21 грамм сосновых иголок

Сегодня Феликс посетил Бан Чана. Он жил в небольшой квартире у окраины по соседству с частным сектором. Найти к нему дорогу оказалось проще, чем открыть пачку рамёна. Ли взял с собой упаковку конфет и самодельные кексы — готовка лучше всего помогала ему отвлечься, а Чана радовали сладости. Они расположились на кухне: старший жил с сестрой в одной комнате, и ему не хотелось прогонять её в полупустую гостиную или на крышу. Чашки дымились на столе, и Чан стеклянным взглядом наблюдал за очертаниями пара. Его лицо припухло от частых слёз и недосыпов, на голове был беспорядочный балаган, но это не могло сравниться с пепелищем в его глазах. — На самом деле, мне непривычно принимать помощь от других… Это даже неловко, — тихо произнёс он и посмотрел на Ли. Попытался подарить благодарственную улыбку, но вышло так, словно он натягивал её на шнур, и тот в итоге сорвался. — Ты заботишься о семье Минхо, но кто позаботится о тебе? — Феликсу казалось, что он делает ничтожно мало по сравнению с тем, что делает и делал всё это время для всех старший. — Ты ведь тоже переживаешь утрату. — Но моя боль несравнима с вашей. Вы знали Минхо так долго, а я лишь пару месяцев лета. Даже меньше. — Пережить смерть знакомого человека одинаково невыносимо для каждого, здесь нет линейки для скорби. Не нужно пытаться обесценить свои чувства. Феликс молча отпил из чашки и в очередной раз удивился, как даже в такой ситуации Чан нашёл повод поддержать ближнего. И всё равно он не мог поставить на один уровень чувства лучшего друга, с которым он пережил страшнейшие вещи, и себя — некрепкого, но всё же доброго друга. Общего у них — пара секретов, и теперь Ли не понимал, имели ли они действительно ценность для их дружбы. — А Ханне ты рассказал? — Феликс оглянулся на дверь в детскую комнату. За ней милая девчонка рисовала в альбоме и мечтала открыть свою выставку. — Ни за что. Знаю, что когда-то нужно будет сказать, но сейчас просто нет сил. Слово за слово — и чувства, которые затолкали насильно и глубоко, полились наружу. Их души страдали и саднили, и они ранами гноящимися слиплись. Феликс с Чаном совершали свою панихиду чаем и тихими разговорами. — Минхо всегда старался выглядеть сильным, показывать себя только с крепкого плеча. Никогда не давал себе шанса побыть слабым и уязвимым, потому что привык всегда быть начеку, всегда ждать какую-нибудь подлость от судьбы. Из-за этого он казался колючим. — Как потрёпанный дворовой кот, готовый к пинку в живот в любой момент, — задумчиво добавил Феликс. Он сидел, ковыряя край стола, и мысли неторопливо волочились мимо него. Давно Ли не слышал хохочущего смеха, давно не ощущал крепких объятий. Давно вокруг него не было шума и весёлой суматохи. Будто все радости жизни собрали в кучу и выбросили на другой континент, как груду грязного белья отправляют в стиральную машинку. Так же небрежно валялись поводы для счастья где-то за пределами его жизни. Феликсу хотелось к пусанскому побережью. И, возможно, выкурить свою первую сигарету. — Интересно, как там сейчас другие… — вздохнул Ли. — По-разному. Но мало-помалу все оживают. Мне кажется, настало время нам вновь всем собраться. Не считаешь? — Чан взял один из принесённых кексов и задумчиво покрутил в руках. — Думаю, звучит неплохо. Разве не будет славным решением разделить общую боль, пережить её, положившись друг на друга? И как-то естественно возникла следующая мысль в голове Феликса. Бан Чан по лицу понял, о ком думает парень. — Эй, ну ты чего? Мне кажется, Хёнджин ещё вернётся. Не мог же он с концами пропасть? — произнёс старший с бледной усмешкой, словно эта мысль была самой глупой вещью на планете. — А вдруг мог? — тихо отвечает Ли, глядя прямо в глаза Чану. Он провёл с Хваном практически каждый день из этих двух месяцев. Когда он просыпался, он первым делом думал о Хёнджине. Когда завтракал, вспоминал, как они погуляли вчера. Когда поднимался в комнату, писал ему сообщение и приглашал к себе. И так изо дня в день, неделя за неделей. Присутствие Хвана стало естественным явлением в его жизни, как чистка зубов, как касания летнего ветра. Феликс привык быть близ него, и теперь он лишился чего-то важного в своей череде дней. Он до сих пор не знает, что делать с лишним временем в сутках. Он был растерян, потерян, разбит. И лишние часы забивались бесконечными воспоминаниями, размышлениями, отвратительными и безысходными мыслями. Рефлексия всегда была похожа на трясину, утягивающую на скользкое дно. Чем дольше думаешь, тем крепче хватают оковы вины и совести, тем глубже они погружают в омут беспросветного дна. И Феликс из последних сил хватался за то, что могло его хотя бы немного подтянуть к поверхности. Потому что не хотелось сдаваться даже в такой ситуации. Сначала он старался полностью себя