Мо Жань, позаботься обо мне

      Это случилось немногим позже их третьей годовщины.       Чу Ваньнин валялся в постели, уже почти проснувшись, просто нежась в мягких шелковых простынях, не в силах заставить себя подняться и начать делать завтрак. К тому же Мо Жань встал раньше него, и, возможно, сам захочет взять на себя прерогативу повара. Однако испуганный вскрик из-за ширмы в миг заставил подскочить разомлевшего учителя и сделаться крайне серьезным.       — Мо Жань?..       Ответа не последовало и Чу Ваньнин, встревоженный подобным поведением своего супруга, торопливо откинул полог над кроватью, дабы переместиться за ширму, откуда ему послышался возглас. Они оба имели привычку переоблачаться именно там. Однако в тот самый момент, когда наставник хотел отодвинуть одну из раздвижных створок — человек, стоящий с другой стороны, помешал ему это сделать, всеми силами стараясь удержать преграду.       — Мо Жань, что происходит?! — раздраженно молвил Чу Ваньнин. — Если это одна из твоих дурацких игр — то я настоятельно рекомендую тебе прекратить!..       — Учитель, лучше вам этого не видеть… — «пропищал» Мо Жань не своим голосом, и это взволновало заклинателя еще сильнее.       — Не видеть что? Сейчас же отпусти ширму!       Теперь Чу Ваньнин приложил совсем немного своих сил, и многострадальная преграда между ними в одну секунду отлетела на несколько метров в сторону, беспомощно упав на пол, позволяя учителю разглядеть причину своего беспокойства.       Чу Ваньнин обескураженно охнул, втянув ртом воздух.       Перед ним стоял его муж, но не молодой заклинатель в самом расцвете своих сил, а самый что ни на есть настоящий… ребенок!       — …       — …       Какое-то время между ними так и висела тишина, лишь Чу Ваньнин время от времени шумно сглатывал, не в силах вымолвить ни слова. А ошеломленные глаза феникса метались по нежным мальчишечьим чертам. Ребенку, что стоял напротив него, виновато сдвинув бровки и надув губы, было не более десяти лет. Телосложение его оказалось крайне щупленьким, без единого намека на ту стать и силу, которыми этот юноша будет обладать уже в двадцатилетнем возрасте, а макушка едва ли доставала до груди Чу Ваньнина. Не в силах более молчать, учитель молвил слегка дрожащим голосом:       — Ты такой… такой м…       — …Мелкий? — с досадой спросил Мо Жань, еще раз вскользь осмотрев свое детское тельце.       — Милый.       Мо Жань, не веря своим ушам, уставился на наставника, глядя снизу вверх, вне себя от подобного заявления. Где это видано, чтобы учитель говорил ему что-то, и он, Мо Жань, смущался до головокружения?! Все должно быть наоборот!!! Однако, когда он столкнулся с очарованным выражением лица — стушевался окончательно.       — Значит, ты все же стал ребенком, — вдруг нагнулся к нему Ваньнин, принявшись осматривать своего ученика, приобняв правой рукой за плечо. К величайшему удивлению Мо Жаня, учитель слишком быстро взял себя в руки и успокоился. Нет, он будто бы знал, что с его супругом могло бы произойти что-то такое, отчего шок и не длился долго. Однако эта вкрадчивость и нежность со стороны учителя совершенно сбила Мо Жаня с толку. Он ожидал немного иной реакции! Криков, оскорблений за нерадивость, если он и вправду понял причину такого внезапного перевоплощения, но не такой ласковый голос и влюбленный взгляд!       — Учитель!.. Перестань меня щупать, словно зверушку!.. — в этот самый момент Чу Ваньнин схватил своего мужа за мягкую румяную щечку. — Я не хочу, чтобы ты обращался со мной, как с ребенком!.. Я тот же Мо Жань, который вчера трижды трахнул тебя!       — Прекрати говорить такие грязные слова! Не дорос еще… — легонько шлепнул его по заднице Чу Ваньнин, отчего разгневанный ученик чуть было не заплакал.       — Учитель…       Вне себя от стыда и негодования, Мо Жань отпихнул от себя своего взрослого супруга, и, волоча по земле длинное ханьфу, скрылся в дровнике.       Усевшись на ящике, Мо Жань принялся браниться. Он знал, что ему не на кого обижаться в возникшей ситуации, кроме как на себя самого, и, тем более, не было совершенно никакого смысла злиться на Чу Ваньнина. Однако ничто не могло изменить тот факт, что его тело слишком сильно ассоциировалось с его беспомощностью и унижениями, что сопровождали его в этом самом возрасте в прошлом, поэтому Мо Жань против своей воли чувствовал себя слишком уязвимым.       Когда он появился на пике Сышэн, когда обрел семью и даже статус, вкупе со своими незаурядными способностями и талантом, он ощущал, будто готов свернуть горы. Никакие возможные преграды не пугали этого целеустремленного четырнадцатилетнего ребенка. Но так было далеко не всегда.       Была тесная собачья клетка, была каждодневная трепка, привычные уху оскорбления и лишения. Он не любил вспоминать это время. И тут так неловко будто бы вернулся туда физически!       Он знал, что Ваньнин не будет издеваться над ним, но все равно не хотел видеть себя в таком теле. И не желал позволять этого другим.       Время от времени он поглядывал на запертую дверь дровника, не понимая, почему учитель не приходит, однако его детский ум был обманут, не позволив догадаться, что наставник мог бы присматривать за ним и со стороны окна. Просидев так еще около получаса, Мо Жань заскучал и решил выйти самовольно.       — Почему не пошел за мной? — обиженно молвил мальчишка, вперив взгляд в прямую спину Чу Ваньнина, что возился на кухне с их завтраком.       — Я думал, что ты хотел побыть в одиночестве, — обернулся на него Ваньнин, глядя на насупленного ребенка, едва в состоянии сдерживать улыбку.       — А разве тебе не интересно узнать как со мной это получилось?       — Здесь не так уж много возможных вариантов, — Чу Ваньнин вытер руки полотенцем, поставил с двух сторон стола по чашке рисовой каши, жестом указывая ученику, чтобы тот присел. Мо Жань будто бы нехотя плюхнулся на одно из сидений. Вместе с детскими эмоциями, внезапно его тело пронзило осознание того, что он голоден. Зверски голоден! Мо Жань помнил, что в детстве он постоянно хотел есть, но забыл, как сильно́ было это желание. Не в силах дождаться, пока Ваньнин договорит свою мысль, или хотя бы усядется напротив, Мо Жань, громко чавкая, принялся торопливо поглощать свой завтрак. Его учитель потерял нить своего повествования, и какое-то время удивленно смотрел на мальчишку, лицо которого было так сильно перепачкано кашей. Сердце его неприятно кольнуло от понимания, и, не говоря ни слова, Ваньнин достал с полки еще одну чашку, наполнив и ее кашей, до самых краев. Так же без лишних расспросов новая порция была поставлена рядом с ненасытным мальчуганом. — Не торопись, — это все, что он произнес, снова отвернувшись к печке, решая приготовить что-нибудь еще.       Разговоры подождут, ему надо было накормить ребенка!       Мо Жань опустошил первую пиалу, затем вторую, съел закуски и хлеб. Только тогда он понял, что забыл оставить хоть немного учителю.       — Ва… Учитель… — Мо Жань сам не понимал, почему ему так трудно назвать своего мужа по имени. — Прости, я просто…       — Не извиняйся. Если захочешь еще — я приготовлю. Сам я не сильно голоден, — успокоил Мо Жаня наставник, неторопливо доедая свою порцию каши. На вкус она была не самой лучшей, не такой, какой обычно ее готовил сам Мо Жань, но видя, с каким аппетитом уплетает ее мальчишка напротив, Чу Ваньнин неотвратимо ощутил приятное чувство внутри.       