Мо Жань, позаботься обо мне

      Не в характере Чу Ваньнина было просить кого-то о помощи или участии. Даже своего супруга Мо Жаня.       Не в характере Мо Жаня было дожидаться какого-то приглашения. Особенно со стороны Ваньнина.       Так уж повелось, что спустя столько лет совместной жизни каждый из них прекрасно знал о недостатках и достоинствах другого, принимал их и играл ту роль, которая ему предназначалась. Чу Ваньнин упорно возводил вокруг себя ореол самодостаточности и высокомерия, а Мо Жань упорно делал вид, как благодарен, если учитель решал снизойти до принятия заботы и опеки со стороны своего ученика.       Но в этот раз простуда бессмертного Бэйдоу была настолько сильной, что не нашлось даже сил нацепить на себя маску равнодушия. Наставник Чу был очень плох. Болезнь подкосила его так быстро и внезапно, что он даже не мог сказать, когда и как сумел подхватить столь сильную хворь. Мо Жань мог бы поклясться, что еще с утра его любимый был в прекрасном настроении, бодр и полон сил, а уже к обеду не мог поднять голову с подушки.       В какой-то момент Мо-цзунши даже показалось, что своими силами ему не поднять Ваньнина на ноги. Едва лихорадка несчастного, измученного мужчины стала немного меньше, Мо Жань поторопился в близлежащий поселок, заглядывая в каждый дом в поисках лекаря.       — Достопочтенный бессмертный, в наших местах нет хорошего, знающего врачевателя, — ответствовал ему один из знакомых крестьян, у которого Мо Жань часто покупал овощи. Жители этой деревушки знали о подозрительной и резкой смене настроения мастера Мо, поэтому, не зная, кто перед ними на этот раз — бессмертный мастер Мо или «тот достопочтенный» привыкли называть его лаконично — «достопочтенный бессмертный», что смущало Мо Жаня и раздражало Тасянь-цзюня.       Но сейчас не было времени на эти незначительные вещи. Лицо Мо Жаня потемнело от раздумий.       — Если я отправлюсь в ближайший город, это может занять слишком много времени. А я не могу оставить учителя одного более, чем на полчаса, — обеспокоенно поделился он, не ожидая участия со стороны селянина.       Он уже собирался развернуться, как вдруг крестьянин сказал ему:       — Если в нашей деревушке появится доктор — я сразу пошлю его к вам на гору. Наше селение находится у главного транзита в столицу, и бродячие лекари то и дело проходят здесь и предлагают свои услуги. Если богам будет угодно — один из них обязательно появится в самое ближайшее время.       Мо Жань поблагодарил за помощь, поклонился, не думая, что какой-нибудь врачеватель и впрямь по счастливому стечению обстоятельств окажется здесь (в нужном месте в нужное время), но все равно это было лучше, чем ничего. Надо было возвращаться обратно.       Едва он переступил порог их хижины, не раздеваясь, прошествовал в супружескую спальню, которая по совместительству была и гостиной, и кухней, с той принципиальной разницей, что спальней назывался угол с кроватью, огороженный резной ширмой. Больной как раз сейчас отдыхал на ложе, ровно посередине, закутанный во всевозможные одеяла. Несмотря на теплую апрельскую погоду, пламя в очаге не успевало утихнуть, все так же рьяно пожирая сучковатые поленья с тихим треском.       Присев скраю, Мо Жань обнаружил, что Ваньнин наконец открыл глаза.       — Учитель!.. — ответа не последовало, лишь зрачки бессмертного Бэйдоу вяло переместились в сторону ученика. — Учитель, я так тревожился. Ты не просыпался со вчерашнего дня, я начал думать о самом скверном.       — Это банальная простуда, — прохрипел не своим голосом наставник Чу, тем самым опровергая свое заверение. — Тебе, как заклинателю, следует быть менее мнительным, кхе-кхе… и более…       Он не сумел досказать свое наставление, ибо снова зашелся очередным приступом кашля. Мо Жань очень аккуратно приподнял его за затылок, помогая придать ослабевшему телу более удобное положение, параллельно соглашаясь со своим супругом:       — Конечно, учитель как всегда прав. Я, должно быть, очень раздражаю и разочаровываю учителя, — несмотря на признание всех своих ошибок, Мо Жань методично проверил пульс и пощупал раскаленный лоб. Затем так же смиренно принес в его постель свежеприготовленную кашу, чтобы самым нижайшим образом попросить учителя что-нибудь поесть.       В этот раз у Чу Ваньнина не было сил даже отпираться, не то что держать ложку самостоятельно, поэтому Мо убедился, что простуда и впрямь непростая.       — Ты полил всходы в нашем огороде? — ни с того ни с сего спросил Чу Ваньнин, не без труда прожевав первую порцию каши.       Мо Жань натянуто улыбнулся, про себя проклиная тот день, когда его учитель задался целью выращивать какие-то культуры в их палисаднике самостоятельно. Точнее, почти всем занимался сам Мо Жань, а Чу Ваньньин только и делал, что истязал ни в чем неповинные растения, перебарщивал с удобрением, случайно вытаптывал и забывал поливать. Но именно сейчас он вспомнил!       — К…конечно. Конечно, — кивнул застигнутый врасплох Мо Жань, зачерпывая еще немного каши. — Вот, еще ложечку, учитель.       — Тц... И не стыдно тебе врать мне прямо в лицо? — с набитым ртом заворчал наставник Чу, переживая, что уснет опять на целый день и его посадки неизбежно погибнут.       — Я собирался заняться этим сразу после обеда, — крайне убедительно заявил Мо Жань, про себя добавив: ты бы лучше о себе подумал, а не о грядках!       Но он знал, что если Чу Ваньнин вбил себе в голову какую-то мысль, будь она самой абсурдной на свете, — он от нее не откажется. На этот раз он желал доказать подсмеивающемуся над ним ученику, что он в состоянии выращивать овощи не хуже любого крестьянина, и собирался биться за это ценой своей жизни. Но сейчас Мо Жаню было совершенно не до смеха.       Пусть Чу Ваньнин проснулся ненадолго, не доев и половины чашки каши, снова уснул, предоставляя возможность Мо-цзунши самозабвенно суетится вокруг его горячего, дрожащего в болезненной агонии тела.       Оставалось лишь надеяться, что в селение и впрямь заявится какой-нибудь странствующий врачеватель, но, к сожалению, на следующее утро ситуация усложнилась еще одним крайне неудобным обстоятельством.       На следующие сутки с приходом сумерек телом Мо Жаня завладел Тасянь-цзюнь…       — Ваньнин…       Чу Ваньнину достаточно было всего одного слова, самого крошечного жеста, и он уже точно знал, кто перед ним — уважаемый мастер Мо или император, наступающий на бессмертных. Если с утра позади него сперва ощущался легкий шелест покрывала, а затем на талию ласково ложилась сильная теплая рука, заявляя о своем пробуждении, если в затылок нежно зарывался нос, обдавая горячим дыханием основание шеи, то учителю не нужно было разворачиваться, чтобы убедиться в очевидном: рядом с ним его муж, его Мо Жань, чуткий и любящий мужчина его грез.       Если эта рука своевольно разворачивала наставника Чу на себя, забрасывая бедро ошарашенного внезапным пробуждением бессмертного Бэйдоу себе на талию, параллельно припав к кадыку зубами, спускаясь болезненными поцелуями ниже и ниже — все говорило о том, что Мо Жаню и Тасянь-цзюню пришел черед меняться местами.       Так же случилось и в этот раз.       