отрезать от всего, что связывало его с Хёнджином: от чувств, воспоминаний, мыслей. Но они всё равно возвращались на своё законное место, сколько попыток ни предпринимал парень. И он решил сдаться. Он безвольно наблюдал за тем, как терзающие душу моменты приходят ему в голову, занимают все его мысли. И Ли решил, что лучшее решение — прожить всё это в моменте. Исстрадаться сейчас, чтобы не тяготило потом. Поэтому он добровольно опустил руки. Феликс отдыхал от борьбы с собой и терпеливо выжидал момент, когда сможет встать на ноги. А если Хёнджин вернётся, станет гораздо больнее и труднее, чем есть сейчас. Это будет мучительная встреча, и кончится она очень плохо. Но, несмотря на это, Феликс согласился на встречу в лесу. Наверное, потому что интуитивно понимал, что Хван не объявится. Будто это будет не в его характере. Странно, как все быстро забыли про его пропажу, как легко простили и отпустили. Будто это естественное и закономерное поведение. Его даже не осудили, на него даже не обиделись. Хёнджин их оставил наедине со всеми проблемами, сбежал от ответственности, бросил своего парня, которому недавно признавался в любви. И никого это не тронуло, кроме Феликса. И никто даже не посочувствовал ему, не подумал поддержать. Ли надеялся, что хотя бы Джисон возмутится, ведь он был близок с Хваном. У них было взаимное доверие и даже особый язык общения, основанный на подшучиваниях и иронии. Они могли позволить себе такое только в отношении друг друга и это делало их ещё ближе. Но и Джисон не высказывался об этой ситуации. Он замолчал свои мысли на этот счёт, как и многие другие. Чан написал в общий чат сообщение, и ребята постепенно оставляли свои ответы на него. В конечном счёте было решено подойти к традиционному месту завтра в середине дня. Феликс пролистал сообщения и удивился — даже Чонин уже был здесь. Он присоединился к компании так естественно, будто ему всегда было место в ней, словно только его в ней не хватало для полноты всего. И Феликса резанула ревностная мысль, ведь он приживался довольно долго и не одну неделю терзал себя тревожными мыслями и ощущением, что он лишний среди этой яркой груды подростков. Но он быстро себя одёрнул, ведь понимал, что эти мысли нелепы. Это нормально, что каждый по-разному выстраивает коммуникацию с людьми и по-разному развивает с ними отношения. Ему глупо себя корить за несоответствие. Слишком уж часто в голове Феликса возникают мысли, что он дефектный. До сих пор он иногда болеет этим и никак не может избавиться от ощущения собственной ничтожности. Он смог наладить контакт с собой после того, как связался с новыми людьми, когда они подтолкнули его к новым осознаниям и принятию своей сущности такой, какая она есть. Ведь Ли даже смог понравиться человеку. Ещё и невероятной красоты и таланта человеку. Это помогло Феликсу понять, что он заслуживает того, что преподносит ему судьба. Что и он может быть любимым. И Феликс до сих пор не понимает, что он сделал не так, что его любимый человек просто отказался от него. Счёл недостойным того, чтобы быть рядом в тяжёлый момент. Это был подлый и разбивающий сердце поступок. Парень допил чай со дна кружки и взглянул на Чана. И понял, что всё будет хорошо. Они в любом случае справятся, сколько бы кошмарных событий на них ни свалилось. Сейчас они разбиты и валяются разрозненными кусками, еле дышат и скребутся неслышно под дверьми у взрослых. Взрослые не могут им помочь — это нормально. Душевная боль настолько индивидуальна, что здесь не справиться посторонним. Но они выживут и ещё смогут быть счастливыми. Когда начало вечереть, Феликс тихо собрался и ушёл. Бабушка запретила ему гулять после заката, как и, в целом, все остальные взрослые своим детям. Перед уходом он всмотрелся в лицо Чана ещё раз — там мало что изменилось. Парень по-прежнему напоминал зимний лес — пустынный, голый, безжизненный. И Ли поёжился от промозглого ветра, прокатившегося по рёбрам. Но он всё же попытался. Сделал хоть что-то для старшего. Возвращаясь вниз по улице, Феликс отрешённо рассматривал провода над головой, вившиеся над дорогами от столба к столбу. В расцветающем сумраке они искристо переливались: текли ли это волны электричества или просто отражался свет фар от чёрной изоляции, Феликс не особо понимал. Провода напоминали ему городские артерии. По ним текла жизненная сила для домов, торговых центров, мелких магазинов. Внезапно Феликс вспомнил растерзанную ногу Минхо, и его затошнило. Теперь перед глазами стоял влажный блеск пропитанных кровью джинсов. И больше всего на свете парню захотелось вскрыть себе сейчас в голову и вынуть голыми руками все органы, генерирующие мыслительный процесс. Ему стало до жути мерзко. Когда Феликс вернулся на участок, первым делом он отправился к будке и больше получаса просидел в обнимку