Keep silence

      Где бы Антон ни находился, в какой части класса ни открывал бы суетливо учебник или же ни ел спокойно свой завтрак в столовой, он не был уверен, что на него не смотрят. Казалось, что его спина на физическом уровне ощущала жжение, потому что взгляд был пронзительный, но как только Антон оборачивался, не находил его. По крайней мере, направленный ему в ответ. Хотя догадки были. Когда бы он не поворачивался, тот похожий на волка парень с глазами болотного цвета постоянно был рядом. Такое чувство, будто он примеривался, с какой бы стороны напасть получше, и как только Антон улавливал этот контакт, Ромка сразу же отступал, чтобы не спугнуть его.       Антон поджал губы в очередной раз, когда понял, что его спину прожигают взглядом. К его удивлению, никакой потасовки после первой же перемены не завязалось. Создавалось ощущение, что они не отступили, а выжидали. Парни такого типа не любят, когда последнее слово остается не за ними. И Антон, в принципе, был готов. Он ждал атаки в любой момент и уже мысленно придумывал ответы на возможные провокационные вопросы, которые хулиганы уж точно не погнушатся ему задать.       К счастью, проблем с местом тоже не было. Свободная парта была одна, и она находилась там, где Антону было максимально удобно. В самом конце. Никто не мог ему отвесить тычков сзади, похихикать над ним за его спиной или прилепить к волосам жвачку. Спокойней, когда потенциальные враги перед тобой.       Он вздохнул.       Нет, это уже как-то ненормально — воспринимать практически любого сверстника, как кого-то, от кого понадобится защищаться или даже атаковать первым. Либо у Антона окончательно едет крыша от недоверия к людям в принципе, либо класс и в самом деле прогнил насквозь.       Когда Катя в очередной раз захихикала над какой-то мерзкой шуткой Семёна, явно ниже пояса, и откинула волосы, буквально демонстрируя превосходство, Антон скривился. Нет уж. В первую очередь, что-то не так с этим классом, а не с ним самим. В конце концов, ему есть с чем сравнить. В старой школе у ребят было больше интересов, тем для разговоров и простора для развлечений. Никто там не пытался быть круче всех посредством дурацких шуток или травли. Там учились выделяться острым умом, юмором, талантами. Здесь же будто вся нравственность скатилась до низшего уровня и пробила собой дно.       Он вновь воссоздал в своем сознании образ Ромки. Не будь Антон так ослеплен раздражительностью, он бы даже с удовольствием признал, что с большим интересом нарисовал бы портрет этого парня. Не то чтобы Рома был каким-то красавцем. Но что-то в его внешности было портретичное, запоминающееся, что Антон бы хотел запечатлеть на листе бумаги. Может, взгляд. А может, улыбка, которая умудрялась быть и озорной, и какой-то злобной. Он сам по себе был человеком-противоречием. Он вроде и смеялся, но это могло быть напускное веселье, после которого он демонстрировал свое недовольство сказанной шуткой; вроде бы и говорил дружелюбно, но исправно впечатывал кулак в чей-то живот или солнечное сплетение, продолжая свою речь под аккомпанемент судорожных вздохов.       Чаще всего жертвой такого переменчивого настроения оказывался Семён. И Антон не мог не почувствовать удовлетворение от этого факта. Как он понял, в компании их было трое. Семён, плотный парень со злым лицом и раздутым голосом. Бяша, шепелявый странный парнишка с раскосыми глазами и визжащим смехом. И, соответственно, Ромка. Единственный из них, кто способен буквально за секунду демонстрировать всю гамму эмоций на лице и неплохо управлять собственными конечностями в драке. Так что из их компании меньше всего хоть какого-то расположения… Нет, даже не так. Наибольшую неприязнь и отторжение вызывал именно Семён. Так что Антон был доволен, что именно он и является в этой группе мальчиком на побегушках. Хоть что-то получает за свое издевательство над ребятами младше или слабее.       