Огнём и Кровью

… — Ну ты и завернул, Игорек, во даёшь! Прям так и огрела? — Дядь Федь, я что, на вруна похожу? Прям так. — Ну… а шишка хоть осталась?.. Как только старуха Игоря да Елену за дверь выпроводила, молодец время зря решил не терять: чисто из своих внезапно явившихся благородных помышлений вызвался довести деву до дому ейного. Та особо не противилась, но с Громом лясы точить по дороге не собиралась; в думы к себе погрузилась и на парня внимания ни малейшего не обращала. А тот, как только Лену до самого порога довел, так сразу наказал ей головушки своей из-за двери не казать часто, а уж ночами так пускай и вовсе у себя сидит, чтоб приключений не находить. Ведь чувствовал Игорь, что что-то неладное продолжает твориться, так еще и в самый раж входит, силушку набирает. Миновав после пару улочек, выслушав грязные переругивания здешних старух, через самые задворки Игорь вышел на Главную Площадь. А там — все как обычно, но в силу утра раннего, — Люда поменьше. Гром быстро сыскал там мужика одного, что вроде как доносчиком царским слыл, за неразговорчивость ему чуть люлей не отвесил, да провел беседу. Все расспрашивал про Сергея-Царевича, известия последние о нем выуживал. А сведения оказались до невозможности скудными и скучными, единственное, что Игорь интересного выведал, так то, что Царь покой вечный приобрёл. Не сказать, что новость эта Грома как-то удручила, но выпить слегка за упокой, коль церковные традиции таковы, парень не отказался. Разговор подвыпивших тут же оживился, и доносчик уже про Царевича и то, что он на царствование венчаться сбирается, ляпнул. Довольный своим допросом и лично собою Игорь поплёлся в сторону ветхих избушек, к дому своему. И все бы ничего. А тут вдруг он краешком уха своего говор иностранный уловил. Напрягся сразу, за ближайшую хату запрятался и принялся наблюдать из укрытия. А мимо шли люди, неместные, это точно. На своём о чем-то болтали, о чём — Леший их знает, но говор у них — ох, недовольный был! Одежды-то у них лёгкие, атласные, уж точно не для такой погоды сшиты были они. Вот и кутались чужестранцы, а, как никак, на улице зима уж совсем скоро. Игорь медленно вышел из-за избы и тихо проследовал за ними. А те его и не замечали. Всё болтали меж собой да полы одежд своих только и успевали подхватывать. На хаты как-то посматривали, пальцами своими в перстнях показывали, да недобро все было это, точно помышляли эти заморские чудаки что-то… Гром, кошке подобно, медленно крался за этими мужиками. Те вдруг почуяли неладное и, замерев на секунду, тут же постарались выйти в самое людное место, отчего Игорю досадно стало: не сегодня ему всякую чужестрань выслеживать да шугать. Да и вообще после всех этих марьевых недомолвок да внезапных появлений Царевича в хате всяк желание кого-либо выслеживать пропадёт. На сегодня с него хватит! И так чертовщина вся творится, что ни день, а тут еще и эти… иностранцы, даже по-ихнему ни слова неговорящие… Воротился парень только ближе к вечеру, да и то, из-за того, что продрог он от предзимних заморозок. На пороге Грома встретили Прокопенко всем сбором. Фёдор тут же к нему с расспросами бросился, начал вопрошать, чего и как прошло всё это мракобесие в избе марьевой. А тот отвечать не спешил: сначала неторопливо накидку в угол избы закинет, затем, потягиваясь, по всей хате вдоль и поперек пройдется, а там еще заглянет в печь, что от ужина семейного осталось. Найдёт лишь очерствевший хлеб, да надкусит его, а потом уж и примется старческое любопытство потешить. — Да это все вранье про мар Ваших, Дядь Федь. — горло куски хлеба неприятно царапали, но есть хотелось дико. Вот и приходилось с противным хрустом надкусывать корочку и заглатывать, жмурясь от боли. — Вон, вся хата у них в этих травах, смрадит, что аж очи из глазниц выпадают. — Так ведь и положено, чтоб у мары каждой были травы для снадобья, — мягко ответила ему Елена. Фёдор еле заметно кивнул жене своей, якобы благодаря её за снисходительность к