***
Ирмо Феантури, экстраверт в семье интровертов, обожал устраивать вечеринки – в веселой шумной компании он чувствовал себя как рыба в воде. Ходили даже слухи, что Ирмо что-то покуривает, оттого такой позитивный, но если это и было правдой, на горячем парня никогда не ловили. Возможно, эти слухи распространяли Ниэнна и Намо, которым приходилось терпеть шум в доме, прикрывать Ирмо перед родителями, да еще и помогать ему с уборкой, чтобы от упомянутых родителей коллективно не отхватить; распространяли, надеясь таким образом отвадить гостей брата – но гостей лишь прибавлялось, как и головной боли у интроверсивного семейства Феантури. Так или иначе, Ирмо со школы слыл королем вечеринок и никогда не упускал повода устроить тусовку. Не стал исключением и Хэллоуин. Эта вечеринка была особенной – первая после выпускного. Многих старых друзей на ней уже не было – разъехались учиться в другие города, зато к привычной компании прибавились однокурсники Ирмо с психологического факультета. Если бы даже Варда не выучила за школьные годы дорогу к дому Феантури, его можно было бы легко найти по гремящей из открытых в честь теплого октября окон музыке. Неудобства, причиняемые соседям, Ирмо искупал великолепным музыкальным вкусом, поэтому полицию к нему почти никогда не вызывали. Если же подобный инцидент случался, приходил на помощь удивительный талант Ирмо: в несколько минут убедить всех, даже самых нетрезвых гостей, в необходимости сидеть тихо, да так убедить, что скорее уж кто-то засыпал прямо там, где спрятался, чем начинал хихикать в самый неподходящий момент (то есть в тот момент, когда на пороге стояли полицейские). Итак, Варда и Мелькор подошли к дому короля вечеринок. Варда – в предвкушении, Мелькор – из любви к жене. Ирмо встретил их в совсем не хэллоуинском, на первый взгляд, наряде: в коричневом костюме-тройке и круглых очках, с сигарой в руках и цепочкой, идущей от пуговицы жилета и скрывавшейся в жилетном кармане – по логике вещей на цепочке должны были быть часы, но, по-видимому, это было слишком дорого для студента, ибо карман явно был пуст. Странности образу добавляла приклеенная к подбородку седая борода, весьма оригинально контрастирующая с натуральным светлым блондом юноши. – А кого ты изображаешь? – с интересом спросила Варда. – Как, не узнаёшь? – Ирмо, кажется, даже немного расстроился. – Я – Фрейд! – гордо возвестил будущий психолог. – По-моему, сигара у него с секретом, – шепнул на ухо Варде Мелькор, когда хозяин вечеринки, проводив их в комнату, исчез в гуще гостей. – Кто знает, – рассеянно отозвалась Варда, выглядывая в толпе знакомые лица. К ним подлетела чуть взъерошенная Йаванна с бокалом шампанского. – О, ангел и демон? – угадала она, окинув супругов заинтересованным взглядом. – Прикольно! – А ты – дриада? – предположила Варда, взглянув на нарочито-неряшливое, из множества неровных слоев шифона, зеленое с бежевым платье подруги. – Точно, – улыбнулась Йаванна. – Представляете, Аулэ не узнал! Я ему говорю: «Угадай, кто я?» Он посмотрел-посмотрел и выдает: «Кикимора?» – Так вот почему мы не видим здесь Аулэ, – ехидно заметил Мелькор, за что получил чувствительный тычок под ребра от Варды. – А? Да нет, он из мастерской не вылезает… Мелькор хотел отпустить еще какое-то ироническое замечание на предмет причин затворничества Аулэ, но тут сквозь толпу протиснулся Тулкас – не самый умный, но самый сильный из бывших одноклассников Варды – и с агрессивным видом пошел на музыканта. – А здесь становится весело, – мрачно констатировал Мелькор, делая шаг вперед, чтобы грядущая потасовка не зацепила девушек. Тулкас невзлюбил Бауглира еще с тех пор, когда тот полтора