Будто бы прочитав его мысли, Мо Жань, неловко стер со щек остатки риса и смущенно произнес:       — Учитель так вкусно готовит, я не мог остановиться! А… учитель, ты говорил про причины моего… моего перевоплощения… — вспомнил Мо Жань, едва его желудок был заполнен до краев.       — Тут и обсуждать нечего, — строго посмотрел на него Ваньнин. — Все-таки наперекор всему пытался избавиться от Тасянь-цзюня? Я ведь говорил тебе, что это опасная затея.       Мо Жань стыдливо улыбнулся, вжав голову в плечи, не зная, чем оправдываться.       — Учитель догадался?..       — По-твоему, учитель слепой и глухой?       — Нет…       — Как можно было не заметить, как ты медитируешь ночами? Или не слышать произносимые тобой заклинания?       — … — Мо Жань не знал, что сказать. Учитель и вправду предупреждал его оставить мысли о том, чтобы попрощаться с Тасянь-цзюнем, но в последнее время эта его версия создавала слишком много проблем. Мо Жань не знал, как смотреть в глаза Чу Ваньнину, не говоря уже про других знакомых заклинателей, и раз и навсегда решил перерубить этот «гордиев узел». Он даже нашел способ. Не слишком действенный в его случае… Все-таки золотое ядро внутри его тела было повреждено, поэтому столь рискованные духовные практики могли произвести и более опасный эффект, чем от пресловутого искажения ци.       Все пошло не так, и теперь, в теле ребенка, личность его то и дело менялась без причины, психическое состояние не было уравновешенным. В одну и ту же минуту он мог грязно выругаться, как было с утра, встать в позу, и даже непреднамеренно назвать себя «этим достопочтенным», а потом снова взять себя в руки и подумать о том, что несмотря ни на что ему следует в первую очередь позаботиться об учителе, и уже потом о себе. Затем чувствовал себя ужасно слабым, маленьким и беспомощным, хотел заплакать или огрызнуться, почувствовать теплые объятия и услышать спокойное и уверенное «Мо Жань, все хорошо. Я рядом, я с тобой». И снова принимался дурачиться и забавляться с Гуту, их непоседливым псом. Таким образом он метался от одного состояния в другое целых два дня, но усилия обоих заклинателей вернуть все, как было, ни к чему не привели. Сперва Мо Жань жутко расстроился из-за этого обстоятельства, понаделал дырок пальцами в бумажных окнах в знак протеста, а потом с тем же энтузиазмом заменил все проколотые проемы на новые.       Чу Ваньнин оказался на редкость спокоен, понимая, что если капризничать будут они оба — их жизнь совершенно не станет легче. Оттого был крайне понимающим и внимательным. Именно поэтому спустя какое-то время Мо Жань расслабился и решил наслаждаться выпавшей возможностью.       У него не было отца, мама умерла так рано. Почему бы ему не побыть какое-то время тем самым ребенком, которым он никогда не был? Почему не принять ту нежность и заботу, которую ему предлагали?       Чу Ваньнин пусть и сам не в полне понимал, как обращаться с маленьким ребенком, но старался изо всех сил. Едва выдалась свободная минутка — он распорол пару новеньких ханьфу, что купил про запас на днях и постарался перешить их для Мо Жаня. Когда он попросил мальчишку встать рядом для примерки, некогда непробиваемый заклинатель, император, наступающий на бессмертных, в сердцах расплакался. Никто никогда не шил для него одежду просто так, не по приказу. Будь она хоть тысячу раз ужасна — он собирался носить ее, не снимая.       Но разумеется, его учитель не мог позволить ему этого.       — Мо Жань, вода готова. Раздевайся и залезай в бочку.       Мальчик все еще ковырялся с поясом на своей талии, не торопять оголиться. Чу Ваньнин, видя его нежелание, решил сам помочь ему раздеться, и, если раньше подобный жест Мо Жань принял бы в неприкрытым восторгом, в этот раз тотчас ощетинился.       — Не надо! Я сам! И… и помоюсь я тоже сам. Один.       — Почему? — Чу Ваньнин искренне не понимал. Неужели на теле Мо Жаня какая-то рана, которую тот желает спрятать от него? Результат его подозрительных техник? — Прекрати упрямиться. Я ведь уже помогал тебе мыться раньше.       Ни один из них не хотел отступать.       — Раньше было раньше… — пробубнил Мо Жань, густо покраснев. Он все еще стоял рядом с обеспокоенным Чу Ваньнином, не в силах разжать пояс. — Раньше «он» не был таким маленьким… Я не могу допустить, чтобы ты увидел подобное, как же ты не понимаешь, Ваньнин?!       Наконец, осознание достигло разума Чу Ваньнина. Так вот в чем была причина! Это показалось заклинателю ужасно смешным, но Мо Жань, судя по всему, так не думал. Он очень гордился своим «незаурядным, достойным восхищения» органом, и теперь не знал, как не умереть от стыда, если взгляд Чу Ваньнина упадет в то самое место.       Чу Ваньнин понял это, и не знал, как ему быть. Он мог только пообещать не смотреть.       Понимая, что упрямый учитель в этот раз победил, Мо Жань обреченно оголился и торопливо бултыхнулся в бочку, расплескав воду. Чу Ваньнин терпеливо стер все брызги с пола и, засучив рукава, вспенил мыльный корень в своих белых тонких ладонях. Когда мягкие теплые пальцы коснулись напряженных острых плечей Мо Жаня, мальчик непреднамеренно расслабился и даже откинул затылок назад, чтобы учителю было легче мыть его голову.       Обычно это он всегда выпрашивал у Ваньнина разрешение потереть ему спинку и помочь вымыть волосы. Поэтому только сейчас ощутил это странное двоякое чувство внутри. Это было очень приятно, но все равно крайне смущало.       — Жаль, что я не догадался помочь тебе в ванной, когда ты был Ся Сыни, — хитро сощурившись, молвил Мо Жань, зная, что учитель разозлится, даже если не покажет это.       — В отличие от тебя, я не был виноват в своем беспомощном состоянии. Поэтому твои издевки не уместны, — бесстрастно парировал наставник Чу. — Мы уже испробовали много способов привести тебя в норму, но ничего не помогло. Как знать, быть может, теперь ты останешься таким? Следует начать привыкать.       — Я не хочу!.. — разочарованно дернулся Мо Жань, понимая, что это было бы катастрофой. Если не для Чу Ваньнина — то для него уж точно. Пройдет еще не менее семи лет, прежде чем он вырастет, чтобы снова стать своему учителю полноценным супругом! Где здесь справедливость?! Он же старался не столько для себя, сколько для Ваньнина…       — Если не хочешь — то научись спокойно воспринимать любые грани своей личности. Усмиришь свою духовную энергию, приведешь в порядок мысли — все станет на свои места.       Мо Жань сильно расстроился. Как будто это было так просто! Ведь из-за его биполярного расстройства все так и получилось. Чу Ваньнин предлагал невыполнимую схему.       Зная, о чем думает его маленький супруг, учитель наклонился к бочке чуть ниже, стараясь заглянуть в милое рассерженное личико.       — Все хорошо. Этот учитель будет любить тебя в любом облике и настроении. Если хочешь злиться — злись, если плакать — поплачь. Никто тебя не осудит.       Едва он сказал это, Мо Жань ощутил, как те самые слезы наворачиваются на глаза. Ну почему его Ваньнин так добр к нему?!       — Но если будешь слишком шкодить — накажу! — вопреки всему вышесказанному вдруг молвил наставник, выливая на ребенка ушат чистой теплой воды, смывая остатки мыла.