со Смелтерсом, почёсывая мягкие бока и большие меховые уши. Его добрый верный друг отдавал ему всё своё тепло, нежился в человеческих руках и с безраздумным счастьем жался ближе. Когда же Ли успокоился, он медленно зашёл в дом и сразу поднялся в свою комнату. Есть не хотелось совсем. Бабушки не было; скорее всего, она снова до упаду работает на чьей-то ферме, чтобы заглушить мысли, или пытается отвлечься вместе с подругами за чаем и пустой болтовнёй. Феликс закрыл дверь, в темноте дошёл до окна, открыл его и свалился на матрас. Положил голову на подушку и уснул — ни одной мысли в голове его не пронеслось. Это был покой и тоска одновременно. Спустя несколько часов он внезапно вздрогнул всем телом и подскочил в постели. Спина отозвалась неприятным ощущением, руки безвольно остались на одеяле. Феликс посмотрел потерянно за окно — луна светила прямо на него. Перед глазами стояли мягкие блондинистые волосы. Они снились ему снова. Ли поднял ладони и закрыл ими лицо, а тишина продолжила навязчиво обнимать его. Лунный свет холодил макушку. Интересно, как там Хёнджин? Справляется ли он? Потому что Феликс, по правде, едва ли стоял на ногах. Уснуть второй раз оказалось гораздо тяжелее. Когда Ли открыл глаза снова, на улице уже давно стояло солнечное утро, и заглушённый звук мирной жизни доносился до него из окна. Пахло свежескошенной травой, а издалека доносилась трель птиц. Из открытой форточки ещё веяло летом. Феликс осознал, что начался новый день. Новые сутки непрожитого существования. Он чувствовал себя смятым тетрадным листом на углу стола. Исписанным неправильными мыслями или неверными формулами. Спустившись на кухню, Феликс застал бабушку за готовкой завтрака. На подоконнике приютно устроился радиоприемник, который сейчас немного хрипло проигрывал какой-то старый хит. Бабушка любила радио за его ретро подборки. Под эти незамысловатые танцевальные мотивы в Феликсе невольно начала просыпаться жизнь. — Какие планы на сегодня? — бодро поинтересовалась бабушка, скинув очередной блин на тарелку. — Гулять пойду. — Понятно. Зайдёшь за мукой, если будет по пути? — Я пойду в лес. К ребятам, — сказал Ли уже со свёрнутым блином в руке. — Ой, — от удивления она даже замерла на мгновение. — Всё-таки решили собраться? — Не страдать же поодиночке до конца лета, — пожал плечами Феликс. — Ты помнишь, что тебе скоро уезжать? — бабушка понизила голос, а в интонациях скреблось сопротивление неизбежному. Феликс помнил. Знал, что это последние дни, дальше тянуть невозможно, ведь учёба, родители и сентябрь не ждут. Но моральный долг держал за ноги и не позволял пересекать черту города. Ли не мог уехать со спокойной душой, зная, как страдают сейчас другие. Поэтому старался сейчас сделать всё, что в его силах, чтобы компания не развалилась. Чтобы ему было куда возвращаться в следующем году. — Ещё целых три дня, ба. Я за это время успею мир захватить, — закатил глаза парень. В последнее время он испытывал к ней некую антипатию. Ему не нравилось то, что в его семье к горю все относились растерянно, как к подкидышу. Брали на руки неохотно и неопытно и тут же старались сдать кому-то другому. Относились с опаской и отзывались сконфуженно, словно это неудобный случай, а не трагедия. Бабушка то и дело старалась отвлечься, пыталась не думать о масштабе проблем, которые окружили её в одночасье. Она слишком болезненно пережила прошлую потерю и не хотела испытывать боль вновь. Ей было неловко, что она не могла поддержать внука в такой сложный период, и всеми силами избегала эту тему, дабы не чувствовать ещё больше вины. Траур Феликса несколько отдалил их друг от друга, а потому в доме стало на пару градусов холоднее. После завтрака Ли быстро вымыл посуду, поднялся в комнату, надел первые попавшиеся под руку вещи и вышел из дома. Почти дошёл до калитки, но остановился и развернулся к будке. Будет неплохо сейчас взять Смелтерса, он может поднять общий дух компании. Скорее всего, это будет последний раз, когда они погуляют вместе. Феликс со знанием дела отцепил собаку и тут же ринулся в сторону леса, волочимый на поводке этим неунывающим зверем. Он вмиг пересёк шоссе и уже бежал по протоптанным дорогам мимо стволов, а щиколотки щекотало разнотравье. Ли осматривал такую знакомую чащу вокруг себя, снова дышал лесной свежестью и прохладой и понимал, как ему этого не хватало. Последние полторы недели всё время приходилось оставаться в городе из-за похорон и помощи Джисону. Душа совсем не рвалась на природу после произошедшего. Поэтому Феликс стал часто гулять по мирным улицам, заглядывать в парки и потайные улочки. Он заходил во дворы, окружённые невысокими домами, подолгу сидел на качелях и просто смотрел на облака. А теперь он снова здесь — свободный и лёгкий, как лист на ветру. Такой рысцой Ли добрался до