Ты (на) остров(е)

Разумеется, в лифте Грома ждала сигналка от Темных. Бить ее не было никакого смысла — тот, кто ее расставил, уже знал, что к Сергею Разумовскому направляется Светлый, маг четвертого уровня, сотрудник Ночного Дозора Санкт-Петербурга. Может быть, тот, кто ее расставил, уже крутил в руках слепок ауры Грома, сообщал всем заинтересованным лицам — или сам открывал портал к выходу из лифта. И все же Гром прищурился, посмотрел на сигналку сквозь сумрак — там она была похожа то ли на паука с парой дюжиной ног, то ли на приплюснутую сороконожку — и стряхнул с кончиков пальцев поднакопившуюся Силу на тварь. Та заметалась, заверещала — но следила она, может быть, и неплохо, а противостоять нападению не могла. Гром прибавил Силы, и тварь с шипением лопнула. Вот так, подумал Гром мстительно. Пусть теперь ее хозяин тащится сюда и снова раскидывает своих тараканов. Может быть, даже получится познакомиться на обратном пути. Лифт ехал медленно. Наверное, для того, чтобы посетитель офиса Разумовского через прозрачное стекло мог полюбоваться на Питер, ощутить, как захватывает дух от города, который весь был на ладони, до Исаакия и дальше, к новым районам, где высокие дома теснились, как грибы; но Грома шикарный вид не удивлял. Ради развлечения он несколько раз сравнил обычный, человеческий город с тем, который был виден из сумрака; вгляделся в переплетение Сил и энергий, в пляшущее марево, сложившееся из аур миллионов петербуржцев. Если приглядеться, то тут, то там можно было заметить яркие всполохи — ауры Иных, которые еще не научились прятать свои следы. Темных всполохов было больше… все-таки Питер, как ни печально признавать, был их городом. Не было никакой битвы, или официальной капитуляции; Ночной Дозор в Петербурге существовал всегда, и был не таким уж и слабым, пусть и традиционно очень молодым. Просто в одних городах борьба между силами Тьмы и силами Света шла с переменным успехом, и любой новый Иной мог нарушить Равновесие; в других жизнь текла медленно и размеренно, и Темным там было нечем даже подпитываться — куда уж вербовать новых адептов. А Петербург, опальная столица, очаг мятежей и дворцовых переворотов, построенный на крови, слезах и костях, рождал Темных гораздо чаще, чем Светлых, и никакие усилия по восстановлению баланса, никакие сделки и договоры не могли этого исправить. Вроде бы, когда-то даже в московском Ночном Дозоре зрел план по обширной реморализации — но такое, конечно же, не могла позволить Инквизиция. Темный город. Темные люди. И Сергей Разумовский, к которому направлялся Гром, был Темным — правда, пока неинициированным. Обнаружили его Светлые пару лет назад — и после недолгих переговоров сдали Темным. Все равно было ясно, что Светлый из молодого миллиардера не получится — чтобы его перекрасить, требовалось право на реморализацию первого уровня, не меньше. А значит — просить Москву о помощи, давать в руки Темным слишком много власти. А потенциал у Разумовского был невеликий — пятый уровень, может быть, через пару сотен лет — четвертый. Потолок. Неравноценный обмен. От инициации Темными Разумовский отказался. Разумеется, остался на карандаше у обоих Дозоров. Он не был таким уж принципиальным, скорее, слишком самонадеянным — верил, что может справиться со своей жизнью сам, без магических сил, только человеческими. Темные ждали, когда непреодолимые законы или слишком настойчивые конкуренты вынудят Разумовского обратиться за помощью; Светлые следили, чтобы конкуренты не стали слишком настойчивыми после легкого внушения. Обе стороны кружили вокруг Разумовского, но без энтузиазма. Даже сейчас Гром знал все это только потому, что перед визитом изучил его досье. Так, на всякий случай. Беседа предстояла вполне рядовая; но Темный, пусть даже неинициированный, это всегда враг. А врага нужно знать лучше, чем самого близкого друга. Наконец, лифт замедлился, остановился бесшумно. Гром привык к скрипящим лифтам в старых домах — их он любил больше, чем путешествовать через сумрак — и не сразу