Там, где кончается интернет.

Что может быть лучше весенних каникул? Наверное, только весенние каникулы, проведённые с друзьями. Антон такого же мнения. Хоть и душа со дня когда отец ушел неприятно саднит и жжёт, но ведь на этом жизнь не заканчивается. Придется самому абстрагироваться от нападок матери, и как-то жить дальше. Но Петров никак не может забыть о коробке конфет. Кто их мог подложить? Вариантов мало, Тошей его называют только Полина, Оля и… Рома. Последнее имя отдавалось каким-то несказанным трепетом. Мысли о нем лечили саднящую душу Антона. Полина не могла подложить конфеты, она не знала о горе Петрова. Оля тоже не могла, она ничего не поняла в тот день. Ну, а Рома вполне мог. Только зачем? Покручивая в голове события того дня, Антон поймал себя на мысли, что ничего толком не помнит. Помнит только что истерика под конец смешалась с бабочками в животе, а что было на самом деле — он не помнит. И всё же, конфеты он съел, а бумажку сохранил. Если не получится выяснить кто это — придется выяснять самому. По почерку. Мать стала ещё сильнее проявлять свою апатию по отношению к детям, ей было совершенно не интересно, что происходит в их жизнях. Она часто плакала, от неё пахло валерьянкой, а сама она была похожа на смерть. Оля даже один раз её испугалась, но Антон её быстро успокоил. Оставалось только успокоить себя.

***

Новый день казался Антону совершенно непримечательным серым кругом ада, ведь уже три дня происходило одно и тоже. Мать была подавлена, и Антону часто приходилось делать всё самому. Хорошо, что Оля уже способна развлекать себя сама. Встав с кровати Антон поёжился. Мать забыла включить отопление. Дома холодно, просто пиздец. В лицо ударили мартовские лучи, слепя и без того слепого Петрова. Его никто не зовёт гулять все эти три дня, и Антон ненароком думает о том, что его забыли. Не успев дойти до двери, парень слышит звонок. Подбегает к телефону и улыбается. Рома. — Привет, Тох, пойдём гулять? — Собеседник звучит спокойно, не как обычно. — Ну-у-у, пойдём, — тянет Антон и вздыхает. Вздыхает облегчённо. Он снова услышал голос, в котором ужасно нуждался и нуждается до сих пор. Голос мелодичный, грубый, успокаивающий и самый красивый, который Антон когда-либо слышал. — Тогда иди на опушку леса, я тебе кое-что покажу. — А там будут остальные? — Нет, только ты и я. Все отморозились, сказали, что не хотят, — и лишь по тону Ромы, Антон понял, что тот врёт. Ну и пусть. — Мгм, — Антон одобрительно кивает, и пусть Рома этого не видит, но он, кажется, понял. — Тогда до скорого, — Рома явно улыбается и вешает трубку. Гудки. В телефоне гудки, а в животе Петрова происходит, кажется, дискотека бабочек. Они танцуют, делают акробатические трюки, и вообще, отрываются по полной. Тянуть нельзя, не хочется заставлять Пятифана ждать. Антон собирается настолько быстро, насколько может. На улице тепло, и на этом спасибо. Хоть не надо укутываться в сто одёжек. Петров выскакивает на порог и быстро бежит по ступенькам. Опушка леса находится не далеко. В воздухе все еще витает дух зимы, но он постепенно исчезает. Скоро наступит тёплый приветливый апрель, а туда дальше и жаркий май с долгожданным летом. Под ногами хлюпает грязь, и белые кроссовки в миг становятся грязными, но на это как-то похуй. Деревья толком ещё не пустили даже почек, но весна чувствуется как никогда. Весна… весна это любимое время года Антона. Всё распускается, оживает после зимней спячки, деревья и трава зеленеет на глазах. В лицо ударяет ветер, и чуть ли не сносит очки с Антона, да и самого Антона впрочем. Вот, уже виднеется заветная опушка, на которой стоит до боли знакомый силуэт. Хочется наброситься на него с объятиями, но, кажется, Рома его не поймет. Петров подбегает до парня и останавливается