поляны довольно быстро. Вбежал, притормозил и увидел знакомую картину: Чан стоял над открытым ящиком и складывал в него только что снятые брезенты. Всё же Феликс пришёл вторым. И ему было так странно ощущать, как мозг окутывает какое-то неудобство, будто он надел одежду не по размеру. Смелтерс по привычке устроился возле одного из ящиков неподалёку от мангала. — Привет. Остальные скоро подойдут? — осторожно спросил Феликс и присел на одно из брёвен. — Кто «остальные»? — услышал он в ответ несколько резкое от Бан Чана, и ему пережало горло. — Чонин сказал, что скоро подойдёт, ему аж из центра топать, а Джисон, я думал, с тобой придёт, вы обычно вместе встречались сначала. — Да, точно… — растерянно согласился Ли. Они всегда приходили вдвоём раньше и успевали хорошенько разболтаться по дороге к поляне. Эта традиция прервалась, когда вернулся Минхо, а Феликс стал проводить больше времени с Хваном. Странно, что парень даже не подумал возобновить её сейчас. Ему стало невыносимо стыдно. Чан закончил с брезентами и сел на ящик возле парня, тяжело вздохнул и уткнулся лицом в ладони. — Тяжело мне сюда возвращаться. — Почему? — тихо поинтересовался Ли и подсел ближе. Конечно, он знал, почему Чану было тяжело, но он хотел, чтобы парень сам высказал свои чувства. Возможно, так ему станет легче. — Всё это теперь похоже на карикатуру, на какое-то тупое актёрство. Всё лишилось «настоящности», понимаешь? Мы не сможем больше весело жарить мясо, пить соджу и глупо танцевать под музыку. Не сможем шутить и смеяться, как раньше. Это либо будет неправильно, либо неискренне. — Минхо не запретил нам наслаждаться жизнью после своей смерти, — кровавое слово поцарапало горло и ужалило язык, но Феликс вымолвил его до болезненного уверенно. — Пойми, Чан, если сейчас мы запретим себе жить дальше и сосредоточимся на трагедии, всё просто пойдёт ко дну. Почему мы не можем собираться вместе, как и раньше? Помогать друг другу, поддерживать, проводить славно время? Да, мы будем не такими весёлыми и беззаботными, потому что мы поменялись, но рано или поздно мы же сможем пережить это. Мы сможем справиться с болью и начать заново. Потому что мы живы. И у нас есть шанс всё исправить. — Ты правда думаешь, блять, что мы продолжим эти тусовочки после той резни?! — раздалось сзади. Феликс спиной ощутил, как наэлектризованная злоба расползается во все стороны по траве, как она подползает к парню и разъедает его кожу. Он обернулся и встретился взглядом с Джисоном. С похудевшим, побледневшим, растрёпанным Джисоном, в глазах которого алым неоном горело подобие жизни. Похоже, что подпитывалось оно только негативом. Смелтерс в углу даже гавкнул, но Феликс вовремя на него шикнул, подошёл и начал успокаивающе гладить по голове. — Он говорит не про «тусовочки», а про моральную поддержку. Это правда может помочь, потому что в одиночку мы все, мне кажется, думаем только о плохом, а здесь сможем хоть как-то отвлечься, — возразил Чан, приобняв себя руками за плечи. Потом устало поднял глаза к небу, будто надеялся, что вот-вот прольётся дождь. — Да, я говорил об этом… — Правда в том, — продолжил старший, чуть повысив тон, — что не всем под силу будет поддерживать и получать поддержку. Некоторые едва могут передвигаться по квартире, а ты заставляешь их брести в чащу леса. — Но ведь… — Феликс растерянно замолчал и поднял взгляд, отстранившись от собаки. Зачем же тогда они пришли, если считают это провальной идеей? Обрести то, что не под силу получить в одиночку? Тогда Ли будет в шоке. Из-за того, что все пришли сюда, надеясь получить поддержку, но не готовились сами её оказывать. Кто же тогда будет самым отверженным, способным позаботиться обо всех сразу? В черте поляны появился Чонин. У него был лёгкий расслабленный шаг, а руки прятались в большом кармане худи. — Всем привет, — быстро сказал он и присел на ящик немного в отдалении от остальных. — Раньше расстоянием нас было не напугать. Разве вы не понимаете, что боль — это лишь посредник? Если мы сосредоточимся на ней, то не сможем идти дальше. Я знаю, как вам дорог Минхо. Знаю, что не способен ощутить и сотой доли того, что мучает вас двоих сейчас. Но мы с Чонином здесь. У нас осталось не так много времени, но мы искренне хотим вам помочь, — Феликс сел обратно на бревно и с надеждой посмотрел в лица друзей. Ещё вчера сам Чан говорил, что все начали оживать. Прошло слишком мало времени, но они уже начали двигаться к переменам. Вместе же они смогут ещё сильнее ускорить процесс. Как Минхо ускорил своё выздоровление в кругу друзей. И сейчас Феликс был дезориентирован чужими словами. Почему все стали так далеки друг от друга? Почему лишились сочувствия и эмпатии? Бан Чан — самый добрый и мягкий старший, который чутко следил за настроением в компании, который не смог реализовать