Едва Чу Ваньнин услышал позади себя властный нетерпеливый рык, очень похожий на его имя, внутренне весь сжался, ожидая действий императора. Невыносимого, но все равно любимого, черт возьми. И вправду, только он подумал о том, что состояние его едва ли стало лучше, а голова так и вообще будто бы начала существовать отдельно от тела, как наступающий на бессмертных император всем весом навалился на своего драгоценного супруга, прикусив мочку уха, а руку своевольно запустил под ночной халат учителя.       — Баобэй… мой Ваньнин, — продолжал шептать он, не сразу заметив вялое сопротивление Чу Ваньнина. Он всегда строил из себя недотрогу, молчал, сцепив зубы, и избегал прямого взгляда обезумевших темно-лиловых глаз. И в этот раз собирался просто перетерпеть и дождаться момента, когда его муж отведет свою душу и справится со своим напряжением. Так будет лучше. Тасянь-цзюнь куда спокойнее и благоразумнее, когда удовлетворен.       Разгоряченный мужчина продолжал целовать и облизывать свою возлюбленную жертву, больно сдавив тому горло, а рукой под подолом внезапно ущипнул за ягодицу до фиолетового синяка.       Только когда он развернул на себя лицо своего учителя и заглянул в глаза — понял, что с ним что-то не так.       — Ты болен?       — …Я в порядке.       Он не ждал, что Тасянь-цзюнь станет заботиться о нем наравне с Мо Жанем, все-таки они оба были очень разные, несмотря на то, что по сути являлись одним и тем же человеком. При том врожденное упрямство не позволяло сказать Чу Ваньнину так, как есть: мне очень плохо, прошу, позаботься обо мне! Давай отложим соитие, иначе я просто не переживу…       А Тасянь-цзюнь тем временем нахмурился и требовательно навис над наставником, изучая его куда внимательнее, чем до этого.       — Ты весь горишь. Этот чертов Мо-цзунши не в состоянии о тебе позаботиться!..       Он говорил так, будто бы собирался убить Мо-цзунши, стереть в порошок, несмотря на то, что оба они делили одно и то же тело. Пощупав лоб и мазнув тыльной стороной ладони по влажным от испарины щекам, разозленный донельзя мужчина вскочил с кровати, в одну секунду переместившись к очагу.       — Мо Жань, что ты делаешь? Оставь… — вяло запротестовал Чу Ваньнин, переживая, что Тасянь-цзюнь в приступе безумия подожжет весь их дом.       — Этот достопочтенный сам знает, что ему делать, а что — нет, — отрезал император, снова переместившись к кровати больного. — Просто подожди, и ты увидишь, что этот достопочтенный сумеет позаботиться о тебе куда лучше, чем тот недотепа, — укутав учителя до носа одеялом, пообещал Тасянь-цзюнь, имея в виду свою благоразумную версию. Чу Ваньнин не собирался с ним спорить, но такое непритворное волнение о его состоянии заставило его слегка улыбнуться. Благо, подол одеяла, которым прикрыл его супруг, позволил ему сделать это без страха. Но Тасянь-цзюнь продолжил говорить, и эта мимолетная улыбка тотчас спала. — А когда я поставлю тебя на ноги, ты как следует поблагодаришь этого достопочтенного.       Чу Ваньнину не нужно было уточнять, какой именно благодарности ждет этот грубиян. Наверняка это не просто очередное непотребство, но еще и в извращенной форме…       Но сейчас ученик выразил ему свое решение не трогать несчастного учителя, и даже пообещал позаботиться о нем, и это было главное. Ваньнин пусть и чувствовал себя куда лучше, чем вчера, но даже сделать пресловутой каши он был совершено не в состоянии. Едва он подумал о том, что голоден, как Тасянь-цзюнь материализовался около него с чашкой ароматного горячего супа.       — Куриный бульон очень полезен при простуде, открой ротик для этого достопочтенного, — почти ласково попросил мужчина, и от его реплики бессмертному Бэйдоу тотчас стало не по себе. Не нужно было прилагать усилий, чтобы вспомнить все те моменты, когда Мо Жань просил его «открыть свой ротик».       — Баобей… давай, возьми его…       Чу Ваньнин все еще не мог умело удовлетворить своего супруга орально, потому что член Мо Жаня был просто несоизмерим с возможностями его рта. Это было самоубийством, но несчастный учитель старался изо всех сил, вбирая в себя влажный горячий орган, пошло посасывая, лаская языком и опухшими губами.       — Глубже… возьми глубже! Мф!.. Черт…       В такие моменты Тасянь-цзюнь властно брал лицо своего любовника и насаживал на свой член, заставляя Чу Ваньнина задыхаться и страдать от жестокости распаленного донельзя императора. Но как бы больно или невыносимо ему не было, лишь один взгляд на перекошенное от удовольствия лицо супруга, лишь одна мысль о том, какие грязные вещи они делают друг с другом, заставляла его собственный член стоять как раскаленный кол.       Он никогда никому не признается, как ему нравится быть в полном подчинении. Даже себе.       — Ваньнин. Давай же, возьми, — снова позвал его Тасянь-цзюнь, вырывая из постыдных воспоминаний. Немного подув на ложку, он притянул угощение прямо к губам учителя.       Тот послушно принял ложку бульона, удостоверившись, что любая еда, вышедшая из-под руки Мо Жаня, каким бы он ни был, невероятно вкусная. Про себя он улыбнулся этой мысли, не заметив, что уголки его губ предательски дрогнули и наяву.       — Чего ты смеешься? — император тотчас заметил на лице учителя едва различимую эмоцию.       — Я не… я не смеялся. Просто… — Чу Ваньнин отвел глаза, неслышно проговорив: — Просто непривычно видеть тебя таким.       Глаза Тасянь-цзюня злобно сверкнули, и Чу Ваньнин тотчас пожалел о сказанном. Но вопреки его мыслям о том, что этот невероятно вкусный бульон сейчас выльют ему на голову, он услышал:       — Разве раньше этот достопочтенный не заботился о тебе? У тебя скверная память! — он сунул в рот учителю еще одну ложку, насупился и подытожил крайне недовольно: — Поэтому-то ты и не любишь этого достопочтенного…       Мо Жань выглядел таким разозленным и обиженным, что Чу Ваньнин чуть было не прыснул от смеха. Не оставалось ничего другого, кроме как собрать всю волю в кулак и выдавить из себя:       — Люблю.       — Что?..       — Ты мой супруг и ученик, как я могу не любить тебя?       Лицо Тасянь-цзюня озарила почти идиотская улыбка, ибо на его памяти это был первый раз, когда несносный учитель напрямую признался ему в подобном. Теперь он засуетился еще больше.       — С чего вдруг такие речи?.. Ты ведь не умираешь? Ты не можешь умереть снова!       Не в силах скрыть свое смущение, император, наступающий на бессмертных поспешил ретироваться на кухню. Через какое-то время он снова побеспокоил дремавшего учителя.       — Время пить лекарство, — заметив, как взор феникса сощурился с определенной долей недоверия, Тасянь-цзюнь поспешил предупредить: — Не бойся. Этот достопочтенный сделал его сладким для тебя.       Лекарство и впрямь оказалось очень приторным на вкус, словно патока. Пить его было не так мучительно, как ощущать на себе тяжелые взгляды Тасянь-цзюня.       Ей-богу, он почти раздевал учителя своими похотливыми глазами.       От взгляда императора не укрылось ничего: как томно прикрылись покрасневшие глаза Ваньнина, как соблазнительно перекатывалось адамово яблоко при глотании, как тонкая струйка своевольно проскочила мимо рта, очертив подбородок…       — Раздевайся…       Чу Ваньнин вздрогнул, посильнее прижав ворот ослабевшей рукой к своим ключицам, посоловевшими глазами умоляя супруга оставить его в покое. Но рот его молчал.       — Не надо капризничать, этот достопочтенный старается для тебя, — принялся раздевать его Тасянь-цзюнь силой и перевернул на живот. Голос императора был грубый и нетерпеливый, как и движения рук. Чу Ваньнин, конечно, подозревал, что выдержки этого молодого человека не так много, но все же надеялся, что тот окажется более понимающим.       Внутренне же он смирился.       Как вдруг все его мысли перевернулись с ног на голову в тот самый миг, когда к обнаженной коже лопаток прикоснулись две горячие ладони, принявшиеся умело массировать каждую акупунктурную точку на его спине.       — Что ты делаешь? — слегка приподнялся на локтях бессмертный Бэйдоу, желая заглянуть себе за спину. Он лишь увидел, как кончики загорелых пальцев торопливо растирают по его белоснежной мягкой коже что-то золотистое и тягучее, как оказалось — горчичное масло.       — Разве не ясно? Это растирание позволит тебе согреться как следует, а также заставит хорошенько пропотеть. Теперь перевернись, — с этими словами он одной рукой перевернул своего учителя на спину, открывая своему взору обнаженные грудь и живот.       Ваньнин терпеливо принимал ухаживания своего мужа, наблюдал, как его вздымающуюся грудь мягко оглаживают, слегка сжимая пальцами. Жар, которым опаляло горчичное масло его кожу вкупе с действиями Тасянь-цзюня заставили тело несчастного учителя плавиться и мучиться от истомы. Чу Ваньнин смотрел на чуть приоткрытые губы своего супруга, пока тот старательно массировал его, и желал, чтобы эти теплые уста коснулись его сосков, плоского живота, а руки опустились чуть ниже.       Под воздействием неуместных чувств ладони учителя сжали простыни практически до треска ткани.       — Больно? Этот достопочтенный почти закончил, потерпи.       Так уж повелось, что любые мало-мальски интимные прикосновения заставляли обоих мужчин терять голову. Если тот, кто делал это с ним — был его единственный.       Тасянь-цзюнь натянул на тело учителя откинутый в сторону халат, улегся у него под боком, аки верный пес, обнял его и накрылся одеялом, дабы и впрямь помочь Ваньнину согреться. Но в этом не было особенной необходимости. Ваньнин уже пылал, как старательно раздутый уголек.       Каждый раз с приходом Тасянь-цзюня Ваньнин неизбежно становился объектом его желания, и тот ни разу не отпустил его, вдоволь не насладившись. Для себя бессмертный Бэйдоу решил, что он так привык к этому, что теперь простые объятия кажутся чем-то недостаточным, неправильным и непривычным. Вне себя от стыда он потянулся к паху своего мужа.       — Ваньнин?!       — …       — Ваньнин…       Моменты, когда его учитель сам проявлял инициативу, Тасянь-цзюнь мог пересчитать по пальцам одной руки. С учетом его теперешнего состояния это было еще более странно. Впервые за долгое время император не знал, что ему делать.       — Только… аккуратно… — прошептал ему задыхающийся от вожделения Чу Ваньнин, давая понять, что его намерения вполне осознанные.       Тасянь-цзюня не надо было дважды просить трахнуть себя.       Уже через секунду он приспустил штаны своего учителя, не меняя их положения, не разрывая объятий, и вставил прямо так, лежа на боку.       — А-ах!..       Было очень горячо. Из-за горчичного масла Ваньнину казалось, что он по-настоящему воспламенился, его сердце горело, кожа была болезненно-красной даже на лице, стоны разливались по комнате с надрывом и упоением одновременно.       — Как хорошо… — Тасянь-цзюнь не думал, что сегодня ему удастся заняться любовью, от того его удовольствие было еще сильнее. Да, он не мог схватить учителя за волосы, грубо потянуть на себя, но даже это бережное и нежное проникновение выворачивало все его естество наизнанку. Как же сильно он любит его…       И учитель тоже его любит!       