Keep silence

      — Ты точно хорошенько подумал насчет домашнего обучения? — уточняет мама, стоя напротив него в коридоре. Дверь не особо защищает, поэтому кусачий зимний холод пробирается в дом, заставляя маму ежиться, растирая худыми руками плечи, — Я не думаю, что мы здесь надолго, так что тебе не обязательно…       — Да, я подумал. Если мы тут ненадолго, ничего не случится, если я пойду в школу. А иначе только дома сидеть… — Антон, до этого терпеливо завязывающий шнурки, распрямился и пронзительно посмотрел на маму решительным и одновременно умоляющим взглядом, без всяких слов упрашивая её не переходить к стадии упреков. В последнее время мама была очень уставшей. Ссоры с папой, ещё пару лет назад разжигавшие её злость, сейчас вытягивали последние силы, оставляя лишь изможденность. И хоть Антон чувствовал, что это плохо, он не мог не ощущать облегчения, находясь за стеной материнской усталости, точно под защитой от криков и вечных придирок.       Мама поджала губы и посмотрела точно сквозь него. Повисла столь неловкая тишина, что её можно было буквально потрогать, вслепую проведя пальцами по воздуху. Антон вздохнул, обернувшись к ней спиной, лишь бы не видеть её тяжелого взгляда. Пару лет назад ему было проще сносить это, поскольку он питал надежды на скорый конец споров и ссор с папой, да и психика была гибче. Сейчас же, когда ему шестнадцать, все кажется куда более сложным, неустойчивым и неподдающимся какому-либо пониманию. Наконец, ухватившись за обыкновенную дежурную фразу, как утопающий за соломинку, Антон, потянувшись за зимней курткой, висящей на крючке в прихожей, произнес максимально буднично:       — Оля уже готова?       Мама немедля подхватила, явно почувствовав облегчение:       — Да… Она ещё завтракает. Подожди её немного, — её рассеянность слегка сбила Антона с толку, но он постарался не придавать этому особого значения. Он согласно промычал, а после, сделав пару мелких шагов в сторону, оказался напротив зеркала. Внешний вид не особо удовлетворил его, но с этим ничего нельзя было поделать. И хоть очки уже не казались такой огромной, вопиющей проблемой, как раньше, но все ещё смотрелись как-то нелепо на его лице. В остальном же все было совершенно обычное. Не привлекающее внимание. Не урод, но и не писаный красавец. В общем, никакой.       — Оля, кушай быстрее! Тебя ждут! — мамин окрик заставил его, заплутавшего в своих мыслях, вздрогнуть и обернуться — рядом обнаружилась лишь пустота. Мама отошла на кухню и оттуда её голос звучал приглушенно: — Скорее давай.       Антон позволил себе насладиться этими драгоценными секундами тишины. Только сейчас, оставшись наедине с собой, он признался, что в животе зреет ледяная глыба страха перед новым классом и перед неизведанностью этого гиблого городка, в который черт знает как занесло его семью. У него появилось невообразимо сильное желание согласиться с советами мамы насчёт домашнего обучения, отказаться от этой глупой затеи идти в школу, пойти на кухню, выпить горячего чаю, что согрел бы его в этот морозный день, а потом любоваться на витающие за окном снежинки…       — Тоша, я готова! — Оля, влетевшая в коридор, взволнованная и искристая, точно маленькая звездочка, прервала поток его не самых приятных рассуждений, — Ну что, как я выгляжу? — она покружилась, отчего юбка её черного сарафанчика взметнулась красивой волной, и спешно огладила волосы, — Ничего не торчит? — волнение перед первым учебным днем клокотало в ней не меньше, чем в Антоне. Только оно было радостным, в отличие от нервного волнения её старшего брата. Он-то был не понаслышке знаком с жестокостью детей, которые только и ждут момента подмять под себя слабого и отыграться на других. Оля просто не могла подумать о других плохо в силу своей доверчивости.       