***

      После разговора в ванной прошло не менее месяца, и Мо Жань очень старался принять свое новое тело и не обращать внимания на резкую смену настроения. В основном у него это получалось, и тогда мальчик переполнялся уверенностью, что вскоре сможет вернуть все на свои места.       Но на днях у них в гостях был Ши Мэй, который после их примирительного разговора пока еще ни разу не был в гостях у наставника и соученика, поэтому его визит в ближайшее время был вполне себе ожидаемым. Но не очень своевременным.              Маленький Мо Жань потряс его в достаточной степени. Ши Минцзину было искренне жаль, что он не может увидеть это своими собственными глазами, однако, когда молодой врачеватель попросил разрешения осмотреть своего шиди, прикосновение к тонким слабым запястьям уже поразило его до глубины души. Он не знал, как реагировать.       Ши Мэй мог лишь подтвердить догадки их наставника по поводу «выздоровления» Мо Жаня, а так же не задерживаться здесь более, чем было необходимо.       В принципе, никто не собирался обвинять Ши Мэя, что он пришел не вовремя. Но зачем было рассказывать Сюэ Мэну?!       Это было уже слишком…       Мо Жань даже не знал, что они общаются! Когда они помирились? Почему братец ничего не рассказал ему?       Конечно, когда надо — этот чертов глава ордена молчал, словно воды в рот набрав. А когда не надо — стоял на пороге, не в силах сдержать своего любопытства и целой лавины вопросов!!!       — Ха-ха-ха-ха-ха!!!       Мо Жань очень старался нацепить на себя маску презрения, как это делал Чу Ваньнин в подобных ситуациях, в то время как Мэнмэн валялся на полу их хижины от смеха.       — А куда подевалась твоя косая сажень в плечах, а? Ха-ха! А сколько сейчас в тебе росту? Будет хотя бы три чи? Ха-ха-ха!!!       — …       — Подожди-подожди… Получается, наш учитель теперь для тебя приемный папа? Ха-ха-ха!!!       — …       Не ему было шутить про приемного папу, но, слава богу, Мо Жань был не в курсе его личной семейной истории.       — Из псины в щенка! Вот так перевоплощение!!! — не мог остановиться младший братец, уже испытывая боль в животе от приступа своего неконтролируемого веселья.       Разумеется после этого Мо Жань был не в состоянии сдержаться.       Как сказал ему Ваньнин? Хочешь злиться — злись? Если он хочет убить этого самовлюбленного куриного выродка, ему ведь за это ничего не будет?       До боли в ладонях сжав кулаки, Мо Жань накинулся на своего братца, принявшись кусаться и царапаться, словно волчонок. Руки его больно схватили Сюэ Мэна за волосы, и со всей силой принялись трепать в разные стороны. Гуту, воодушевленный потасовкой, бегал вокруг сцепившихся людей, сопровождая все это безумие истошным лаем. Глава ордена не на шутку запаниковал, беспокоясь, что останется лысым. Но бить ребенка он не мог себе позволить, даже если этим ребенком был Мо Жань! Оставалось только жалобно взывать к помощи учителя, которого в данный момент по иронии судьбы не было рядом. С другой стороны, был бы здесь учитель — Сюэ Мэн не позволил бы себе так едко насмехаться над положением Мо Жаня.       Слава богу наставник был не так далеко, где-то в лесу, и, услышав крики о помощи, тотчас помчался обратно.       Даже в четыре руки Чу Ваньнину и Мэнмэну еще долго не удавалось отлепить Мо Жаня от исстрадавшегося тела своего младшего брата, который теперь выглядел как старший.       Переживая, что «бешеная собака» может снова напасть на него, Сюэ Мэн вскочил на меч, собираясь скрыться отсюда как можно быстрее, не понимая, насколько непоправимую обиду в сердце несчастного Мо Жаня нанес его визит.       