Там, где кончается интернет.

Апрель сменяется жарким маем. В первый день нового месяца по телевизорам крутятся поздравления со словами «Мир, труд, май!». Антону, честно, поебать на этот праздник. Ну, он его никак не касается, какое дело-то? Но вот что радует, с каждым днем летние каникулы всё ближе. После тридцатого числа можно будет расслабиться и забыть о всех проблемах, убежать сломя голову в долгожданное лето и прыгнуть в объятия жарких солнечных лучей. Просыпаться в обед, а после сразу идти гулять с друзьями. До этого Петров не очень любил лето. У него бледная тонкая кожа, которая быстро обгорает, и Оля однажды его сравнила с раком. И это так бесит Антона, что он почти всегда сидел дома. А может, гулять было не с кем, и у него настоящих друзей не было. Но ведь, он их считал таковыми. Что не так? Петров, скорее всего, объяснить не сможет. Но дороже Ромы, Бяши, Полины и… ну, Кати, нет ему никого. Сегодня суббота. А по субботам Рома всегда приходит к Антону домой. Он часто у него бывает, но по субботам как-то приятнее что ли. В выходной намного легче. Антон каждый раз с замиранием сердца ждет звонка от своего парня, в котором любимый голос скажет «Тох, я иду к тебе». Совсем скоро их отношениям стукнет два месяца. Двенадцатого мая. И Антон, по достижению хотя бы пол года отношений, собирается рассказать о них матери. У Ромы намерения серьёзные. «Я тебя заберу в какой-нибудь город, а может вообще в другую страну. Будем мы с тобой там жить, и все у нас будет хорошо. Я на работу устроюсь, а ты там будешь свои рисуночки рисовать и продавать. Ты у меня молодец.» — эти слова Петров вспоминает с теплотой в сердце. Как же он любит Рому, он и правда хочет, чтобы так случилось. Хочется уехать с ним далеко-далеко. И только с ним. Хочется просыпаться по утрам и видеть рядом спящего Ромку, хочется обнимать его, всегда-всегда! Но вот, раздаётся телефонный звонок, и Антон поднимает трубку. — Тошка, я иду! — радостно восклицает Рома. — Жду, смотри в канаву там не упади, ха-ха! — смеётся Антон и вешает трубку. Наконец-то он его увидел, хотя они виделись только вчера. Но всё-таки, пребывание рядом с Пятифаном это уже некая потребность. Потребность коснуться, потребность прижаться к его груди и слушать сердцебиение. Вдыхать запах сигарет с ментолом и его одеколона. За окном птицы напевают свои замысловатые мотивы, и Антон задумывается. Когда он был совсем маленьким, он хотел понимать язык животных. Было бы интересно и сейчас послушать о том, что поют птички. Но остаётся слушать только неразборчивое чириканье, которое ассоциируется с ранним летним утром и смотреть в окно. И Петров почти погружается в эту атмосферу детства, лета, когда не было никаких проблем, но опоминается потому, что вдалеке уже виднеется Пятифан. Сердце делает кульбит и Антон впопыхах убирает книги со стола да и впрочем всякий хлам который там лежит. Остается только ждать долгожданного стука в дверь. И ждать, впрочем, долго не приходится. Антон бежит по лестнице, почти снося Олю со своего пути, которая тоже шла чтобы поздороваться с гостем. Она что-то недовольно шипит и бежит за Антоном. Дверь открывается и на пороге стоит улыбающийся Ромка. — О, я смотрю, все Петровы в сборе, — Усмехается Пятифан и проходит в коридор. — Рома! — Девочка набрасывается на парня с объятиями. — Привет! — Привет-привет! А чего это ты не здороваешься, Тош? Я как бы не к Ольке пришел, а к тебе, — Рома подходит к Антону, и тот словно опоминается. — А, блин, привет, я просто задумался, — Нервно усмехается Антон смотрит на Рому. — Ну, может, как обычно? Чай хочешь? — Мой ответ ты знаешь, свет очей моих, — Рома смеётся