Там, где течёт вода

      Что-то болезненно зудит в сознании Игоря, когда мужчина быстро оглядывает небольшое скопление людей на поляне перед храмом, что ещё вчера был совершенно безлюдным. Здравый смысл уже не просто подсказывает, а звенит, крича во всё горло, об опасности. Ему действительно стоит уехать отсюда прямо сейчас, забыв про это проклятое место и перестав расследовать безнадёжное дело, но майор знает, что подобрался достаточно близко, запустив свои руки в самую гниль. Остаётся только вырвать её вместе с корнем, лишая возможности разрастись вновь и причинить вред другим. Он уже совсем рядом. Вот только с чем?       Гром встряхивает головой, прерывая поток мыслей, и выхватывает взглядом Сергея, ощущая себя настоящим идиотом в этот момент. В памяти мужчины всё ещё прокручиваются отдельные слова и фразы, которые миллиардер сказал ему ранее, и Игорь понимает, что позволил себе упустить нечто важное, из-за чего теперь не в силах дотянуться до правды. И майор, долгое время смотревший на сложившуюся ситуацию в деревне под неправильным углом, видит всё несколько иначе. Словно перед ним оптическая иллюзия, а тучи, наложившие тень на ставшее более напряжённым лицо Разумовского, вдруг видятся мужчине по-другому: за серыми кучевыми облаками подкрадываются бледно-розовые, принося с собой сильный порыв ветра, и деревья на границе леса начинают постанывать и скрипеть. А Грому от этого свежего воздуха будто становится тяжелее дышать, сердце колотится бешено, и футболка прилипает к холодному и липкому от пота телу. Майор с трудом сглатывает ком в горле.       Стараясь не обращать внимания на жителей Топей, переговаривающихся о чём-то полушепотом и неотрывно смотрящих в сторону мужчины, Игорь идёт по направлению к Сергею и пытается полностью сконцентрироваться на программисте, но всё равно оглядывается вокруг. Пожилые женщины поправляют на головах чёрные платки, старики перекрещиваются с некой отрешенностью, и все они с застывшими лицами наблюдают за Громом, особенно остро чувствующего себя здесь чужаком, которого до сих пор пытаются водить за нос, а этот полуразрушенный монастырь не что иное, как грёбаные декорации. Он видит, как местных жителей съедает любопытство, но никто не хочет встречаться с Игорем взглядом.       Расстояние до Разумовского мужчина преодолевает буквально за несколько секунд, хотя кажется, что время течёт донельзя неторопливо, особенно в те моменты, когда ноги Грома погружаются в рыхлую после дождя землю, мешая двигаться вперёд. Ступив ближе к парню, до майора доносится обрывок фразы, которую тощий священнослужитель — вероятно, тот самый отец Илья, — произносит, едва склонив голову:       — Возможно, она скоро появится. Не думаю, что Хозяин стал бы…       — Кто-то не пришёл на воскресную службу, святой отец? — Игорь плавно вклинивается в разговор, занимая место по правую руку от Сергея и ловя на себе его удивлённый взгляд.       — Прошу прощения, а сами вы кем будете? — мягко интересуется священник, но спрашивает это будто бы у Разумовского, к которому поворачивает голову. — Я не видел вас прежде.       — Я здесь проездом, — Гром усмехается, но представляться не спешит, лишь снова оглядывается по сторонам. — А монастырь ваш в аварийном состоянии практически. Как же вы здесь проповеди свои читаете?       — Для обращения к Господу любое место сгодится, он может услышать отовсюду, — с ноткой обиды произносит отец Илья, с упрёком смотря на мужчину.       — Ну да, разумеется… А где вы были вчера утром? Так надеялся вас застать, но в храме никого не было. Мне всегда казалось, что у священников не бывает выходных.       Игорь видит, как Разумовский быстро переглядывается со светловолосой девушкой, тихо вздохнувшей в этот момент, а лицо священника приобретает такое выражение, словно кожа, плотно обтянувшая его череп, сейчас сползёт с костей. Отец Илья красноречиво глядит на Сергея и, прокашлявшись, аккуратно укладывает ладонь девушке на плечо.       — Нам с Соней нужно готовиться к службе. Присоединяйся, когда… — священник запинается, вновь посмотрев на мужчину, — когда освободишься.       