***
Дело было уже к ночи, но он так и не смог найти среди жителей городка волшебников. А ещё оказалось, что далеко не все маглы такие милые, как его спасители. И далеко не все из них любят бродячих собак, тем более такой сомнительной наружности. Разочарованный неудачными поисками и слегка пошатываясь от усталости (всё-таки после побега прошло всего три дня, и о восстановлении здоровья говорить было ещё очень рано), он брёл вдоль проезжей части к гостеприимному дому Эстер. Вдруг он услышал знакомый шелест крыльев. Сова! С каким-то свертком! Но она тут же скрылась за темными кронами деревьев. Бродяга рванул следом. Её нигде не было видно. Он пересёк сквер, за ним стоял ряд домов, до которых он сегодня не успел дойти. Свет уже ни в одном из них не горел. Бродяга тяжело дышал, высунув язык. Кажется, он переоценил свои силы на сегодня. Ладно. Завтра я вернусь сюда, осмотрю эти дома. Уверен, эта сова несла почту для волшебника. Дорога до дома Эстер заняла минут сорок. А ждут ли они меня? Свет горел только в окне мастерской Эстер. Бродяга поскребся о заднюю дверь. Через минуту дверь открылась. На пороге стояла Эстер, растрёпанные волосы собраны в неаккуратный пучок на макушке, оранжевая толстовка была нереального размера, в ней могло бы поместиться сразу две Эстер, из-под нее торчали пижамные шорты в клеточку, а на ногах были пушистые носочки. В руках она держала трубку радиотелефона, она прижимала её к себе, чтобы человек на другом конце её не услышал. — Ну, привет, Бродяга. Рада, что ты вернулся. Пёс смущённо посмотрел на неё и зашёл. Она проводила его на кухню и накормила. В телефонной трубке кто-то по-прежнему разговаривал, не замечая того, что Эстер не слушает. Эстер вернулась в мастерскую и продолжила свой телефонный разговор. Бродяга проследовал за ней. Теперь, когда он точно знал, что она художник и выполняет странный заказ — скульптуры различных магических существ для какого-то парка развлечений или чего-то в этом роде, эта комната перестала вызывать у него панику. Он заметил, что на большой пробковой доске появились приколотые листы бумаги с отпечатками его лапы. Последствие опрокинутой им краски. Он устроился под широким пуфом, прямо напротив постамента с «превращающимся оборотнем». — Да, мааам… — голос Эстер звучал раздражённо. — Нет. — Он мой брат. — Ну и что, что сводный. — Я понимаю, что ты ненавидела моего отца. Но ни я, ни Бен в этом не виноваты. Успокойся уже наконец, его больше нет! — Я не могла оставить его там. Ты же знаешь, бабушка слегка ненормальная. — Ничего он не странный! — Мааааааам! — Он со мной уже полгода, и ничего плохого не случилось! Он освоился в новой школе! — Нам хорошо вместе. Она теряла терпение, а из трубки доносился неприятный пронзительный женский голос… он напомнил Бродяге голос его матери, и он поёжился, пряча нос в вытянутых передних лапах. «Ты уже не девочка, а занимаешься всякой ерундой! Тебе давно пора замуж, когда ты собираешься детей рожать? А с этим? С этим-то, так называемым «братцем»? А?! Твой отец бросил нас ради его смазливой мамаши! И что? Разбился в своей чертовой тачке, а тебе расхлёбывать? У него, между прочим, родная бабка есть, ну и что, что она не в себе. Он тоже странный. Я слышала, что о нем говорили в его старой школе. Тебе о своей жизни думать надо! Кто тебя замуж возьмёт с этим прицепом, ненормальный сводный братишка, как мило!» Эстер закатила глаза и отодвинула трубку подальше от своего лица. Так, что Бродяге стало лучше слышно, о чем ругается неприятная женщина в телефоне. — Всё ясно, мама, ты всё равно меня не поймёшь. Уже поздно, хватит. Спокойной ночи. — Голос её был холодный и с оттенком разочарования. Она положила трубку, громко ударив ей по аппарату. Потом обняла себя, будто пытаясь согреться, и повернулась к Бродяге. — Родителей мы не выбираем. Так ведь? — она была такой грустной. Пёс вылез из-под пуфа и ободряюще ткнулся холодным носом в её ладонь. Он понимал её гораздо лучше, чем она могла себе представить.***
Он уже в очередной раз посмотрел на страницу «Ежедневного пророка», проклиная Питера. И сейчас пытался уснуть. Но сон не шел. Со страницы пророка на него смотрела большая и счастливая семья. Мама, папа и семеро детей… с любимым, Мерлин его дери, питомцем! (Бродяга оскалился и зарычал) Уизли-Уизли… Кажется, что без дементоров под боком как-то лучше соображалось. Он вспомнил гобелен с семейным древом. И голос дрожайшей матушки зазвенел в голове «предатели рода!», ха, точно. Уизли дальние родственники Блэков, предатели рода, (Бродяга усмехнулся) оно и видно по их счастливым лицам, ни разу не видел таких у своих «благороднейших и чистокровнейших», тьфу! А это, кажется, Молли Пруэтт…тоже дальняя родственница. Да, точно… Бродяга вспомнил её братьев. Гидеон и Фабиан были близнецами, огненно-рыжие, бесстрашные… «коллеги» по Ордену феникса…геройски погибли от рук пожирателей смерти… И что сейчас? Этот мелкий гаденыш, этот прихвостень воландеморта, мерзкий крысеныш теперь живёт в их семье! Убью! Злость и ненависть захлестнули Бродягу, он стиснул зубы. Он долго не мог унять свой гнев. Уснул он, кажется, только под утро. Ему снилось, как от него убегают семь рыжих крыс, а он не может понять, кто же из них Питер.