и проходит на кухню, пока Антон переваривает услышанное. Чего блять? Что он сказал? За почти два месяца Петров привык к прозвищам и милым словами, но подобное он слышит впервые. Кажется, Рома немного приложился головой об стену, тогда, в пятницу, что начал так литературно выражаться. — Ну и где ты там застрял? — Антон после услышанного опоминается и заходит на кухню. — Неожиданно было, честно, — Признается Петров и ставит чайник. — А где мать твоя? Неужели- — Блять, Ром, давай без шуток, — слова Ромы перебивает недовольный Антон. Пятифан тот еще любитель отпустить шутейку про мать или отца, и Петров, честно, даже не обижается. Просто, он сохраняет свое звание правильного и хорошего мальчика. — Да иди нахуй тогда, — беззлобно парирует Ромка и только сейчас замечает сидящую напротив Олю. — Ой. — Тоша, я не знала, что ты умеешь говорить плохие слова, — девочка вопросительно смотрит на брата и тот бледнеет. — Да я тоже удивился, когда услышал от него мат впервые! — Ромка начинает смеяться, пока Оля смотрит на него ой как недоверчиво. — Оль, иди в комнату, пожалуйста, уроки сделай там, не знаю, просто, покинь кухню, — вздыхает Антон и Оля, как послушная сестра, выходит из кухни и бежит по лестнице. — Про мать кстати я хотел сказать, что она наконец оставила нас вдвоём, и я смогу тебя поцеловать даже тут? — Наконец заканчивает недосказанное Рома и наблюдает, как щеки Антона слегка розовеют. — Про Олю не забывай. — Но ведь Оля в комнате, — Рома встаёт со стула и подходит в плотную к парню, заставляя его облакотиться поясницей о тумбу. — А мы здесь. Голос Пятифана становится тише, и Антон краснеет. И блять, какой же Рома красивый. Его лицо непозволительно близко к антоновому лицу, и тот удивленно вскидывает брови, избегая контакта с напористым взглядом тёмных глаз. — Ну, Тош, я могу тебя поцеловать? — на слова Ромы Антон медленно кивает. Они сливаются в поцелуе всего на пару секунд, так как за спиной Антона раздаётся мерзкий писк закипевшего чайника. Петров отстраняется, выключает источник неприятного звука, и Рома расстроено вздыхает. Садится обратно за стол, смотрит на Антона, который аккуратно наливает кипяток в какие-то навороченные кружки. Через минуту он тоже садится рядом с Ромой и протягивает ему кружку. — Аккуратно, он горячий, — предупреждает Антон и слегка шипит от неприятного касания горячей кружки об свои пальцы. — Горячее меня никого нет, и даже этот чай со мной не сравнится. — Ром, ты еблан? Пей уже! — Антон недовольно закатывает глаза и слышит звонкий смех Ромы. — А ты не согласен? — Я не могу судить. — Так я могу тебе доказать. — Пошёл нахуй. Диалог выходит очень содержательным, и Рома снова не сдерживает смех. Какой же Антон всё-таки милый, когда смущается. Он наблюдает за тем, как щеки Петрова расскрашиваются в розовый, как он хмурит брови, старается избегать зрительного контакта с парнем, в то время как тот смотрит на него не отводя взгляд. Такой милый. Кружки медленно опустошаются за разговорами насчет всего. Насчет школы, насчет друзей и остального. Со второго этажа раздаются звуки телевизора, кажется, Оля смотрит мультики. Ну и пусть смотрит дальше. Антон тянет Рому вверх по лестнице за руку. По пути они смеются, толкаются, да так, что Петров почти улетел вниз, но Рома, быстро сообразив, не дал этому случиться. — Ебать у тебя чисто, для меня старался? — Усмехается Рома и плюхается на кровать. — Мечтай, чтобы я специально для тебя комнату убирал, — Антон закатывает глаза, скрывая правду. Конечно, ему хотелось впечатлить Рому. Зачем? Вообще без понятия. В комнате и правда чисто и уютно, особенно уютно от того факта, что в этой