Обратная сторона некромантии.

- Все, я больше не могу! – Ракшари остановилась так неожиданно, словно увидела перед собой стену. Нескончаемый поток слов, успевших нешуточно заложить ей уши за последние полчаса, прервался. По и так уже продрогшей спине потянуло холодом. Это означает, что он находится в нескольких шагах позади нее. - Возвращайся обратно, откуда появился! – раздраженно приказала она. - Не могу, - последовал невинный ответ. - Почему? - Не знаю, как. - Но ты же призрак. А призраки всегда куда-то исчезают и появляются снова по своему желанию, жутко при этом завывая. Вот и скройся с глаз моих! Сквозь ухмыляющееся лицо мертвого наемного убийцы можно было разглядеть растущее неподалеку редколесье. Если в полдень еще можно было уловить слабый аромат хвои, то после заката все запахи исчезли под тяжелым покрывалом из ослепительно-белого снега. С непривычки было сложно заставить себя не щуриться, становилось все труднее сгибать онемевшие пальцы. Она уже смирилась с мыслью, что весь мир навеки окрасился в холодные и неприветливые тона. И ей казалось, что весенние цветы уже не прорастут через плотный наст, образовавшийся после кратковременного дождя. Что уже нет шанса увидеть под ногами зеленый ковер из травы, шелестящей на летнем ветру. И что все живые существа давно перестали быть живыми, и возможно, она прямо сейчас стоит на чьем-то закоченевшем теле. Пока на небе не появились луны, такие родные для каждого человека в любом краю Сиродиила, это ощущение беспощадного ледяного царства и какой-то неживой тишины крепло с каждой минутой. Даже без умолку трещавший призрак не спасал Ракшари от осознания одного очевидного факта – хаджитам на севере не место. И это было еще одной причиной, вызывавшей у нее желание расцарапать кому-нибудь физиономию. - Ничего не знаю, - увидев, как у хозяйки начинает подрагивать верхняя губа, Люсьен решил не останавливаться на достигнутом и продолжал, - Разве что использовать серебро… Он без труда увернулся от начищенного кинжала, бледный росчерк которого был едва заметен на фоне снежного наста. Кошка зашипела и двинулась на него, перехватив оружие поудобнее. -… Кстати, я могу продержаться против медведя с одним этим, - отступая назад, он помахал в воздухе своим клинком, больше напоминавшим тонкий хирургический инструмент. – Так что нечего домашнему животному нарываться на пинок под зад. - Я не домашнее животное, – процедила Ракшари и бесшумно прыгнула вперед, без особых усилий преодолев два метра, отделяющие ее от язвительного призрака. Неестественный холод усилился и словно вытянул из ее тела остатки тщательно сберегаемого тепла. - Тогда почему ты начинаешь синеть от любого ветерка в этом распрекрасном месте? – полупрозрачный нож, который она успела назвать про себя скальпелем, взметнулся навстречу. Кошка отскочила назад и бегло оглядела лезвие, в котором отражались ее собственные покрасневшие глаза – у самого основания красовалась щербатая зазубрина, словно этот кинжал попал по краю наковальни. - Потому что ты холода не чувствуешь, бесплотный кусок эктоплазмы! Он же был совсем новенький! – она с трудом отвела страдальческий взгляд от поврежденного кинжала и ринулась на Люсьена с удвоенной злостью. …Визгливый скрежет металла по металлу, неразборчивые восклицания и ехидные насмешки разносились по заснеженному берегу озера вот уже целый час. Ракшари чувствовала, что ей необходимо остановиться, а еще лучше развести костер, вытянуться на разостланном плаще и разогреть онемевшие ноги, прихлебывая обжигающий суп прямо из миски. Но если она решится на перерыв, то проклятое привидение потом еще долго будет глумиться по этому поводу. Значит, придется сдерживать тяжелое дыхание, по возможности незаметно шататься и лелеять отчаянную надежду отправить Люсьена обратно на тот свет. Призрак, в свою очередь, не выказывал никаких признаков усталости, что было вполне для него естественно. А еще сыпал едкими шуточками, издевательски подбадривал и играючи парировал все удары, чем доводил свою противницу до очередного всплеска гневных эмоций. После его ленивого замечания о совершенно неправильной стойке, Ракшари поняла, что следующей стадии взбешенности у нее попросту не существует, и ниже самооценке падать уже некуда. Когда воздуха в легких уже практически не оставалось, а попытка вдохнуть вызвала только судорожную боль в разгоряченном горле, Ракшари решилась на последнюю попытку. Изобразив крайнюю степень усталости (что не очень-то разнилось с ее реальным самочувствием), она направила свое безнадежно иззубренное оружие в плечо противнику. И как только он со скучающим видом отвел кинжал в сторону, резко выбросила вперед руку, ранее прижатую к колющему боку. Длинный и тонкий метательный нож, зажатый в кулаке, исправно достиг цели… и двинулся дальше, беспрепятственно пройдя сквозь призрака. Торжествующая гримаса на изможденном лице девушки быстро сменилась выражением легкого испуга, когда она поняла, что уносится вперед и вниз, вслед за своей же рукой. - А еще… - тон Люсьена был невозмутим, словно он продолжал светский разговор, прерванный минуту назад. - Мне не может нанести вреда тот, кто меня же и призвал. Ракшари перестала ворочаться в сугробе и глухо застонала от обиды. Когда кошка на полном ходу пролетала через призрака, ей показалось, что она окунулась в прорубь. Так что сейчас, усевшись прямо в рыхлый снег, она сорвала с руки влажную перчатку и осторожно ощупала пылающее лицо. Так и есть – пальцы чуть не примерзли к мокрой шерсти, которая вот уже через пять минут может начать покрываться коркой, а усы моментально заледенели. Когда она осторожно попыталась согнуть один из усов и со звонким щелчком его отломала, Люсьен не удержался от усмешки. - А теперь для симметрии оторви с другой стороны. Ракшари очень захотелось оскалиться, раскричаться, да хоть заплакать горючими слезами, но любое проявление эмоций на лице сопровождалось такой жгучей болью, что пришлось сдержать себя и молча подняться на ноги, отряхиваясь от налипшего снега. Она никак не ожидала, что ей придется расплачиваться