нахальному в силу нрава своего Игорю. — А где надёжность, что они этими травами нас отравить не собираются, м? — Игорь постепенно начал расходиться. Не нравилось ему, как все бросаются этим чертовкам верить. — Если людям, Игорь, не верить, то вообще сгинуть в этом море непонимания можно, — вздохнул Прокопенко. — Ну, сам подумай! Вот кто своими знаниями о Матушке Природе спасает всех? Кто помогает умениями своими спасать жизни? — А если доверять всем, то сгинуть от подставы можно, — пожал плечами Гром. — Уж как бы всем нам суждено в иной мир отойти, так лучше себя оградить от бед и начеку быть, чтоб раньше времени не случилось ничего. — А я вот так не думаю, — жена Фёдора уставилась в окно. — Коль добр человек, так он и помощь свою предложит. И выручит советом. А недобрые даже о взаимопомощи не заикнутся. — Дак они могут просто выгоды от этого захотеть! Люди, помимо добрых и недобрых, ещё и на честных и лгунов делятся. — Игорь недовольно почесал свой затылок и проследил за взором Елены. — Тёть Лен, ну вот Вы с Фёдором, вроде как век на этом свете живёте, а опасения за себя — никакого! Диву даюсь! — А чего ж нам, старикам, опасаться? — рассмеялся Прокопенко-старший. — Наш век уж к концу близится, не наше это дело, чтоб за себя бояться. — Вы ещё скажите, что даже умереть не боитесь, — Игорь сложил руки на груди, пристально рассматривая стариков. — Игорёш, не поверишь, не боимся! — Фёдор улыбался во весь рот, да так простодушно, что, казалось, речь совсем не о смертушке идёт, а просто семейная беседа о жизни. — Чего ж бояться? Смерть всех настигнет, рано или поздно, дак если с нами случится такое, то и вовремя. Игорь недовольно зашагал по избе, время от времени поглядывая на семью Прокопенко. Откуда у них такое простодушие? Что значит, — «смерти не боятся»? — И на чём эта ваша небоязнь основывается? — Гром почесал свою макушку. — Кроме как веры в Судьбу и прочее. — Если окружать себя доброжелательными, не грешными людьми, — начал Фёдор. — То и жизнь твоя спокойна будет. А если ты, Игорь, во все передряги влезаешь, то и на опасность нарвёшься! И людей, всякой шушеры этакой, плохих неберёшься! И уж тогда, помяни моё слово, один из них тебя предаст ради собственной выгоды! — И чтож вы предлагаете? — громко хмыкнул парень, рассматривая, как Елена перебирает свою поседевшую косу. — Сидеть и из дому носа не казать? — Игорёш, нет же, нет, — вздохнула Прокопенко. — Не так ты нас понял. Вот ты, юнец ещё совсем, а пытаешься сам разобраться, сам всё понять… Это хорошо, спору нет. Но… Пойми, ты же людям не спешишь доверять? Опять они за своё! Гром недовольно закатил глаза и протяжно выдохнул, пытаясь скрыть раздражение. — Тёть Ле-е-ен! — парень нагнал на себя хнычащий вид. — Да кому доверять в наше-то нелёгкое время, кому? Как вообще можно бросаться в доверие, если только выходишь сплетни местных послушать, а тут всё «измена, измена… предательство» и прочие слова только да слышны? Кому доверять вообще? — Ты юноша совсем, своего опыта жизненного мало, — закряхтел Прокопенко. — Но вот был бы я на твоём месте… То обдумал бы наши с Леной слова тщательнее. Я ж таким и был, Игорёш! Тоже никому не верил, по себе где-то в сторонке держался да и чхал на всех. А потом понимание пришло ко мне, что люди-то от меня и потому шугаются, что я доверием не исхожу. Люди-то всё чуят, всё видят, всё понимают издалека! Доверять надо, доверять! Или хотя б недоверие своё не выказывать. И уж увидишь ты, как все к тебе потянутся, как все тебе в доме своём рады будут. — Вы ещё скажите, что это правило на всех людей распространяется. — Ну ясен пень, что со стариками спорить нечего! Но беседа была любопытна, вот Игорь и продолжал из Прокопенко вытаскивать слова. — На всех, Игорь. — кивнула Елена и накинула на плечи свои полушубок. Холодно и в избе становилось. — Даже на самых чёрствых и злобных. Ведь ты только приглядись, юнец! Каждый готов с тобой беседу завести, каждый по-своему красен. А ты их отталкиваешь. — Вот