Антон не смог сдержать улыбку, глядя на неё, такую радостную и взбудораженную:       — Будешь самой красивой девчонкой в классе, Оль, — он огладил её волосы и помог ей надеть курточку, а вместе с ней и ранец. Его волнение, разрывавшее грудь всего пару минут назад, казалось сейчас глупым и бессмысленным. Он взрослый и, к счастью, за себя постоять сможет. Оля — та, за кого стоит переживать. Она же такая хрупкая. Тронешь — и разобьётся, точно хрусталь. Возвышаясь над ней, маленькой и беззащитной, Антон почувствовал себя преисполненным силы и какой-то житейской мудрости.       — Спасибо! — Оля, хихикнув, заулыбалась, и на её щеках появился румянец, — Я надеюсь, там ребята хорошие, а то не очень…       — Так, хватит, — мама осадила её, заставив замолчать. Она посмотрела на них строго, однако Антон замер, на секунду уловив в её взгляде незаметно скользнувшую растроганность. Мама будто хотела сказать что-то, но ни слова не вырвалось наружу из её плотно сжатых губ. Она лишь постояла пару секунд молча, и, наконец, найдя слова, произнесла, — В школе аккуратно, хорошо? Оля, если отец за тобой не приедет, подожди Антона и иди с ним. На улицу одна — ни ногой, — Оля кивнула, потупив взгляд, а мама, наконец, немного оттаяла, — Ну все, давайте в школу, не опаздывайте.       — Пока! — Оля замахала маме, стоящей на пороге, в то время, как они приближались к выходу со двора. Мороз щипал Антону щеки, а клубы пара то и дело возникали перед лицом. Идя по протоптанной дороге, он не мог отвести взгляда от жуткого и печального леса, окружавшего его дом. Такое чувство, будто деревья старались столпиться поплотнее, зажать его и сестру в тисках.       Антон мотнул головой и, стараясь вслушиваться в хруст снега, обратил внимание на Олю и звуки её восторженной болтовни:       — Как думаешь, много там ребят в классе? Мама говорила, что не очень, потому что отсюда все уезжают, но мне так интересно!       Мимо неспешно проплывали дома с мерцающим в окнах светом, лаем собак и дымом, валившим из труб.       — Надеюсь, что там много девочек! Я не хочу играть с мальчишками, в моей школе они были такие гадкие!       Антон за эту фразу зацепился и не сдержал усмешки:       — Оль, ну, не всегда так получается, что везде все одинаковые.       — Это я знаю, — сестра замахала руками, — Но сколько я мальчишек видела - все они такие хулиганы! То за косичку дергают, то вещи твои отнять хотят! Ещё и делают это все так, будто им смешно!       Антон прыснул, решив не говорить сестре, чем именно обусловлено желание маленьких мальчишек дразнить девочек. Это уже потом, когда Оля повзрослеет, начнутся и цветочки, и конфетки, и прочие милости. Антон вдоволь насмотрелся на это в своей старой школе. А сейчас Оле придется терпеть нежелание этих детей переступать через свое смущение и ухаживать нормально. Хотя, что уж там. На то они и дети.       — Может, ты и права… — пробормотал он.       Оля продолжила непринужденно говорить, пока они постепенно приближались к школе. Здание светило окнами в темноте зимнего утра, и, подойдя, Антон не обнаружил ничего примечательного. Разве что его старая школа выглядела чуть опрятнее, чем на первый взгляд, но это все мелочи. Если они тут и правда ненадолго, то стерпеть и не такое можно.       Оля чуть прижалась к нему, пока они проходили мимо толпы старшеклассников, но Антон не нашел этот жест чем-то постыдным, лишь приобнял сестру одной рукой. Он вдруг почувствовал боль за Олю, потому что знал, как она скучала по городу, по старой школе и подружкам. Те обещали звонить и писать, но Антон догадывался, что долго это не продлится. В конце концов их дороги могут разойтись. Так что Оле сейчас как никогда одиноко и неспокойно.       Когда они зашли в школу, Оле, кажется, стало ещё более не по себе. Антон, видя её пошатнувшуюся уверенность (если таковая ещё присутствовала), поспешил успокоить сестру, взяв за руку и спокойно произнеся:       — Пойдем, найдем твое расписание.       