собственным здоровьем за подарочек от членов Темного братства – возможность призвать легенду их организации, непобедимого и смертоносного призрака Люсьена Лашанса, героя, мученика, и прочее-прочее, что о нем говорили сведущие люди. Впрочем, за один-единственный день Ракшари убедилась, что все сведущие люди на самом деле не имели ни малейшего понятия о том, что представляет собой этот призрак. Едва только появившись, он несказанно обрадовался живому лицу, подробно расписал все аспекты этой его радости, полдня восторгался окружающим миром и с каждой секундой его ехидные замечания в адрес девушки становились все циничнее и злее. И в завершение этой изощренной пытки, поистине достойной талантливого убийцы, он целый час морочил ей голову, довел до крайней стадии утомления, испортил недавно купленный кинжал и обморозил все лицо. Ракшари подумала, что если она прямо сейчас начнет бегать по берегу взад-вперед, молотить лед кулаками и вопрошать у богов, за что ей такое наказание, то ее никто не посмеет упрекнуть в таком дикарском поведении. - И все-таки я выиграла, - она предприняла попытку утешить собственное самолюбие и заодно утереть нос Люсьену. Говорить приходилось так, чтобы лицо оставалось как можно более неподвижно, так что слова прозвучали немного шепеляво. - Да нет, просто мне надоело, и я сжалился. Еще немного, и у тебя отвалился бы вон тот жалкий облезлый отросток... а, это хвост, понятно. «… Он этого не стоит, он этого не стоит…» - десять раз повторив про себя эту фразу, она достаточно успокоилась, чтобы спрятать руки под короткий плащ и спокойно двинуться в нужном направлении. - А кстати, куда мы идем? – поинтересовался призрак, подстроившись под ее неровный шаг. - В убежище Темного братства. Я хочу, чтобы тебя убрали от меня подальше, потому что ты… ты всегда был такой? - на левой щеке что-то отчетливо треснуло, и Ракшари поспешно умолкла, всерьез опасаясь за сохранность своего лица. - Наверное, нет. После смерти люди меняются. Если им не хватает убийств, то они становятся более жестокими. Если им не хватает тепла, то они пробираются в жилые дома. Если им не хватает внимания противоположного пола, то они начинают задирать всем юбки на улице. Если им не хватает сладких рулетов, то они крадут их у… - А чего не хватало тебе? – быстро нашлась Ракшари, почувствовав, как ее мозг уже начал отключаться. - Всего и сразу, - сказал он, не раздумывая. «И я выпустила это чудовище в мир…» - Ты действительно хочешь от меня отделаться? Мы ведь знакомы всего день, бессовестная ты барышня. С таким отношением к мужчинам на тебе не женится даже самый захудалый безродный крестьянин. Это ранило меня прямо в мое несуществующее сердце. А я ведь еще не рассказал тебе историю про Метью Белламонта, - Люсьен картинно прокашлялся с таким видом, словно между ними ничего не произошло, - Однажды, двести лет назад, я, тогда еще обаятельный и вполне себе живой Люсьен Лашанс, ценитель дорогих вин и покоритель неприступных женщин… «О Боги, дайте мне сил пережить следующую неделю…» *** По серым и безликим улицам Имперского города, потемневшим еще сильнее от неослабевающего летнего ливня, пробиралась Неминда. Старательно обходила места, где могли появиться люди, изредка забегала под козырек очередного дома, который почти не спасал от непогоды, переводила дух и вновь выбиралась наружу, втягивая голову в плечи и стремясь как можно скорее добраться до подходящего торговца. Под промокшей насквозь одеждой, поношенной, мешковатой и залатанной в нескольких местах, хранилось кое-что ценное, и ей приходилось придерживать это руками, временами воровато оглядываясь в сторону соседних улиц. Добравшись до окраины района, она двинулась вдоль стены, охватывающей полукругом несколько домов, опустевших торговых лавок и шумных трактиров. У нее оставалось несколько септимов, чуть слышно звенящих в одном из карманов, но продажа найденного предмета принесет ей еще больше денег. Неминда привыкла рассчитывать на самое худшее, но в голову все равно лезли самые соблазнительные идеи насчет того, на что потратить воображаемый кошель золота, который совсем скоро окажется в ее руках. Возможно, ей хватит денег на временную крышу над головой и сон в настоящей постели с подушками из гусиного пуха. А может еще и на простенькое платье из зеленого сукна, которое она успела заметить на одной суетливой горожанке, прежде чем та захлопнула входную дверь, спасаясь от ливня. При мысли о ванне у нее сразу возникло желание почесать спину о ближайший угол, а о еде было попросту страшно размышлять на пустой желудок. Сосредоточившись только на одной цели - поскорее найти торговца - она добралась до огороженного канала, подходящего вплотную к городским стенам. Мутный и вязкий поток казался черным в скупом свете, исходившем от свинцовых туч. Когда Неминда рискнула перегнуться через высокий бортик и боязливо вглядеться в воду, сверху громыхнуло с такой силой, словно над ее головой взорвалась бочка с порохом. Подскочив на месте, девушка на мгновение увидела, как в зубчатую вершину королевской башни попала молния. Голубые искры усеяли нижний парапет и мгновенно растаяли под напором ливня, беспощадно разразившегося над мрачной столицей империи. Перед глазами поплыли темные пятна, руки неосознанно поднялись, чтобы прикрыть заостренные уши, и по мостовой покатился камень Варлы, выпав из-под тюремной рубахи. По стенам домов заплясали блики и косые лучи, словно на этой улице по неизвестной причине появилось еще одно солнце, маленькое и холодное. Девушка забыла про осторожность и с досадой бросилась ловить не совсем честно заработанную добычу, которая была уже готова исчезнуть в самой глубокой и грязной луже. Если она его потеряет, то все старания пропадут зря, а на оставшиеся деньги ей не удастся даже поесть толком. Неминда уже нагнулась вперед и схватилась за тонкую оправу, взволнованным взглядом выискивая царапины или трещины, как в тот же момент на вторую половину камня легла чья-то костлявая рука, жадно обхватив пальцами тонкие грани и погасив свечение. Улица тут же погрузилась в серый