За высокими стенами

Дис

«Мне жаль, моя дорогая сестра, но я надеюсь, что твои усилия не пройдут даром, и праздник короля будет пылать в своем великолепии. Шлю Торину свои дары и наилучшие...» «Ну да, а то как же». Принцесса раздраженно отбросила письмо Даина Железностопа и обернула голову в сторону горящего заката. Праздник вот-вот был готов начаться, но уже неимоверно раздражал ее. От того, что все приготовления пришлось нести с парков обратно в замок из-за грозы, настигшей их в самую последнюю ночь, до письма кузена, не желавшего их посетить по причине надуманного недуга! Медленный вдох и выдох. Сколько же сейчас времени? Она уже встретила гостей, и ей следовало бы вернуться вниз, но не увидев среди послов из Железных холмов своего кузена и получив лишь треклятое письмо с извинениями за свое отсутствие, она вернулась в свои покои, чтобы успокоиться и обуздать гнев. И немного выпить. Время еще есть, и можно немного побыть наедине с собой – позлиться наедине с собой. Без фасада теплых улыбок, припрятанных для семьи и друзей. Дерзкие выходки и обиды Даина на ее брата переходили всякие границы. Они ждали его этим вечером. Торин и без того был сам не свой и едва ли хотел с ней говорить. Сказать, что Дис рассчитывала на встречу двух кузенов, это не сказать ничего, и теперь этот завистливый родственничек канул в Лету! Впрочем, печаль родного брата заботила ее куда больше. Этот вечер был особенным, как и десятки таких вечеров прежде. Хотя в детстве из-за близости со днем всех гномов – днем Дурина – праздник в честь Торина на его фоне казался блеклым, а лица гостей, едва отошедших от дуринских вечеров пьянства и разгула – уставшими. Конечно, ее дорогой брат не мог быть недовольным, но принцесса чувствовала, что день гуляний в его честь был ему в тягость. Что она могла сделать тогда? Отца и деда едва ли заботили такие мелочи как раненые чувства молодого наследника. Но Дис знала брата, как знала и то, что стоило неделе веселья – а в дни Эребора праздники не отмечались меньше нескольких дней – закончиться, как все спешили вернуться к своим обязанностям и наверстать упущенное, а не снова пускаться в пляс и в торжество в честь юного принца. А потому она и Фрерин в свою очередь – спешили веселить Торина, используя всю свою фантазию. Чего только стоило заставить того одеться конем и кряхтеть, катая брата-именинника. К счастью для спины Фрерина, рисковавшей к концу катаний по двору проломиться пополам, то было в далекой юности, и Дубощит тогда выглядел не так грузно и солидно. «Что за глупости, Дис? Опять? Я уже вырос из костюма коня! Брось, не буду же я его до старости катать на себе…Не буду же? Дис!» Уговорить Торина на какую-то глупость в честь Фрерина было слишком сложно, ведь старший из ее братьев был тем еще упрямцем и меньше всего на свете любил выглядеть глупо. А надеяться, что два оболтуса смогут провернуть что-то для нее, Дис, без нее же, было еще менее возможно. Вот и повелось, что лишь день Торина был их отрадой и поводом для разного рода фантазий. Дис вспомнила, как однажды смогла уговорить даже отца подыграть им. Траин славно отыграл свою роль – они пытались убедить Торина, что день его рождения уже прошел, а он уж больно много выпил и все проспал. «Торин! Сегодня уже суббота. Где ты был вчера, сынок?» Когда даже его отец посчитал Торина умалишенным, раз он решил, будто все сговорились и пытаются его надуть, брат совсем сник и действительно поверил, что ему стоит меньше пить. Ужасное лишение, но снова провернуть этот фокус не удалось – через пару лет, когда они подумали, что брат снова поведется, он оказался умнее и пошел сразу к деду. Кошмарно! Трор был слишком строг, чтобы они могли втянуть его в свои игры. И хотя наблюдать, как теперь уже дед спрашивает внука, не дурак ли он, раз примчался с утра в тронный зал уточнить, сегодня ли его день рождения, было забавно, как и наблюдать, как краснеет едва одетый брат посреди толпы советников, все их приготовления пошли насмарку. Впрочем, возможно, дед в те дни уже был слишком занят беспокойством о своих сокровищах и просто помутнен рассудком, и ему вовсе не было дела до того, умалишен ли Торин. Они еще не знали тогда, но конец их Золотой эпохи шел к закату. Потом были годы скитаний, бедности, усталой безнадежности. Глупый праздник, совершенно ни к чему не обязывавший, приносил всегда так много радости, что его чуткая сестра не упускала возможности сделать этот день особенным и в это бренное время. Это давно перестало носить всякий смысл. В день Дурина они лишь молились о лучшей доле – не было больше танцев, приношений и яств, от которых ломились столы. Они вообще больше не могли позволить себе такой роскоши, как