мечту стать ветеринаром, но сейчас уверенно идёт в сторону своей цели — выучиться на детского психолога. Парень, в первую очередь думающий о близких. Который бережёт детство своей младшей сестры, заботится о ней лучше работающей матери и готов защищать её от любого зла, даже превосходящего его по силе. И когда умер близкий друг, Чан не дал себе шанса на горе — он самолично взялся за организацию похорон, ведь мать Минхо могла в любой момент спустить все собранные деньги на выпивку. И даже после похорон он не выдохнул, потому что всецело занялся состоянием Джисона. Каждый день Чан ходил к нему домой, отправлял его вещи в стирку, готовил незамысловатый завтрак и наливал чай. Сидел часами напротив кровати Джисона и молчал. Иногда заводил бессодержательные разговоры, не имеющие логического начала и конца. Именно Чан убедил родителей парня отправить его к психологу, потому что он видел, что только профессионал справится с подобной задачей. Бан Чан знал очень многое, но он не знал, как помочь себе. Поэтому он таял на глазах. С каждым днём Феликс видел, как в старшем остаётся всё меньше жизни. Потому что она без чувства меры тратилась на других. И теперь он устал окончательно. Чан сгорел, потеряв свою удивительную способность согревать. Его глаза постепенно становятся стеклянными, бессмысленными. И, видимо, старший вчера ошибся, когда сказал, что все оживают. Наверное, этими словами он старался внушить себе, что дела идут в гору, но на деле всё едва ли сдвинулось с мёртвой точки. Это стало очевидно сегодня. А как справляется Джисон? Очевидно, он не справился, раз теперь не может даже по-человечески разговаривать с друзьями. Он одичал, озверел, безвозвратно потерял свой привычный облик. Отчаялся настолько, что теперь и не боялся потерять последнее — друзей, заботящихся о нём больше, чем о собственных жизнях. Было страшно представить, как Джисон ощущает реальность сейчас, как ему удаётся переживать час за часом, глотать день за днём. Несомненно, его жизнь превратилась в нестерпимую агонию. Как жить дальше, если человека, ради которого ты жил годами, вдруг жестоко отбирают? Джисон платонически сливался с Минхо, чувствовал тело его как продолжение своего, мысли его как часть своих. Они были в курсе каждого шага друг друга, каждой идеи и решения. Феликс никогда в жизни не видел настолько сильно синхронизированных людей. Он чувствовал, что это неспроста, и оказался прав. Потому что Джисон видел в Минхо страдающую душу, которую нужно спасти. А Минхо видел в Джисоне спасителя, в руки которого можно доверить собственное сердце без страха упасть на ножи. Феликс довольно скоро понял, что старший не успел рассказать о своих чувствах. Джисон бы точно об этом сказал. И он бы точно изничтожил весь мир и людей, посмевших так бессовестно расправиться с его родственной душой. Он бы опрокинул мировой порядок, но нашёл бы монстра и голыми руками свежевал его тело за содеянное. И Феликс понимает, что не сможет рассказать Джисону такой секрет, это выше его моральных сил. Ему не хватит духу взять ответственность за такую правду. Поэтому он будет тихо носить слова старшего под сердцем до конца своих дней. По правде, Ли до сумасшествия боялся того, что все скроются в домах-крепостях и, как его бабушка, будут месяцами прятаться от мира, словно зимующие звери. Ему больно представлять, как его полные жизни, талантов и мечт друзья уйдут за баррикады. Во всех этих переживаниях парень попросту забыл о собственных чувствах. И уже слабо понимал, ощущает ли он что-то вообще. Поэтому живёт теперь Феликс, как в аду. За своё доверчивое сердце, крепкое плечо и за доброту. — То есть, все готовы бросить нашу невероятно весёлую дружбу, как только выдался повод? — Ли криво улыбнулся и опустил голову. Горький жар прилил к его лицу, угрожая пролиться наружу безысходными слезами, и он приложил неестественные усилия, чтобы сдержаться. Медленно вздохнул. — Никто даже не пытается удержаться, все заботятся только о своих чувствах. Потому что осточертело пытаться быть хорошими и думать о других. Феликс посмотрел на остальных. Бан Чан молчал и, кусая губы, теребил пальцами браслет на руке. Чонин смотрел в траву перед собой, задумчиво наклонив голову. И лишь Джисон прозрачными глазами смотрел на небо. Это была безнадёжная прозрачность, почти речное великоление. Внезапно из них закапало. — Так больно осознавать, что всё это дерьмо происходит со мной из-за жалкой кучки химикатов где-то внутри. — Джисон болезненно улыбается и закрывает глаза. — Как их вывести? Феликс тихо встал с бревна и пересел к парню. Обнял его и положил голову на плечо. — Временем. Движением. Жизнью. Они не вечны, — с пониманием отозвался Ли. От тепла чужого тела его укутала сонливость. Тёплое плечо казалось самым уютным приютом. Вдруг Феликс вспомнил, как