полумрак. - Это мое! Неминда была в таком изумлении, что подняла голову медленнее, чем того требовала ситуация. Взгляд остановился на незнакомом, искаженном от алчности лице, чьи черты еле угадывались за сальными прядями коротко подрезанных волос неопределенного цвета. Глаза, больше напоминавшие черные маслянистые жучиные панцири, глядели прямо на девушку. - Что? – только и смогла произнести она. - Это мое! – повторно прокаркала нищенка и резко дернула камень к себе. Колючая оправа чуть было не выскользнула из руки Неминды и до крови вонзилась в ладонь, когда она эту руку сжала, сопротивляясь. - Нет, это мое, - с запинкой возразила Неминда и поняла, что выглядит сейчас до боли глупо. Она выпрямилась и попыталась по возможности аккуратно отвоевать камень, но непонятно откуда выскочившая женщина вцепилась в него огромным клещом. - Мое! – взвизгнула она, как выживший из ума попугай. «Спокойно. Нужно привести ей неоспоримый аргумент и тем самым доказать свою правоту…» - Я… его первая нашла. Ответом ей была такая черная и грязная фразочка, что не хотелось даже вникать в смысл услышанных слов. «Отличная работа, Неминда…» Это уже было совсем не смешно. Если проклятая нищенка продолжит истерично хохотать и поливать ее ругательствами, то на шум среагирует стража, а заодно и жители всех окружающих домов. Почему это произошло именно сейчас и именно здесь? Бездомная пятилась вниз по улице, не прекращая попыток вырвать камень из исцарапанных рук девушки. - Послушайте… – Неминда начинала сердиться. Сейчас она выглядела не опрятнее этой сумасшедшей, а стража привыкла не разбираться в стычках между мелкими воришками и бездомными в этом городе. Ей не очень-то хотелось загреметь обратно за решетку. Она уже собиралась навешать ей лапши про трудное детство и незавидную участь всех данмеров в Сиродииле, а затем отобрать свою добычу и, если позволит гордость, пару раз хорошенько пнуть по ребрам. Но осуществить задуманное не удалось – босые ноги безо всякого сопротивления заскользили по мокрым камням мостовой, и охнувшая женщина начала заваливаться назад. За драгоценный камень Варлы она держалась теперь не столько из жадности, сколько из чувства самосохранения. Неминда иронично хмыкнула и разжала руки, подкрепив падение дополнительным тычком в костлявое плечо. Одно удовольствие было смотреть, с каким удивлением раскрываются эти ненавистные жучиные глаза. Возможно, она ушибется так сильно, что не сможет даже дышать, и тогда вернуть себе камень не доставит никакой трудности. Девушка и подумать не могла, что среди всех гладких и округлых камней на улице Имперского города затылок нищенки приземлится именно на бордюрный – острый, угловатый и торчащий на самом краю дороги, словно чей-то обломанный зуб. Раздался странный звук, словно кто-то наступил на сухой хворост, и затихшая женщина выронила камень из ослабевших рук. Несколько секунд она еще дышала, скребла ногтями по мостовой и пыталась перевернуться на бок, но когда оторопевшая Неминда догадалась над ней склониться, глаза безымянной женщины уже затуманились, уставившись прямо в пасмурное небо. Спутанные пряди волос прилипли к совсем еще молодому, застывшему лицу и данмерка поняла, что теперь ситуация стала по-настоящему серьезной. - Ой, - выдавила она, прикрывая рот рукой и ощущая себя полнейшей идиоткой. Другая рука, тем не менее, сноровисто подхватила оброненный камень, слегка потускневший и вывалянный в городской грязи. За спиной Неминды кто-то отчетливо хихикнул. Тело среагировало быстрее, чем девушка успела хоть что-то осознать. Рука с зажатым в ней камнем описала дугу в воздухе и отправила на дно канала драгоценность, на добывание которой данмерка потратила весь день. Не прошло и секунды, как раздался всплеск, возвещающий о том, что маленькое холодное солнце потухло в луже такой концентрированной заразы, что ее можно было использовать для изготовления смертельных ядов. Совершенно пришибленная хихиканьем за спиной и своим собственным безмозглым поведением, Неминда решила оплакать потерянное позже. А затем обреченно повернулась и оглядела улицу, на которой не было ни намека на присутствие другого человека. - Да что происходит?! – не выдержала она, вытирая краем рубахи кровоточащие ладони. Бездыханное тело, лежавшее прямо под ее ногами, уже не казалось таким важным, чтобы переживать из-за случившегося пять минут назад. Не стоит и сомневаться, что в списке глупых поступков Неминды (на этой неделе) появился еще один, и занял этот поступок первое место. Зачем, спрашивается, у нее рука дернулась избавиться от камня? Улица же пустая! Измученная, всхлипывающая от отвращения, данмерка уже собралась перелезать через бортик и прыгать в эту кишащую паразитами, отходами и инфекциями воду, как услышала чьи-то приближающиеся шаги. - Мне тоже хотелось бы задать этот вопрос. Что тут происходит? Стражник снял с головы глухой шлем и удобно пристроил его под рукой в латной перчатке. Любой, даже самый слабый дождь стучал по стальной макушке с таким громким жестяным дребезгом, что в полном обмундировании нельзя было услышать даже рев пролетевшего над головой дракона. Жесткие серые глаза оглядели понурившуюся девушку с головы до ног, и выглядела она такой маленькой и жалкой, что в голосе имперца неосознанно прорезалась забота, словно он увидел выброшенного на улицу щенка. - Что случилось? – негромко спросил он и тут же спохватился, напустив на себя грозный и неподкупный вид. Девушка шмыгнула носом и обхватила хрупкие плечи руками. Мелко дрожавшей головы она по-прежнему не поднимала. - Она упала и… и… больше не двигалась… - прохныкала Неминда, сотрясаясь от фальшивых рыданий. Воображение напряженно работало, подсовывая своей хозяйке то одну, то другую историю нелегкой нищенской жизни в подвалах и канализационном лабиринте с крысами и грязевыми крабами. Девушка не успела раздобыть другую одежду вместо своей затасканной тюремной рубахи, так что более чем походила на роль отребья, промышляющего милостыней перед трактирами. Стражник едва удостоил своим вниманием лежавшее на мокрых камнях тело. Судя