***
Слишком шумно и людно, кто-то что-то кричит — Мондштадт всегда такой: и внутри, и снаружи. Тихо только в соборе. И изредка в штабе. Не сегодня. Мечущаяся Лиза, в попытках что-то исправить, еле сдерживающаяся Барбара, то и дело использующая свои элементальные способности лечения — мокро не только в кабинете Действующего магистра, но и в уголках глаз собравшихся. Розария, приведшая Барбару, Кейя, отправившийся в собор Фавония, и Джинн, усыхающая, насквозь пропитавшаяся приторным запахом жёлтых цветов. После приступа Джинн легче не стало. Временный гранд-мастер изящно, будто с картины Альбедо, лежала с распущенными волосами на мягком диване в своём кабинете. Сказка. Если бы не прерывающееся дыхание магистра. Ей было тяжело. Дышать было нечем, Рыцарь Одуванчик возненавидела одуванчики всеми остатками сердца, в которых ещё не было приторных растений, сочащихся липким молочком. Рвать больше не получалось. Ничего, чёрт возьми, у неё не получалось. Снова подвела всех. Она снова всех подвела. Джинн Гуннхильдр — ужасный гранд-мастер. Девушке невероятно хотелось засмеяться. Но выходил слабый кашель, приправленный пронзающей болью, стоны отчаяния и надежды. Но надежда мелькнула огненным всполохом где-то в груди, жёлтым пламенем полыхнула на сердце и исчезла. Комнату затопила боль поражённой души и пряный запах одуванчиков. Поистине красивая смерть. — Я его ненавижу, — сжимает кулак и вонзает аккуратные ноготки в ладонь Лиза. Ненавидит, понимает, но сделать ничего — библиотекарь бессильна — не может.***
В горле пересохло, стоило ему только ступить за порог штаба и услышать пронзающий нутро запах одуванчикового вина. С привкусом соли. Нос владельца винокурни способен различать самые тонкие оттенки запахов, но запах крови и слёз он не перепутает ни с чем. Зайдя в открытую дверь и отодвинув сжавшую воротник его рубашки разъярённую Лизу, Дилюк замер. В носу свербило и хотелось чихать, но одновременно воздушные одуванчики по комнате притягивали его, обволакивали, звали вперёд. Кейя, стоящий в дверях, посторонился, кивая Розарии, чтобы она отошла и забрала с собой захлебывающуюся в слезах Барбару. Та вырывала крохотную ладонь, тянула назад, но рыцарю Ордо Фавониус удалось увести ее. Прямо в сердце. Семечко одуванчика через лёгкие попало в сердце и отразилось перед глазами очаровательно мёртвой Джинн. Светлые волосы, тонущие в величественных подушках, свободные от оков, длинные ресницы, касающиеся друг друга, едва приоткрытый рот, расстегнутая впопыхах и в слезах рубашка и рука, безвольно лежащая внизу. Со шрамами от грубой рукояти тренировочных мечей, от порезов во время сражений с магами Бездны — редкая перчатка спасёт от точного удара. От жалостливых взглядов — быть может. Временный магистр верила в это до конца. А он не верил. Дилюк срывался, бежал, касался губами её руки, понявший, вдохнувший весь этот одуванчиковый яд. Мондштадцы так любят вино из одуванчиков, потому что оно напоминает им о несчастной любви. Глупой, неразделенной, утраченной, улетевшей любви. Дилюку никогда так сильно не хотелось кричать. Даже когда Крепус умирал, он держался — ведь он мужчина. А вот когда умирала от его собственного безразличия, показного, самовнушенного и такого бессмысленного, та самая невероятная, ворвавшаяся в его жизнь, упрямая Джинн, которую он всем сердцем любил... Но презирал как Временного магистра. Рагнвиндр касался своей ладонью ее рук, лица, волос, а в глотке стоял крик. Невырвавшийся, оттого безумный и беспощадный. Гори пламенем весь Мондштадт и он — вместе с ним. Красиво. Вместе с Рыцарем Одуванчиком погиб и город, так любимый и крепко оберегаемый