засыпал на коленях Хёнджина, и зажмурился, отталкивая мысли от себя. — Феликс прав. Пострадали вы достаточно, дальше уже будет только горе в собственном соку и пустые накручивания, — подал голос Чонин. Это было довольно грубо и прямолинейно, но с посылом Ли был согласен. С Чонином вновь случились непонятные сказочные перемены, к которым снова пришлось привыкать Феликсу. Младший будто расслабился. Раньше внутри него покоилось множество лезвий, которые резали внутренности, превращая их в свежий фарш для демонов-падальщиков. Он превратился в воина-дворецкого, преданно защищающего своего внутреннего ребёнка, который глубоко внутри тихо-тихо и нескончаемо плачет. Поэтому он был груб, поэтому порой был жесток. Сейчас же к нему вернулось равновесие. Может, это влияние давно знакомой обстановки, а может, старый друг помог ему решить какие-то проблемы, которые держались ото всех в тайне. И Феликсу было странно видеть, как Чонин исцеляется, пока остальные бесконтрольно разрушались. Он чувствовал, что это как-то… неправильно? — Никто не запрещает вам испытывать те эмоции, которые накрывают вас сейчас. Просто я хочу, чтобы вы помнили, что в конце тоннеля всегда ждёт свет, а ваши страдания не навсегда, — добавил для смягчения Феликс и поднял голову. Взглянул на лицо Джисона — оно было влажным. Парень улыбнулся и мягко коснулся чужих щёк, стирая дорожки слёз. — Да, наверное, мы слишком глубоко ушли в себя и забыли друг о друге, — с пониманием сказал Чан. — Обещайте, что не сделаете так после нашего уезда. Вам нужно держаться вместе. — Обещаю, Феликс. Их тихие разговоры были похожи на широкую спокойную реку. Они плыли неспешно, задерживались в заводях между тростниками, но не останавливались. Феликс не мог нарадоваться этой безмятежности, которой он наконец достиг. Он отпустил беспокойство и без сопротивления плыл по течению, ощущая под собой тёмную глубину. Когда начало вечереть, они вчетвером прибрали поляну и отправились вместе к выходу из леса. На полпути Бан Чан и Чонин попрощались и повернули в сторону центра, а Феликс с Джисоном продолжили дорогу к окраине. Смелтерс спокойно трусил чуть впереди. Они так давно вместе не проводили время, но сейчас не чувствовалось дискомфорта. Джисон даже больше ожил и порой улыбался. И когда пришла пора прощаться, Ли знал, что может отпускать парня со спокойной душой. Они остановились возле шоссе. — Спасибо тебе, Ликс, — Феликс вздрогнул и нервно улыбнулся. — Правда, ты ведь не обязан был… — Как друг — обязан. — Ты же будешь в порядке? — Не волнуйся, когда вы счастливы, я счастлив тоже. И ваше исцеление будет так же исцелять меня, — Ли улыбнулся и обнял Джисона. В наступающей вечерней прохладе это действие было вдвойне приятным. — Мне стыдно, что мы не поддержали тебя, когда ушёл… — пробормотал парень, поднял руки и обхватил грудную клетку Феликса, прижав его крепче к себе. — Неважно. В любом случае, это мелочи по сравнению с остальным. — Ощущение, будто мы не заслужили тебя, — усмехнулся Джисон и отстранился. — Ещё как заслужили. Ну, ждите меня в следующем году! — помахал рукой Феликс и пошёл в сторону своего дома. — Удачи, городской! Феликс вернулся домой, нашёл среди привезённых вещей ноутбук и включил какой-то фильм. Ему было тяжело сосредоточиться на сюжете и картинке, потому что мысли в голове навязчивым потоком вмешивались в просмотр. В них крутились воспоминания о прошедшем лете. Первый день, когда Феликс только приехал сюда, полный сомнений и детской ностальгии. Первая встреча с незнакомой компанией посреди леса, которая казалась такой загадочной и даже немного опасной. Первая влюблённость, которая пахла сосновой хвоей, дымом костра и едва заметным мужским парфюмом. Хёнджин был единственным в компании, кто им пользовался. Хёнджин — полный противоречий и загадок, который так и не раскрыл своё сердце до конца. Это лето — первое крупное взросление Феликса. Засыпая поздно ночью, Ли чувствовал пустоту, покрывшую его изнутри прочной плёнкой. Каждый раз в голове крутился один вопрос: «Зачем?». Он не понимал мотива половины своих действий, потому что их смысл пропал. Феликс не понимал, почему продолжал так настойчиво функционировать. Ради других? Да, наверное, он всё ещё хотел сделать мир вокруг себя лучше. И несмотря на то, что иррациональные эмоции топили его душу в мучениях, принципы и характер продолжали восставать. Это было тяжело, но он упорно продолжал действовать до исхода сил. Сон у Феликса был неспокойный. Несколько раз он просыпался, проверял время, переворачивался и засыпал снова. На рассвете он всё же смог провалиться в глубокий сон и оторваться умом от тела, но его вернул обратно странный звук. Он повторился несколько раз, и после четвёртого или пятого Ли понял, что не может игнорировать его. Он растерянно поднялся с