по всему, упавшую женщину уже ничего в этом мире не интересовало, однако убирать с улиц всякий мусор не входило в обязанности патрульного. Его больше заинтересовал тот неестественный взмах рукой в сторону канала. Данмерка тоже поскользнулась? Или избавлялась от чего-то тяжелого и увесистого, которым можно было с легкостью проломить череп? - Пойдем. Задам тебе пару вопросов. На самом деле все решалось гораздо проще. Небольшое путешествие до тюремных ворот под аккомпанемент, возмутительных тирад, горестных подвываний и заискивающей мольбы, и виновницу запрут в темноте, в одной огромной камере с такими же неудачниками. Выживет она среди этих одичавших и бесчеловечных животных, или нет, уже не его ума дело. Неминда подняла на него огромные, испуганные, полные слез глаза, и солдат Имперского легиона еле сдержался, чтобы не погладить ее по голове. Она же еще совсем ребенок, а уже столько трудностей навалилось… - Видишь сторожевую башню? Туда и пойдем. Заодно высохнешь и выпьешь чего-нибудь горячего. «Повелся». Уставшая, злая, и вымокшая до такой степени, что каждый ее шаг отмечался лужей на каменном полу, Неминда резко захлопнула за собой дверь, затем все так же раздраженно задвинула потемневший от ржавчины засов. Трактирщик – полноватый и дерганый мужчина с цветом лица, ясно говорившем о дичайшей симпатии к вину – нервно улыбнулся при виде насупленной девушки и вежливо попросил ее подождать несколько минут в общей зале, пока ее комнату не «приготовят должным образом». Сейчас она видела, что приготовление комнаты заключалось в том, чтобы унести все ковры, снять портьеры, заменить серебряную посуду на глиняную и горько поплакать над свежим постельным бельем, которое вскоре придется отстирывать десяти прачкам. Однако на обедневшем и холодном полу стояла неглубокая кадка с чистой водой, а на грубых и коряво вылепленных тарелках лежала еда (изрядный кусок баранины особенно привлек внимание), так что Неминде и эта маленькая комнатка казалась роскошными покоями. Пока девушка стаскивала с себя потяжелевшие от дождевой воды лохмотья и раздраженно запихивала их в тесную корзину, перед ее глазами пронеслись все события этого ужасно долгого и изматывающего дня. С наступлением рассвета и до этого момента она успела пробраться в прибрежные айлейдские руины, стянуть камень Варлы из-под носа у сонных разбойников, убить человека, чудом избежать тюрьмы и весь остаток догорающего дня бродить вдоль бурлящего канала, в слепой надежде, что утраченный камень сам приплывет к ней в руки. Когда она наткнулась на диковатого и встрепанного мальчишку, который сидел на бортике, свесив ноги в сторону улицы, и усердно оттирал рукавом кусок затвердевшей грязи с такими узнаваемыми очертаниями, то ей уже не хотелось ни с кем церемониться, даже с ребенком. Спихнуть попрошайку в канал не составило никакого труда, но, несмотря на ненависть ко всем, кто попадался ей сегодня на глаза, Неминда забеспокоилась и решила дождаться признаков жизни – вдруг пловец из него никудышный. Признаки жизни донеслись до нее в виде не соответствующих возрасту ругательств, когда мальчишке удалось зацепиться за выступающий из стены камень и выбраться из канала в полусотне метров от девушки. Торговец, слегка замешкавшийся с закрытием своей лавки, встретил позднюю клиентку брезгливым взглядом человека, увидевшего таракана в своем супе, однако тут же несказанно обрадовался, стоило ей продемонстрировать тщательно отмытый и очищенный товар. Оказалось, что неестественный свет, исходящий от камней Варлы, начинает медленно угасать, стоит лишь снять их с постамента в руинах айлейдов. Не пройдет и месяца, как добытое Неминдой сокровище погаснет окончательно и будет выглядеть как обычный кусок стекла в дорогой оправе. Так что торговец многозначительно потер пухлые руки и втайне порадовался тому, что его любимая ваза из зеленого фарфора (для богатых дурачков она всегда была малахитовая) разбилась пару минут назад, став причиной задержки на работе. Когда он бережно оборачивал камень бумагой и прятал под стойку, бормоча о том, что надо бы продать его поскорее и повысить цену вдвое из-за мерцающего голубоватого света, Неминда нахмурилась в недоумении. Зачем продавать его втрое дороже, если он все равно погаснет через месяц? «Это я вам рассказал о его необычном свойстве. Однако богатеньким и избалованным дочерям лордов знать это вовсе ни к чему…» - любезно ответил торговец и продемонстрировал ей ухмылку профессионального обманщика... И сейчас Неминда, благополучно добыв вожделенный кошель с золотом, а также заполучив постель, еду и крышу над головой, сидит за столом, завернувшись в полотенце, подперев голову руками и изучая лежащую перед ней баранину. Прошло всего несколько дней с ее побега из имперской тюрьмы, и все это время она потратила на вымученные прогулки по городу в поисках редкого куска хлеба и монеток на илистом дне многочисленных фонтанов. Она столько времени провела в тесной и полутемной камере, что уже не могла ничего вспомнить о выживании на свободе. Что здесь нужно делать, чтобы получить деньги и не вываляться при этом в грязи? Как честным способом заработать на еду? С кем для этого нужно поговорить и как понять, станет ли отвечать ей тот или иной человек? Неужели нужно хватать за руку каждого прохожего и слезно спрашивать, не заплатит ли он ей септим за то, что она почистит ему сапоги? Она не знала ответа ни на один из этих вопросов. И если взглянуть на количество проживающих под мостами и городскими стенами людей, то возможно, ответа на все это никогда и не существовало. Несмотря на внешность хмурой и вечно чем-то недовольной девушки, едва достигшей совершеннолетия, Неминда прожила достаточно на этом свете, чтобы осознать, как ей осточертело стелиться перед каждым, кто готов вытереть об нее ноги. «Какая раздутая гордость для уличного воришки!» - глумились над ней проживающие под мостами люди, и притихшая данмерка не могла найти подходящих слов, чтобы отбиться от их нападок. Гордость – лишнее качество характера, если человек живет на улице, но она никак не