рядом с ним. — Привет, Тоха. Как ты? — Пятифан отбрасывает сигарету, как он обычно это делает, двумя пальцами и ужасно изящно. Улыбка на лице парня полыхает, а сердце Антона снова начинает биться быстрее. — Я уже лучше, — Петров пожимает плечами, слегка трясет головой, пытаясь смахнуть румянец. Рома усмехается, наблюдая за тем, как парень пытается прятать свое смущение. — Пошли, я тебе одно место покажу. Ничего не остаётся, кроме как последовать за Ромой вглубь леса. От Пятифана пахнет излюбленным даже для Антона запахом ментоловых сигарет и чем-то еще. Чем-то очень приятным. Одеколон? Новый, кажется, такого Петров еще не чувствовал. За слоем линз мелькают мрачные деревья. Лес отдаётся неприятными воспоминаниями о прошлой зиме. Признаться честно, некоторые раны и синяки на Антоне до сих пор не до конца зажили. Кстати, Семёна до конца этой четверти никто так и не видел. Уже даже страшно стало, не умер ли он? Но, как сказали позже, Бабурин уехал куда-то. Оно и к лучшему. Между тем, Рома доводит Антона до того самого места. Дыхание прерывается. С этого места видно весь посёлок. — Круто, правда? Я это место нашел еще зимой, — Самодовольно улыбается Пятифан и смотрит на Антона. — Ром, это просто… ахуеть, так красиво! — вид и правда захватывает дух. Посёлок как на ладони. Вдалеке видно школу, и даже шоссе, которое находится довольно далеко. Рома садится на траву, и Антон следует его примеру. Петров рассматривает каждый домик в посёлке, каждое строение, и даже людей, проходящих по улицам. — Давно я мечтал тебя сюда привести, — Рома достает сигарету и затягивается. — Бяша это уже видел, кстати. А после этих слов следует тишина. С Пятифаном приятно даже в тишине сидеть. И это не скучно. С Ромой хорошо даже просто молчать. А сердце Антона все так же быстро бьётся. В животе порхают бабочки, а взгляд метается то к прекрасному виду, то к не менее прекрасному Ромке. Он будто с картины. И он так нравится Петрову, что даже стыдно. Пятифан красив до неприличия. Будто какое-то божество. А эти его движения, такие изящные и резкие одновременно, так завораживают, что взгляд отвести сложно. — Тох, а тебе кто-то нравится? Сейчас, я имею ввиду, — Рома ловит на себе пристальный взгляд, и Антон краснея, переводит его на посёлок. — Да, — Петров кивает, вдыхая воздух, перемешанный с запахом табака. И уже наплевать, что он может пропахнуть им. — А кто? — Не скажу, это секрет. — А я могу сказать, кто мне нравится. Имя этого человека начинается на «А», заканчивается на «Н», — Рома усмехается и откидывает сигарету куда-то в сторону. Петров перебрал все возможные женские имена на букву «А», но нет ни одного, которое бы он знал, и чтобы оно кончалось на «Н»., — Ну ты и загадку мне задал, я таких имен женских не знаю, — Петров чешет затылок. — Бля, Тох, ты реальный пацан, намёков не понимаешь. Даю подсказку. У этого человека фамилия «Петров». Я с ним дружу уже почти месяц, еще, он живёт в доме на холме. Я ещё Бабурину за него ебало бил, — Рома слегка краснеет и улыбается. Щурится, и хитро-хитро смотрит на Антона, пока тот краснеет до невозможного. — Р-рома… — Взгляд Петрова мечется по посёлку, и он боится взглянуть на друга. Что блять? — Что ты имеешь ввиду… И так страшно от того, что это может оказаться злой шуткой. Антону хочется кричать от счастья и смущения, но лучше этого не делать. А вдруг он Бяше проспорил? Лучше не принимать радикальных мер. Но сердце бьётся так быстро, и жар приливает к щекам так сильно, и растекается по ним красными пятнами. — Да так, ничего, — Рома слегка улыбается. — Я просто осознал недавно, что я педик. Из-за тебя. Я реально блять… Я реально такой педик, что тебе и не снилось. — Я тебя не буду осуждать… — Ты реально глупый, Тошка. Я тебя люблю. Мир