постели, прислушиваясь и стараясь обнаружить источник. Шестой раз позволил ему чётко его услышать — звук шёл от окна. Феликс подошёл к нему, открыл полностью и огляделся. На улице искрился рассвет: мягкие жёлтые и ярко-голубые тона созревали на небе, а сизые облака едва прикрывали горизонт. Было по-сонному тихо, всё живое умиротворённо дремало. Но не Джисон. Он стоял за забором под окном у Ли, а в руках держал нечто мелкое — это были конфеты. — Слава Богу встал! Знаешь, как жалко раскидываться такой драгоценностью? Следующим в ход всё-таки пошли бы камни, так что тебе повезло, — возмущённо щебетал парень, стараясь быть тихим, но услышанным. — Ты чего не спишь? — хрипит неокрепшим голосом Феликс. — Расскажу, когда спустишься. И подбери конфеты на земле! Ли, всё ещё слабо соображая, отошёл вглубь комнаты, подобрал старый свитер и на носочках стал пробираться к выходу, по пути одеваясь. В прихожей он задержался, потому что провозился с шнурками, но на крыльцо вышел уже более менее ожившим. Смелтерс спокойно спал в будке, высунув нос наружу. Феликс прошествовал мимо него и тихо открыл калитку. Снаружи его уже поджидал Джисон. — А это тебе зачем? — Ли удивлённо уставился на биту в руках парня. — Увидишь. Давай пока прогуляемся. Утренняя прохлада заставляла Феликса ёжиться и ускорять шаг, дабы поспевать за другом. Они шли по пустым улицам недолго, и вскоре Джисон остановился. — Знаешь, после твоих слов я полночи промаялся в кровати, размышляя о всяком. Вот не выдержал, тебя ещё сдёрнул, — парень перешёл дорогу и оказался напротив светлого деревянного забора. Феликса от этого места дрожь пробила, а перед глазами сверкнули красно-синие огни. — Я правда был готов сдаться, когда понял, что без Минхо мне вообще не по себе на этой планете. Хотелось только сдохнуть. И я забыл вообще про всё на свете, в голове был лишь этот идиотский момент. Но ночь прошла, и я понял, что это так по-лузерски — просто сдаваться после произошедшего, — Джисон обхватил биту двумя руками, замахнулся и со всей силы ударил по забору. Уже порядком отсыревшая доска хрустнула, но не сломалась. Парень замахнулся ещё раз, и она согнулась пополам. Джисон выдрал её из общего ряда, и в заборе появилась щель. Феликс шокированно прикрыл рот руками, замерев от испуга. С каждой секундой в парне разгорался азарт, а движения были всё более уверенными и агрессивными. За несколько ударов он разбил петли на калитке, и дверца отвалилась. Джисон медленным и уверенным шагом зашёл на участок, раскачивая биту в руке. Бросил взгляд на участок газона под окном — там было пусто. К подоконнику был прикреплён держатель для горшков, а внутри стояли пёстрые разноцветные цветы. — И понимаешь, я осознал, как же всё это дерьмово! Всё, что произошло за последние недели. Я понял, какие люди эгоистичные равнодушные мрази. На самом деле всем похуй на нас, лишь бы их несчастья не касались. И во мне это пробудило такую ярость! Послышался звон, и на землю посыпалась земля вперемешку с глиняными осколками. Измятые цветы упали жалкими тряпочками вниз. Феликс испугался, что шум может разбудить соседей, и хотел как-то помешать Джисону, но побоялся попасть под горячую руку. Он аккуратно зашёл на участок, внимательно огляделся и увидел камеру видеонаблюдения на карнизе. — Джисон, — вполнолоса позвал Ли. Парень оглянулся на него и вопросительно наклонил голову. Феликс молча показал на камеру. Джисон сщурился и ухмыльнулся. — Я довольно меткий, — он подобрал пару декоративных гранитых камней, прицелился и зарядил прямо в глазок объектива. Кинул камень ещё раз для надёжности. Феликс отошёл к краю участка и сел на траву. Он молча наблюдал, как в утренней тиши Джисон громил двор чужого дома. Тот тоже не говорил ни слова, лишь поднимал биту к небу и с размаха разбивал какую-нибудь вещь. Выплёскивал весь гнев, что скопился у него за дни молчания. Никто не просыпался, не выходил на улицу и не выглядывал в окна. Даже если кто-то их увидит, он вряд ли позвонит в полицию. Потому что жители всецело на их стороне, а общественное мнение в мелких городах было важнее закона. Вскоре Джисон устал, сел рядом с Феликсом и положил голову ему на плечо. Ли молча обнял его за плечи и улёгся щекой на мягкие волосы. Было спокойно. — Но я правда не понимаю, как Хёнджин мог просто свалить от нас, — начал бормотать Джисон, теребя край футболки. — До сих пор в голове не укладывается. Знаешь, если бы это произошло в прошлом году, я бы ещё понял. Он был таким злющим тогда, ты бы знал! Хуже Минхо, а его мало кто переплюнет. Грубиян редкостный, без чувства такта, ещё и обидчивый. Но он ведь изменился! Что с ним, блять, не так? — Этого мы уже не узнаем, — вздохнул Феликс. — Нет, я готов весь мир перевернуть, чтобы его отыскать и задать эти вопросы в лицо. Я теперь так зол на него! Ли