могла переступить через себя и опуститься на уровень, подходящий своему нынешнему положению. Возможно, это ненужное упрямство и нежелание просить милостыню является одним из немногих вещей, которые остались у нее с прошлой, почти полностью забытой жизни. Ко всему этому добавилось излишнее беспокойство. Полученные за камень деньги рано или поздно закончатся, и она уже сейчас начинала из-за этого переживать. Ей негде будет жить, и она поморщилась, вспомнив собственное дрянное самочувствие несколько часов назад. За всю эту неделю, проведенную на так называемой свободе, она устала до такой степени, что не была уверена, удастся ли ей сейчас подняться и добрести до кровати. И в довершение всего какой-то амулет, втиснутый в ее руку умирающим королем, вызывал гнетущее чувство неподъемных цепей на худых запястьях. Неминда ненавидела, когда на нее против воли вешали огромную ответственность, и она совершенно не умела ей пользоваться. Ее даже не заинтересовало, что при осмотре в сторожевой башне стражник чудесным образом обошел вниманием правый карман, в котором довольно громко позвякивала королевская побрякушка. Сейчас Амулет Королей покоится в корзине, затерянный среди грязного и киснущего в собственной сырости тряпья. Больше всего ей хотелось добраться до Коррола и избавиться от невидимых цепей, однако стоит лишь подумать о таком большом расстоянии, как на ее побелевшем от усталости лице сама собой появлялась гримаса страдания. Тюрьма выжала из нее все, что только возможно, начиная с физической силы и заканчивая глупыми мечтами о светлом будущем. Как ей добраться до нужного места, если исхудалые ноги отказывают уже через сотню шагов? «А еще я впервые в жизни кого-то убила…» - она изможденно опустила голову на стол и боязливо посмотрела на дверь. Мокрые волосы холодили шею, взгляд рубиновых глаз не отрывался от замочной скважины. Ржавый засов поблескивал в свете настенного канделябра, и не очень-то надежно ограждал Неминду от остального мира. А вдруг эта нищенка прямо сейчас стоит за дверью, и ковер под ее ногами пропитался холодной, разбавленной дождем кровью? Время уже позднее, в обнимку с бутылью вина спит даже трактирщик, так что никто не может заметить, как по лестнице поднимается мертвая женщина, оставляя за собой цепочку алых капель на каменном полу. Ступени скрипят под босыми ногами, из скованного холодом горла вырывается тяжелый вздох, и на ближайшей портьере, тяжелой и темно-зеленой, один за другим распускаются ледяные цветы. По коридору пролетает сквозняк, отдающий совсем не летним морозом, свечи с шипением гаснут и вот она уже у самой двери, из-под которой выбивается полоска живого света. Бурые обломанные ногти прикасаются к дереву и со скрежетом движутся вниз. Отдираются лоскуты краски и занозы засаживаются в онемевшие пальцы. Она цепляется за узкий проем между дверью и стеной, сердито рычит, когда дверь не поддается. Засов дергается в гнезде, вот-вот готовый выскочить под усиливающимися ударами. И тут нищенку нагоняет стражник на гордом голубом коне, свешивается с седла и грозит ей камнем Варлы, зажатым в кулаке. Камень превращается в кусок стекла и изумленный имперец роняет его на пол, потрясая окровавленной рукой в воздухе. Стекло разбивается на осколки и со звоном приземляется на аккуратное каменное крыльцо, а нищенка в зеленом суконном платье писклявым голосом жалуется на проклятый дождь и захлопывает решетку в тюремной камере. А по камере бегают полосатые зайцы с клыками до самого пола и… - Ты спишь очень крепко для убийцы. Неминда рывком выпрямилась и остывший кусок баранины, облюбованный в качестве своеобразной подушки, чуть не последовал за ее головой. - Это хорошо. Ибо для того, что я сейчас тебе предложу, понадобится чистая совесть, - невозмутимо продолжил кто-то, сидящий прямо напротив нее. Хотя глаза Неминды с трудом фокусировались на одной точке, она все же рассмотрела черный капюшон и руки в таких же черных перчатках, расслабленно лежавшие на поверхности стола, в нескольких дюймах от ее рук. В горле пересохло от испуга. - Я Люсьен Лашанс, Спикер Темного Братства, и… ты что делаешь? – удивленно прервался он, когда девушка начала наливать себе воды, еле удерживая графин в трясущихся руках. - Когда я чувствую, что могу умереть… - она залпом осушила полную кружку, перевела дыхание и тут же воткнула вилку в баранину, оторвав приличный ломоть мяса. - … то понимаю, что умирать голодной будет очень обидно. Человек, назвавшийся Люсьеном, продолжал молча на нее смотреть. Как показалось Неминде – с некоторой укоризной. - Ничего не могу с собой поделать, - извиняющимся тоном промямлила она, улучив пару секунд между яростным поеданием всего, что находилось в мисках и тарелках. - Ты не умрешь, - мужчина, наконец, взял себя в руки. – Только если не подавишься от собственной глупости, так что ешь спокойно. Данмерка затравленно на него взглянула и принялась жевать гораздо медленнее. Что значит – она не умрет? Он же из Темного братства! Еще и из больных на голову – предпочитает побеседовать с жертвой, а уже потом выполнять контракт. Бегающий взгляд девушки против ее воли зашарил по комнате, и все, казалось бы, обычные и безобидные вещи приобрели вдруг весьма опасное и смертоносное значение. Утопить в кадке с мыльной водой, выкинуть из окна, воткнуть нож в глаз, а вилку в ухо, разбить голову тяжелым канделябром, пустить кровь осколком стекла, переломать все кости, задушить до потери пульса, заточить черенок метлы и… Про кровать неожиданно смутившаяся Неминда предпочла даже не задумываться, зато отметила, что окно было закрыто наглухо, на подоконнике отсутствовали мокрые следы, а засов на двери не сдвинулся ни на дюйм. Когда с большей частью холодных, но все-таки невероятно вкусных блюд было покончено, Неминда попыталась успокоить собственное воображение и как-то отреагировать на его приветствие. Все то время, пока она ела, Люсьен заинтересованно наблюдал за ее действиями, и от этого было жутко неловко. Хотя, казалось бы, какая может быть неловкость, если ей скоро умирать. Либо он совсем извращенец, который