комнате находится его любимый Рома. — Иди ко мне, — Пятифан протягивает руки, и Антон почти прыгает к нему, укрывая себя и парня тонким одеялом. На улице не очень тепло, поэтому, должно быть не жарко. За такие моменты Петров готов отдать всё. Когда он лежит, утыкаясь носом в грудь Ромы, прижимаясь в нему почти вплотную. Когда Пятифан накручивает его волосы на свои пальцы, целует в лоб и шепчет всякие нежности. — Кстати, Тош, мы с тобой так нормально и не поцеловались. Давай? — Рома смотрит в глаза Петрова и улыбается. — Зачем ты спрашиваешь… — Я не хочу причинять тебе дискомфорт, поэтому, спрашиваю. — Какой ты милый… — шепчет Антон. Это так приятно, что Рома заботится об его состоянии, что всегда спрашивает о том, может ли он сделать это. Петров кивает. Рома подаётся вперед, прижимая хрупкое тело к себе еще ближе. Сминает его губы своими, уверенно, не как в первый раз. Каждый поцелуй с Антоном — рай на земле. Его губы такие сладкие и мягкие, что Рома подается соблазну и облизывает нижнюю губу Петрова. Пятифан действует уверенно, чётко, смакуя каждую секунду и вкус мятной зубной пасты, который еле ощущается. Рука ложится на затылок, зарывается в мягкие волосы и прижимает Антона к себе ещё ближе. В голове Ромы загорается навязчивая мысль, которая давит на мозги и заставляет углубить поцелуй, проскользнув языком в рот Антона. Тот опешивает от ощущения чего-то инородного во рту. До Петрова доходит довольно долго, что нужно делать дальше. Но он всё же с опаской продолжает отвечать на уже совершенно не детский поцелуй. Рома слегка оттягивает светлые волосы назад, и Антон удивленно вздыхает. Блять-блять-блять! Что он творит?! За дверью раздаётся голос Оли, который заставляет Рому наконец отлипнуть от губ Антона. — Тоша, меня позвала подружка погулять на площадку возле школы, можно? — Иди, — Разум затуманен, и Антону сейчас на всё похуй, в голове только один Рома и его губы. — Спасибо! — Говорит девочка через закрытую дверь и парни слышат топот. Она ушла. — Блять, Рома… — Антон вздыхает и смотрит на своего парня, который гладит его покрасневшую щеку. — Что? — Я… я хочу ещё. Внутри Пятифана разгорается необъяснимое чувство. В голове только одно слово «хочу» и больше ничего. Рома обхватывает руками покрасневшие щеки и впивается поцелуем в губы Антона. Язык проходится по белоснежным зубам, бесстыдно исследует каждый уголок рта парня. Мокро. Грязно. Жарко. Внизу живота становится тепло, и Рома понимает, что назад дороги нет. Он отстраняется и смотрит на Антона. И блять, как же он прекрасен сейчас. Припухшие губы от укусов, которые блестят от слюны, красные щеки, затуманенные глаза и слегка съехавшие очки, которые Антон судорожно поправляет. Рома аккуратно, на пробу, касается губами тонкой шеи, вызывая у Петрова мурашки. Почти невесомые поцелуи на бледной коже отдаются у Антона тихими вздохами. Пятифан все так же аккуратно всасывает небольшое место на шее, и тут же его отпускает, наблюдая за тем, как краснеет кожа. И до него только доходит. Он, блять, только что оставил засос. Он «пометил» Антона. Рома загорается желанием оставлять свои метки по всей шее Петрова. И если кто-то увидит — будет знать, что он уже занят. Почти каждый сантиметр шеи горит алыми пятнами, и Петров закрывает рот ладошкой. Приятно. Но приятное ощущение сменяется резкой болью. Антон недовольно стонет. Рома укусил его за шею. — Ром, больно… — Пятифан поднимает взгляд на парня, чьё лицо горит ярким пламенем. — Прости, — Извиняется Рома и проходится языком по месту укуса, чтобы было не так больно. И становится правда легче. Мокрые поцелуи заставляют Антона томно вздыхать, и он еще не