праздники и выходные, и приемы гостей. Но это было что-то только их. Ее. Торина. Фрерина. А после смерти последнего и вовсе стало жизненной необходимостью. Глоток свежего воздуха в долгих серых ночах, порция иллюзии, где они могут позволить себе беззаботно смеяться и вспоминать все хорошее, что было с ними раньше. Как же она любила его улыбку! Но ее в последнее время было не видать. Со дня ее выговора служанке прошло достаточно дней, а брат только сейчас перестал говорить с ней. «Им понадобилось столько времени, чтобы расстаться? - думала она, втайне радуясь, что это наконец произошло, потому что боялась, что ее угрозы не возымеют на деву действия, - что же, все к лучшему. Быстрее одумается, и…может, еще жениться успеет. На ком-то более подходящем, а не испуганной гусыне». Разумеется, душой принцесса понимала, что говорить ей надо было бы с братом, а не этой глупышкой, но умом знала, что втолковывать что-либо этому самому брату не имело никакого смысла. Гномье упрямство! Говори Дис ему сто, тысячу, три тысячи раз он не поймет, нет, он просто не захочет понять, все как в детстве. Торин хватал самые лучшие игрушки и захватывал самые сильные плоты, когда они с Фрерином и друзьями играли в пиратов на реке, а она сама сидела на берегу, перебирая ракушки, цветы и прочие свои сокровища. Фрерин бы и рад позвать Дис играть с ними, да только даже в своей компании Торин предпочитал самых лучших, а она не была хорошей пловчихой и не ходила под парусом, чтобы помочь ему завоевать игрушечный морской клад. От всех нахлынувших воспоминания о Фрерине и беззаботном детстве под крылом деда и сильного отца ей стало невыносимо плохо. «Должно быть, - думала она, - некоторые раны не затянутся вовек». «О, мой дорогой Фрерин, будь ты здесь, моих забот было бы куда меньше, а радости в жизни – намного больше», - и сердце защемило мимолетной тупой болью былой потери. Но это же сердце всегда радовалось, когда она смотрела на Фили и не видела в нем ничего от его отца - он был самой что ни на есть копией своего покойного дяди. И тоска сменилась головной болью, стоило ей вспомнить о сыне. Тут дальнейшие размышления принцессы требовали внушительного глотка вина. Зря она вообще попыталась быть мягкой с ним. Никогда не бывший баловнем в отличие от младшего брата, Фили должен был понимать всю степень ответственности, что он несет с того дня, как Торин в обход кузена назначил племянника своим преемником. Если он не оправдает своего имени и титула, была вероятность, что Даин из королевского доверенного может заявить свои права и на сам королевский титул. А этого Дис никак допустить не могла. Добрый и щедрый по натуре, Даин все равно оставался тем же хитрым хвастуном, каким был всегда и каким будет, если возглавит не только Железные Холмы, но и Эред Луин, а там и до похода на Эребор недалеко...Но о таких вещах принцессе мечтать не приходилось. Искры сомнения, что она видела в глазах родного брата при упоминании старого доброго дома, не перерастали в пламя, и быть им, похоже, королями без королевства до конца их дней! Нет-нет, Дис вовсе не искала кровопролития, и брата горячо любила, чтобы отправлять на верную смерть, подобную той, что встретил их отец в своем походе на Одинокую гору. Она, конечно, помнила, каким острым сочувствием был пронизан взгляд всегда сурового Двалина, когда он, вернувшись из этого похода чуть живым, сообщил ей страшную весть, и она, издав истошный вопль, бросилась в его объятия, едва услышала о смерти Траина. Принцесса не давила на брата, она не могла. Но она ждала и готовилась. Хотя Балин поговаривал о тщетности таких надежд и сам с комом в горле вспоминал их с Двалином и ее отцом попытку проникнуть к горе, предвкушение и вера не отпускали ее. Да, Дис не брали играть с ее мальчишками, но это вовсе не было поводом для грусти - совсем наоборот. Дева научилась хитрости. Научилась изворотливости. Кто твердил отцу о невозможности их жизни в Железных холмах? Потому что было страшно. Страшно, что они останутся вечными гостями и горячая благодарность местным правителям сделает их слабыми, а Даина в итоге - коронованным. Нужно было идти, идти дальше и строить новый дом, их собственный оплот силы, собирать свою армию, укреплять свои стены. Кто убедил их искать приют в старых гномьих чертогах? А ее брата - сделать Фили своим наместником? Кто это был, если не она? Дис не держала меча и не вела войска. Она не правила и не короновалась. Она пела, носила бархатные платья и матушкины алмазы, но ее сердцу впору было принадлежать какому-нибудь смелому королю, ведь ее преданность никогда не распространится дальше ее королевства и ее людей. И ее семьи. Всеми правдами и неправдами дочь Траина