разговаривает со своими жертвами, а потом смотрит, как они ужинают, либо ему от нее что-то нужно. - Приятно познакомиться, - все-таки сообразила она. Он иронично усмехнулся, безошибочно поставив ее слова под сомнение. - Меня зовут… - Я знаю, кто ты, - мягко перебил он ее. – Ты хладнокровный убийца, способный отнять жизнь без тени сострадания. Мать Ночи наблюдала за тобой, и она очень довольна. «Бедолага. Он совсем-совсем не в себе…». Данмерка вспомнила, как нелепо она танцевала под дождем с той нищенкой, и ей очень захотелось расхохотаться. Истерически и от души, даже если это будет стоить ей жизни. Вместо этого она налила себе еще воды и спрятала полубезумную улыбку за щербатым краем кружки. - Вот почему я здесь. Я пришел сделать тебе предложение. Возможность… войти в нашу уникальную семью. Неминда моментально все поняла, и красочно представила, что он с ней сделает в случае отказа. Глаза словно сами собой опустились и уставились на рукоять серебряного кинжала, пристегнутого к матерчатому поясу. Она была так испугана, что не сразу поняла главного – он предлагает ей… работу? При том факте, что за всю свою жизнь она нечаянно убила одного-единственного отщепенца общества, он предлагает ей делать это за деньги? - Я слушаю, - сдавленно произнесла несчастная девушка. «Думать будем потом, сейчас главное не злить его». Люсьен оживился и придвинулся к ней ближе. Данмерка еле уговорила себя не шевелиться и подумала, что при желании он может и зубами ей в горло вцепиться. - На зеленой дороге, к северу от Бравила находится таверна «Дурное знамение». «Название в точности описывает ситуацию, в которой я сейчас нахожусь…» - Там ты найдешь человека по имени Руфио. Убей его, и твое посвящение в Темное братство будет завершено. Он раскрыл ее маленькую ладонь и вложил в нее что-то тяжелое и металлическое. Глаза убийцы – два огонька, алых и фанатичных – неотрывно смотрели ей в лицо, так что оцепеневшая данмерка и не подумала разглядывать этот неожиданный подарок, зажатый в своей руке. - Сделаешь это, и когда ты в следующий раз будешь спать в месте, которое я сочту безопасным, я явлюсь тебе еще раз, неся с собой любовь твоей новой семьи. Бровь Неминды пару раз нервно дернулась, и девушка строго-настрого запретила себе засыпать, пока не отыщет самую отдаленную, недосягаемую и забытую богами пещеру в Сиродииле где-нибудь в горах, на границе со Скайримом. А Спикер Темного братства смотрел на нее с каким-то странным выражением лица, непозволительно добрым для безжалостного истребителя всего живого, что попадалось под руку. Темные глаза проницательно прищурились, губы тронула слабая улыбка, словно он без особого труда ощутил все ее сомнения и страхи, но вместе с этим уже считал ее частью своей семьи. «Что же дальше?» - говорил его насмешливый, внимательный взгляд. - «Интересно будет посмотреть, что из этого получится. До смерти интересно…» - Понятно, - хлипкого мужества Неминды хватило на одно-единственное слово. - Прекрасно! – воскликнул Люсьен с каким-то театральным экспрессионизмом. – А теперь мы должны проститься. Очень надеюсь, что мы скоро встретимся. Не без удовольствия понаблюдав, как девушку передергивает от последних слов, он осторожно ее обошел и направился к запертой на засов двери. Край темного рукава на мгновение задел обнаженное плечо, прошелестел по пепельной коже, и вспыхнувшая Неминда только сейчас поняла, что все это время сидела перед убийцей из Темного братства в одном полотенце… *** Вот уже полчаса старый и страдающий от низкого давления Нелс пытался оттереть пятно засохшей крови со скрипучего стола. Стоило ему лишь отвлечься на бродячего барда, избравшего довольно провокационную песню для своего не особо талантливого исполнения, как нос безликого (теперь уже) клиента со страшной силой врезался в деревянный угол исцарапанной столешницы. Недовольный жизнью человек, придавший клиенту ускорение в виде удара по шее, незамедлительно выбежал прямо в метель, так что Нелсу оставалось лишь горестно вздыхать, скрести стойку песком из своего собственного ограниченного запаса, да следить, чтобы обладатель расквашенного носа не отнимал мешочек со льдом от опухшей и пунцовеющей области своего лица. Уж чего-чего, а льда и снега вокруг было предостаточно. Шла середина месяца Вечерней звезды, так что редкие постояльцы, незнамо как попавшие в эту скалистую и промороженную до самых недр часть Скайрима, не задерживались слишком долго в «Ночных воротах», а спешили поскорее перебраться в южные города. Чаще всего в Рифтен, реже в Вайтран и всего несколько смельчаков за последние пару месяцев рискнули избрать Маркарт целью своего путешествия. Иногда Нелс даже сомневался, стоит ли растапливать весь очаг ради парочки каких-то хамоватых проходимцев бандитской внешности. Совсем не радовало почти каждую неделю тащиться за дровами к опушке елового леса, увязая в снегу по колено, и затем плестись обратно, ежеминутно охая от боли в натруженных суставах. Посылать вместо себя внука было еще менее разумно – мальчишка только недавно поднялся на ноги после болезни и теперь становится белым, как полотно, стоило ему лишь поднять что-то потяжелее метлы. Запас древесины как раз подходит к концу, так что завтра придется снова кутаться в несколько слоев одежды и выходить на морозный воздух, от которого борода в один момент покроется инеем. И ничего с этим не поделаешь. Так что Нелс продолжал сокрушенно елозить тряпкой по столу, слушать, как песчинки царапают потемневшее, отполированное частыми протираниями дерево, краем одного глаза следить за внуком, который в этот момент рискнул оттащить в подвал мешок с опилками, краем другого – за охающим постояльцем с разбитым лицом. Метель неистово билась о бревенчатые стены, безостановочно выла на заснеженном чердаке, и этими постоянными напоминаниями о себе только сильнее портила старику настроение. А когда дверь таверны распахнулась во всю ширь, впустив внутрь веер из комьев снега, и вынудив заворчавших посетителей подвинуть стулья ближе к тлеющим углям очага, то ему вообще захотелось запустить