Тасянь-цзюнь обхватил дрожащее тело Ваньнина еще сильнее и постарался вставить чуть глубже. Нежные упругие стеночки столь приятно обхватывали его член, столь неприлично затягивали его, заставляли вторгаться в любимое тело и дарить наслаждение.       — Учитель так испорчен… — в перерывах между влажными поцелуями шептал на ухо распаленному Чу Ваньнину император. — Даже во время болезни учитель не может уснуть, не приняв в себя член этого достопочтенного…       Если бы у бессмертного Бэйдоу были силы, он бы попросил Тасянь-цзюня заткнуться. Но он не мог. Все его мысли, все его желания сейчас были сконцентрированы на том удовольствии, что дарил ему супруг — этот невероятный мужчина, что владел им.       Когда небо и земля поменялись местами, искры заслонили взор, а судорога удовольствия одновременно объяла их тела, пространство комнаты пронзил короткий вожделенный вскрик и томный низкий рык, будто бы на постели лежали дикие животные, а не люди.       Теперь оба могли расслабиться.       Конечно, Тасянь-цзюнь не хотел, чтобы все это закончилось так быстро, но его учитель был болен, возможно, даже не в себе, раз первый начал приставать к нему, поэтому приложил все свои силы на то, чтобы укутать Ваньнина поплотнее одеялом, затем закрыть глаза и заснуть.       На утро вместо Тасянь-цзюня утреннему солнышку открыл свои очи Мо-цзунши. Даже спросонья он ощутил характерное неприятное ощущение от засохшего на теле семени, и прекрасно понял, что именно происходило вчера между ним и Ваньнином.       — Учитель… — жалостливо протянул Мо Жань, уткнувшись в плечо только что проснувшегося от его возгласа Чу Ваньнина. — Прости… Я так виноват.       — …Что такое?       — Ты так болен, а я несмотря на это заставил тебя заниматься со мной сексом. Я просто животное…       — …       Чу Ваньнин почувствовал, как его шея задеревенела, а голова пошла кругом. Иначе было никак не объяснить тот факт, что он совершенно был не способен развернуться на своего скулящего ученика.       — При чем здесь животное?.. — пробубнил Чу Ваньнин, желая сказать, что оскорбления лучше держать при себе. Не мог же он признаться в открытую в том, что сам начал приставать к Тасянь-цзюню?! А тот как-раз-таки проявил верх благоразумия, и только и делал, что опекал его!       — Только скотина могла думать о соитии в момент болезни своего партнера! — выпалил Мо Жань, страдая от неподдельного чувства вины. За сим он не заметил сложное выражение лица учителя, которое становилось все злее и злее.       — Ну все! Достаточно! — вспылил Чу Ваньнин, кинув в супруга подушкой. Еще не хватало ему слушать эти нелицеприятные эпитеты.       Мо Жань послушно убрался из поля зрения учителя, намереваясь приготовить ему горячую ванну, завтрак и лекарство. Бессмертный Бэйдоу и впрямь почувствовал себя куда лучше, чем было вчера, про себя похвалив Тасянь-цзюня за находчивость (речь о горчичном масле), и подумал о том, что тот и впрямь заслужил его искреннюю благодарность. Глядя на то, что учитель выглядит бодрее, и Мо Жань воспрял духом.       К обеду их жизнь уж было вошла в привычное русло, как вдруг в двери к ним постучались.       — Кто там? — спросил Чу Ваньнин, все еще валяясь в постели, пока Мо Жань ковырялся в его огороде за домом.       — В селении чуть ниже сказали, что здесь срочно нужен доктор. Я подумал, что могу быть вам полезен, — ответствовал голос за дверью.       Мо Жань тоже услышал этот ответ, и даже обрадовался, что его поход в поселок не прошел даром, но все же этот голос…       Он был слишком знакомым.       