Локсли вбежал в операционную, надевая перчатки. Пронзительный писк приборов резал по ушам, множество врачей и медсестёр суетились около пациента, вокруг царил полнейший хаос.
— Всё ещё нет пульса, продолжаю массаж сердца, — с силой ритмично нажимая на грудь пациента, констатировала доктор Миллс, стоя у стола. По одному лишь взгляду на неё Робин понял: «Что-то пошло не так».
— Так, вышли все! — заставляя докторов обернуться, а медсестёр вздрогнуть, гаркнул мужчина, и только Реджина с благодарностью посмотрела на него.
— Что у тебя тут? — приблизившись к брюнетке, едва народ покинул операционную, спросил он.
— Операция на мозге, разрыв аневризмы. Посередине операции остановка сердца, нагрузка слишком сильная. Разряд давать нельзя, иначе его мозг умрёт, я реанимирую уже минуту, но ничего не получается. Не знаю, что не так, — без остановки тараторила женщина.
Робин посмотрел в карие глаза и увидел там страх. Такого не было никогда. Реджина Миллс - хирург, которая не потерпела ни одного поражения, провела сотни успешных операций, сейчас совершенно не знала, что делать. Локсли перевёл взгляд на пациента и рассмеялся.
— Реджина, — он ободряюще сжал её плечо, — у тебя на столе Томми Дэкстер, мы оперировали его десятки раз, не понимаю, как ты могла забыть, — однако брюнетка по-прежнему смотрела на него и ничего не понимала. — Аномалия. У него же сердце справа, ты что? — не теряя больше времени, мужчина обошёл вокруг стола и с силой ударил по груди пациента с правой стороны. Аппарат вновь издал ритмичный, спокойный писк, а Миллс рассмеялась, вздохнув с облегчением, но на глазах выступили слёзы.
— Хэй, спокойно, ты просто заработалась. Такое бывает со всеми, — приободрил Робин, аккуратно стирая салфеткой солёные капли. — А теперь соберись, и давай закончим операцию, этому парнишке нужен врач, который сможет его вытащить, и это ты, — вдох, выдох, и рядом с ним в операционной снова доктор Миллс.
К завершению операция подошла спокойно и вполне успешно. Отточенные, чёткие движения, совершаемые тонкими пальцами хирурга, и мягкая улыбка, скрытая под маской, со стороны Локсли, который только вовремя подавал инструменты, без слов понимая, что нужно, и придерживал ткани, когда требовалось. Успешно. Она справилась. Кровотечение остановлено, последствия разрыва аневризмы устранены, пациент стабилен.
— Зашей, пожалуйста, — бросила Миллс и вышла из операционной, хотя обычно предпочитала оставаться до самого конца.
Покидая операционную, можно перевести дух и, наконец, вздохнуть спокойно. Как можно было так облажаться? Ужасный день. Хотя, одновременно с этим и один из самых счастливых. Рядом с ней самые дорогие люди. Всё наладится. Надо просто выпить кофе.
Однако стоило только Реджине сделать пару шагов в сторону кафетерия, как непонятно откуда на пути взялся Голд.
— И долго ты ещё будешь от меня бегать, дорогая? — с усмешкой глядя на женщину, спросил он.
— Слушай, давай не сейчас, я несколько часов провела в операционной, до этого у меня был напряжённый, долгий день, и сейчас единственное, на что я настроена, — сон.
— Не пудри мне мозги, Реджина, не забывай, я знаю тебя лучше, чем ты себя. Ты из тех людей, которые если хотят чего-то, найдут тысячи способов достичь своей цели, несмотря ни на что, а когда стремятся отказаться - тысячу и одну причину, чтобы не делать.
— Роберт, не выдумывай, пожалуйста, у меня был тяжёлый день, я устала! Хотя, постой, кому я рассказываю, ты ведь только и делаешь, что целыми днями сидишь в своём кабинете, наверное, и не помнишь уже, что такое хирургия.
— Прекрати, Реджина, может, я и не выхожу из своего кабинета, но мне известно всё, что происходит в этой больнице, так же как известно, что никто не видел сегодня, как твоя машина подъезжала к больнице, а ещё известно, что сегодня у тебя было всего две операции, и ты отменила все назначенные на день консультации, что, к слову, крайне на тебя не похоже, — Голд победно улыбнулся, глядя, как Миллс одним лишь грозным взглядом заставила исчезнуть медсестёр, которые невольно начали останавливаться возле них, слыша разговор. — Ну, так что, мне продолжать прямо здесь, или, может быть, мы всё же пройдём ко мне в кабинет?