понял, что перед ним конечная станция, пора выходить. На всякий случай он сжал в кармане талисман, памятуя, что только что убил сигналку какого-то сильного Темного; но никакого портала или темного следа у разъехавшихся дверей лифта не было. Может быть, сигналка была брошена случайно. Руку Гром не разжал — щит все равно мог пригодиться. Но врагов он все равно не чувствовал — ни в мире людей, ни в сумраке. На всякий случай он скользнул глубже, на второй слой — там не было башни, только едва намечающиеся переплетения стального остова, и порыв ветра едва не сбил Грома с ног. Никого. С облегчением Гром вернулся на первый слой, совершенно привычный — здесь башня имела отчетливые очертания, кое-где по стенам уже протянулась тонкая пленка стекла. Удивительно, если вспомнить, что башне не было и пяти лет; обычно зданиям требуется не меньше десятка, чтобы начать проявляться в сумраке. Может быть, дело в том, что она была творением Иного, пусть и неинициированного? Его сила все равно должна влиять на сумрак — пусть пока это только хаотичные всплески, а не постоянный энергообмен. Этот этаж, очевидно, не был доступен случайным посетителям. Еще внизу Гром успел заметить, что люди, пришедшие в башню, почти не могли заблудиться — их направляли светящиеся стрелки на полу, информационные терминалы, таблички с указаниями. В сумраке отчетливо были видны энерголинии, которые подхватывали тех, кто все-таки бунтовал против указателей, и направляли их в общее русло; но на этом этаже было тихо и безлюдно. Никаких указателей, никаких энерголиний — только короткий коридор, где за поворотом посетителя ждала непрозрачная дверь. Ни звонка, ни указаний, что делать дальше — наверное, Разумовский как-то получал сигнал о том, что к нему направляется посетитель, и сам решал, впустить его или нет. Грому не нравилось зависеть от чужих решений. Он снова нырнул в сумрак — пришлось на второй слой, на первом была точно такая же закрытая дверь. Мимоходом он отметил, что Разумовский, может быть, и не был наделен огромным потенциалом, но даже неосознанно применял Силу вполне искусно — запереть дверь в сумраке, не заходя туда, мог не каждый. На втором слое снова был бешеный ветер, но теперь Гром был готов — окружил себя самой примитивной защитой, в которую сумрак радостно вцепился. Как же ему нравилось жрать силу, особенно здесь, где всем заправлял будущий Темный маг… Преодолевая хлещущий в лицо ветер, Гром шагнул вперед, через едва обозначенный зарождающимися балками проход — туда, где сквозь два слоя сумрака можно было нащупать ауру человека. Совершенно точно Темного — Гром отметил это с неудовольствием. Было бы неплохо вернуться в штаб и сообщить, что потенциальный Темный вдруг встал на путь истинный и готов присоединиться к Ночному дозору. Нет так нет. Будем действовать по запланированному сценарию. Разумовский не заметил, как Гром вышел из сумрака сразу у двери — он сидел в наушниках за столом и был погружен в работу — так сильно, что даже нарочитый кашель не услышал. Пришлось сделать шаг вперед. На движение Разумовский отреагировал — дернулся так, что откатился от стола к стене. — Как вы.? Не в привычках Грома было извиняться. — Ночной дозор. Нет, все-таки Гром был готов поставить бессмертную душу на то, что Разумовский присоединится к Темным, не пройдет и пяти лет. Едва он услышал про Ночной дозор, на его лице появилось обычное выражение Темного, который понял, что перед ним стоит Светлый — вежливая улыбка, за которой скрывается желание насовать столько палок в колеса, сколько будет вообще возможно. — Да, теперь вспомнил, что мне звонили с утра. Буду рад помочь всем, чем смогу. Гром ему не звонил — еще не хватало. Скорее всего, кто-то из аналитиков Дневного Дозора слишком хорошо просчитал с утра вероятности. Или же — что тоже возможно, но менее приятно — визит был согласован между Дозорами. А значит, Гром сейчас был фигурой на шахматной доске, за которой пристально наблюдали с двух сторон. Как будто в первый раз. От предложенных напитков Гром