Мо Жань не ведал, узнал ли Чу Ваньнин того, кто стоял за дверью, но тотчас откинул мотыгу в сторону, зашел через черный вход в их дом, не глядя на учителя проследовав к двери. Заклинатель приложил правое ухо к косяку, будто бы пытался прислушаться к шороху одежды незнакомца, когда учитель вдруг обратился к нему:       — Мо Жань. Впусти его.       Разумеется, учитель так же, как и он, узнал Ши Мэя по голосу.       Тяжело вздохнув, Мо-цзунши отворил двери. Раньше он считал, что готов к этой встрече, но сейчас очень сомневался. Как она пройдет? Прямо перед ним, на пороге, стоял молодой человек в широкополой шляпе доули с вуалью, посохом в руке и лентой на лице, скрывающей его взгляд. И все равно эта мера не давала усомниться в том, что гость — человек с очень красивой наружностью.       От сердца Мо Жаня отлегло от осознания, что напротив него стоит очень близкий ему человек, волею судьбы откинутый куда-то в неизвестность.       — Ши Мэй… Здравствуй, — Мо Жань первым нарушил молчание.       Тот, к кому он обращался, вздрогнул, веря и не веря в то, что перед ним некто из его постыдного прошлого, и не бог весть кто, а именно Мо Жань! Стало быть, человек, который был болен и нуждался в лечении, был — …       Почувствовав подступившую к горлу тошноту от волнения, Ши Мэй уж было развернулся, дабы поковылять прочь, но сильная рука Мо Жаня уже успела обхватить его запястье и втащить в дом.       — Мо Жань… Я… Я не… — он совершенно не знал, что сказать.       Мо-цзунши тоже был в смятении, и теперь, до этого безмолвствующий учитель, принял на себя роль эдакого миротворца. И сказал:       — Я много слышал о странствующем врачевателе с повязкой на глазах, который лечит простых смертных и никогда не берет за это плату. Я подозревал, что им может быть мой ученик, но не думал, что однажды ты придешь, чтобы помочь мне самому.       Ши Мэй, слыша спокойный уверенный голос учителя, слегка расслабился и более не пытался убежать. Напротив, совладав с собой, и осознав, что от его помощи не отказываются, он прошествовал к постели больного, с помощью Мо Жаня усевшись на неширокую скамейку.       — Я думал, что учитель уже давно отрекся от своего глупого ученика.       Чу Ваньнин пристально осмотрел молодого мужчину уже сблизи, осознав, что видел его прежде. Пропустив мимо ушей реплику Ши Мэя, бессмертный Бэйдоу спросил:       — Это ведь был ты? Тот человек, кто помог нам тогда сбежать, в лесу. И… тот, кто открыл дверь, когда я был в заключении…       Все они молчали какое-то время, прежде чем Ши Минцзин заговорил вновь:       — Я не знал, что еще могу сделать. Моя вина… она…       Неожиданно Чу Ваньнин положил руку на его запястье, и гость запнулся окончательно.       — Что сделано — то сделано. Каждый из нас в итоге должен сделать выбор. Твой выбор в самом конце был правильным. Это главное.       Он так же хотел сказать, что врачевание для простых селян — это тоже отличный способ искупления, и он, как учитель, горд за него, но даже вышесказанного было с лихвой достаточно исстрадавшемуся сердцу Ши Минцзина.       — Учитель…       Из-за повязки на глазах было не видно, но и Мо Жаню, и Чу Ваньнину показалось, что Ши Мэй заплакал. Он всегда был очень чутким и ранимым, и прошло еще немного времени, прежде чем растроганный гость сумел заговорить вновь:       — Я просто не хотел, чтобы учитель отказался от меня.       — Ты — мой ученик. И брат-соученик Мо Жаню и Сюэ Мэну. Никто из нас не в праве обвинять друг друга в чем бы то ни было. Потому что мы... семья.       