Когда уроки заканчивались, Антон хранил в душе крохотную надежду, что Оля его не ждет, так как он не сомневался, что за школой могут ждать его самого. И явно не для того, чтобы сопроводить на приятную прогулку, а скорее чтобы дать понять, кто тут главный. И будет лучше, если Оля никогда не станет свидетелем драки с его участием. Если эти гады попытаются ещё и ей что-нибудь сделать, то Антон не сомневался, что он точно выпустит всех демонов своей души наружу. Он будет драться, кусаться, лягаться, как безумный конь, но никакие уроды не посмеют докопаться до его сестры. Уж тем более, если учесть тот факт, что она ещё совсем ребенок.       Антон также был благодарен учительнице, которой явно не решались перечить. Она держала класс в ежовых рукавицах, не позволяя хулиганству твориться на её уроках и переменах. Тем не менее, ехидные замечания Кати и её сценки она пропускала мимо ушей, что дало Антону ответ на вопрос, почему Смирнова так много себе позволяет. Остальные учителя были более мирными и простодушными, но, судя по всему, затишье между Антоном и бандой хулиганов было вовсе не из-за них. Парни явно решили встретить его за школой, чтобы разрешить образовавшийся конфликт уже там.       Когда все, увлеченно болтая и галдя, вышли из класса, Антон предпочел задержаться у окна, наблюдая за удаляющимися школьниками, которые выглядели темными пятнышками на общем белом фоне зимы. Они семенили ногами, спотыкаясь или скользя по снегу, раскачивали свои сумки со сменной обувью из стороны в сторону, и Антон внезапно обнаружил себя несчастным в этот момент. Сейчас, в его школьные дни здесь, подобная беспечность — лишь роскошь. Он хотел быть уверен в том, что ничего плохого не случится и ограничится все максимум косыми взглядами или дурацким прозвищем, но, судя по всему, он крупно вляпался, сцепившись со своего рода бандой. Хотя он не жалел ни об одном сказанном слове. Будь бы у него возможность переиграть сценарий на новый лад, он бы сделал то же самое. Поэтому оставалось лишь сетовать на злодейку-судьбу в лице хулиганов, которые явно не дадут ему жить спокойно. По крайней мере, сегодня.       Антон собрал вещи в школьный портфель и неспешно побрел к выходу из класса — бродить по коридорам, витая в своих мыслях. Остановившись у двери, он из интереса обернулся и оглядел класс. В нем обнаружилась лишь небольшая горстка людей, которые предпочитали не подчиняться диктатуре Кати и Ромкиной банды. Одной из них была девушка с очень бледной кожей и резко выделяющимися на её фоне черными смоляными волосами и тёмными выразительными глазами. Она выглядела очень приятной, какой-то даже не вписывающейся в эту обстановку. Катя тоже была красивой, но от этой девушки веяло каким-то даже своего рода благородством, которое заставило Антона без всяких разговоров и выяснения отношений почувствовать к ней уважение и симпатию.       Когда в перерывах между уроками он почувствовал её взгляд, изучающий его лицо, и посмотрел ей в глаза, она приветливо и мягко улыбнулась. От этого простого действия Антон почувствовал, как ёкнуло сердце и сильно запылали щеки. Он еле уговорил себя не забраться под парту от смущения, а улыбнуться в ответ и спокойно отвести взгляд. Не то, чтобы Антон был обделен женским вниманием. Его бывшие одноклассницы говорили ему, что он «миленький». Но ему такая формулировка не очень нравилась. Что это за слово такое странное — миленький? И что оно вообще значит? К чему относится: ко внешности или характеру? Но ведь быть миленьким и красивым — это совершенно разные вещи, не так ли? В школе одна девочка даже подарила ему валентинку на четырнадцатое февраля, буквально-таки умирая от смущения. Было приятно, но все-таки обширного опыта в делах амурных он не имел, а потому женское внимание было все ещё в новинку. Темноволосая девочка так и не заговорила с ним, но Антон не чувствовал каких-либо огорчений, поскольку одной только её улыбки хватило, чтобы растопить его сердце.       Думая об этом, он едва не навернулся с лестницы, но успел схватиться за перила. Сконфуженно оглядываясь, Антон надеялся, что никто не увидел этот провал, но благо никого рядом не было. Он облегченно выдохнул, чуть нервно посмеявшись, и спустился вниз, чувствуя, как ноги подрагивают от легкого испуга. Он забрал вещи из гардероба и, застегивая молнию куртки оледеневшими от прохлады и волнения пальцами, уставился на плиточный пол, затерявшись в его узоре. Оли тут нет. Значит ли это, что он сможет разрешить конфликт в одиночку и спокойно пойти домой? Эта мысль его успокоила. Почему-то Антон абсолютно не сомневался, что его подстерегают. Если не сегодня, то завтра, а если не завтра, то в какой-либо другой день точно. Ему с рук теперь ничего не спустят. Поэтому единственное, на что Антону оставалось надеяться — он выяснит отношения как можно скорее и заживет спокойной жизнью в этой унылой тайге.       