отказался. От стула тоже. Разумовский остался рядом с ним — неловко скрестил руки на груди, присел на краешек стола. Как будто без монитора ему было неуютно. Не вздумай купиться на это, подумал Гром. — И все-таки, как я могу помочь? Прежде чем ответить, Гром легко коснулся его сознания. Встревожен, напуган — впрочем, при его образе жизни это неудивительно. Плохо спал ночью, начинается головная боль… Было еще что-то, там, под поверхностными эмоциями, доступными даже очень чуткому человеку. Что-то в глубине разума, куда не стоило лезть без разрешения. Мне бы только понять, что это, подумал Гром. — А не слишком ли глубоко ты копаешь, дозорный? — раздался шепот прямо за спиной. Проклятье! Голос шел из сумрака! Гром рухнул на первый слой — сразу с Щитом Мага, подвесив на кончики пальцев Фриз и Опиум — оба не слишком сильные, но способные задержать среднего врага. Только вот среднего ли? На двух слоях сумрака рядом не было Иных — и чужого приближения он не почувствовал. — Я здесь, — шепнул голос за спиной, и Гром сначала швырнул туда Опиум, а только потом обернулся — шуток и игр он не любил, и не понимал. Темный небрежно скомкал его заклинание, поднял ладони вверх в шутливом жесте подчинения — Опиум растаял между его пальцев в долю секунды. Третий уровень, не меньше, подумал Гром, и позволил Силе из талисмана напитать его щит. Талисман был стандартный, боевой, наполненный Силой под завязку. Поборемся, подумал Гром. Этот Темный был ему незнаком — на первом слое его сумеречный облик был вполне человеческим. Значит, или молодой, или озаботившийся хорошим мороком. Впрочем, стоило надавить, и аура его начала меняться — гладкие контуры смазались, поплыли, обнажая то, что Темный хотел скрыть от случайного взгляда — яростную, полыхающую ауру с рваными краями, которая то вспыхивала багровым, то становилась давяще-коричневой, как у всех низших темных. Оборотень. Очень сильный оборотень — чтобы поймать и нейтрализовать Опиум, нужно мастерство и опыт. Не все оборотни доживают до того, чтобы работать с Силой, а не только кромсать и рвать все живое. И у этого оборотня не было регистрации. Гром не стал тратить время на представление и требование выйти из сумрака — швырнул один за другим повисшие на пальцах Фриз и огненный шар. Фриз против оборотня был малополезен, разве что только как отвлечение внимания; а огонь должен был сработать. Огонь всегда отлично работал на оборотнях. Разве что холоднокровные сопротивлялись ему лучше — ну так и в широтах Санкт-Петербурга они водились гораздо реже, чем всякие волки и медведи. Фриз оборотень поймал так же, как и опиум — ледяной шар проскользнул между пальцев, замедлился и исчез. Полбеды. А вот огонь достиг цели — и растворился в его теле, как будто это были легкие косметические чары. А не боевое заклинание, которое любого оборотня должно превратить в визжащий пылающий шар. Оборотень скользнул к нему ближе — так, что Гром поостерегся бы разбрасываться огнем. — Это вместо приветствия? — Регистрация! — рявкнул Гром. У него в руках дрожали, готовые сорваться, Аконит и Танатос — два заклинания, которые должны были не просто задержать оборотня, а серьезно ранить его. Может быть, даже убить, если вовремя не отозвать их. Оборотень засмеялся. Провел пальцем по черной рубашке, сверху донизу — вроде бы не начал трансформацию, но пуговицы с треском полетели одна за другой, как будто срезанные острым когтем. — Смотри лучше, дозорный. И тут же Гром увидел — регистрация была. До боли знакомая синяя печать — он сам ставил такие, когда работал в отделе контроля. Четкая, совершенно ясная печать, видная даже сквозь рубашку — а на обнажившейся груди она и вовсе полыхала так, что глазам было больно. Что за черт? Он не мог пропустить печать! Не мог не заметить регистрацию! Одним пассом он считал информацию. Подлинность несомненная, поставлена в ленинградском отделении Ночного Дозора два года назад… нарушений нет, одно неиспользованное право на охоту. — Ну что, я оправдан? Голос оборотня звучал насмешливо. Гром