Растрепанный, раскрасневшийся, Мо Жань сидел на земле, пока Чу Ваньнин отчитывал его, но мальчик ничего не слышал. Все о чем он думал сейчас, так это о том, что чертов Сюэ Мэн прав! Его муж стал для него папочкой… Это совершенно не мило! Как он мог думать об этом раньше в подобном ключе? Это невыносимо! Невыносимо спать рядом с ним в этом теле, невыносимо принимать опеку и заботу, как будто он неполноценный! Невыносимо не иметь возможности защитить его, если вдруг учителю понадобится помощь! Он даже не сможет купить ему что-нибудь, если пожелает. Откуда у ребенка могут появится деньги?       Возможно, из-за этих мыслей, или чрезмерно скверного настроения следующие три дня, Мо Жань волею случая совершил кражу.       Это произошло как-то само собой, он не планировал так делать, но когда возле их хижины остановилась небольшая повозка с разным добром, а с кобылы соскочил пожилой торговец, Мо Жань, воспользовавшись тем, что незнакомец начал разговаривать с его супругом, предлагая свои товары, умыкнул красивый нефритовый браслет редкого белоснежного цвета. Он подумал, что у торговца много подобных вещей, и он не сделает ничего плохого, просто забрав у него одно маленькое хрупкое украшение. Зато он сможет подарить это Ваньнину и почувствовать себя хотя бы отчасти тем мужчиной, которым был когда-то. Когда мог заваливать своего возлюбленного красивой одеждой и украшениями, покупать самые лучшие сладости и редкие деликатесы, дарить талисманы, пронизанные духовной энергией, и многое другое.       — Эй, мальчик! Брать чужое без спроса нехорошо, — послышался голос торговца у самого его уха, когда Мо Жань уже успел припрятать браслет в своей одежде. Видимо, этот старик был достаточно опытным в своей профессии человеком, поэтому обмануть его оказалось сложнее, чем предполагал Мо Жань. — Отдай-ка то, что ты только что положил себе запазуху.       — …Я ничего не брал! — Мо Жань не был бы Мо Жанем, если бы сдался так сразу.       Но и торговец не собирался отступать.       — Ваш сын… — снова обратился он к Чу Ваньнину, обеспокоенно уставившемуся на своего ученика. — Слишком озорной, — прокомментировал бродячий торговец с притворной веселостью. Пусть он и был крайне раздражен поведением мальчишки, но, в присутствии взрослого, не мог самоуправствовать.       Мо Жань неопределенно хмыкнул на заявление торговца, уже развернувшись на сто восемьдесят, дабы вприпрыжку убежать, но сильная рука его «папочки» вовремя предотвратила побег.       — А ну, верни, что взял, — прошипел ему в самое ухо Чу Ваньнин, с силой сжав мальчишечье запястье в своих руках.       Мо Жань насупился, не оставляя попыток вырваться.       — …Я не брал!       — Мо Жань!       — Нет!!!       — …       Мальчишка уже почти отодрал сильные прохладные пальцы со своего запястья, лишь в последний момент Чу Ваньнин обхватил его правой рукой, намертво прилепив к себе. Левой же он принялся собственноручно шарить у него по карманам и рукавам. Торговец стоял рядом, сетуя на то, как нелегко растить сыновей, особенно таких сорванцов «как ваш», а возня прямо напротив тем временем продолжалась. Наконец Чу Ваньнин добрался до потайного кармана за воротом в ханьфу своего мелкого супруга и изъял украденный браслет.       — Вот, — слегка запыхавшись, протянул он вещицу мужчине, продолжая правой рукой удерживать Мо Жаня за шкирку, дабы отчитать его, как только торговец покинет их места.       Но уменьшившийся заклинатель был не дурак, и пока его муж сдержанно извинялся и смотрел вслед уплывающей повозке — Мо Жаня и след простыл. Осталось в ладони наставника Чу лишь потрепанное верхнее ханьфу негодника.       Чу Ваньнин устало вздохнул, неспеша войдя в дом. Он небрежно пробежался взглядом по обстановке в надежде увидеть здесь Мо Жаня, но, как и ожидалось, того не было.       «Проголодается — сам придет», — решил учитель, и, тщательно вымыв руки, принялся варить ужин.       