как-то от нынешнего Царевича доверием не исходит вообще, — съёрничал Гром. — Это вот ему надо бросаться верить? — А чего ж и нет? — хором вопрошали Прокопенко. — Да вы видели его вообще?! Игорь всплеснул руками, да так резко, что и без того далеко стоявшая Елена шарахнулась дальше. А Фёдор недовольно головой своей поседевшей покачал из стороны в сторону. — Видели, Игорёш, видели, — вздохнул Прокопенко и бросил взор на испуганную резким взмахом руки жену свою. — Чудной, не спорю, как не здешний. Но разве плох он? — Дядь Федь! — Гром расходился пуще прежнего. — Царевич Ваш-то — подобранный на улице после пожара мальчонка малый! Даже не наследник царский кровный! — Он же выучился всем наукам. Всё о деле царском знает. Вот увидишь, ещё Царь какой из него выйдет! — Я поднаготную этого вашего ненаглядного Царевича уж знаю, — Игорь лишь пробурчал. — Знаю, не вру. У себя где-то запирался, пока я работал при дворе его, всё ему книги чудные таскали. Часть отрочества своего Гром провёл при дворе Сергеевом. Скучно было. Царевич складностью тела не отличался, даже в игры мальчишеские, «войнушки» всякие, не играл. А всё что-то читал, читал, рисовал, что-то под нос себя нашёптывал, что-то вечно записывал. И речь у него была тогда… Не царская. Запинался всё, мямлил, волновался до жути. Руки заламывал и без того тоненькие. А сейчас — будто подменили! Уверенность это хорошо. Но вот… Не добром точно от этой уверенности веет. А какой-то дьявольщиной. Будто когда тот улыбается, на тебя смотрит, будто всё про тебя тут же узнаёт. И так жутко становится… А при нём ещё какой-то мальчонка был и девочка красивая. Вот с ней-то он и общался охотнее. Чудной! Мальчишка и с девчонкой всё тайнами обменивался. Их сразу же в шутку «поженили», но та девочка бойкой оказалась, как закатила всем разборку, так все сразу и успокоились с женитьбой. — Игорь, не твоё это дело, — Фёдор подошёл к нему со спины и похлопал по плечу. — Если хочешь жизнь свою сохранить, краха не потерпеть, то не лезь. А занимайся делом своим. Вон! Ты погляди только! Женишься скоро, жена-то твоя красавицей будет, ох! И дело моё продолжишь. Ты же мастером на все руки станешь, так на кой тебе вообще с Царевичем разбираться? Прав он. Чёрт старый. Мудрый. Но Игорь так не мог. Помнится ему, что подле Сергея сейчас мара красивая находится. Как только её увидел, так сразу на неё и запал. Сердце из груди рвалось, хотелось вновь её сыскать… Да вот. На кой Лешего ей надо постоянно рядом с Сергеем быть? Неужто обручены они? Или в сговоре тайном состоят? А может, послана она ему из-за границы как посол, а он её так и оберегает? Гром прошёлся вновь по хате, прислушиваясь, как доски под ногами скрипят. Старый уж домишко, скоро придётся его в порядок приводить. Вместе с Фёдором работать будут. Игорь к окну подошёл и выглянул. Темнота. Холод, будто зима уж подавно. Хоть и далеко до неё. Свежий воздух нёс какое-то вразумение и спокойствие. Гром аж зажмурился: приятно. А может… Ну его, к Лешему, Царевича ихнего. Проживут и без него. При дворе не находятся, от повиновения его жизни не держатся. А там — пусть творит, что хочет! Парень глаза открыл, улыбаясь от внезапно принятого решения, что завтра он пойдёт ту мару искать. Уставился на Околицу. Темнота… Кромешная темнота. И лишь осторожный рыжий отблеск прорывается сквозь темень эту. Игорь замер. Рыжий отблеск?.. Ночью?.. — Дядь Федь… — окрикнул его Игорь. — Ну-ка, пойдите сюда. Вон, — как только Прокопенко к нему, кряхтя, подошёл, то указал пальцем на Околицу. — Что Вы там видите? А Фёдор глаза свои полуслепые щурил, понять не мог. Сначала от одной стороны окна глянет, охнет, потом с другой, а там и вовсе перегнётся и высунет голову свою. — Батюшки… — опешил Фёдор. — Беда настигла нас… Беда?.. Внутри Игоря всё замерло. — Дядь Федь… Что там?.. А Фёдор обратно голову свою засунет и с округлившимися очами на всех взор свой кинет. И от взора этого тревога всё нарастала да нарастала. — Беда. Пожар там. Горим.