Оля практически беззвучно пролепетала «Хорошо!», и они пошли сдавать верхнюю одежду с зимней обувью в гардероб, где их встретила тучная, угрюмая ещё больше, чем небо этим утром, женщина. Смерив их равнодушным взглядом, она забрала их вещи и с некоторым пренебрежением повесила их на крючки.       Антон, прикинув, что первый этаж довольно ограничен и ведет только к столовой, спортзалу и ещё нескольким кабинетам, поднялся на второй, где и было найдено искомое расписание. Вокруг него толпилась небольшая кучка ребят, которые, галдя и хихикая, выискивали свой урок и кабинет. Детей Олиного возраста тут не было — в основном среднее звено, поэтому Антон предположил, что начальные классы обучаются этажом выше. Но подниматься наверх он не спешил — решил проверить свою догадку. Протолкнувшись вместе с Олей к расписанию, он нашел взглядом строчку четвертого класса и негромко произнес:       — Оль, на третьем этаже у тебя урок. Пойдем, отведу.       Учительница в классе Оли, к облегчению Антона, оказалась очень приветливой и приятной. Она сразу же узнала его сестру, которая до начала учебной недели приходила в школу за учебниками, с искренней радостью поздоровалась с ней и заверила Антона, что все будет хорошо, и Оле среди сверстников понравится.       Такой расклад его очень порадовал, поскольку за сестру он волновался куда больше, чем за себя. Питая крохотную надежду, что его класс будет действительно хорошим и дружным коллективом, где он почувствует себя в своей тарелке, Антон спустился вниз, выискивая кабинет с нужной цифрой. Он забыл о волнении, пока увлеченно пытался найти дверь с заветной цифрой «23», поэтому столкновение с учеником школы не оказалось сюрпризом.       Антон сдавленно охнул, когда впечатался в чужое, очень плотное тело.       — Чмошник, глаза из жопы вытащи и смотри, куда прешь, — голос вынужденного собеседника был мерзкий, с каким-то надрывом, будто его обладатель вот-вот лопнет, точно передутый шарик. Антон скривился из-за мгновенно хлынувшего на него потока дерьма.       Особо не смотря на него, он процедил:       — Прости.       — Прости… — судя по голосу, парень пренебрежительно фыркнул, и Антон, даже стоя к нему практически спиной, почувствовал, как сводит лицо от смрада, донесшегося изо рта его оппонента. Возможно, он не особо следит за гигиеной, да и курит, похоже — отчётливо чувствовался запах табака. Грубиян протопал к лестничному пролету, шипя себе под нос: — Чучело…       Антон нахмурился и уже хотел бросить что-то едкое в ответ, но быстро остался в одиночестве. Он поджал губы.       «Больно надо с кем-то сцепиться в первый же день»       Подарком судьбы после этого не самого приятного инцидента стал найденный двадцать третий кабинет, куда Антон с нескрываемым облегчением буквально вплыл, лишь бы не столкнуться в коридоре с кем-нибудь ещё.       Однако облегчение оказалось недолгим.       С десяток глаз впилось в него взглядами. Они ощупывали, изучали, рассматривали, как бактерию под микроскопом. Кожу защипало, точно она ощущала этот весьма неприятный контакт. Антон прочистил горло, поскольку разговоры стихли, и негромко произнес:       — Тут же десятый класс?       — Ага, — ответила только одна девушка. Она сидела за одной из первых парт, закинув ногу на ногу. Вся её поза говорила о расслабленности и самолюбовании, да и вид у неё был весьма высокомерный. Антон знал таких девчонок. С гладкими, ухоженными волосами, чистым, красивым лицом и идеально отутюженной одеждой. Однако на этом все хорошее заканчивалось, поскольку ничего иного девушки больше предложить не могли. Лицо у его одноклассницы было красивое, даже кукольное, однако Антон видел по её глазам, что она явно не воспринимает его дружелюбно, — А ты новенький? — теперь, когда она сказала что-то, похожее на полноценную фразу, Антон услышал скользящее в её голосе ленивое ехидство. Он не стал заморачиваться со словами и просто кивнул, — Я староста. И есть тут одна проблемка… — она нацепила на лицо маску напускной тревожности, — В журнале тебя нет.       