Прошло не менее часа, а мальчишка так и не появился.       Чу Ваньнин не думал, что Мо Жань решит убежать из дома из-за такой ерунды, однако он понимал, что психика ребенка могла быть нестабильна, и стоило ожидать любых вариантов. Наверняка его ученик не просто боится быть наказанным, а крайне зол и расстроен, что ему, прославленному заклинателю, пришлось попасть в такую нелепую ситуацию.       И опять ему не дали украсть! Чу Ваньнин искренне верил, что для них обоих разговоры о том, что чужое брать нельзя — уже пройденный этап.       Обойдя весь дом и задний двор, наставник Чу не нашел никого. Лишь сейчас он увидел хлипкую лесенку, что была приставлена к маленькому окошечку, ведущему на необитаемый темный чердак. Засучив рукава, Чу Ваньнин принялся взбираться по ней.       — Мо Жань, что ты здесь делаешь? — спросил он, различив его маленькую сжавшуюся фигурку, которая тотчас повернулась к нему спиной, едва лицо его наставника показалось в окошке. — Еда стынет.       Мо Жань слегка дернулся, снова придав себе прежнее положение, положив красивый подбородок на прижатые к груди коленки.       — Не хочу.       Чу Ваньнин покачал головой, приподнимаясь еще чуть повыше с целью забраться внутрь. Он никогда не залезал сюда, ибо совершенно не было надобности, но оказалось, что тут довольно уютно. Приятный мрак слегка разбавлялся лучиками уходящего солнца, скромно пробивающимися сквозь тонкие щели в черепице, они тонули в кучах сена, которым был устлан пол. Единственным минусом этого чердака была малая высота конька кровли, отчего в полный рост тут взрослому мужчине было никак не встать. Поэтому Чу Ваньнин, откидывая ворох сена, пробирался к своему ученику на коленках.       Усевшись рядом с Мо Жанем, он помолчал какое-то время, видимо, стараясь придумать, что сказать своему маленькому супругу, и решил начать издалека:       — Один раз, когда мне было восемь или девять, я стащил у своего учителя целую стопку защитных талисманов и без его разрешения раздал кучке нищих, пришедших в обитель в поисках пристанища.       Мо Жань, услышав это, немного развернулся к Ваньнину, удивленный и озадаченный. Наставник Чу украл???       Тем временем, видя его заинтересованность, учитель продолжил:       — Я не думал, что учитель разозлится. Более того, я ждал похвалы за то, что сделал. Оказалось, что те талисманы были достаточно редкой вещью, и нельзя было раздавать их кому попало, даже не объяснив, как они действуют.       — Тебя наказали? — тихо спросил Мо Жань.       — Заставили сделать целую стопку точно таких же талисманов.       Это наказание не казалось Мо Жаню слишком уж скверным. Но далее Чу Ваньнин объяснил, какой ценой ему все же удалось восполнить утрату, и он подумал, что в тот раз, когда Чу Ваньнин отхлестал его Тяньвэнь — он очень легко и быстро отделался. И все же…       — В отличие от тебя, в этот раз я знал, что поступаю неправильно, — молвил Мо Жань, спрятав залитое стыдом лицо в коленки. — Но… Я хотел подарить тот браслет тебе!       Чу Ваньнин вскинул брови, невольно вспоминая один из прошлых проступков своего ученика. И тот момент, когда сильно наказал его за то, что тот решил своевольно сорвать ту самую цветущую ветвь, которую желал преподнести учителю.       Возможно, Мо Жань прятался здесь, потому что боялся, что Чу Ваньнин его снова выпорет. Но, разумеется, его наставник сильно изменился с тех пор и не стал бы так делать. Когда его белоснежная ладонь приподнялась и потянулась к макушке мальчишки, тот непреднамеренно сжался, ожидая что-то вроде подзатыльника, но вопреки этому ощутил лишь приятное мягкое поглаживание.       — В следующий раз не нужно так делать. Мне ни к чему подарки, добытые таким образом, понял? — голос Чу Ваньнина звучал очень мягко. Мо Жань не удержался от того, чтобы развернуться к нему, дабы убедиться, что не только его голос, но и взгляд пропитан неподдельным лучистым теплом. — Куда важнее для меня уверенность, что ты жив и здоров. И рядом со мной, Мо Жань.       Мо Жань, губы которого предательски задрожали от переизбытка эмоций, не выдержал, нырнув в объятия своего мужа. Не ожидавший такого выпада со стороны мальчика, Чу Ваньнин повалился спиной на ворох сена, позволив Мо Жаню уютно утроится у него на груди. Теперь он оказался целиком спрятанным в рукавах белоснежного ханьфу, и потому мог себе позволить не контролировать слезы.       — Я знаю это, знаю! Учитель, я люблю тебя… Я больше всего на свете люблю тебя! Прости меня… Я был не прав… Я изменюсь…       Чу Ваньнин с трудом понимал, что пытается сказать ему расчувствовавшийся ученик, ибо его детский лепет был сказан куда-то в грудь и затерялся в складках одеяния.       — Если бы ты был всегда таким тихим, как Ши Мэй, или послушным, как Сюэ Мэн, то не был бы тем, кем ты являешься. Мо Жанем, — продолжил успокаивать своего маленького мужа Чу Ваньнин, нежно поглаживая его макушку правой рукой, пока левая обнимала за плечи. — Ты не был бы тем, кого я полюбил всем своим сердцем. Поэтому, Тасянь-цзюнь или Мо-цзунши, взрослый или маленький — ты тот, кто является для меня смыслом моего существования. Любое твое действие в прошлом, будь оно плохим или хорошим, приблизило тот самый момент, когда я понял, что не смогу жить без тебя. И какой-то несчастный браслет этого не изменит.       Только теперь Мо Жань понял.       Учитель и до этого говорил ему подобное, но тогда Мо Жань воспринял это несколько иначе. Как будто бы учитель просто старался утешить его. Сейчас, лежа на его груди, слыша отчаянный стук сердца Ваньнина, он осознал, что это не было простым признанием. Это было откровением, исходившим из самых потаенных уголков души.       Переживая о том, что он не сможет быть для Чу Ваньнина хорошим мужем, Мо Жань поступал как эгоист. Потому что у его супруга уже было то, что поддерживало в нем пламя жизни. Все остальное можно было считать прихотью самого Мо Жаня.       Учитель прижал его к своей груди еще плотнее, позволяя улечься на себе удобнее.       Слезы его ученика высохли, он почувствовал себя очень счастливым.       — Учитель, давай сегодня переночуем здесь. Не будем уходить, — предложил мальчишка, заметив, что солнце уже почти село за горизонт. Самое время им отдохнуть от всего, что произошло.       — Хорошо.       Ваньнин переживал, что Мо Жань не сможет заснуть на голодный желудок, ведь он совершенно точно не ел с самого утра, и собирался принести для него что-нибудь перекусить прямо сюда. Однако почти сразу услышал размеренное сопение в своих теплых объятьях.       «Так устал… — понял Чу Ваньнин, аккуратно прикрыв голые лодыжки ученика краем своего ханьфу. — Не беспокойся. Спи крепко, а твой учитель позаботится о тебе, Мо Жань…»       Теперь он уткнулся в теплую растрепанную макушку носом, вдыхая тонкий приятный, почти молочный аромат. Так пах Мо Жань в детстве. От осознания этого сердце Чу Ваньнина залило очередной порцией нежности. Он втянул в себя еще больше сладкого воздуха, не в силах отпустить этого мальчишку, который уже скоро, без всяких сомнений, вернется в свое истинное обличие.       Аккурат на следующее утро в ворохе сена учитель проснулся, понимая, что его ладони более не пытаются согреть дорогого сердцу ребенка. Две сильные загорелые руки сами обнимали его, опаляя своим жаром, как и раньше, до того, как с ними приключилась эта история с превращением Мо Жаня в милого десятилетнего мальчугана.