тряпкой (а может еще и стойкой, если здоровье позволит) в незваного гостя. Гостью, если быть точнее. Спрятав тряпку за спину, старик почти сразу заметил, что с поздней посетительницей приключилось нечто странное. Она с трудом волочила за собой подкошенные ноги, постоянно смотрела в пол и при каждом шаге ее голова беспомощно покачивалась из стороны в сторону. А правая рука, поднятая над головой и согнутая в локте, выглядела так, словно девушка опиралась на что-то невидимое. До Нелса все дошло только через полминуты. А подскочивший на месте внук заставил мельком возгордиться от мысли о таком крепком родстве, что они оба даже думают с одинаковой скоростью. - Призрак! – вскричал мальчик с совершенно круглыми, как два септима, глазами, и швырнул увесистую картофелину в сторону входной двери. Девушку повело в сторону, и картофелина пролетела через ее смутно различимую опору, выкатившись на улицу. - Йован! – хозяин таверны одернул внука и поспешно выбрался из-за стойки. – Не ори, как дурак деревенский. И тем более не бросайся едой. - Но… это же мертвец, - прошептал мальчишка в священном ужасе. Глаза стали еще круглее, хотя это и казалось невозможным. Нелс и сам прекрасно видел, с кем имеет дело. Тускло очерченный силуэт становился четче с каждым шагом, и вот хозяин таверны уже смог разглядеть, что в тех местах, где тело девушки соприкасалось с призраком, ее темная одежда практически заледенела и наверняка примерзла к коже. - Верно, я мертвец. А вот она пока еще нет, - недовольно огрызнулся полупрозрачный человек в капюшоне и повернул голову к старику. – Комнату, милейший. И лекаря. Нелс повидал всякого на своем веку. И хотя встретить хаджитку в такое время года было большой редкостью, а лицезрение неупокоенного вообще приравнивалось к книжным чудесам, он все равно постарался не выказывать удивления. «Не хочу знать, не хочу знать…» Поглазеет он после… а вот с обслуживающим (и впоследствии денежным) вопросом следовало разобраться незамедлительно. Парочка проходимцев бандитского вида поспешно поднялась и вызвалась помочь дотащить бессознательную девушку до ее комнаты. Нос одного из них приобрел несколько пунцовый оттенок, и был похож на что угодно, но только не на нос. В другое время старик им и мытье посуды не доверил бы, но пострадавшая выглядела до такой степени закоченевшей, что выпрямлять ей ноги и согнутую руку, подстраивая под свой старческий шаг, было попросту страшно. Девушка с трудом размыкала посиневшие губы и беззвучно шептала что-то неразборчивое, когда ее с осторожностью укладывали на узкую койку. Выглядела она, мягко говоря, не особо жизнеутверждающе. Ресницы смерзлись, ткань одежды задубела и не сгибалась под пальцами, а из-под воротника по шее расплывалось пугающего вида алое пятно. Или кровоподтек, или обморожение, и ни тот ни другой вариант не приносили никакой радости. Призрак маячил в дверном проеме, беззвучно наблюдал за тем, как ее укутывают в одеяла вперемешку с меховыми шкурами, и не делал ни шагу в комнату. И хотя он находился в паре метров от Нелса, старик уже едва мог чувствовать свои пальцы. - Йован, нагрей воду и возьми побольше чистой одежды. - Ты знаешь, что нужно делать? – с плохо скрываемым восхищением произнес внук. - Конечно, знаю, - с таким же плохо скрываемым самодовольством ответил хозяин. – Ты не представляешь, сколько людей отморозили бы свои уши, если б не моя помощь. - А она разве человек? Неизвестно было, кто этот вопрос задал, но прислушались к нему все без исключения. Побелевшие, местами обломанные до основания усы, превратившийся в ледышку хвост неопределенной расцветки и когтистые лапы нельзя было посчитать признаками нормального человека. Кто знает, вдруг с ней нужно обращаться совсем иначе. - Ну, это и неважно, - пробурчал задетый за живое Нелс. – Зверей мне тоже приходилось спасать. - А она разве зверь? Собрание начинающих врачевателей еще минуту изображало бурную умственную деятельность, задумчиво шевелило бровями и, в конце концов, пришло к выводу, что лучше бы оставить это дело настоящему профессионалу. - Йован, быстро в деревню! – рявкнул оскорбленный дед, в полной мере осознав свою бесполезность. Стоило Йовану представить бушующий снаружи буран и свое собственное, заключенное в ледяной гроб тело, как его лицо приобрело цвет свежемолотой пшеничной муки. И в тот момент, когда удрученный Нелс уже собрался прошаркать в свою комнату за сапогами, неразборчивое бормотание полубесчувственной хаджитки приобрело некоторую ясность для слушателей. - Ненавижу… отстань… убирайся обратно в свою дыру… Все живые и здоровые люди отступили от кровати на полшага и с обвинительными физиономиями повернулись к туманному силуэту в проеме. - О ком это она? – старик смерил призрака подозрительным взглядом. – Уж не твоих ли рук это дело? - Ну, что вы… Это был снежный тролль, - Люсьен моментально принял наиболее невинную позу и даже сокрушенно покачал головой в капюшоне. – Она бежала почти всю ночь, оступилась в темноте и упала в озеро. Насилу вытащил. - А до этого ты где был? - Сражался со вторым снежным троллем. Все присутствующие уважительно присвистнули. Девушка тем временем тискала в руках оборванный край медвежьей шкуры и хныкала на одной ноте: - Уйди от меня… уйдиии… - Бедняжка, - сочувственно промурлыкал призрак, с бесконечной жалостью всматриваясь в ее лицо. - Если бы не я, кто знает, что с ней бы сделалось… Когда Нелс, закутавшись до такой степени, что поднять руки выше уровня плеч было едва ли возможно, пробирался между столами к входной двери, то услышал, как мертвый человек в капюшоне обращается к двум проходимцам, вызвавшимся помочь с его спутницей. И тон его не имел ничего общего с тем, как он разговаривал в присутствии хозяина трактира. - Пошли вон, пока я еще добрый. Но сначала ты, синемордая прелестница со сливой вместо носа. Положи ее кошелек на место, иначе возьму себе столько же твоих пальцев, сколько в этом кошельке монет. А ты, свинья, не думай, что я не заметил, как твоя грабля полезла ей за пазуху. Для тебя я добрым не буду, так что задержись-ка на минутку… Обладатель