понимает, что это лишь стимул для Ромы. Стимул продолжать. Пятифан запускает руку под футболку парня, оглаживая хрупкое тело. Каждое касание отдаётся мурашками, и Антон тихо стонет. — Р-ром… — Да? — Что мы делаем… — Тош, я не знаю, но блять, я хочу… — шепчет Рома, водя губами по уже усыпанной засосами шее. — Тебя. В животе Антона порхают бабочки. Голос Ромы тихий, слегка осипший и грубый. Это пиздец, Петров совершенно не отличает реальность от его мокрых и грязных фантазий. Но если это сон, то пожалуйста, пусть он не заканчивается. Рома гладит бледный живот размашистыми движениями, то и дело задевая место, что ноет и пульсирует, что просит ласки. Перед глазами летают искры, когда Пятифан опускает тёплую ладонь на уже заметный бугорок в шортах Антона. По телу будто пускают разряд тока и он инстинктивно подаётся бёдрами вперед, навстречу рукам Ромы. Петров хнычет, закрывает лицо руками, и Пятифан убирает руки, заглядывая прямо в глаза, затуманенные пеленой похоти. — Не закрывай лицо, хорошо? Мне нравится на тебя смотреть, — Шепчет Рома на ухо Антону, и тот судорожно кивает. — Вот и славно. В качестве поощрения, проворная рука скользит под резинку шорт, а после и трусов. И блять, так стыдно, что хочется испариться. Но мягкие движения пальцев Ромы делают так хорошо, что желание это прекратить исходит на ноль. Антон и правда громок. Вздохи и стоны летают по комнате, бьются об стены и отдаются эхом, заседают в голове Ромы. Это то, чего он желал услышать. Эти звуки — услада для ушей Пятифана, и он продолжает мягкие движения. Большой палец медленно трет головку, размазывая предэякулит по всему периметру. Дразнит размеренными движениями, и Антон почти захлебывается в собственных вздохах и стонах. Как же ахуенно. Петров и подумать не мог, что такое когда-то произойдет. Ну, это всё-таки произошло бы, но до этих пор это все оставалось грязной фантазией или мокрым сном. Его прямо сейчас припечатывает к кровати, и дразнит медленными движениями самый главный виновник мокрых снов. Его парень. Прямо как в фантазиях. — Ром… я… я сейчас… стой… — С придыханием проговаривает Антон. Говорить ужасно сложно, язык заплетается от приближающегося оргазма, и Петров буквально теряется в чувствах. Парень стонет, выгибается, словно в бреду шепчет одно лишь имя, что заполнило его мысли, одно лишь «Рома…» и изливается в руку Пятифана. Белёсая жидкость растекается по ладони, и Рома внимательно на это смотрит. — П-прости! Я всё уберу сейчас, только прошу, прости! — Антон тревожно заглядывает в глаза, а после опешивает от действий Ромы. Он демонстративно облизывает изляпанную в сперме ладонь, улыбается и смотрит на Антона. Ощущения смешанные: Рома вроде и конченный придурок, а вроде и пиздец горячий. Не соврал ведь, тогда, когда они мирно и спокойно пили чай. — Я не закончил, — Рома толкает Петрова на спину, и снимает с него шорты с трусами. — Рома, блять, вытри руку, — Антон краснеет до невозможного, смущение расплывается по щекам красными пятнами, и Пятифан усмехается. — Я ее вытер. — Языком? Ты придурок? — Для тебя стараюсь, детка, — Рома снимает с себя футболку и Антон теряет дар речи. У него пиздецки красивое тело. Не перекачанное, не дрыщавое. Стройное и подтянутое. Петров пялится на прекрасный вид, и Рома усмехается. — Нравится? Можешь не отвечать, по твоим милым глазкам вижу, что да, — Ловким движением руки Пятифан снимает с Антона очки и тот недовольно вздыхает. — Ну-ну, ты сможешь полюбоваться мною позже, а сейчас твои ебучие окуляры будут нам ой как сильно мешать, согласен? Антон смиренно кивает, наблюдая за размытыми действиями Ромы. Он копается в своем рюкзаке, который