Сергей неловко кивает ему, немного мнётся на месте и поворачивается к майору, явно нервничая.       — Вы верующий? — с заметным сомнением в том, стоило ли вообще спрашивать, интересуется парень.       — А то как же, знаю я ваши библейские приблуды, — отвечает Гром с насмешливым пренебрежением и следует за программистом вглубь монастыря; тут куда темнее и прохладнее, чем снаружи, и по телу мужчины бежит лёгкая дрожь.       — Что? — Разумовский замедляет шаг и смотрит на майора внимательно.       Где-то впереди них слышен шепот стариков, уже успевших пройти в полуразрушенное здание, и Игорь вновь осматривает каменные стены и арочные проходы, ступая вдоль коридора, оглядывает собранный в мешки мусор и пыльные окна. Ни одной иконы.       — Полстраны спокойно убивает, насилует и калечит других людей, но стоит только покаяться, как все грехи будут прощены.       — Многие люди совершают ошибки, — Сергей чуть сводит брови и глядит куда-то перед собой, — и каждый в какой-то момент делал то, о чём впоследствии жалел.       — Да, ведь это так удобно. Согрешил, потом свечку поставил, и сразу всё в порядке, — Гром улавливает в своём голосе грубость, но даже не пытается как-то её смягчить — подобные разговоры всегда оседают в нём чем-то горько-кислым, негодующим за это лицемерие и слепую веру. — Ведь так работает религия, разве я не прав? Даёт чувство морального превосходства?       — У вас не получится меня задеть, Игорь, — хмуро заявляет Разумовский, будто иголками обрастая. — Думаю, что вы не совсем понимаете, о чём говорите. Но надеюсь, что вы скоро поймёте. В этом монастыре всё воспринимается по-другому. Я смотрю на многие… вещи за рамками предложенного. Это настоящий дар.       — И что же ты делаешь с этим даром? — приостанавливая парня за локоть и разворачивая к себе, произносит Игорь. — Нет никакого Бога, Сергей. Есть много чего, но его точно не существует. Уж я-то знаю, нагляделся на работе. И ты должен знать, детдомовский же. Чудес не бывает.       Сергей дёргается от сказанного, высвобождает руку из пальцев мужчины и поджимает губы, определённо задетый за живое — неужели правда верит? И Игорю хочется добавить что-то ещё, начать рушить ту идеологию, что уже прочно укоренилась в сознании миллиардера, и помочь выбраться из этой сектантской каббалы, но не успевает продолжить: первым нарушает молчание Разумовский.       — Вы знали, что семьдесят четыре процента жестоких преступлений совершаются мужчинами? Интересная статистика, не находите? — парень интересуется спокойным голосом, смотря прямо на майора, и взгляд голубых глаз в темноте монастыря кажется ясным и холодным; но прежде чем Гром успевает что-то ответить, Сергей продолжает: — Можете пока побыть в трапезной или осмотреться, — и, получив кивок от мужчины, программист спешно уходит.       Игорь глядит ему вслед, пока не остаётся в коридоре абсолютно один, после чего глубоко вздыхает и, прислонившись плечом к каменной кладке, потирает ладонями лицо. Он устал, он пиздец как заебался за эти два дня и хочет остановиться хоть на мгновение, просто перевести дыхание, поесть, в конце концов. Кажется, последний нормальный приём пищи был на вокзале перед отъездом, когда он купил себе шаву.       Чуть встрепенувшись, Гром отталкивается от стены и медленно бредёт в сторону, куда ему махнул Разумовский, надеясь найти там хотя бы пару ломтей хлеба, что притупили бы его голод. К своему неудовольствию, помимо еды в просторной комнате мужчина застаёт там Дениса, вальяжно растянувшегося на одном стуле и закинувшего ноги на соседний. Он громко грызёт яблоко, когда заходит Игорь, и взглядом за ним следит таким внимательным и цепким, что майору с силой хочется его наглую морду от себя отвернуть. Вместо этого мужчина лишь набирает из чана святой воды в алюминиевую кружку и отпивает жадными и быстрыми глотками.       — Ты всё ещё здесь? — откусывая очередной смачный кусок от яблока, спрашивает Денис, на что Игорь предпочитает промолчать. — Зря только время тратишь, товарищ майор. Может, до станции подбросить? Так это запросто. А вот Сергей в Топях останется, ты же понимаешь?       Парень поднимается, отбрасывая огрызок на одну из тарелок на столе, и подходит к Грому, оказываясь слишком близко, и мужчина с раздражением отставляет кружку, переводя на Дениса взгляд.       — Тебе денег что ли надо? Окей, — с издёвкой произносит парень и тут же лезет в карман джинс, доставая стопку пятитысячных купюр и начиная их отсчитывать. — Почём сейчас, кстати, менты?       Денис останавливается на секунду, будто действительно задумывается о цене работников полиции, и к уже отсчитанным двадцати тысячам добавляет ещё десять, а затем внезапно хватает Игоря за руку, вкладывая деньги в его ладонь. И для человека, который выглядит как больной наркоман, у парня удивительно сильная хватка. Майор на это действие хмурится, сжимая купюры в кулаке, и свободной рукой резко отталкивает Дениса к стене.       — Ты рот свой болтливый прикрой, мажор. Думаешь, по лицу за такие слова не отхватишь? — Гром локтём вжимает парня в каменную кладку и нависает сверху, рыча озлобленно: — Или решил, что раз ваш местный капитан — крыса поганая, то и другие тоже?       — А разве нет? Давно питерские мусора перестали взятки брать? Или, может, вы теперь другими способами договариваетесь?       Парень с вызовом смотрит на мужчину, пристальным взглядом всматриваясь в его лицо, и совершенно не сопротивляется, а Игорю становится тошно от этой вынужденной близости, хочется отшатнуться и кулаком проехаться по наглой физиономии, хочется как можно скорее монастырь этот душный, пропитанный ладаном, старым камнем и изношенными тряпками, покинуть и уехать за тысячу километров.       Майор горько усмехается своим мыслям и кивает, ловя едкую улыбку, появившуюся на лице Дениса. Он крутит в пальцах пятитысячные купюры, разглядывая деньги пару секунд, сминает их ещё больше и, убрав локоть от грудной клетки парня, грубо хватает Дениса за подбородок.       — Деньги свои себе засунь, — шепчет Игорь, надавливая смятыми купюрами на растянутые в усмешке губы парня и пропихивая их тому в рот. — Пригодятся на адвоката.       От Дениса мужчина отходит в одно мгновение и, даже не оборачиваясь, покидает эту чёртову трапезную. Находиться здесь желания нет никакого, особенно когда Гром слышит позади себя надменный и острый смех этого полоумного.       У Игоря на душе противно скребёт что-то когтистое, мрачное и большое, и голова в этих тёмных коридорах, где воздух спёртый и затхлый, вновь пульсирует тупой болью. И сейчас ему хочется с размаху ударить что-то, чтобы костяшки пальцев в кровь, и адреналин по венам, чтобы прогнать эту слабость и прийти в себя. Но на деле только желудок тянет резью, и сердце дико бьётся где-то у самой глотки. Ему необходимо отвлечься, а потому и не тормозит у скамьи перед одной из комнат, проходя дальше, надеясь осмотреться и, наконец, понять, что за собрания тут ведёт местный проповедник.       Он минует путанные коридоры, чувствуя болезненное дежавю, разглядывает старые, брошенные по углам вещи, и с каждым шагом ощущает, как сомнения, словно чёрная опухоль, начинают пожирать его изнутри. Здесь слишком странно и в то же время наивно для секты, да и разве пустили бы такие люди к себе полицейского? Гром знает, что нет. И сейчас майор вполне спокойно бродит по коридорам, заглядывает в кельи и перебирает восковые свечи в диаконнике, где хранится церковная утварь. Даже замирает на входе в одно помещение, где, уперевшись коленями в постеленные на мокрый пол доски, молятся старухи. В этой комнате больше всего пахнет воском, а теплота от горящих свеч липнет к коже тонкой плёнкой чего-то чуждого Игорю, и единственная икона, смотрящая скорбным всепрощающим взглядом, подталкивает к горлу ком, и мужчина спешит пройти дальше. В соседней с этой молитвенной комнате Гром натыкается на священника, выслушивающего шёпот сгорбившейся фигуры, в которой майор без труда распознаёт Анну Петровну. Он уходит быстро, едва отец Илья поднимает на него усталый взгляд, и проходит дальше ещё два поворота коридоров с мыслью о том, какой он, Гром, идиот — нет в этом монастыре никакого культа, по крайней мере в том понимании, которое Игорь успел нарисовать в своей голове.       