Садисткое любопытство

В его объятиях всегда по началу холодно, но Эд не замечает, когда именно они становятся мягко согревающими или страстно жаркими. Эзоп всегда прижимал его к себе, приобнимал своими руками и просто лежал рядом, вслушиваясь в равномерное дыхание художника, уткнувшегося ему в шею носом. Их комнаты нередко пустуют, потому что один из них всегда перебирается к другому: провести время за беседами, картинами и более интересными некоторыми вещами. В самом начале Эдгар думал, что это обречённые отношения: в таком месте в принципе не было смысла такой близости, поэтому инициативу проявил явно не Валден. Эзоп, очевидно, не до конца помнил мелочи подобных дел из своей прошлой жизни. О чем уж говорить, если их и вовсе не было. Бальзамировщик давно отпустил свой тяжкий груз с души, отложив его в самый дальний и пыльный угол воспоминаний, на который давно перестал обращать на себя внимание. Карл относится к нему прохладно, но каждый раз его встряхивало, стоило завидеть Эдгара, услышать его голос, подметить какую-то деталь. Демон жалел об этом. О своих мыслях: это скажется на статистике. Его игре. Это было непрофессионально. Разве мог он поддаться своим глупым желаниям? ... Бальзамировщик подумал о том, что лишь стоит получить желаемое, он потеряет интерес. Впервые любопытство было им так неодобряемо. Эдгар скажет, что все началось с предвестника беды: пристального внимания со стороны одного из худших для выживших охотников. Карл не мог подарить ему выход из этой ловушки. Он не хотел, потому что сам не мог. В тот момент, когда Эзоп разберётся со своими обязанностями, демон потеряет свою куклу, если выпустит ее из своих когтистых лап. Поэтому охотник держал ее в них крепко, стараясь не переломать ее и не порезать. Словно держишь птицу в руках. Осторожно, без возможности использовать свои крылья. Но Бальзамировщик не сомневается: если хватка ослабнет, его птица не улетит. Эдгар не способен уйти из игры. Они оба в общей клетке, но суть в том, что Эзоп намеренно ее не откроет, остерегаясь упустить своего ворона из виду. Валден брал чай от него, не дёргался от ласковых прикосновений и тянулся на встречу, вызывая что-то неестественно солнечное внутри, превращая нейтральное безразличие в крепкую привязанность. Поэтому Эзоп любил его, насколько мог. Со всеми странными и забытыми ощущениями, тем не менее крайне приятными, со всеми эмоциями, которые вызывал у него художник, со всеми чувствами, которые в растерянности заново разбирал Карл. Ровно настолько позволяла человечность и иногда куда больше.