— Ты знаешь, что иногда я тебя ненавижу? — потирая переносицу, прошипела Реджина, всё же направляясь вслед за шефом хирургии в сторону его кабинета.
— Наши чувства взаимны, ты же знаешь, — лишь улыбнулся Голд.
Голд открыл пред брюнеткой дверь, пропуская вперёд и приглашая присесть на мягкий диванчик, а затем и сам вошёл, усаживаясь в своё кресло, перед этим повернув ключ в замке, чтобы избежать незваных гостей, которые могли стать ненужными свидетелями этого разговора.
— Реджина, скажи мне, что с тобой происходит? — внимательно вглядываясь в карие глаза, спросил мужчина.
— Всё в полном порядке, мистер Голд! Могу я вернуться к работе? — пытаясь придать голосу бодрость, ответила Реджина, мечтая как можно скорее покинуть это место.
— Слушай, Джина, я ведь тебя сюда не как подчинённую вызвал, между нами слишком много всего было, поэтому мне не плевать на твоё состояние и твою жизнь, — он встал с кресла и приблизился к ней, обнимая за плечи и усаживаясь рядом.
— Сколько ещё сотен раз мне нужно повторить, чтобы ты, наконец, оставил меня в покое? — начиная выходить из себя, с раздражением спросила Миллс.
— Всего один, но так, чтобы я в это поверил, — сохраняя спокойствие, парировал Голд.
— Ах, ну да, ты же у нас Фома Неверующий, никогда никому не веришь! Ты не верил, что я смогу стать врачом, и отказался меня учить! Ты не верил, когда я говорила, что люблю тебя, умоляла начать новую жизнь вместе, но ты не верил! Ты не верил, что я готова вернуться к работе после декретного отпуска, пока сам не погряз в депрессии и пьянстве, и от тебя не сбежала половина врачей, что мне потом и пришлось расхлёбывать! Ты никогда в меня не верил! Я ненавижу, слышишь, ненавижу тебя за это! — сорвалась, наконец, Реджина, метаясь по комнате.
— Реджи, успокойся, ты же не хочешь, чтобы нашу ругань слышала вся больница, — он лишь тепло улыбнулся и, обняв ученицу за плечи, усадил обратно на диван. — Для того, чтобы верить в тебя, у тебя всегда была ты сама. Именно этим ты и выделялась из серой толпы, ты всегда была уверена в том, что делаешь, — спокойно начал Роберт, протягивая брюнетке чашку с ароматным ромашковым чаем. — Мне оставалось только стать тем, кто каждый раз сомневался бы в твоих действиях, чтобы заставить тебя стремиться к ещё большему, чтобы сделать тебя лучшей. И признаю, в один прекрасный момент я слишком сильно вжился в роль, за что прошу у тебя прощения уже не в первый раз, — женщина недоверчиво посмотрела на него, с наслаждением сделав глоток успокаивающего напитка. — Но сейчас я верю в тебя, верю, как никто другой, в то, что ты сильная девочка, и что бы у тебя не произошло, ты со всем справишься. Ты - Реджина Миллс, и ты продолжишь сверкать так же ярко, как это было всегда, разве может быть иначе? — мужчина мягко поглаживал по плечу, успокаивая её вздорный характер.
— Мне ещё раз повторить, что ничего не случилось? — не желая уступать ему даже в таких мелочах, настаивала на своём Реджина, теперь уже совершенно беззлобно, наслаждаясь горячим чаем.
— Джина, можешь отпираться сколько угодно, но я был в той операционной, и я точно знаю, что у тебя что-то случилось. Пусть ты и не хочешь этого признавать.
— Всё абсолютно нормально, эта оплошность произошла совершенно случайно. Поверь мне хоть раз, — изо всех сил стараясь не давить, стояла на своём Миллс.
— Верю, — лицо женщины на миг озарила победная улыбка. — А теперь катись отсюда, и чтобы я не видел твою прелестную задницу в больнице, как минимум, сутки, — безапелляционно заявил Голд, распахнув перед ней дверь.
— Серьёзно?! Ты отстраняешь меня на целые сутки из-за какой-то мелочи? — возмутилась брюнетка.
— Я тебя не отстраняю, а даю тебе выходной. Для справки: нормальные люди на твоём месте обычно радуются. Ничего не знаю, иди! Или мне, как в прошлый раз, охрану вызывать?