переворачивается с ног на голову. И Антон краснеет так сильно, как не краснел никогда. В животе бабочки устроили уже не дискотеку, а целый бал. Сердце с каждым ударом о ребра начинает биться еще сильнее. И если это сон, то пусть он не заканчивается. Никогда. — Блять, прости, это было слишком резко, да? Всё хорошо? — Рома поворачивает покрасневшее лицо Антона на себя и замирает. — Ахуеть, Тоха, почему ты такой милый? — З-заткнись! — Петров краснеет с каждым разом всё сильнее. Глаза даже слезиться начинают от смущения. — Завали ебало, Ром, я не знаю что сказать, блять! — Чего ты разматерился-то? — Пятифан смеётся. Звонко и искренне. — Я удивлён, что ты вообще сейчас меня не послал и не столкнул с этого ебучего выступа. Наступает тишина. А вот сейчас эта тишина словно яд, который пустили по венам, и он беспощадно отравляет организм. Что ему сказать? А если это шутка? Антон останется в дураках, если это так. Он не может пролезть в голову к Роме и посмотреть, о чем он думает, к сожалению. — Я тебя тоже, — Шепчет Петров и боковым зрением видит, как улыбается Рома. Стук сердца слышится уже даже где-то в ушах, и кажется, эти чувства за гранью дозволенного. Пускай любовь между двумя мальчиками это табу, навязанные обществом. Пусть. Похуй вообще. Антон сейчас счастлив так, что не объяснить словами. — Тош, посмотри на меня, — Рука Ромы ложится на покрасневшую щеку. Изящные пальцы оглаживают её. Вторая рука ловко и аккуратно снимает очки с Антона, и тот недовольно пищит. — Отдай! — Рука Ромы тянется вверх, так, чтобы Петров не достал свои окуляры. Антон изо всех сил старается не встретиться взглядом с Пятифаном, чтобы не покраснеть еще сильнее. Он держит пари: сейчас он выглядит как помидор, или рак. Потому что невозможно жарко. Внутри и так горит пламя, а тут еще и Рома близко. Пятифан резко подаётся вперёд, откладывая очки на землю. Обветренные губы касаются губ Антона, и тот словно закипает. Дышать становится невозможно, когда Рома делает подступательные движения. Он сминает губы Петрова, гладит по покрасневшим щекам, и тот замирает в бездействии. И как все дошло до этого? Как все дошло до того, что Антон влюбился в парня, а сейчас целуется с ним? А ведь это его первый поцелуй, и он не в зуб ногой, что делать. Паника накрывает Петрова с головой. Что делать, блять?! Вспоминая фильмы, картинка в голове начинает вырисовываться, и мыслить становится чуть легче. Антон закидывает дрожащие руки на плечи Ромы, обвивая их вокруг шеи. А что делать губами, он, как говорится, не ебет. Пока Антон пытается что-то делать, Пятифан перенимает всю инициативу на себя, как он и задумывал. Язык скользит по верхней губе Антона, и тот удивленно вздыхает. Поцелуй выдался приятным, самым желанным и самым странным одновременно. Со вкусом сигарет Ромы. Слегка горько, но сладко одновременно. Петров отстраняется первым. Смущённо вытирает губы запястьем и отводит взгляд. Блять. Что это было? И снова, губительная тишина. Рома украл его первый поцелуй. Да и Антон, в принципе, совершенно не против. Где-то в своих фантазиях он грезил этим. И кажется, что такие фантазии за гранью дозволенного. А когда они переходят в реальность, так это вообще пиздец. Стыдно — просто ужасно. Сердце выпрыгивает из груди, почти в прямом смысле слова. — Держи, твои окуляры, — Рома протягивает слегка дрожащей рукой очки Антона. Он тоже волнуется. Он тоже нервничает. — Ром… — Бля, знаю сам, пиздец какой-то, — Пятифан поджимает колени и утыкается в них носом. — Я такой педик, Тош, такой педик… — И я. — Иди ко мне, педик, — Рома расставляет руки, завлекая Антона в свои объятия. И снова он прижимает Антона к себе. И снова Антон чувствует, как колотится сердце Ромы. — Ром, я так счастлив, просто пиздец… — И я, Тош, и я счастлив.