Это мало походит на коммуну, лишь на забытый всеми храм, где кроме веры у местных ничего толком и нет. Но странное ощущение от развалившейся теории не проходит, будто въевшись под кожу, и майор невольно всё же ищет что-то, что именно его смущает.       Завернув ещё за пару поворотов, Игорь чуть притормаживает, вдруг замечая странное сожжённое чучело двуглавой птицы, повешенное на стену будто какой-то оберег, и подходит к находке ближе. Мужчина внимательно оглядывает обуглившиеся перья, осматривает распахнутые костлявые крылья, взглядом скользит по черепам и вновь возвращается мыслями к оккультным ритуалам. И едва догадка начинает формироваться в его голове, как Гром слышит шум; сначала это неясная возня, приглушенный гул, шипение и какой-то тихий шелест. А затем Игорь слышит голос.       — Ну, чего же ты, дружище? Самому ещё не надоело? — тон явно мужской, заискивающий и одновременно насмехающийся, но майор не уверен, что слышал его раньше. — Ты такой наивный, Серёженька. Правда думаешь, что это поможет? Что тебе хоть кто-то поможет?       Гром смотрит себе под ноги — пол здесь каменный, усыпанный песком, пылью и мелким строительным мусором, — пройти по такому, значит привлечь чужое внимание и спугнуть, и это ему нужно сейчас меньше всего. Мужчина готов своё табельное поставить на то, что в соседнем коридоре находятся двое, в том числе Разумовский, а Игорь уже уяснил, что об угрозах в свою сторону миллиардер точно не станет ему докладывать.       Оттого поборов своё любопытство, Гром молча старается прислушаться к разговору, надеясь, что услышанное сможет пролить хоть немного света на происходящее в этом месте. Впрочем, кроме едких фраз он пока ничего не слышит.       — Вижу, ты себе нового защитника нашёл? Браво. И как, стало легче?       — Замолчи, — тихий ответ убеждает Игоря в своих догадках — там точно Сергей, втянутый в этот разговор силой, — и майор сжимает зубы, вновь убеждаясь в том, что отпускать от себя программиста не стоило даже на одну блядскую минуту.       — Стоять! — неизвестный голос властно рявкает, после чего до слуха Грома доносится шорох, звук удара и тихий вздох, эхом отскакивающий от каменных стен монастыря. — Ты серьёзно считаешь, что у тебя так просто получится избавиться от этого? Не выйдет, и этот монастырь тебе никак не поможет, — голос становится ниже и шипит угрожающе, и мужчина старается вглядеться в проём коридора, откуда доносится этот разговор, но ничего не видит — Разумовский с собеседником стоят далеко. — Ты здесь сидишь уже месяц, читая свои глупые стишки и молитвы. Сильно помогло?       — Прошу, перестань, — тем же шепотом отвечает Сергей, будто бы неуверенный сейчас, что ему можно о чём-то просить. — Отпусти, мне нужно идти.       — Ну, иди же, Серёженька, вперёд, — выплёвывает слова незнакомец. — Вот только что ты будешь делать, когда он обо всём узнает? Или сам расскажешь, что тебе было всё известно с самого начала?       — Нет, неправда! — уже окрепшим голосом произносит Разумовский, и Игорь слышит шаги и шуршание одежды. — Мы здесь только из-за тебя!       Последние слова программиста заглушаются глухим ударом, и не вмешиваться больше мужчина не видит смысла: не хватало ещё, чтобы этот неизвестный покалечил там Разумовского, пока Гром стоит здесь и вслушивается в их диалог. Майор в ту же секунду почти за пару шагов забегает в соседний коридор, но застаёт там только одного Сергея на каменном полу. Парень сидит в углу комнаты, одной рукой приобнимая себя за плечо, и тяжело дышит, пряча своё лицо за растрепавшейся чёлкой. Гром оглядывает помещение, сверлит взглядом проход к лестнице, откуда доносятся сейчас быстрые шаги по ступеням, и мучительно долго борется с выбором, броситься следом за незнакомцем или же помочь Разумовскому. Но этот выбор уже делают за него.       — Игорь?