доживет до дня, когда ее сын станет королем трех гномьих кланов и сядет на трон Одинокой горы. А пока Дис будет ждать. Хотя в свете последних сплетен и косых взглядов репутация ее сына и брата может быть здорово изваляна в грязи. Стоило ей лишь подумать о том, чтобы сделать сыну выговор, как он отдалился от нее, стоило вправить мозги Торину, как он разобиделся словно малое дитя. Что, Балрог их раздери, может быть неясного в ее претензиях? Орит не имеет наследников и вполне вероятно захочет создать семью, это было ясно ей давно. Как ее собственный сын может не видеть, что его избранница должна быть забыта для него навсегда? Как может не понимать, что скоро она может стать не просто замужней гномкой, что уже табу, но и матерью? Ужас пронзил ее при малой доле мысли, что вполне возможно...да, она была совсем малышкой, но помнит это отчетливо. Много лет назад, еще в Эреборе замужняя гномка родила сына от любовника, которого воспитал ее муж как родного, не зная правды. А когда все вышло наружу, конец был предсказуем - много позора и много смертей в борьбе за свою честь. Муж девы вызвал любовника на поединок, и был смертельно ранен. Отстоять честь покойного вышел сын с клинком наперевес, родной отец не решился поднять меч на свое дитя и был убит. От горя и обрушившегося на нее клейма позора гномка, не выдержав, сбросилась со стен Эребора, и о судьбе ее сына-отцеубийцы Дис уже ничего не знала. Самое чудовищное воспоминание, какое ей приходилось видеть порой даже во снах. Всеобщие шепотки, отчаянный крик женщины и лужи крови от разбитого тела у Больших врат их замка, которые оттирали несколько дней - вот о чем, нервно дергая глазом, думала Дис, глядя на сына. Сколько раз вспоминала эту историю, но никогда не думала, что сама окажется ее частью. К счастью или нет, с Торином все было куда прозаичнее. Брат был страшно привязчив, чего не знал никто, кто не видел, как тяжело ему дались пропажа отца, которого он искал годами, отказываясь верить в его смерть, и смерть матушки, а затем и деда, и брата, которых скосила смерть разве что не единочасно. Он нередко по молодости ухлестывал за красавицами, хотя - ха! - уж больно много чести она ему делает! Это скорее они бегали за ним, а Торин сначала растерянно, а потом смелее принимал их льстивые взгляды, на которые Дис могла лишь закатывать глаза и посмеиваться вместе с Фрерином, а ведь последний был куда бо́льшим ловеласом. Все же как и брат, Торин был невероятно хорош собой, и в трудные годы в изгнании он все равно умудрялся порой зацепить какую-то кокетку. Но гномка не помнит, чтобы это длилось больше нескольких недель. В Эред Луине о всякой любви кроме любви к труду и работе пришлось забыть. А может, брат стал уже слишком взрослым, чтобы сестра считала нужным узнавать, с кем он проводит время, или может, она сама стала матерью, и следить за третьим ребенком в лице брата стало тяжело. Кто уж теперь вспомнит? Во всяком случае принцесса всегда болезненно относилась к любым слухам и сплетням, а потому отслеживала все подобные разговоры в замке и пресекала по возможности. Когда она услышала подтверждение тому, что Торина неоднократно видели с молодой, и к тому же - о, Аулэ! - людской девой наедине разговаривающими и даже танцующими, чему свидетелем были ее собственные глаза, она от гнева едва не проломила череп о стену. Еще один болван в семье ей в придачу! Эта дева...Дис тяжело вздохнула. Она умрет раньше него на добрую сотню лет, оставив его снова одиноким и разбитым, оставив его горевать и мечтать о еще хотя бы паре лет с ней, а перед этим эта девушка будет несколько десятилетий усыхать словно цветок, пока ее брат, не постаревший ни на миг, не начнет ходить на балы со сморщенной старухой, которую со стороны будут принимать за его мать или, скорее, бабушку. Она опротивеет ему, но долгом его чести будет вести ее до самого смертного часа. Она не даст ему ни денег, ни богатств, ни даже любви (Дис иронично заметила, что хотя очень ждала этого и всячески давила на служанку, была расстроена тем, как быстро она сдалась под ее напором - как она и полагала, никакой любви девы к брату там не было, что впрочем, было худо для него), лишь боль и разочарование. Она станет обузой, которую он не сможет оставить и никогда более не рискнет ступить в Эребор, даже если соберет великое войско. И ужасное! Ее сын, глядя на это непотребство, растеряет последние капли благоразумия, и этого она боялась с замиранием сердца. Громко хлопнув опустошенным в третий...или какой там раз кубком по столу, она глубоко вздохнула и попыталась успокоиться. Ее чаяния прошли даром: спустя несколько минут тишины в дверь постучали. То был вестник с границ Эред Луина.