— Не заговаривай мне зубы! Ты просто хочешь избавиться от меня на завтрашний день, чтобы я не сорвала твоё свидание с секретаршей! Для справки: наши охранники на метр ко мне не подходят после того, как я чуть не четвертовала одного из них скальпелем.
— Реджина, хватит! И вообще, я слышал, Эддисон в городе, так что прекращайте терроризировать мою больницу и шуруйте в ближайший бар перемывать косточки своим бывшим, — мысленно поставив себе галочку напротив пункта «Сменить охрану», подтолкнул её к выходу Роберт, мгновенно закрывая за Миллс дверь. Голд прислонился спиной к двери, благодаря бога за возможность вздохнуть с облегчением.
Миллс всё-таки сдалась и пошла в сторону своего кабинета, чтобы собрать вещи, изображая оскорблённую и обиженную, но на душе после этой встречи с Голдом стало чуточку теплее, пусть сердце всё ещё ужасно болело. Стоило Реджине перешагнуть порог кабинета, как перед ней предстала весьма интересная картина. Эддисон вальяжно расположилась в её кресле, время от времени делая глоток кофе.
— Эдди? Ты всё ещё здесь? Но зачем? — с удивлением спросила женщина.
— Да, я всё ещё здесь, и твой Локсли любезно предложил мне чашечку кофе, — улыбнулась в ответ подруга.
— Не стоило меня ждать, я бы позвонила, когда освободилась, — вытаскивая из шкафа пальто, сказала Миллс.
— Реджи, в твоём случае фраза «позвоню, как освобожусь» значит то же самое, что и «Позвоню тебе никогда». Мне ли не знать, что вытащить тебя из этой больницы раньше полуночи практически невозможно.
— А вот и неправда, с тех пор как ты уехала, я стала раньше уходить с работы, — Эддисон вопросительно вскинула брови. — Сара и Майкл никогда не ложатся спать без сказки на ночь, ты же знаешь.
— О, тётя Эддисон уехала, и теперь мамочке приходится самой укладывать ангелочков спать.
— Да, кстати, мы нашли компромисс. Когда я слишком вымоталась, чтобы что-то читать, мы смотрим мультик, — вспоминая вечера в объятиях своих малышей, улыбнулась брюнетка.
— Знаешь, на самом деле я уже собиралась уходить, но охранники отчаянно попросили меня остаться. Ты в больнице уже двое суток, никому не хочется быть покалеченным, когда Голд опять решит, что пора выставить тебя отсюда.
— Эй, неправда, я вчера уходила домой. Просто ночной дежурный постоянно засыпает к этому времени, а вернулась я рано, потому что… у меня была ранняя операция, — выкрутилась она, не желая раскрывать настоящую причину своего возвращения.
— Ну-ну, — всем своим видом показывая, что ни капли не поверила в эту версию, кивнула Монтгомери. — Если ты собираешь вещи, я полагаю, это всё же свершилось, и Голд отправил тебя домой.
— Не хочу домой, хочу напиться, — сухо бросила Миллс.
— Не думаю, что это хорошая идея. Давай лучше проведём время вместе, я сняла номер в гостинице, — вспомнив об упаковке с таблетками, которую днём принёс Локсли, сказала рыжая. Мешать лекарства с алкоголем безусловно плохая идея.
— Эддисон! Нам, конечно, хорошо вместе, но вообще-то я замужем! — на самом деле все ограничения, которые подразумевал брак, умерли для неё вчера в той самой комнате. Реджина была совсем не против провести эту ночь с лучшей подругой, но всё тело ныло, подсказывая, что это не лучшая идея.
— Да ну тебя, Миллс! Вообще-то я говорила про вечер мороженого и сопливых мелодрам, — возмущённо закатила глаза Монтгомери. — Хотя, не спорю, нам было очень хорошо вместе, поэтому, как только разведёшься, дай знать, — совершенно не желая задеть за живое, в шутку произнесла она.
— Ну ладно, мороженое так мороженое. Нам многое нужно наверстать, — согласилась Реджина, наблюдая за тем, как подруга вызывает такси. Эддисон никогда не даст ей упасть, ей этого не хватало: человека, которому она может всецело довериться. Так, может, всё-таки стоит…
***
Мягкая постель, пустые упаковки от мороженого, ещё столько же пока не тронутых сладостей и какой-то слезливый фильм, идущий фоном. Миллс поморщилась, ощущая, как обезболивающее прекращает действовать, и боль импульсами пронзает тело. Реджина хотела было встать, чтобы найти в своей сумке хоть какие-то таблетки, очень надеясь, что они там ещё остались, но неудачно облокотилась на больной локоть и зашипела от боли, привлекая внимание увлечённой фильмом Эддисон.
