***
Посреди ночи раздаётся грохот и звон посуды. Антон подскакивает на кровати от испуга, и прислушивается. Слышны крики и ругань. Родители. Они снова выясняют отношения. Петров старается скрыться от всего мира и от страшных звуков в частности, залезая под одеяло. Голова болит от криков, а во рту как на зло пустыня Сахара. Пить хочется до невозможности сильно, и Антон проклинает эту потребность. Идти в эпицентр событий совершенно не хочется, но если он не сделает этого — не заснет. Парень ступает босыми ногами на холодный пол и слегка ёжится, но после переосиливает себя и идёт дальше. Дверь с мерзким скрипом открывается, и Антон быстро, но как можно тише, спускается по не внушаюшей доверия лестнице. Кажется, что любая ступенька сейчас провалится вниз, и Петров вместе с ней. Парень аккуратно заглядывает за угол и видит родителей. На полу валяется несколько разбитых тарелок, а в центре самой кухни само выяснение отношений. И выглядит это так страшно, что Антон не медля ни секунды шмыгает за угол. Пить уже не так сильно хочется. Петров мог бы вмешаться, но он рискует быть втянутым в ссору, поэтому, лучше не надо. Взрослые проблемы его касаться не должны. Антон тихо ступает на лестницу и замирает. Будто от выстрела в грудь на лице застывает ужас, тело начинает трясти, а дыхание сбивается. «Мы разводимся!» Он слышит то, чего не должен был. Может, это страшный сон? Антон зажимает рот рукой и бежит по лестнице, наплевав на то, услышат ли его родители. Дверь со скрипом закрывается, и Петров сползает по ней. Слезы непроизвольно катятся по щекам, тело содрагается в рыданиях, а в голове эхом циркулирует злосчастное слово. Слово на букву «р». Он боялся его как вампир чеснока, пусть уже и взрослый. Тело Антона трясётся словно от землетрясения. Да быть такого не может! Почему именно вот так — для него загадка. Петров не маленький, он понимает, что такое случается в других семьях, что у взрослых могут возникнуть разногласия… Но это всегда происходит в чужих жизнях. Истерика накрывает Антона с головой, и он тянется к телефону, лежащему на столе. Слезы капают на светлый экран, и сенсор ломается, начиная жить своей жизнью. Петров дрожащими пальцами пытается найти иконку мессенджера, открыть совершенно любой чат, просто, чтобы кому-то выговориться. А кому нужны его слёзы? Никому. Но друзья на то и друзья, чтобы помогать друг-другу. Слезы стекают по экрану, открывая чат с контактом «Ромка» и нажимают на звонок. Протяжные гудки, и по ту сторону принимают вызов. — Антон, ты ебанутый? Час ночи, зачем ты звонишь, блять? — голос по ту сторону провода грубый и заспанный, но он словно колыбельная для Антона. В животе что-то приятно сокращается, когда он слышит своё имя из уст Ромы. — Р-ром… пожалуйста, п-поговори со мной… — Истерика не даёт нормально выражаться. Заикания искажают речь, и Антон сомневается в том, понятно ли собеседнику о чем он говорит. — Что произошло? — Пятифан после услышанного явно просыпается, и голос становится более мягким и обеспокоенным. — Мои родители… они… р-разводятся… — Слова даются Антону с трудом. После произнесённого предложения он закрывает лицо руками, плача еще сильнее. — Блять, Тоша, успокойся, — Это «Тоша» звучит так по-уютному, по-домашнему, и Антон закусывает губу, стараясь не сорваться на плач. — Прошу, успокойся, я сейчас к тебе приду, хорошо? — Х-хорошо… — И снова протяжные гудки. Звонок сбросили. Антон молится на то, чтобы не проснулась Оля от криков этажом ниже. Но она всегда крепко спит, поэтому Петров почти спокоен. Ругань и раздраженные возгласы слушать невозможно: проскакивают маты, оскорбления. Антон дрожащими руками закрывает уши, чтобы не слышать этого ужаса. Когда же придёт Ромка? Лунный свет полосами попадает на заплаканное лицо Антона. Это единственный источник освещения. Остальная комната в полном мраке. Сердце Петрова с каждым криком разбивается всё больше и больше — его словно бьют молотком. Беспощадно и безжалостно. Собственные родители. Раздаётся стук в окно, и Антон поворачивает голову к источнику шума. В комнату вваливается запыхавшийся обеспокоенный Ромка. — Тох, что случилось? Прошу, расскажи, — Пятифан опадает на колени перед Антоном, заглядывая в заплаканные глаза. Руки заботливо ложатся на худые плечи, большими пальцами их поглаживая. — Они р-ругаются… и… я услышал то… как… — Антон всхлипывает. — Мать сказала… что они с отцом… р-разводятся… На последних словах Антон срывается на плач. Внутри Ромы загорается чувство, которое он скорее всего, объяснить не сможет. Сердце бьётся быстро, и с каждым ударом оно сильнее болит. Оно болит от того, как Антон плачет. Жалко его, просто пиздец. Ну не заслужил он такого. — Тош, не плачь… — Рома решается на то, на что не решался почти все время, как они знакомы. Обнять Антона. Не одной рукой, как он обнимается с Бяшей. Обнять его полноценно. Прижать его к себе, прижать его к своей груди, чтобы Петров услышал наконец, как же сильно колотится сердце Ромы, когда он рядом. Пятифан корит себя за свои чувства. Это ненормально. Это ошибка, такого быть не должно, чтобы у него в животе бабочки выплясывали диковинные танцы от одного