Там, где течёт вода

      От быстрой ходьбы земля под ногами пружинит и рыхлится, и высокая трава слегка щекочет кончики пальцев на руках, оставляя на коже влажные капли росы, а воздух, слишком чистый и пропитанный зеленью, заполняет собой всё внутри. Погода в этих глухих местах напоминает чем-то Питер — тут также всё тучами затянуто и морось мелкая, и серость пробирается будто бы под кожу, оставаясь где-то там навсегда. Кажется, словно за городом обязательно должно произойти единение с природой, но на деле как будто заразу подхватываешь, а тело изнутри покрывается разрастающимся мхом. Это странное ощущение, труднообъяснимое и появляющееся, наверное, только при подобной атмосфере — как нечто хтоническое.       Ладони немного колит от холода, но напряженные пальцы ловко скользят по экрану смартфона, закрывая всплывающие окна; в левом уголке рядом с иконкой полной батареи назойливо рябит надпись «нет связи», вызывая небольшой дискомфорт, который в скором времени легко может перерасти в раздражение. А сейчас ощущение было терпимым, но чувства беспокойства и безысходности игнорировать никак не получалось. И в конечном счёте ему оставалось лишь только головой крутить в поисках вышки, после чего разочарованно выдохнуть, не обнаружив ничего в пределах массивной лесополосы, и спрятать бесполезный девайс стоимостью под сотню тысяч в карман уже промокшей толстовки. Он ожидал подобного расклада, когда садился в поезд — проводник, Алла Юрьевна, одним лишь суровым взглядом окинув его, Сергея Разумовского, в котором, конечно, не сумела признать гения-миллиардера, сухо предупредила, что подобные остановки нужно обговаривать с машинистом заранее, да и следует их маршрут всегда строго по графику, а потому могут выделить от силы лишь пару минут на высадку. Всё это красноречиво намекало на то, что ожидать высокоскоростного интернета в этой местности было по меньшей мере опрометчиво. Но Сергей и не ожидает, хотя свой телефон проверяет вновь и вновь — ведь, как известно, надежда всегда умирает последней. В его же ситуации, она, кажется, никогда даже не рождалась, а о связи с внешним миром в ближайшие несколько дней молодому человеку придётся лишь мечтать. Информационный и коммуникационный детокс начался ещё раньше, чем он переступил порог монастыря. Но разве не за этим он уезжал в такую даль?       Поджав губы и втянув голову в плечи, Разумовский оглядывается снова, ища на этот раз какие-либо признаки жизни посреди этой разросшейся зелени. И находит — на небольшом пятачке, где заканчивается продавленная шинами земля и начинается поле высокой травы, одиноко стоит покорёженный Опель 92-го года.       «Почти ровесники» вскользь с мягкой улыбкой думает Серёжа, пробираясь через кустарники дикой малины по едва ли протоптанной тропке прямо к машине. Там его уже ждёт грузный мужчина в старом желтом дождевике и с зажатой в зубах сигаретой, и, при виде него, Разумовский вновь ощущает ту волну чего-то хтонического. То ли силы, то ли ужаса.       Это смутное ощущение зарождает в парне сомнения; они надменным голосом нашептывают ему о том, что срываться и ехать в одиночку куда-либо было огромной глупостью, особенно для такого умника как он, и что поездка эта вряд ли ему сможет помочь, что религия и все эти чудотворные монастыри — лишь очередная приятная сказка для отчаявшихся. Они не спасают, они для слабаков.       Но от этих мыслей Сергей отмахивается — он прекрасно знал обо всём этом с самого начала, но всё равно сказал Марго, чтобы забронировала места и заказала билет. Сделал это он, вероятно, на волне гремучей смеси из случайности, безысходности и нескольких бутылок игристого полусладкого, и сейчас, на безымянной станции в Архангельской области, пожинает плоды своих поспешных решений. Он подходит ближе к Опелю и, хватаясь за лямки рюкзака, нервно поправляет ношу на своих плечах.       — Питерский? А зонтик чё не прихватил? — мужчина, заметив приближающегося Сергея, губы растягивает в улыбке, обнажая кривые пожелтевшие зубы и забавно шепелявя. — И чего один? Было обещано, что четверо приедут.       