— Хэй, Реджи, ты чего? — взглянув на брюнетку, взволнованно спросила Монтгомери.
— Всё в порядке, сейчас пройдёт, не обращай внимания, — отмахнулась Миллс, по-прежнему пытаясь казаться сильной. Эдди лишь покачала головой, доставая из своей сумки упаковку с таблетками, которые Локсли днём принёс из аптеки, а Реджина, как обычно, забыла забрать.
— Пей, — протягивая таблетку и стакан воды, сказала рыжая.
— Спасибо, — Миллс, не найдя в себе сил для сопротивления, всё же приняла лекарство.
— Джина, что происходит? — за сегодня уже вдоволь наигравшись в загадки, напрямую спросила Эддисон.
— Я так устала, давай ложиться спать, — ушла от ответа Реджина.
— Миллс, я серьёзно! Прекращай весь этот спектакль! Что случилось? — повторила вопрос подруга.
— Эдди, правда, я очень спать хочу, — зевая, произнесла женщина.
— Ладно, чудо ты моё, давай ложиться, — сдалась Монтгомери.
— Спасибо, — с облегчением выдохнула Миллс, забираясь под одеяло.
— Ты что, в платье собираешься спать? А потом завтра в нём же идти на работу? Когда это Реджине Миллс был настолько безразличен собственный внешний вид? — подозрительно прищурившись, спросила рыжая.
— Ладно, ты права, просто… У тебя есть что-нибудь с длинным рукавом, чтобы можно было переодеться? — согласившись с подругой, ответила женщина.
— С длинным рукавом? — вопросительно вскинула бровь Эддисон, надеясь, что они, наконец, прекратят эту игру и поговорят начистоту. Ответа не было. Брюнетка лишь тяжело вздохнула, но взгляд говорил всё за неё.
— Джина, послушай, я знаю, что тебе тяжело, но ты должна произнести это. Тебе нужно выговориться, и я рядом. Ты должна выпустить эти эмоции, иначе они сожгут тебя изнутри, — сжимая холодные пальцы лучшей подруги в своей руке, произнесла Монтгомери. Ледышки. У Реджины Миллс всегда были ледяные пальцы. Они всё те же.
Реджина высвободила ладонь, закрывая лицо руками. Она не знала, что сказать и что делать. Миллс понимала, что Эддисон права. Права, как никто другой, но она не может. Просто не может. Стоит только открыть рот, чтобы, наконец, произнести случившееся вслух, как из лёгких вышибает воздух, голосовые связки перестают слушаться. Всё тело словно парализует, не оставляя ей возможности даже пошевелить губами. Перед глазами вновь мелькают картинки, а боль сковывает сознание.
— Я знаю. Эдди, прости меня, прости, пожалуйста, за то, что приходится со мной возиться. Я должна сказать, понимаю, я прекрасно понимаю, но не могу. Я не могу, — с трудом сдерживая рыдания, покачала головой женщина.
— Ну всё, успокойся. Ты - Реджина Миллс, и ты всё сможешь, — Реджина, не желая даже слушать, лишь мотала головой, брыкаясь, словно раненная лошадь. — Ты всё сможешь, но не сегодня. Хорошо? — видя, что слова бессильны, она притянула подругу к себе, сжимая в объятиях.
— Хорошо, — взяв себя в руки, всё же смогла побороть истерику Миллс, тыльной стороной ладони смахивая со щёк солёные слёзы. — И зачем только ты со мной возишься?
— Я скажу то же самое, что сказала однажды, и скажу снова, пусть пройдёт хоть сто лет. Просто ты — мой человек, Реджи. Чтобы не произошло и не происходило, я здесь. Рядом.
— А ты мой человек, — устало улыбнулась в ответ Реджина.
— Вчера мы были сильными, — вспоминая давно забытые слова, затаив дыхание, начала Эддисон, взяв Миллс за руки и глядя в глаза.
— Сегодня мы сломлены, а зав… — продолжила брюнетка, но ком встал в горле, душа и не давая закончить.
— А завтра станем во сто крат сильнее, чем были вчера, — пришла на помощь Монтгомери.
— Падать. Страдать, — сознание само воспроизводило накрепко засевшие на подкорке сознания слова, в этот момент совершенно не считаясь с её желаниями.
— Вставать. Счастье искать, — на миг мечтательно прикрыв глаза, сказала Монтгомери.