Антон едва не сдержал язвительного замечания. Он прекрасно знал, что это не так. Когда он приходил в школу на зимних каникулах, классный руководитель на его глазах занесла его в список. Староста сейчас просто устраивала какой-то спектакль, играя с ним. Хотела заставить его испытывать волнение на потеху одноклассников, которые уже сейчас не скрывали улыбок.       — А ты внимательно посмотрела? — он произнес спокойно, чтобы разрешить этот детский сад на максимально мирной ноте.       — Конечно, за кого ты меня принимаешь? — она наигранно возмутилась, однако журнал на её парте остался нетронутым. Её соседка смотрела на неё с какой-то мольбой в глазах, и Антон догадался, что староста часто раздувает из мухи слона, силясь устроить какую-нибудь стычку. И куда только смотрит классный руководитель?       Так, все.       — Нет-нет, что ты! — чересчур взволнованно запричитал он на её манер и приложил руку к груди, — Я тебе верю! — следующую фразу он произнес уже спокойно, — Но посмотри-ка ещё раз. Моя фамилия — Петров. Если ты вдруг не знаешь, «П» — это такая буква в алфавите, — он описал жестом руки прописную букву, — Вот так пишется.       Девушке этот жест явно не понравился. Все веселье вмиг сошло с её лица.       — Ты что это пытаешься сделать? — зашипела она, — Ты надо мной насмехаешься?       — За кого ты меня принимаешь? — Антон точь-в-точь скопировал её недавно брошенную фразу и страшно округлил глаза, будто находясь в шоке, — Я бы никогда не стал так делать, — он помолчал секунду, а потом кинул, — Но в журнал ты все же посмотри. С буквой «П» фамилия, я тебе уже дал инструкции. Если ты вдруг не запомнила, могу сказать ещё раз, мне не сложно.       — Посмотрите на него! — протянула она, встав из-за парты и привлекая всеобщее внимание одноклассников к себе, — Ещё не успел обосноваться в новом классе, а уже качает какие-то права!       — Борзый, — какой-то мелкий пацаненок едва слышно хихикнул.       У Антона в груди заклокотал холодный гнев. Он чувствовал себя гладиатором на арене. Перед ним стоит лев, оскаливший пасть, а зрители галдят, визжат, не прекращая выкрикивать оскорбления и одобрительные возгласы. Даже уши заложило на секундочку, но он не позволил себе превратиться в тюфяка и стать объектом унижения этой явно обнаглевшей девушки, которая, судя по всему, имела какие-то привилегии, раз могла вести себя так дерзко.       Антон раньше не умел подобающе себя держать, считая, что лучше быть тихим, чем вестись на поводу у своей злости, которую он не мог контролировать. Раньше он предпочитал отмалчиваться или максимум бросить пару тихих слов в ответ. На полноценный конфликт его можно было вывести лишь в тот момент, когда он достигал пика злобы. Но теперь он вырос. Теперь он не слабый мальчик, который позволит себя оскорбить. Он сжал кулаки, но произнес спокойно:       — Просьба посмотреть в журнал — это так странно? Или ты на самом деле не умеешь читать? Ну так попроси соседку.       — Я уже сказала: нет тебя в журнале. Топай отсюда, — она скрестила руки на груди, явно намереваясь стоять на своем до последнего.       Антон вздохнул, потер переносицу и произнес:       — Я стоял рядом с учительницей, когда она заносила мою фамилию в список. И я знаю, что я там четырнадцатый. Что за детский сад?       Лицо старосты исказилось. Она уже раскрыла рот, чтобы крикнуть что-нибудь, но её оборвали на полуслове.       — Так-так-так, — за спиной Антона раздался тот самый голос, обладатель которого вот-вот лопнет. Именно с ним Антон столкнулся совсем недавно. Он обернулся и увидел стоящего в дверном проеме очень плотного парня, на губах которого играла кривая, злая улыбка. На его лице были следы от акне, которое сошло уже давно, но оставило отпечаток на коже. Вероятно, годами ранее, чистой кожи на его лице было в разы меньше, чем прыщей, — Чмошничек. Ты, что ли, новенький? В класс наш решил затесаться?       