скривился — конечно, у него есть полное право смеяться над оперативником четвертого уровня, который умудрился не заметить регистрацию и сразу начал швыряться боевыми заклинаниями. Нужно было надавить, не дать ему закрепить преимущество. — Имя? — Олег. Оборотни не любят говорить свое имя — скорее всего, на уровне инстинктов ощущают это, как передачу власти над собой. Этот назвал себя, не поморщившись. Гром попытался вспомнить сотрудников-оборотней Дневного Дозора с таким именем, но в голову ничего не шло. У них оборотней вообще вроде двое или трое, все — низкоуровневые, совсем молодые, захотели попробовать дозорной романтики… а этот мог бы побороться с питерским Вожаком. — Что ты здесь делаешь? — Допрашиваешь меня, Светлый? Разговор явно не задался. У Грома такое случалось по нескольку раз на неделе. С Темными — особенно часто. — Ты ошиваешься там, где работает сотрудник Ночного Дозора. Могу провести допрос. Пока просто спрашиваю. — Сместим акценты, Светлый, — оборотень оскалился, словно невзначай продемонстрировал исказившуюся челюсть. Волк, наверняка волк, это их любимый фокус. — Ты ошиваешься там, где Дневной Дозор разместил наблюдателя. Мое присутствие рядом с этим человеком санкционированно. Твое — тоже… но не думаю, что он будет рад тебя видеть. Вы же признаете за человеком право на свободу выбора? Или доктрина Светлых в очередной раз изменилась? — И за кем же ты наблюдаешь? Вопрос был глупый. Оборотень даже не счел нужным на него отвечать — только качнул головой, указывая на человека, для которого там, в другой реальности пока не прошло и доли секунды. — Вербуете? — Нет. Хотя имеем на это полное право. Все ясно — Темным не терпелось заполучить нового адепта. Влиять на реальность вокруг Разумовского было запрещено — зато не запрещено было вести разговоры. Убеждать. Приставить Иного, который рано или поздно все-таки окончательно склонит человека на сторону Тьмы. — И тебя. и меня сюда привело одно дело, — продолжил оборотень. Грому потребовалась секунда, чтобы понять, о чем речь, и еще секунда, чтобы заметить подвох. — Ценный кадр, да? Боитесь его потерять? — Боимся, — легко сказал оборотень. — А ты, наверное, думаешь, что Дневной Дозор должен был бы защищать всех несостоявшихся Темных? Вот эту озлобившуюся шушеру, которая ненавидит все вокруг, но боится настоящей Силы? Прости, Светлый, но этот мальчик без инициации уже достаточно поработал на благо Тьмы. Так что за ним я прослежу, не бойся. Мы умеем быть благодарными. А остальные пускай спасаются… вашей заботой. — А правда, что Гречкин не отказывался от инициации? Не надо лезть в перепалку, мрачно подумал Гром. Пять минут разговора с Разумовским, и можно будет отправляться к следующему контакту — следующему неинициированному Темному, которых сейчас по инструкции надлежало отыскать и предупредить об опасности. О том, что кто-то объявил на них охоту. Оборотень промолчал — почувствовал, что его слова задели Грома. Только вопросительно пожал плечами, мол, знать не знаю, о чем ты. Может, и правда не знал — кто будет рассказывать какой-то шавке о проколах высших чинов. Может, это и слух был — о том, что куратор Гречкина только-только получил одобрение на инициацию, но опоздал — нашел труп своего птенца еще теплым. Наверное, правильнее будет сказать — догорающим. — Да пофиг, — сказал Гром очень нейтрально, и сам себя похвалил за ловкое разрешение конфликта. — Я с ним поговорю, и больше не побеспокою. А ты не маячь, пока я здесь. Оборотень широко улыбнулся — так, что заблестели острые клыки. Медленно, очень медленно он облизал губы, провел кончиком языка по зубам — как будто в дешевом фильме ужасов, где монстр хвастается гримом и пытается напугать школьниц. Я загрызу тебя, откушу тебе голову, рррр! — Договорились, Светлый. Пять минут — и ты больше не маячишь рядом с Сережей, пока я здесь. Не утруждая себя прощанием, Гром вышел из Сумрака. Здесь, в обычном мире, прошло не больше секунды — но Разумовский все равно что-то почувствовал. Может быть, его зацепила их короткая