усмехнулся. Ему было приятно видеть Джисона вновь живым. Какое-то умиротворение вдруг настигло его. Он осмотрел двор, напоминающий теперь поле после кровопролитной битвы. А солнце всходит и освещает тёплыми лучами её последствия. Теперь это руины десятка лет страданий, эхо криков и слёз. Отныне никто не будет ощущать липкий страх, проходя мимо этого дома, никто не будет чувствовать угрозу на пустынных улицах. С этих пор этот двор — символ победы над злом. — Знаешь, иногда люди совершают максимально иррациональные и бессмысленные поступки, и понять их мы сможем только если залезем к ним в голову… Через пару дней Феликс уехал. Собрал вещи, поехал на вокзал и купил билет на электричку. Бабушка была вместе с ним — она всегда его провожала в Сеул. Когда они стояли на перроне, она крепко обняла его, а когда отстранилась, её глаза были мокрыми. — Ну что ты, ба, я же ещё вернусь, — начал удивлённо парень и коснулся её плеча. — Ты такой сильный, Феликс. Я тобой очень горжусь, — произнесла глухо женщина. Раздалось объявление о скором отправлении, и она отошла от края платформы, смахнув пальцами слёзы. Обняла себя за плечи и улыбнулась внуку, кивнув ему на прощание. Феликс перешагнул черту и оказался в светлом вагоне. Он сел на нужное место и выглянул в окно — бабушка смотрела на него и, кажется, продолжала тихо плакать. Ли смотрел на неё и думал о маме. Он так соскучился по ней. Через минуту электричка плавно сдвинулась с места и начала свой путь в сторону столицы. Феликс смотрел в окно и любовался напоследок пейзажем. Особенность городка была в том, что он начинался и заканчивался внезапно. В один момент мимо окна проносятся двухэтажные дома и магазины, но вот мгновение — и поезд едет сквозь поля и лесополосы. Между этими биомами была чёткая, но едва уловимая грань. Какие-то города готовят тебя к приезду и позволяют несколько привыкнуть после дороги к бетонным зданиям, располагает их постепенно. Но здесь такого нет. В голову приходили разного рода мысли. Справедливо ли то, что произошло со всеми ними? Имело ли смысл всё случившееся? Но после поспело осознание — у судьбы нет понятия справедливости, эту линейку придумали люди. Придумали для того, чтобы могли существовать рамки морали в обществе. Но жизнь не может состоять лишь из справедливых вещей только потому, что это привыкли считать за эталон. В жизни полно разного рода событий, и все они имеют смысл, даже самые бесполезные и глупые. У них будет очень длинная жизнь, и этот опыт уже дал им важные уроки для дальнейшего пути. Теперь сбиться с него будет сложнее. Феликс понял, что никогда не сможет забыть Минхо. Он уже знает, что часто будет вспоминать этого яркого и удивительного человека. Он был забавным, был серьёзным, давал действительно важные советы, учил младших на своём примере. Он не был примерным, но был справедливым. И эту черту Ли обязательно переймёт в полной мере. Теперь он знает, что готов защищать каждого нуждающегося, что он может стать крепкой опорой для тех, кому это нужно. Благодаря Минхо Феликс осознал, что не только мягкосердечность может быть помощником, иногда нужно проявлять строгость, иногда нужно идти на жёсткие меры. В Сеуле было непривычно. Ли приехал с ощущением, будто он не был тут десятки лет. И если раньше по городу он шёл с лёгким трепетом, то теперь ему было скучно. Он равнодушно шагал рядом с родителями, встретившими его на вокзале, и уже хотел закрыться в своей комнате. Его расспрашивали обо всём на свете, ждали подробностей, хотели достучаться, но Феликс растратил желание выражать во внешний мир слова и чувства. Он уютно устроился в себе и ему было так спокойно. На следующий день Сынмин вытащил его на прогулку в их любимую кофейню. И Феликс осознал, как же он соскучился по лучшему другу. Как много прогулок могло бы с ним случиться, останься они оба дома. Когда они встретились, Ли напал с объятиями на Кима и ещё долго не мог отпустить. Прятался на его плече от громкой улицы, ощущал родной аромат фруктового шампуня и кофе и чувствовал, что наконец-то вернулся домой. Они так сильно изменились, и сколько ещё предстоит услышать и сказать… Сынмин занял их традиционный столик у окна, а Феликс быстро заказал по кофе и пирожному. После уселся напротив друга и неотрывно смотрел в его лучистые глаза. Ким радостно улыбался ему, и оба они не могли произнести и слова — лишь разглядывали друг друга и думали о своём. Вскоре принесли заказ. Феликс посмотрел на аккуратный латте-арт, поднял голову и посмотрел в окно. По оживлённой улице сновали люди и машины, слышался писк пешеходного перехода, чьи-то громкие интонации, скрипение старых тормозов. — Я так люблю леса, ты не представляешь даже! — с улыбкой проговаривает Феликс, держа руки на чашке с кофе, а на глазах непроизвольно появляются горячие слёзы.