Он вышел из школы, оказавшись во дворе, который был усыпан сияющим пушистым снегом, не оставившим на виду ни кусочка асфальта. От такого обилия света Антон даже зажмурил вмиг заслезившиеся глаза. Он сделал пару шагов, постепенно привыкая к снегу, и направился в сторону ворот. Во дворе играли в снежки ребята из начального звена, и их крики, веселый смех, плач, а порой и проскальзывающие крепкие слова создавали атмосферу той беззаботной зимы, когда тебя ничего не волнует, кроме игр в снегу, горячего чая, чего-нибудь сладкого к нему и мультиков по телевизору. Сейчас все кажется гораздо сложнее. Антон поймал себя на мысли, что он не против сыграть в снежки и вновь почувствовать это счастье, когда попадаешь в соперника. Он был бы даже рад ощутить жжение на коже, в которую прилетает брошенный от души снежок. Он позволил уголкам губ приподняться в ностальгической улыбке. Ворота почти были рядом.       И в тот момент Антон почувствовал пробежавшую между лопаток дрожь и понял: на него снова смотрят. Более того, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто именно. Вслед за этой догадкой немедленно последовал сварливый и веселый донельзя окрик:       — Куда топаешь, Антошка? Жопу свою спасти пытаешься?       Антон прикрыл глаза, стиснув зубы. Он надеялся, что это произойдет хотя бы не в пределах школы. Если сейчас он попросит выяснить отношения на другой территории, его немедленно сочтут трусом, решив, что он пытается сбежать. Антон стал лихорадочно думать, что же сказать. В конфликтах с этой шайкой прежде всего нужно следить за языком, чтобы не спровоцировать, но и не дать ткнуть себя в грязь лицом.       — А вы что, за спиной моей выжидали? — хмыкнул Антон, обернувшись и стараясь всем видом продемонстрировать уверенность и спокойствие. Естественно, все были в сборе. Семён в до ужаса нелепой шапке-ушанке, делающей его лицо похожим на морду бобра. Бяша, все такой же раздражающий и странный с его улыбкой и зубами, напоминающими решето. И, наконец, Рома, в руках которого дотлевала сигарета, а он выдыхал дым бледными, потрескавшимися губами. Каждый раз, когда Антон встречался с ним взглядом, кровь вскипала, и его будто захлестывало чувство опасности. В этот раз было так же, только отвлекаться не стоило.       От сигаретного дыма горло сжалось, и Антон едва подавил в себе рефлекторный кашель. Он лишь пристально смотрел на Семёна, ожидая либо атаки, либо продолжения разговора, в котором выкрутиться будет куда легче, поскольку словами Антон кидаться умел, в отличие от самого Бабурина, которого колбасило от любой насмешливой фразы в его адрес.       — Да больно надо к такому хлюпику со спины подкрадываться, — Семён разразился каким-то гадким, хрюкающим смехом. — Тебя ж дядя Сёма раз ударит — и поляжешь тут, дохлый.       Антон почувствовал, что в груди наливается жар. Злость вновь начинала зреть в нем, разгораясь пламенем, растекаясь лавой по венам и артериям вместе с кровью, упрашивая, умоляя, требуя поставить Бабурина на место. Но Антон подумал, что сейчас не время, и все ещё можно завершить этот идиотизм лишь на словах. Не хотелось бы попадать в такую дурацкую ситуацию в первый же день.       Он вздохнул, расправив плечи, и посмотрел на Семёна прямо и открыто:       — Тебе от меня что нужно?       Толстяк едко оскалился в подобии улыбки и, обхватив пальцами подбородок, принял задумчивый вид, будто бы пытался сосчитать косяки Антона за сегодняшний день:       — Ну, может, я хочу, чтобы ты попросил прощения за то, что сегодня обидел нашу Катьку, или за то, что больно язык у тебя развязался на Бяшу гнать, а? Ты что, даже не знаешь, в чем виноват? Хе-хе… — Семён сипло захихикал.       — Если я Катю обидел, то почему бы мне не извиниться перед ней лично, — Антон приподнял брови, а потом продолжил, — а тебе, Бяша, я приношу искренние извинения, — произнес он с сарказмом, и, приложив руку к груди, отвесил легкий поклон, — сожалею о сказанном, терзался весь день.       — Ромка, гляди, Антошка-то борзеет по часам, на, — прошепелявил Бяша, скалясь и демонстрируя свои зияющие меж зубов промежутки. — Не чую я, что ты сожалеешь. Лучше проси, Гандон, на.       — Проси-проси, — подхватил Семён, — или прямо тут и поляжешь. И просить будешь только посрать тебя на коляске отвезти.       Антон обомлел. Нет, это заявление не звучало серьезно, но одно только его содержание заставило призадуматься: насколько далеко они готовы зайти в своих угрозах и их осуществлении? Он резко подобрался и напрягся. В ногах начала нарастать упругая сила, которая могла бы помочь ему сбежать на всех парах хоть сейчас и гарантированно скрыться.       Он поджал губы и исподлобья взглянул Семёну прямо в глаза, буквально мысленно его заверяя, что если толстяк попытается хоть что-то сделать, то лучше ему передумать и остановиться.       — Что смотришь? — внезапно заговорил Рома, чуть склонив голову набок и задрав подбородок, силился подавить Антона властным взглядом. — Оглох? Сказали тебе — проси. Да так, чтоб мы прониклись. Начинай.       Антон почувствовал, что скалится в гневе:       — А ещё мне что сделать? — процедил он, его глаза расширились, брови сошлись к переносице, а руки подрагивали от напряжения. Он уставился на Ромку звереющим взглядом, потому что понимал, что от него не отстанут, и это злило его неимоверно. Тот уставился на него в ответ, и на какие-то пару секунд Антону заложило уши, как при резкой смене высоты. Взгляд Ромки был агрессивный, но с ленцой, будто лев наблюдает за тем, как потомство кусает его за хвост. Антону казалось, что он готов ударить сейчас каждого, кто слишком резко дёрнется в его сторону, но если он предпримет хоть что-то — начнется драка. И вряд ли он выйдет из неё победителем, учитывая габариты и массивный кулак Семена и сбитые костяшки у быстрого и хищного Ромки.       — Ты пиздеть не начинай, — тут Семён протянул к нему руку, порываясь схватить за шиворот, но Антон быстро вильнул в сторону. — Откроешь ещё раз рот — и зубов станет меньше…       Антон уже прикидывал, с какой стороны лучше ударить и куда бежать, как вдруг за его спиной раздалось звонкое:       — Тоша!       Оля?       Он мысленно обматерил весь белый свет за то, что сестра сейчас как никогда не вовремя. Он развернулся к ней вполоборота, чтобы не пропустить удар от Семёна, который сто процентов не упустит возможность ударить его в спину.       Это и правда оказалась Оля. Запыхавшаяся, раскрасневшаяся и, судя по всему, очень весёлая — яркая улыбка на её губах была красноречивее всяких слов. Она бежала к нему, но резко остановилась, заметив стоящих за Антоном парней. При виде не слишком лицеприятного Семёна она и вовсе сделала легкий шаг назад, а улыбка постепенно сходила с её губ, превращая лицо в образец робости. На её волосах лежал снег, куртка промокла в некоторых местах, а рюкзака и мешка при ней не обнаружилось. Антон предположил, что среди детей, кричащих и играющих во дворе, была и его сестра. Скорее всего, она решила поиграть с оставшимися одноклассниками, пока ждала его.       — Оля? — он со страшной неловкостью произнес её имя и сделал шаг навстречу. — А ты тут чего?..       — Папа за мной не приехал, так что я вот… — она запнулась, — тебя подождать решила.       Антон кивнул, показывая, что понял её. Он не знал, что сказать. А уж тем более не знал, что предпринять в такой ситуации. В голове не было ни единого предположения, что хулиганы сейчас будут делать. Продолжат ли они издевательства, или же Оля хоть ненадолго заставит их остановиться?       Он встал перед ними, заслонив собой Олю, давая им понять, что никаким образом не позволит обидеть свою сестру. Она робко показывалась из-за его спины и внимательно рассматривала их, пытаясь запомнить черты и понять, хорошие они или плохие. Все трое выглядели странно. Семён — так, будто его одолевала досада, поскольку выяснение отношений прервано Олей, Бяша — растерянно, поскольку не знал, что делать и переводил взгляд с Оли или Антона на Рому и обратно, а сам же Рома косился на Олю с любопытством, прищурившись, отчего та стала чувствовать себя ещё более неловко.       — Тош, пойдем домой с тобой… — она практически прошептала, дернув его за рукав куртки. Антон все прекрасно слышал, но не ответил ей. Он внимательно смотрел Роме в глаза, пытаясь понять, что же тот предпримет. Парень и сам уловил его взгляд, но этот молчаливый бой был прерван Сёмой. Оскалившись, он выдал:       — Что, Антошка, сестрёнка твоя?       У Антона внутри всё обледенело, и он посмотрел на Семёна, надеясь, что тот не начнёт что-то говорить и его сестре. Оля, совсем стушевавшись, теперь даже не высовывалась из-за спины Антона и просто крепко сжимала его куртку, будто бы выискивая защиты.       — Ну и неловко будет, если она…       Тут все четверо, включая Антона и Олю, подскочили на месте от оглушительного свиста, который издал Ромка. Семён резко развернулся и посмотрел на него, а тот процедил сквозь зубы: «Рот закрой, не сейчас». Антон, как и Бяша, изумленно покосился на Ромку, который, как ни в чем не бывало, сделал пару шагов вперед, навстречу ему и Оле.       — Ну бывай, Петров, свидимся ещё, — он протянул Антону руку, и тот, ещё не до конца вышедший из оцепенения, рассеянно пожал её в ответ…       …И едва удержался от болезненного шипения. Крепкие и мозолистые пальцы сдавили его ладонь так, что у Антона в ушах чуть ли не раздался треск собственных костей. «Рукопожатие» продолжалось несколько секунд, но ему казалось, что длилось оно явно дольше. Сжав зубы, он посмотрел на Ромку, а тот, расплываясь в ухмылке, похлопал его по плечу, потянул на себя и, приблизившись, коротко произнес на ухо: «Завтра». Антон сразу понял, что он имеет в виду, и смог лишь кивнуть, чувствуя отголоски боли в пальцах.       — Пока… — просипел он, разворачиваясь и отдаляясь от них вместе с Олей. Краем уха он слышал очень недовольного Семёна, который, судя по скрипу снега, подошел к Ромке со словами: «Ты что, серьезно его отпустил?». Антон не смог распознать, что тот ответил, но ему уже не было дела. Очень хотелось домой, чтобы спокойно выдохнуть после пережитого.       Оля приблизилась к ступенькам, где среди прочих детских рюкзаков и мешков лежал и её ранец со сменкой. Она, продолжая молчать, пошла вместе с ним, и лишь когда они отдалились от школы на достаточное расстояние, Оля нашла в себе силы едва слышно шепнуть:       — Тоша… Тоша, это что, были хулиганы?       Антон едва не расхохотался от того, с каким благоговейным страхом она произнесла последнее слово. Только сейчас он обнаружил, что на основании ладони виднеются свежие полумесяцы от ногтей — следствие сжатых в кулаки рук. А во рту до сих пор был кислый привкус — как всегда, когда он дышал очень глубоко в моменты опасности. Адреналин все ещё бежал по венам, но Антон потихоньку отходил от потрясения. Сквозь тихий смех он выдавил:       — Оль, а у тебя что, в твоем прежнем классе хулиганов не было?       — Да были конечно! — запричитала она. — Но ведь это настоящие хулиганы. Они курят и дерутся. Они ещё с тобой хотели подраться, я видела!       — Да нет, нет, — он поспешил заверить Олю, что все в порядке, — Сёма просто показывал мне приём, которым нужно пользоваться, когда кто-то тебя достает. Мы дурачились.       — Как же, как же! — надулась Оля. — Он и мне ещё что-то хотел сказать. Хорошо, что этот… свистун его заткнул.       — Да… Хорошо, — повторил Антон её слова и призадумался.       Был ли у Ромки какой-то моральный кодекс? И неужели сердце хулигана дрогнуло при виде крошечной и солнечной Оли? Кстати об Оле…       — Ты же там по-любому замерзла, пока в снежки играла. Заболеешь ведь! — отчитал он сестру, но та только заулыбалась:       — Не заболею! Мне так весело было! — она засмеялась, судя по всему вспомнив самые веселые эпизоды. — Я моему однокласснику прямо в лицо попала, представляешь? Как же он смешно выглядел со снегом на лице, ха-ха! — она чуть потрясла руку Антона, которую держала все это время, словно стараясь привлечь его внимание.       — Да уж, — Антон и сам улыбнулся, только вот на душе у него было не так спокойно. Он радовался за Олю, что та нашла свое место в коллективе, но за себя чувствовал беспокойство. Такого дружного класса, как у Оли, у него нет. Плюс ко всему, он не только друзей себе не нашёл, так ещё и врагов умудрился нажить. Эх, ну что за жизнь такая…       Он резко остановился, услышав, как кто-то тявкнул на высокой ноте. Обернувшись вместе с Олей, Антон заметил с правой стороны их тропы, что шла через лес, маленькую дворняжку, которая вставала на задние лапы и виляла хвостом. Она подбежала к ним и стала наворачивать круги вокруг обоих, что вызвало у Оли приступ веселого смеха:       — Тош, смотри, какая она милая, — Оля наклонилась и погладила её. Дворняжка лизнула её ладошки и подставилась под ласку, продолжая подпрыгивать и вилять хвостом. Явно увлекшись ею, Оля присела на корточки. — Жаль, что мама нам в жизни не позволит завести собаку…       — Оль, может ты… — Антон осекся на полуслове. Он хотел сказать сестре, чтобы та была поосторожней, но сам едва не рассмеялся от того, как это было глупо, потому что дворняжка была маленькая и явно дружелюбно настроенная. — Хм… Кушать хочет, наверное… — Антон присел вместе с Олей и огладил тощий собачий бок. Внезапно она, высунув язык, сделала оборот вокруг самой себя и, принюхавшись, уткнулась в его рюкзак. Он внезапно вспомнил, что и в самом деле не съел бутерброды с колбасой, заботливо сделанные папой этим утром. — Завтрак мой почувствовала. Проголодалась, да? — он играючи стал быстро перемещать ладонь вокруг собачьей пасти, что её очень развеселило. Она мягко прикусывала его пальцы, когда ей все-таки удавалось их поймать. Эта игра сопровождалась Олиным хихиканьем, которая была просто в восторге от дворняжки. Антон засмеялся и расстегнул рюкзак, вытащив оттуда его завтрак, который теперь уже больше не его.       — Ой-ой, как мяса-то нам хочется, — хлопотливо запричитал он, видя, как собака привстает на задние лапы, силясь дотянуться до заветных бутербродов, — аж сил нет терпеть, да? — он мягко пожурил её, ероша ухо.       — Тоша, ну не жадничай ты! Я тебе завтра сама бутерброды сделаю! — Оля засмеялась и попыталась отнять бутерброды, но Антон перестал дразнить её и без всяких пререканий с улыбкой отдал их ей и позволил накормить собаку самой. Дворняжка с огромным удовольствием уминала мягкий хлеб с колбасой, не забывая благодарно оглядываться на них. Они просидели рядом с ней ещё с десяток секунд, и потом Оля, хлюпнув носом, радостно воззрилась на Антона:       — Ну что, идем?       «Эх, уже заболела» — печально улыбнулся Антон, глядя на её раскрасневшийся нос и посиневшие от холода губы. Но не стал отчитывать сестру и лишь положил ей руку на плечо:       — Да, пойдём. Выпьешь чай, как придём домой.       — Хорошо! — Оля расплылась в улыбке и, обернувшись к собаке, которая была на середине своей трапезы, заканчивая первый бутерброд, помахала ей рукой. — Пока-пока!       Дворняжка, приподняв мордочку, которая кое-где была в хлебных крошках, тявкнула на прощание и завиляла хвостом, после чего вновь принялась за обед.       Ещё никогда Антон не добирался до дома с таким облегчением и усталостью одновременно. Первый день в школе дался ему не так легко, как ожидалось, поэтому он все ещё находился в легкой растерянности. Оля шла рядом, довольная и счастливая, как никогда, а Антон постепенно погружался в свои мысли, которые превратились в тайфун из обрывков слов и фраз в его голове.       Когда они поднялись по скрипучим ступенькам и позвонили в дверь, когда Антон услышал мамины шаги и её негромкое: «Сейчас-сейчас», когда он услышал, как она отчитывает Олю за ледяные руки и мокрую куртку в придачу с хлюпающим носом, в голове Антона словно набатом прозвучало:       Завтра       Руки и ноги стали ватными. Антон, сам не зная почему, обернулся назад, вглядываясь в лесную чащу. Он сам не понимал, зачем он это сделал, что он услышал или что почувствовал, но на секунду, на какую-то крохотную частицу времени он будто бы вдруг отчетливо ощутил взгляд на себе.       Но он ошибся.       Среди деревьев и кустов никого не было. Лишь оглушающая зимняя тишина и едва слышный шёпот снежинок, что, кружась, падали на землю. Антон вздохнул и, развернувшись, шагнул в дом.