— Помнить. Мечтать, — возрождая в кромешной тьме комнаты тот угасший свет надежды, произнесла Миллс.
— Всегда, — разом закончили они, крепко обнимая друг друга.
Никто не мог сказать, что это было: не молитва — ни одна из них не верила в бога и никогда не ходила в церковь; не клятва – обе не верили в нерушимые обещания. Просто… Они не знали. Просто эти слова родились однажды, много лет назад, когда обеим было до смерти паршиво, когда мысли о самоубийстве не казались уже такими абсурдными, когда надо было чем-то жить и на что-то надеяться. И с тех пор, когда казалось, что всё вокруг рухнуло, эти слова придавали сил, заставляя снова открывать глаза, делать вдох, вставать, пить холодный кофе, давно остывший за время, что ты стояла у окна, глядя вдаль, и мчаться дальше в этой бесконечной суете большого города, которую однажды, кажется, какой-то идиот назвал жизнью.
Они просидели так ещё какое-то время, постепенно опускаясь на мягкие подушки и отправляясь в царство Морфея.
***
Адская боль пронзила каждую клеточку тела. Голова нещадно гудела. Реджина с трудом разлепила веки, которые, казалось, будто налились свинцом. Перед глазами предстало обезображенное злобой лицо самого ненавистного ей человека. Грубые пальцы крепко сжали в тиски подбородок, оставляя синяки. Грэм смотрел ей прямо в лицо, склонившись ближе, и громко смеялся. Но она не слышала, не могла толком разобрать его слов, звуков, всё сливалось в один сплошной гул в голове, что кувалдами стучал по барабанным перепонкам и будто бы изнутри раскалывал череп.
Хамберт сделал шаг назад и на миг, на один краткий миг ей показалось, что сейчас он оставит её в покое, и всё закончится. Секундой позже Реджина поняла, что всё действительно закончится, только далеко не так, как ей этого хотелось: долго, мучительно и теперь уже навсегда. Мужчина, размахнувшись, с силой ударил ногой по животу, а следующий удар мгновенно прилетел по груди. Не собираясь на этом останавливаться, Грэм наклонился и, обеими руками приподняв девушку за волосы, с силой ударил головой о бетонный пол, от чего в её глазах потемнело, сверкая искрами. Хамберт продолжал хаотично, но не жалея сил, наносить удары по её телу, а она лежала на полу совершенно беспомощная, не в силах что-либо сделать. Спустя пару минут зрение всё же частично восстановилось, воспроизводя перед глазами мутную и расплывчатую картинку.
Реджина старалась хоть как-то спастись от резких вспышек боли, прикрыв изувеченное, истекающее кровью, тело руками или ногами, но ничего не удавалось, сколько бы сил она не прикладывала. На миг женщина замерла, взглянув на свою руку. Точнее, на то место, где она должна была быть. Вместо руки было лишь кровавое месиво, обрубок, со свисающими по краям кусками кожи и мяса, в самом центре которого торчала неровно сломанная кость, образовывающая лужу медленно вытекающей крови на полу. Брюнетка в шоке помотала головой из стороны в сторону. То же самое. У неё не было рук, и ноги обрублены по колено, создавая ещё более жуткое зрелище.
Однако как следует отойти от шока и немного опомниться ей никто не дал, спустя пару секунд на тело обрушилась очередная серия болезненных ударов. Вглядываясь в обстановку помещения, в котором находилась, чтобы сосредоточиться хоть на чём-нибудь кроме боли, Миллс всё же обнаружила свои конечности. Изрезанные на куски, они лежали в углу этой проклятой комнаты, в огромном тазу, через край которого свисали посиневшие пальцы. Там лежало то, что когда-то называлось умелыми руками хирурга. Ноги, до которых очередь ещё, судя по всему, не дошла, валялись рядом.
Всё. У неё больше не осталось ни рук, ни ног. Туша. Мясо на корм животным. Глядя на её изувеченное тело, с трудом можно было сказать, что это когда-то было человеком. Она теперь просто кусок полумёртвой плоти. Боксёрская груша, которую осталось разве что для удобства подвесить под потолок.
Грэм, плотоядно усмехнувшись, вышел из комнаты, кажется, обещая скоро вернуться. Непонятно. Она по-прежнему не могла разобрать слов. Ещё через секунду перед глазами всё погасло, лишая её возможности видеть. Веки сомкнулись, по щекам скатились две горячие слезы, а переломанные рёбра в последний раз приподнялись, убеждая измученное сердце затихнуть навсегда.