сегодня он принёс с собой. Самое странное то, что Пятифан никогда с собой рюкзак не носил, только школу. В руках Ромы оказывается незамысловатая баночка. — Это что? — Смазка. — Ты получается знал, что ты меня сегодня совратишь?! — А ты против? — Рома хитро улыбается, выдавливая жидкость на пальцы и быстро растирая её. — Н-нет, — дыхание сбивается, когда Антон чувствует пальцы прямо там. — Не трогай… Рома не слушает причитания парня и вводит один палец в Антона, от чего тот сдавленно скулит и утыкается носом в измятую подушку. Откуда Рома все это знает? Объяснить сложно, но наличие интернета, даже в такой глуши способно творить чудеса. Чувства Антона смешались в одну единую кучу: вроде приятно даже, а вроде… никак. Странно, не понятно, такие ощущения Петрову чужды. Сейчас он чувствует себя той самой девушкой из не закрытых вкладок отца на планшете. Пальцы сжимают подушку крепко, до побеления, ноги судорожно дрожат, от волнения, предвкушения и новых ощущений. Голос будто не его, слишком нежный и дрожащий, таким себя Антон никогда не слышал. Зато как приятно слушать эти звуки Роме… Палец проходятся по какой-то точке, и перед глазами Петрова мелькают искры и разноцветные пятна. Он не сдержанно стонет, и Рома останавливается. — Рома… что это было? Сделай так еще раз, п-прошу, — Это чувство намного приятнее предыдущих. Его будто прошибло током, да так, что все тело содрогнулось в экстазе. Рома интуитивно нащупывает ту самую точку и наслаждается реакцией Антона. Его ноги дрожат, стоны, заглушаемые подушкой заседают в памяти Пятифана. Бледное тело выгибается, почти прогибаясь как мостик. Петров крутит бёдрами, в надежде, что Рома быстрее перейдёт к делу. Это так жарко, так возбуждающе, так неимоверно приятно, что Антону остаётся только жалобно скулить в подушку и звать Рому по имени. Тот же беспощадно ударяет уже двумя пальцами по заветной точке, самодовольно, почти дико скалится. Вид прекрасен: Антон сжимает подушку, дрожит, дышит сбито и непредсказуемо, терзает искусанные губы, прячет лицо, в попытках скрыть явное наслаждение. В Петрове есть очаровательная черта: скрывать то, что ему приятно. Каждый раз, когда Рома делает ему комплименты, смущает его, он посылает парня как можно дальше, прячет свое милейшее покрасневшее лицо и старается избегать зрительного контакта. Как и сейчас, впрочем. Петров все так же прячет свое смущение и нескрываемое удовольствие. Но вот, что его выдает: закатывающиеся глаза, инстиктивные движения бёдер навстречу пальцами Ромы и такие горячие, такие желанные, такие томные вздохи и стоны. Антон недовольно хнычет, когда Пятифана пальцы покидают его. — Нет… еще… — Как в бреду шепчет Антон, пытаясь вернуть руку на место, но Рома приподнимает растерянный взгляд на себя, не давая и слова вставить. — Сейчас будет лучше, какой же ты нетерпеливый, — Пятифан легко чмокает искусанные губы, быстро расправляясь со своими джинсами. Антон не видит почти ничего. Видит только силуэт Ромы, который дрожащими руками пытается расстегнуть ремень на джинсах, но это сделать довольно сложно. Пальцы путаются, не слушаются, и Рома тихо матерится. Наконец расправляясь со зло частным предметом одежды, Пятифан бросает его куда-то вглубь комнаты. Потом найдет. Сейчас на благополучие этих джинс конкретно похуй, ведь сейчас под ним лежит Антон. Такой горячий и желанный, чей образ Рома обожает всеми клеточками своего тела, и ебучие джинсы даже рядом не стоят с горячо любимым парнем. — Тош, я сейчас войду, хорошо? — Рома припадает лбом к лбу Антона и тот медленно кивает. — Не бойся, мы можем остановиться в любой момент. Пятифан входит медленно и