баталия, может быть, оборотень в пылу схватки подпитался от него немножко. Интересно, а оборотни вообще могут черпать Силу так, как обычные Иные? Черт, Гром никогда не задумывался. — Что случилось? — С телохранителем твоим переговорил. — С Олегом? Он сейчас здесь? — Ему всегда положено быть здесь, — буркнул Гром. — Боишься, что подслушивает? Разумовский пожал плечами. Как только речь зашла об оборотне, он сразу напрягся. Неприятно, наверное, знать, что где-то в тени постоянно сидит мужик и наблюдает за тобой, да еще и временами превращается в шакала. Хотя что Гром знает о жизни людей-миллиардеров, может быть, для него это обычное дело. — Неприятно, — сухо сказал Разумовский. — Минут пять у нас есть на тет-а-тет. Пока Олег метит территорию, чуть было не сказал Гром, но сдержался. Шутка была смешная, но у Темных обычно плохое чувство юмора. — Вы здесь, чтобы рассказать об убийствах? Вот так в лоб, без лишних танцев. Желание немного подразнить Разумовского у Грома сразу исчезло. — А ты, я так вижу, уже в курсе? — Конечно. Олег рассказывал. Предупреждал, что будет рядом, пока сохраняется угроза. — А о том, что есть более простой способ защититься, он не предупреждал? — Вы имеете в виду инициацию? — Разумовский тихо засмеялся, посмотрел на Грома искоса, из-под упавших на глаза волос. Улыбка у него оказалась неожиданно приятная, пусть и грустная — что ж, он и не анекдоты рассказывал. — Конечно, предупреждал. Говорил в первую очередь. И до него приходили… коллеги. Я так понимаю, они навестили меня сразу после первого убийства. — И что же ты отказался? — Потому что… простите, не знаю вашего имени. Представляться прозвищем было странно. Представляться по имени — еще страннее, Гром его не использовал уже пару десятков лет. И прозвучало оно нелепо, как будто было придумано на ходу. — Игорь. — Сергей, — машинально ответил Разумовский, и сам же улыбнулся. — Так вот, Игорь, несколько лет назад, когда этой башни еще не было, и все, кто работал над «Вместе», помещались в одном опенспейсе, ко мне уже приходили серьезные люди, и рассказывали, что мне стоит изменить в наших бизнес-процессах, если я хочу жить долго и без особых проблем. Не ваши коллеги, но очень похожие. С тех пор я, уж извините, не очень люблю, когда меня пугают скорой смертью. Вот такой простой и незамысловатой оказалась причина, по которой потенциальный Темный так и предпочел остаться потенциальным. Всего один визит фээсбешников в прошлом, или кто там сейчас кошмарит малый бизнес. Черт, ну почему Темные не скорректировали это? Разумовский сам мог бы стать грозой всех человеческих спецслужб, если бы захотел. Почему его не навели на эту мысль? Наверное, Разумовский уловил желание Грома поспорить. Совершенно непроизвольное — меньше всего ему был нужен очередной Темный на питерской земле, но желание препираться пересиливало здравый смысл. Впрочем, Разумовский это пресек — отлип наконец-то от стола и вернулся в кресло. Теперь между ними был монитор и полметра стеклянной столешницы — не нужно было считывать ауру, чтобы понять, что ему так было гораздо комфортнее. Гром все-таки не выдержал, протянулся сквозь сумрак, прикоснулся к чужой ауре. Да, намешано там было знатно. То, что было только обозначено пять минут назад, когда их прервал оборотень, сейчас пылало со страшной силой. Тревога, усталость, головная боль… причем такой силы, что Разумовский сейчас должен был бы со стонами ползти к аптечке, а не улыбаться и расхаживать по офису. Подкормился им все-таки Темный, подкормился. Не могло быть других причин для такого изменения. — Поэтому передайте своим коллегам, что к разговору про инициацию я возвращаться пока не готов, — тем временем продолжил Разумовский. — Не подумайте, Игорь, я не дурак, и от вечной жизни с магическим даром отказываться не собираюсь. Но бросать нынешнюю жизнь из-за угрозы смерти тоже не хочу. Все-таки дурак, подумал Гром почти с нежностью. Дурак, но с убеждениями, что среди Темных встречалось крайне редко. Это потенциальные Светлые упирались