ею. В распахнутое окно залетел холодный ветер. Одуванчиковый ядовитый воздух ушёл, растаял, уже стал ненужным. Его дело сделано. Пора и честь знать. Дилюк встаёт, медленно, тяжело, проходя мимо Лизы, пропускающийся сквозь себя электрический заряд — перегрузка. Он и так перегружен — с ног до головы. Сам, черт возьми, все испортил. Почему он, черт возьми, такой беспомощный?! Дилюк ненавидит себя. Больше всего в этом мире Дилюк ненавидит себя. Алым локоном мелькнуло перед вернувшимся Кейей последнее слово Дилюка. Запахло гарью. Если сердце Джинн убили одуванчики, то сердце Рагнвиндра станет пепелищем. Серым, дурманящим, бесконечно болящим и с тлеющей где-то внутри жизнью, дышащей через раз, срывающейся на хрип. — Ли-лиза… сегодня приемный день? — сквозь кашель слышится бормотание Временного магистра. Владелец винокурни замирает. Джинн не успевает привстать до того, как тонет в алой копне волос, в сильных руках, прижимающих её к себе, что-то шепчущей. Гуннхильдр не до конца понимает, что происходит, почему она уснула в разгар рабочего дня, а сердце, неистово болевшее несколько минут назад, казалось бы, замершее, погибшее, сейчас стучит с новой силой. Пахнет гарью, потом и одуванчиковым вином. Так пахнет Дилюк. Джинн вздрагивает, пытается отстранится — проигрывает. Пожалуй, самое лучшее место для поражения. В тот момент, когда Рагнвиндр стер со своих глаз пелену, признался — хотя бы себе — что любит Джинн больше всего этого насквозь прогнившего мира, что мог бы — исправил все навсегда, навечно, одуванчики усмехнулись. Перестали травить сердце Гуннхильдр, они — наоборот — стянули его, связали и растаяли. Будто и не было их тут. Ни за что. Никогда. Эту болезнь аристократы называют мондштадтской рулеткой: не повезёт — зацветешь, повезёт — обыграешь жизнь. Красивая, чертовски обаятельная, но до смерти ужасная сердечная, цветочная лихорадка. Говорят, заразиться ею можно в любовное поветрие. А как все сложится — и Архонт не ведает. Но зато победителям достаётся не только жизнь. Дилюк что-то шептал, прижимал к себе Джинн крепко, слышалось непонятное «сти», «прос», «п», «блю». Голова Рыцаря Одуванчика была тяжелой, а сердце — вразрез с ней — легким. На душе отчего-то стало невероятно уютно, так, как должно быть. За болью от болезни Гуннхильдр даже не замечала, как ныла ее душа. Сейчас на неё наклеивал пластырь любви Рагнвиндр, собирал по кусочкам, которые когда-то сам раскидал. Он исправит. Хотя бы это он исправит. Они вместе исправят: соберут, слепят, научат друг друга, застрахуют и не дадут в обиду. Пришло время исправить свою ошибки. В кабинете уже давно стало тихо. Лиза, выдохнувшая с облегчением, и Кейя, подмигнувший ей, вышли, прикрыв дверь. Ветер подглядывал в открытое окно, колыхал занавески, задевал исписанные листы на столе, вытаскивал наружу оставшиеся семена одуванчиков и развеивал их по городу. Городу свободы, который защищают Действующий магистр, рыцари Ордо Фавониус и Полуночный герой. И пока последний сжимает в объятьях, как самое ценное, что есть в этом мире, первую, вокруг тянется еле видимая нить. Тихо, неспешно, плетётся паутина, подслушивая стук двух сердец. Они любят друг друга, тянутся, осознают. Без слов, без ошибок, без подстраховки.***
Дилюк пьёт кислое вино, учится любить его, ценить. Нотки одуванчиков яркие, полусладкие, полукислые, полуродные. И как он ненавидит их, так он любит Джинн. Медленно, чувствуя, боясь совершить ошибку, нелепо, но так очаровательно-нежно. — Ты со всем справишься, Магистр Джинн! — громко чокается со смущающейся, принявшей новую должность и город, влюблённой и любимой Рыцарем Одуванчиком.