мне ноги болят. — шепчу я  после тщетной попытки подняться. В ногу воткнули миллион игл. Холодно. Ужасно, морозно.       Он опускается на корточки, касаясь моих ног своими руками. От контраста температур мне становится очень больно, и я закрываю рот руками, чувствуя, как сейчас взвою волком.       Бакуго негромко цокнул, а затем, чуть отвёл руки, чтобы не так жгло. Температура его ладоней была достаточно высокой, чтобы даже на расстоянии, согревать, медленно топить иней.       Он таял, стекал на пол, и но при этом, нагло не хотел освобождать ноги.       — Ты возобновляешь лёд, кретин. — хмурит брови Кацуки.       — Я не кретин.       — Ох! — слишком громко смеётся Бакуго, переводя насмешливый взгляд на меня. Такой, что становится аж противно. — Ну-ка, а кто ты?       — Ты всегда такой отвратительный собеседник, который никого ни во что не ставит? У тебя все кретины и идиоты? — слегка хмурюсь я, взглянув ему а глаза в отчет, заметив, как Бакуго едва приподнял бровь, приоткрыв глаза. Казалось, это удивило его. Буквально на секунду, но я уловил его удивление, приятное удивление.       — Значит, впервые показал зубки, м? — ухмыльнулся тот, демонстрируя свои клыки. Клыки, настоящие. Небольшие, но… они острые. Если…       — У тебя то зубки по-острее. — на мгновение морщу нос я, а он поддевает мой подбородок горячими пальцами.       — Укусить тебя?       — Не сможешь.       — Ты просто боишься боли. — фыркает Бакуго, но, продолжает ухмыляться. Казалось, что это не Бакуго казалось, кто-то другой. Слишком хорошо он выглядит, в меру дико, мужественно.       — А если и так? — интересуюсь.       — Я сделаю тебе больно.       — Чтобы напугать? — склоняю голову       — Чтобы отучить от страха боли. — он говорит с горящими глазами. Они горят впервые, горят вот так, смелостью, желанием. — Первый урок начался, стиснул зубы и терпи. — кинул он, нарочито смело, и коснулся моих ног так, что заставил меня закусить губу, чтобы сдержать крик, и протяжно промычать от боли, которую вызвал Бакуго. Он коснулся ног, с новым жаром, мне ноги, словно кипятком ошпарили. Я думал, сейчас они атрофируются, и мне придётся просить об операции. Бакуго зажал мне рот свободной рукой, и. Продолжал насильно размораживать мне ноги.       — Мм! Мх-мм! —       Я укусил его за руку, но ему хоть бы хны. Я вздёрнул ногами, чуть ли не ударяя его, но агония прекратилась также резко, как и началась. Нечеловеческая мука сменилась на жар. Просто жар, тепло. Приятно тепло. Я успокаиваюсь, и перестаю издавать посторонние звуки.       — Ты жалкий. — он убирает свою жилистую руку от моего рта.       — Ты козёл.       — Это правда. — соглашается Бакуго, поднимаясь и протягивая мне руку, приглашая тем самым встать. Я бросаю на него полный злобы взгляд, и отталкиваюсь от пола самостоятельно, хмуря брови, смотря на то, как Бакуго подпаляет кончик сигареты, засунутой меж его губ.       Мы ушли по одиночным палатам также быстро, как и вышли оттуда. Шли мы а Бакуго одни. По словам Киришимы, Каминари клонило в сон, а оставлять Денки одного нельзя. Ему снятся кошмары, он вскакивает. По этой причине, Эйджиро не спит совсем. У него бессонница, а это значит, он охраняет Денки. Они идеальная, сломленная парочка.       — Как думаешь, какой у них секс?       Я кашляю, от неожиданно такого вопроса, более того, вопроса от Бакуго.       — У меня проблемы с гневом и его контролем. — точно, он же невротик. — Ко всему прочему, я социопат, я презираю правила установленные в обществе, презираю общество. А в обществе, о сексе других людей не говорят, а я говорю, и спрашиваю у тебя социофоба, с, возможно, посттравматическим синдромом, как ты думаешь, как они трахаются?       — Ты ужасен.       — Только не говори, что тебе это не нравится. — он выдыхает сигаретный дым. — Я пьян, поэтому так разговорчив. Не подумай лишнего, принцесска.       — Киришима очень заботлив, но, Каминари, кажется, из-за своих травм не готов к сексу даже с таким человеком. — все-таки решаюсь поддаться я. Разговоры с Бакуго запоминаются, почему бы не запомнить побольше.       — Завтра у тебя терапия. Попробуй не издать ни единого звука.       — Что?       Бакуго молчит. Он оставляет мне ключ от палаты, и идет в сторону своей палаты, докуривая сигарету. Бакуго говорил со мной о сексе. Было бы это намёком. Ненавижу этого козла. Хочу чтобы он напивался чаще.