Судя по тому, как внимательно он рассматривал Антона с таким оскалом, ничего хорошего это явно не предвещало.       — Да, решил, — Антон попытался максимально нейтрально ответить, но староста явно только этого и ждала:       — Посмотрите на него: Сёму увидел и сразу какой тихий стал! А на меня вон как кидался, гад!       — Кида-ался? — «Сёма» скосил глаза сначала на старосту, а потом на Антона, и губы его исказились в ещё более неприятной усмешке, — На Катьку нашу? Ах ты сука подлая, — предпоследнее слово он прямо-таки смачно выплюнул.       Антон почувствовал острое желание начать оправдываться, но понял, что любое его действие, которое он предпримет, сочтут провокационным, поэтому попытался сделать глубокий вдох и мыслить рационально. С точки зрения какой-либо этики, он ни в чем не виноват и прекрасно об этом знает. Как и о том, что они сейчас стараются задавить его или вывести на конфликт, где Антона уже ничего не спасет.       — Так значит я все-таки есть в журнале, — он обернулся к старосте.       — Что? — она растерянно посмотрела на него.       — Семён сказал, что я новенький. Значит в журнале моя фамилия все-таки есть. И ты уж точно обо мне знала. Ну как, устроила цирк?       Катя тут же посмотрела на Семена разъяренным взглядом, отчего тот стушевался, а потом её глаза вновь впились в Антона, но уже с презрением:       — Лучше тебе не спорить со мной, Петров, для тебя это плохо кончится.       Она резко развернулась к нему спиной, дав понять, что спор окончен. И хоть староста всем своим видом демонстрировала превосходство, было очевидно, что этот спор для неё проигран. Антон едва сдержал победную ухмылку.       Тяжелая рука Семёна, которая внезапно оказалась у него на плече, сбила с толку.       — Мы ещё не закончили, — он ядовито осклабился, — Решил, что тут борзым можно быть? Кидаться на нашу старосту? — парень явно никак не мог отпустить эту идею-фикс показать, что он тут защитник униженных и оскорбленных.       — Ваша староста заверяла, что я не в этом классе, хотя это не так. И ты теперь у неё будешь на поводу? Веришь всему, что она тебе наплела? — Антон начинал раздражаться. Казалось, что каждый здесь хочет утопить его, не оставив и шанса сделать вдох. Особенно Семён, который явно хотел не остановиться, а довести их спор до драки, судя по сжавшейся на плече руке.       Антон зашипел и сбросил неприятную ладонь.       — Ну подожди у меня, уродец, — выдохнул Семён с недобрым оскалом, — Вот сейчас придут парни, и мокрого места от тебя не останется…       Поразительное мужество. Такой плотный парень, а все никак не может ничего предпринять и все ждет своих товарищей, чтобы подавить количеством, а не качеством.       Антон проглотил застрявшее в горле нецензурное оскорбление и лишь выжидающе приподнял брови. Все это начинало порядком его раздражать. А этот Семён и вовсе не вызывал ничего, кроме желания поскорее отойти от него. Эти ребята будто не нашли в себе силы вырасти из средних классов, где оскорбления и тупое хамство считались признаками авторитета. Пока что ни один одноклассник, с которым Антон успел поговорить, не тянул на наличие каких-то благородных моральных качеств.       — А одному что, страшно? — в этот раз Антон не смог удержать язык за зубами, поскольку раздражение било через край. Такое чувство, будто в классе никто даже и не думал предотвращать затянувшуюся потасовку.       — Что? — Семён едва ли не зашипел на него. По степени наглости и раздражительности он напоминал Катю. Они бы могли сойтись. Если уже не сошлись. Антон попробовал представить это, и его едва не скрутило от отвращения при мысли о том, какой едкий концентрат злобы источала бы эта парочка. Семён хохотнул и замахнулся, — Ну нет, я даже не буду…       Тут послышался шум из коридора, что означало: дверь открылась. Потом практически сразу уши Антона едва не свернулись от пронзительного свиста и последовавшего за ним хриплого и протяжного:       — Атас, Сёма, чё такое? Борзого на место ставишь?       