Лицо Ши Мэя неуверенно качнулось в сторону Мо-цзунши, будто бы он хотел взглянуть тому в глаза, но, разумеется, он бы не смог это сделать. Думая об этом, Мо Жань решил, что его нечастный шисюн уже заплатил за все сполна. Разумеется он не собирался строить из себя каменную глыбу.       Присев на скамью возле Ши Мэя, Мо Жань тепло и искренне обнял его за плечи, дабы подтвердить слова учителя. Все-таки это был Ши Мэй, человек, который очень долгое время не был ему безразличен. По-сути он и сейчас был ему дорог, но, разумеется, уже не как возлюбленный, а как неотъемлемая часть его жизни и юности.       От его действий внутри Ши Мэя растаяли последние льдинки, а лицо озарила спокойная благодарная улыбка. Слегка отстранившись, он поблагодарил Мо Жаня и учителя, и решил, что самое время сделать то, зачем он сюда явился.       — Учитель. Я слышал, что над вами довлеет какая-то серьезная болезнь. Если вы позволите, я бы хотел осмотреть вас.       Ваньнин кивнул и протянул ученику свое запястье, а Мо Жань решил приготовить для всех чай и не мешать лечению. Как вдруг озвученный диагноз, услышанный краем уха, поверг молодого человека в неподдельный шок.       — Учитель, я считаю, что у вас не простуда, а банальная аллергия.       — Аллергия?..       Это было так странно и так необъяснимо, что ни Чу Ваньнин, ни Мо Жань не знали, как реагировать.       — Но на что? — продолжал вопрошать учитель, искренне не понимая.       — Возможно, учитель принимал в пищу или касался каких-нибудь растений, которые не трогал до этого, — выдвинул свое предположение Ши Мэй, и несчастного учителя и его супруга-ученика одновременно осенило:       — Огород!..       Вероятно, ничего не подозревающему и не сведущему Чу Ваньнину всучили на рынке какие-то экстравагантные семена, от которых тот пролежал пластом три дня, не в силах вздохнуть полной грудью. Хорошо, что это обнаружилось так быстро, пока ростки были совсем еще маленькими. Если бы Ши Мэй не пришел вовремя — возможно, аллергия замучила бы Чу Ваньнина до смерти.       — Погоди, Мо Жань! Не выкапывай их! Возможно, это от каких-нибудь других растений, — попытался остановить своего ученика, скрывшегося в проеме двери, Чу Ваньнин, но тот будто бы уже давно ждал хоть какого-нибудь повода, чтобы избавиться от злосчастного палисадника.       Он не был агрономом, но прекрасно знал, что не все растения способны уживаться друг рядом с другом спокойно и безусловно. Даже у выходца из «священного леса» могли быть неприятели в царстве флоры.       Когда и Ши Мэй поддержал начинания Мо Жаня, Чу Ваньнину пришлось отступить…       Но про себя гордый учитель решил думать, будто бы своим согласием делает этим двум недорослям крайне большое одолжение. После столь душещипательного примирения, он, как добрый и справедливый учитель, не мог поставить врачевания Ши Мэя под сомнения, а Мо Жань и так будет всячески заглаживать свою вину перед супругом за то, что уничтожил его огород. Так что ему это будет даже на руку.       Ши Мэй в скором времени простился с ними, обещая навестить чуть позже, и долго после этого думал о том, какие трогательные и искренние отношения между учителем и Мо Жанем.       Да, каждый из них играл свою роль, и все равно любовь их была непритворной. Все дело в том, что друг для друга они были «тем самым человеком».       Ши Мэй улыбнулся и подумал о том, что хотел бы когда-нибудь тоже встретить «того самого человека». Если кто-то заботится о тебе во время болезни, греет тебя по ночам, живет тобой и твоими желаниями — все остальное не имеет значения. Ведь так?       Кстати, после уничтожения всех злосчастных посадок Чу Ваньнина, аллергию учителя как рукой сняло.