в какую-нибудь идею — как правило, в религию или моральный кодекс строителя коммунизма, запрещавший веру в сверхъестественное — и начиналась с ними морока. С Темными всегда проще — это по определению. Темными и становились всегда простые люди, которые очень ясно видели свою выгоду. А этот… — Ладно, проехали. Аптечка есть у тебя? — Вам зачем? — Разумовский снова смотрел настороженно. — Не мне, тебе. Можно было кинуть Авиценну, но медиком Гром был крайне посредственным. Что уж греха таить, он у себя головную боль после пьянки не всегда мог с первого раза снять. А Светлым заклинанием излечить Темного… тут как бы хуже не сделать. Диалог вышел риторическим — Разумовский качнул головой как-то неопределенно, но Гром уже считал его намерение. Все вероятностные линии следовали одному сильнейшему желанию — как только дверь за Громом закроется, разблокировать электронный замок на двери в ванную — так, дверь скрытая, но это ничего, здесь даже на первом слое преграды не было — потом открыть шкафчик над раковиной, достать аптечку — что-то много у него лекарств, без подсказки пришлось бы полчаса с гуглом разбираться — и достать обезболивающее, из пузырька с синей наклейкой. Одну таблетку… нет, лучше две. Сильная мигрень, все чаще в последнее время, уже и эти таблетки почти не помогают, а врач предупреждал, что дальше только наркотические анальгетики… Гром с трудом вынырнул из чужой боли. К таблеткам налил стакан воды — удобно, что все было под рукой. Видимо, Разумовский привык, что от боли нужно избавляться быстро и чисто, не тратя время на поиски всего необходимого. Вернувшись в комнату, он подтолкнул по столу стакан и таблетки. При этом он постарался выглядеть очень равнодушным — оборотень наверняка уже закончил метить территорию, и уже торчал где-то поблизости. Не к чему было давать ему повод позубоскалить над лекарскими порывами Светлых. Разумовский схватил стакан, одним глотком осушил его, запивая таблетки, и посмотрел на Гром взглядом, полным благодарности. — И про инициацию ты не думаешь, — пробормотал Гром под нос, больше для себя, чем для Разумовского, но тот все равно услышал. — От мигреней не умирают, Игорь. Я это еще в детстве выучил. Дурак с убеждениями, снова подумал Гром. Сколько он видел таких, которые терпели до последнего, стиснув зубы; и не только среди людей, но и среди Иных. Бывало, после попойки половина народу ходила зеленая, с мучительно искривленными лицами, но дойти до соседнего отдела, к лекарям, стеснялись. Зачем коллег лишний раз напрягать, потерпим… этот такой же. — Ладно, бывай, — произнес Гром мрачнее, чем следовало. Разумовский вскочил — как будто хотел пожать на прощание руку, но вдруг передумал. — Мой номер у вас есть, правильно? — Ну вроде. Номер должен быть в досье. В телефонной книге Грома его, естественно, не было — он вообще звонить не любил. Для срочных разговоров Иные давным-давно изобрели порталы. Конечно, чтобы открывать порталы, нужно было сначала стать Высшим — поэтому и срочных разговоров у Грома почти никогда не случалось. — Тогда дадите ваш номер? — Это еще зачем? — Вдруг что-нибудь… случится. Я тебе не телохранитель, чтобы разбираться с проблемами, подумал Гром — и совершенно неожиданно для себя продиктовал номер. Разумовский кивнул. Взгляд у него понемногу терял цепкость, расплывался — начинало действовать обезболивающее. Гром решил, что можно уйти не прощаясь, через сумрак. У лифта он еще раз окинул взглядом окрестности, заглянул даже на второй слой. Следов оборотня нигде не было — впрочем, как и полчаса назад, когда он только приехал. И только внизу, когда перед ним разошлись входные двери, Гром вспомнил любопытную штуку, которая неосознанно зацепила его, как только лифт выпустил его на этаж Разумовского. Боль, страх, тревога, бешеный и очень сильный оборотень, неиницированный Темный, которому то и дело угрожают со всех сторон — прекрасный коктейль из эмоций для любого паразита, настоящий санаторий. А между тем на всем этаже не было видно ни одного ошметка синего мха.