Семён тут же убрал кулак за спину и неловко проблеял, повысив голос, но не убирая с лица появившейся усмешки:       — Да вот, Ромка, новенький пришел. Чувствуется, что дерзкий чмошник.       В глазах Семёна так и полыхало «Ну все, сейчас надерут тебе задницу…». Антон резко развернулся и обомлел, встретившись взглядом с обладателем такого развязного голоса.       Его глаза встретились с чужими, болотно-зелеными. Перед ним стоял парень и, судя по тому, как он разговаривал с Семёном, они явно люди одного круга. Антон уже приготовился к настоящей драке, но стоящий перед ним парень явно не был намерен бросаться в бой. Его звали Рома, и это все, что Антон успел выяснить за те доли секунд, что успели пройти. У этого парня взгляд был другой. Не агрессивный, ехидный и язвительный, как у Семёна или Кати, которые уже успели произвести отвратительное впечатление. Он всем своим видом давал понять, что отличается. Однако это не вызывало меньшей настороженности. Потому что этот парень явно был зверем в человеческом обличии. Такого волчьего взгляда Антон не видел ещё никогда.       Его самого тоже изучали, как пришпиленную булавкой бабочку. Рассматривали, разглядывали, точно пытаясь взглядом найти слабые места. Антон весь подобрался, словно пытаясь укрепить себя, удержаться на крохотном островке земли, с которого, если оступишься — упадешь в безжалостный океан. Он поджал губы и внимательно оглядел Рому. Стояла тишина, все будто ждали, когда же парень придет к выводу, что с Антоном делать: проглотить или пощадить?       Он внезапно ощутил себя крохотным, испуганным зайцем. Словно ему только и оставалось стоять, пустив в землю корни, и ожидать.       Рома внезапно оскалил белые, крепкие зубы и протянул довольно:       — Ну и как тебя звать, Очкастого?       Антон даже растерялся поначалу, из-за чего не нашелся с ответом. Это Роме явно не понравилось, поэтому он, нахмурившись, кинул:       — Язык проглотил, что ли?       Это отрезвило рассудок.       — Антон.       — Ха-ха, ну и имечко. Гандон, вот ты кто, на — из-за спины Ромки показался шепелявый темноволосый паренек, который захихикал над своей же шуточкой. Одноклассники тут же подхватили смех и по классу прокатился ехидный хохот. Антон просто ненавидел подобные шутки с его именем и не смог сдержаться:       — Н-да? Может, я и гандон, а мимо твоего языка явно оса пролетала, шепелявый.       Его смех тут же стих, но Антон, наслаждавшийся триумфом, вскоре пожалел о сказанном. Ромка двинулся вперед, улыбаясь, но это выражение лица не предвещало ничего хорошего.       — Слушай сюда, — на низкой ноте произнес он, оказавшись рядом с Антоном, — Над жирдяем смейся, сколько влезет. Но на Бяшу не смей и рта поганого раскрывать. Всыплю сразу, не пожалею. Так что тебе лучше помалкивать. Понял?       Антон нахмурил брови, впившись ответным взглядом в Ромку. Он явно проигрывал этот бой, но отчего-то не хотелось покорно соглашаться со словами. Это все равно, что позволить задавить себя. Нужно было тянуть время, пока не придет кто-либо ещё, а иначе Антона силой заставят признать поражение, чего он крайне не хотел, поскольку был лишь жертвой обстоятельств и чужого дурного нрава.       В этот раз удача оказалась на его стороне.       — Та-ак, что тут творится? — класс сразу же подскочил от глубокого голоса классного руководителя, которая вошла в класс и немедля осадила всех своим холодным взглядом, — Ну-ка, марш по партам и никаких стычек на моем уроке.       Антон распрямился, глядя на Ромку, которому пришлось отступить. Тот не сводил с него внимательного, холодного взгляда, который подсказывал Антону, что разговор явно не окончен. Но пока что, на ближайшие сорок пять минут, он в безопасности.