лишь взгляда на Антона. Но он ведь просто ему дорог… А почему тогда с Бяшей такого нет? А с Полиной? Рука зарывается в мягкие волосы, накручивает пряди на длинные пальцы. Слёзы пачкают ветровку Ромы. На улице сравнительно тепло, для марта месяца. За окном слышится звук падающих капель растаявшего снега. — Ром… Спасибо, что пришел… — Антон начинает медленно успокаиваться. — Я не могу оставить тебя в беде, Тош, не по-пацански это, — Пятифан вздыхает, всё так же прижимая хрупкое тело к себе. — И еще кое-что не по-пацански. — Ч-что? — Тебе когда-нибудь нравилась девчонка какая-то? — Рома слегка краснеет. Он это делает только для того, чтобы отвлечь Антона, главное не спалиться. — Ну, б-было дело… — Антону все еще сложно разговаривать, но медленные поглаживания Ромы по его волосам успокаивают. — А что ты чувствовал, когда её видел? — Бабочек в животе. С-сердце билось быстро… — Антон вспоминает свою первую детскую влюблённость в пятом классе. Но вспоминать то, чем она закончилась как-то не хочется. А еще Петров нехотя осознает, что он чувствует сейчас тоже самое. Но только не совсем к девчонке. — А у меня такое, когда я тебя вижу, — Рома усмехается. А из Антона эти слова выбивают весь воздух. Что? Он нравится Роме? В смысле, не как друг, а как парень? Что за бред? Петров думает, что это просто привязанность, и правда, за три недели они стали очень близки друг-другу, может, из-за этого? А самое стыдное то, что Антон чувствует то же самое. К Ромке. Первый раз это чувство проскользнуло, когда Пятифан выдохнул ему в лицо дым. Он был так близко, так недоступно близко, что сердце начало биться быстрее. Рома просто очень красивый. Чёткие черты лица, тёмные волосы и глаза, и взгляд такой, одновременно и пугающий и завораживающий. Антон краснеет каждый раз, когда вспоминает о своих фантазиях. Он представлял, как Рома его обнимает, прямо как сейчас. Глупая фантазия превратилась в явь, пусть и при ужасных обстоятельствах. — Я не знаю как это объяснить, ну, я вроде не педик, а на тебя запал, — Рома продолжает перебирать мягкие волосы и говорить как ни в чём не бывало, а вот лицо Антона уже можно сравнивать с помидором. Но он молчит. — Ты просто очень красивый, Тох. Наверное, чем-то девочку мне напоминаешь, вот и нравишься ты мне. — Как друг? — Я не знаю, Тош, не знаю. Истерика сменилась внезапным трепетом подросткового сердца, жаром, приливающим к щекам и ощущением такой ужасной привязанности, что не хочется Ромку от себя отпускать ни на шаг. Хочется сидеть так вечность возле двери, чувствовать тёплые руки, которые прижимают к себе, и чувствовать бабочек в животе.***
Антон проснулся у себя на кровати. Это был сон? Петров заботливо накрыт одеялом, голова болит, а при одной мысли о «сне» в животе порхают бабочки. Но утреннюю идиллию нарушает открывшаяся дверь. В дверном проёме стоит заплаканная мать с синяками под глазами. — М-мам? — голос Антона дрожит от страха. Взгляд матери холодный и пустой. — Отец уезжает, иди прощайся. Мы разводимся, — Это был не сон. Это, блять, был не сон. Петров так надеялся на то, что это просто кошмар, с примесью приятных, слегка приторных и слишком ванильных вещей под конец. На дрожащих ногах он спускается по лестнице и видит Оленьку, обнимающую отца. Она плачет, прижимается к главе семейства. Не сдерживаясь, Антон с разбегу налетает на отца, прижимаясь к нему. Почему все так? По бледным щекам снова текут слёзы. Он лучше бы остался с ним, чем с матерью. Но, кажется, его мнения здесь спрашивать не собирались. После ухода отца из Антона будто выжали все соки. Мир потихоньку стал терять краски. — Тоша, почему папа ушел? — Заплаканная Оленька дергает Антона за подол футболки и заглядывает в глаза, скрытые слоем линз. — Он еще вернётся, Оль. Вернётся ведь? Должен же! Антон на ватных ногах поднимается в комнату, и слышит телефонный звонок. На экране большими буквами высвечивается «Ромка», и Петров дрожащими руками в спешке поднимает трубку. — Тох, ну че ты, как там? — собеседник обеспокоенно тараторит, и Антон перебивает его. — Отец уехал. — Блять, мне прийти? — Нет, Ром, не беспокойся. Ты и так сделал слишком много для меня вчера, сегодня я как-то сам, — Петров подавленно усмехается. — Как скажешь… Держись, Тох. Гудки. Звонок сброшен. Отец уехал. Наверняка в город, и еще недели две назад Антон захотел бы с ним, но… Сейчас уже как-то неважно. Сейчас на всё как-то похуй. На всё и всех, кроме Ромы. Не забыл ведь. Позвонил, поинтересовался и побеспокоился. Мысль об этом отдавалась приятным теплом где-то в груди. Сама мысль о Пятифане так будоражила сознание, что негатив отходил на второй план. Сегодня суббота, в школу не нужно, да и слава Богу. Впереди весенние каникулы, и Антону нужно смириться с тем, что отец уехал, и жить дальше. Петрову хоть и шестнадцать, хоть он и подросток, но всё же, ему будет не хватать отца. Но он ведь будет приезжать, верно? Раздаётся стук в окно, и Антон, стирая слезы, подходит к источнику шума. Осматривается, и никого не замечая смотрит вниз. На подоконнике лежит коробка конфет с запиской, написанной корявым почерком. Еле разобрав слова, Антон прочел: «Не грусти, Тош!»