Разумовский оглядывается, будто позади него и впрямь должны быть ещё люди, но ожидаемо никого не видит. Да, на сайте указывалось, что посещение монастыря в Спас-Прогнанье осуществляется в составе групп, даже Марго ему дважды об этом напоминала, пока бронировала билеты, вот только звать Сергею абсолютно было некого, да и, если честно, не особо хотелось: ему не хотелось обременять себя чужой компанией и тем более кого-то другого необходимостью поездки в такую даль непонятно за чем.       — Я один, — неловко поведя плечом, признается скорее себе, чем водителю, Разумовский и встречается взглядом с мужчиной.       — Это я и сам вижу, — хмыкает тот, внимательно изучая глазами за толстыми линзами очков и поправляя капюшон дождевика. — Но уговор был другим, сам понимаешь, как сейчас живется в нашей стране…       — Я заплатил за четверых, — растерянно хмурится Сергей и подступает чуть ближе, — но я могу доплатить, если это необходимо. Деньги для меня не проблема.       Он замолкает на мгновение, нервно кусая губы, и глядит на водителя почти умоляюще — тот явно наслаждается всей этой ситуацией и чувствует себя хозяином положения, хотя усмешка всё же стирается с его лица, сменяясь на хмурое выражение. И Разумовский почти смирился с мыслью, что сейчас ему придётся возвращаться обратно домой — обивать пороги Казанского Собора или Лавры, — но он не может, потому что там не помогут, нигде не помогут. Только чудо, а тут оно, вроде как, должно быть.       — Ну, что? — Сергей обхватывает себя руками, неожиданно ощутив холод, и взгляд упирает на придавленную к земле траву, поджимая искусанные сухие губы. — Мы же сможем договориться?       От внезапного каркающего смеха, звенящего то ли где-то над самым ухом, то ли в самой голове, Разумовский вздрагивает и передёргивает плечами, едва жмурится на мгновение от резкой секундной боли в висках, пока не слышит голос водителя:       — Садись. За всех отдуваться будешь, раз заплатил, — посмеивается он, обходя машину и устраиваясь на водительском сидении.       Дождь тем временем не переставал моросить, и приятного от такой погоды было мало, а пальцы на руках парня уже замерзли настолько, что даже собственным теплым дыханием получалось отогреть с большим трудом, оттого Серёжа спешно садится в Опель, занимая пассажирское место. Свой небольшой рюкзак он устраивает у себя в ногах и тут же вновь достает смартфон, проверяет на всякий случай наличие сигнала, но лишь разочарованно выдыхает, устало прикрывая глаза. Он совсем не был к этому готов.       Водитель, так и не представившись, молча выезжает с пятачка на проселочную дорогу, размытую прошедшим ночью дождем, и усмехается, краем глаза замечая, как прячет Сергей обратно в карман телефон. Воздух в салоне спертый, как будто даже грязный, со шлейфом перегара, и болтающаяся на зеркале заднего вида «ёлочка», кажется, за эти года уже сама пропиталась этими запахами — бесполезное ретро-украшение.       — А зачем тебе в монастырь наш? — не отрывая взгляда от дороги, с хриплым смешком интересуется мужчина. — Чё, в культурной столице помолиться негде?       Серёжа пальцы в замок сцепляет и смотрит вниз на свои руки, настойчиво отгораживаясь от свистящего шепота в ухе: «И правда, зачем?».       — Нет, помолиться есть где, — говорит он, поворачивая голову к окну, — только веры нет. А у вас здесь, кажется, всё по-другому… Я читал, что многим людям удалось найти исцеление…       — Ха, так ты за чудом значит приехал сюда? — обнажает водитель кривоватые зубы в улыбке. — Да, такого добра у нас тут навалом. А сам-то верующий, малой? Ишь откуда прикатил ради попа нашего.       Разумовский нервно стучит ладонью по колену, ощущая, как от цепкого взгляда мужчины сдавливает что-то в районе грудной клетки. Будто кто-то пальцы между рёбер его проталкивает и сжимает хрупкие кости, подавляя и заполняя собой. И поэтому с ответом он медлит, ведь голос в голове так противно гогочет, что невозможно собраться с мыслями и духом.       — Верующий, — произносит, наконец, парень и поворачивает голову к мужчине, — только не в Бога.       И в ту же секунду с последней сказанной молодым человеком фразой машину чуть заносит вправо от дороги, а затем их вовсе сносит вниз по склону в кювет. Последнее, что слышит Сергей — резкий металлический скрежет и приближающиеся всё ближе крики будто сотни птиц, сливающиеся в плачь.