года назад пытался учить их класс физике. Обычно педагоги натягивали Тулкасу оценки за спортивные заслуги, у Мелькора же была на этот счет принципиальная позиция: оценки он ставил, ориентируясь исключительно на уровень знаний, и не делал никому поблажек – ни родному брату, ни Варде, которая Мелькору уже тогда безумно нравилась (последняя, впрочем, в поблажках и не нуждалась). После же того, как учительская карьера Мелькора закончилась, Тулкас, пересекаясь с ним в компании, не упускал случая вызвать музыканта на якобы шуточное единоборство. «Я слышал, ты какой-то борьбой занимался, – говорил Тулкас, как ему казалось, ехидно, а на деле глупо улыбаясь, – может, тряхнешь стариной, покажешь пару приемов?» Мелькор, с его отчаянной гордостью, никогда не отказывался, и не раз бывал бит, но и Тулкас с поля боя уходил не менее, а порой даже более разукрашенный. Любой другой на его месте давно признал бы в Мелькоре достойного противника и прекратил бесплодные попытки самоутвердиться за его счет – но только не Тулкас. Он был невероятно упрям – упрямее него был только Мелькор. Но если Мелькор был упрям и умен, то Тулкас – упрям и катастрофически глуп. Вот и в этот раз он слово в слово повторил свой «завуалированный» вызов и с привычной глуповато-самодовольной улыбкой стал ждать ответа. – Что ж, потешим толпу, – нарочито-беззаботно улыбнулся Мелькор. Он снял с головы рожки, порадовавшись поводу избавиться от дурацкого аксессуара, и вручил их Варде, затем расстегнул ворот и закатал манжеты рубашки и выжидающе взглянул на Тулкаса. Первая, естественно, лобовая атака не заставила себя ждать. Гости мгновенно, будто новость о драке передалась им телепатически, сформировали круг вокруг дерущихся. Раздался обиженный голос Ваны – младшей сестры Йаванны: – Не видно! Впрочем, девушку тут же посадил на плечи ее парень Оромэ. Варда, хоть и плохо относилась к силовым конфликтам, невольно залюбовалась движениями мужа. Быстрый, как пантера, гибкий, как змея, он нападал и ускользал. Казалось, он без труда уклоняется от кулаков Тулкаса, который, хоть и был несколько неуклюж, имел превосходно поставленный удар и неплохо отточенный боевой стиль; казалось, каждая атака Мелькора несет сокрушительную силу, хотя Варда знала, что силу он, несмотря на всю свою импульсивность, всегда рассчитывает. «Сидеть не хочется», – обычно отшучивался музыкант. Музыка стихла – Ирмо тоже наблюдал за дракой, стянув с носа ненужные очки. Однако все кончилось так же быстро, как началось. Только что дерущиеся в кровь сбивали друг о друга кулаки, и вот они уже, мокрые насквозь, округлившимися глазами взирают на неожиданного разнимателя. – Никаких драк в этом доме, – веско произнес Намо на правах старшего брата. – Я терплю ваши сумасшедшие сборища, но насилия не потерплю! Вы расстраиваете Ниэнну, между прочим – а все, кто расстраивают Ниэнну, имеют дело со мной. Все ясно? Ответом ему была уважительная тишина. – Вот и отлично, – Намо изобразил на лице подобие улыбки и удалился, помахивая пустым ведром.***
– Сколько синяков, – нахмурилась Варда, когда дома Мелькор избавился от мокрой рубашки. – Подумают ведь, что это я тебя, – с напускной серьезностью покачала головой девушка. Мелькор коротко рассмеялся. – Считай это за комплимент, дорогая, – посоветовал он, притягивая жену к себе. – Не в моих правилах приписывать себе чужие заслуги, – фыркнула Варда, на миг отстраняясь, чтобы отложить нимб. – Значит, придется тебе оставить на мне новые отметины, – деланно вздохнул Мелькор. – Чтобы никто в твоих заслугах не сомневался. – Придется… – выдохнула Варда ему в губы, легонько – пока еще легонько – впиваясь ногтями в обнаженную спину мужа.