аккуратно, пока парень под ним жадно ловит ртом воздух, в надежде нормально вздохнуть. Дыхание сбито напрочь, дышать сложно, почти невозможно. Распирающее чувство заставляет Антона выгнуться и до боли сжать в руках края подушки. Больно. Он никогда такого не чувствовал. Пальцы было легче вынести. Но он знает принцип: сначала больно, потом приятно, и Роме ничего об этом не скажет. По покрасневшей щеке катится слеза, и Пятифан её слизывает. Рома сейчас так близко к Антону, что тот может слышать его учащённое сердцебиение, его сбитое дыхание, что обжигает тонкую кожу. Пятифану тоже сложно: узко, до невозможности, даже слегка больно. Через некоторое время становится слегка легче, и Рома делает первый, неуверенный толчок, сразу ударяя по той заветной точке. Антон почти вскрикивает от неожиданности. — Всё хорошо? Мы можем остановиться, Тош, ты ведь знаешь, если будет больно, просто скажи, — Рома приподнимает подбородок Петрова на себя, чтобы тот заглянул ему в глаза. Ранее детский, наивный, светлый взгляд покрыт томной пеленой похоти. Этот взгляд смотрит Роме прямо в душу. — Нет… я… я в порядке… — Кивает Антон и закрывает рот рукой от очередного толчка. Ему так нравится эта забота со стороны Ромы, и с его словами о том, что он умница, что он так хорошо его принимает и о том что он самый лучший, становится легче. Уже даже и не больно, а очень приятно. Перед глазами мелькают разноцветные пятна, искры, и слегка размытый силуэт Ромы, который двигается чётко, с некой грубостью. Но он же заботливо убирает пряди волос с лица Антона и стирает маленькие слезинки. Петров на время забывает, с чего все началось. Под ними беспощадно скрипит кровать, так и норовит развалиться. Через чуть приоткрытые шторы падают лучи майского солнца, но за окном уже птицы не поют. Будь у Антона соседи — стучали бы по батареям, желая заглушить звуки совершенно не детских дел. Но, их ведь нет, а мать ушла на работу, Оля ушла гулять. Им никто не помешает. Никто не остановит. Они доведут друг друга до пика чувств. И Антона, уже, кажется, Рома довел. Ноги бесконтрольно дрожат, сердце бьётся быстро-быстро, ещё чуть-чуть, и кажется оно разобьётся со следующим ударом об ребра. Чувство приближающегося оргазма затмевает всё, что было до этого. По животу растекаются белёсые капли. Пятифан выходит, пытается отдышаться, смотрит на испачканного Антона и слегка улыбается. Руками он нащупывает очки, и бережно одевает их на Антона. Осматривает комнату и замечает на столе пачку салфеток. Тут-то они и пригодятся. Рома вытирает салфеткой Антона, а тот все еще потерян в чувствах. До осознания того, что произошло, он краснеет до неприличия и прячется под лежащее рядом искомканное одеяло. Рома ложится рядом. — Тш-ш-ш, всё хорошо, ты был просто прекрасен, такой умница, — Пятифан запускает руку в белокурые волосы и накручивает пряди на длинные пальцы. От подбадривания Ромы становится немного легче, и Антон утыкается носом в изгиб шеи Пятифана. Хочется пролежать так еще вечность, игнорируя ноющую боль в пояснице. Но лежать так долго им не даёт звук поворачивающегося ключа и девичий голос: — Тоша! Я пришла! — выкрикивает подозрительно довольная Оля, и Антон, тихо матерясь, подскакивает с кровати. Он быстро-быстро находит все вещи, кидает их Роме и накидывает их на себя. — Тош? Ты дома? — Оля заглядывает в комнату, где стоят уже одетые Рома и Антон. — Да-да, привет, как погуляла? — Петров неловко улыбается, и ловит на себе подозрительный взгляд Оли. — Нормально… я в комнату пойду… И надо было Оле прийти прямо сейчас. Но сейчас на всех все равно. В голове только произошедшее ранее. Прощай, антоновская девственность!