расквашенного носа вылетел в общую залу с такой скоростью, будто его еще и пнули вдогонку. Старая и подточенная насекомыми дверь, ведущая в комнату с замерзшей до полусмерти девушкой, с грохотом захлопнулась, и Нелс услышал скрежет ключа в старом замке. «Не хочу знать, не хочу знать…» - повторил он про себя и ухватился за дверную ручку, впуская внутрь ледяной ветер и колючий снег. *** Когда сонный и томительный щебет вечерних птиц сменился оглушительным стрекотом сверчков, мучительно нервничающая Неминда поднялась на ноги. Из крохотного окошка было видно, как погас огненный отблеск факелов, ранее отражавшийся в каплях дождевой воды на карнизе соломенной крыши. Ощущая, как ночная прохлада холодит щеки, она вынула кинжал из наспех купленных ножен в одном из городских переулков и оставила на деревянном изголовье кровати очередную зарубку. Тяжелый и сбалансированный, покрытый сложной вязью золотых узоров, он был похож скорее на предмет декора, чем на орудие убийства. Широкое и короткое лезвие казалось обманчиво безопасным, вот и приходилось раз за разом убеждаться в том, как легко кинжал входит в посеревшее от старости дерево и так же легко выскальзывает наружу. Данмерка судорожно вздохнула, представив, что будет, если провести по заточенной кромке пальцем. Затем добралась до двери и вышла в пахнувший сыростью коридор, задержав дыхание и пытаясь при этом успокоиться. Таверна «Дурное знамение», больше смахивающая на какой-то потрепанный временем сарай, находилась в стороне от размокшей после дождя дороги и всем своим видом говорила о том, что прийти сюда было очень плохой идеей. Неминда ухитрилась покрыть непривычно большое расстояние за каких-то пару дней, и отвыкшие от сильной нагрузки ноги еле сгибались, упрямо не желая повиноваться хозяйке. В любой другой ситуации она упала бы прямо на не вызывающую доверия (и явно кишащую клопами) кровать, и моментально уснула, рискуя напороться во сне на свое же оружие. Но сейчас не хотелось даже закрывать глаза, хоть от усталости и возникло такое ощущение, будто под веки насыпали песка. Все оставшиеся силы уходили на то, чтобы ровно дышать и контролировать собственное тело, потому что без этой своеобразной медитации конечности то и дело начинали подрагивать от все возрастающего страха. «Что мне делать?» - спрашивала она у себя, когда проснулась в своей комнате в городе, взглянула на неубранный с вечерней трапезы стол и без труда вспомнила события, ставшие причиной кошмаров, преследовавших ее всю ночь. «Что мне делать?» - с легкой паникой думала она, когда выходила из ворот Имперского города, сытая, удобно одетая и вооруженная дорогим кинжалом, полученным при чрезвычайно странных обстоятельствах. «Что мне делать?!» - панически проскулила она сейчас, когда спускалась по скрипучей лестнице и уже видела из проема край угловатой трактирной стойки, чью тусклую и грязную поверхность освещала угасающая свеча. Ей с самого начала своего утомительного путешествия очень хотелось нарваться на непреодолимое препятствие, помеху или проблему, которая помогла бы ей махнуть рукой на неожиданное задание, выбросить кинжал в ближайшее озеро и навсегда забыть о тех фанатичных глазах с красным отблеском, глядевших на нее так снисходительно, и в то же время… жадно? Но за эти пару дней она не обнаружила даже упавшего бревна, которое могло бы со всей возможной символичностью перечертить ей дорогу. Три раза ей предлагали помощь фермеры с повозками, доверху нагруженными овощами для рынка в Лейавине. Заспанный королевский стражник, патрулировавший Имперский тракт, обеспокоенно осведомился, не потерялась ли она, и чуть было не привез ее лично в эту самую таверну. И даже хозяин таверны, доброжелательный и изнывающий со скуки в таком отдаленном от городов месте, в подробностях расписал ей, как пройти к комнате этого самого Руфио, хотя она посмела только вскользь намекнуть на то, что ищет его. Казалось, что целый мир упрямо толкает ее в спину, потому что его невероятно повеселило ее первое убийство, и теперь хочется еще раз понаблюдать за подобной клоунадой. Несчастная Неминда спустилась к самой стойке, за которой слышалось сопение крепко спящего хозяина этого гостеприимного клоповника, и застыла перед свечой, так и впившись в язычок пламени ноющими глазами, уже привыкшими к недавней темноте. Половина пути пройдена, хоть и сопровождалось это продвижение незамутненной, едва поддающейся контролю паникой. Осталось только спуститься в подвальные помещения, отыскать его комнату и ударить кинжалом сверху вниз. Больше всего хотелось развернуться, вылететь через входную дверь и всю ночь бежать по ночному тракту, не задумываясь о тех ужасах, которые с наступлением темноты выползают из своих убежищ и поджидают наивных спутников в придорожном кустарнике. Понимая, что если она не решится хоть на какое-нибудь действие, то так и простоит перед стойкой до первых петухов, Неминда решила сменить тактику и утихомирить себя несколько иным способом. «Чем быстрее это сделаю, тем быстрее все закончится». Логика подобного умозаключения прямо-таки била через край, но ее это почему-то немного успокоило. И что странно – с того самого утра после встречи с умалишенным фанатиком в черной мантии ей и в голову не приходило, что же будет дальше, после Руфио. На этом незнакомом безликом человеке сходились все ее мысли, и она почему-то считала, что после его убийства тот опасный тип в капюшоне оставит ее в покое. О том, что он упоминал о каком-то вступлении, она и думать забыла. Зато от осознания того, что он отыщет ее в любом случае и в любом месте мурашки бежали по коже. «Чем быстрее это сделаю…» - дверь подвала со скрипом повернулась на ржавых, несмазанных петлях. Единственным источником света был мрачный, багровеющий огонек на затухающем фитиле, так что первые несколько ступенек нельзя было разглядеть в кромешной темноте. Зато внизу, напротив лестницы, вырисовывались очертания запертой двери, и уходящий право коридор, в котором, скорее всего, горел масляный светильник. «…Тем быстрее все закончится». Первая ступенька мягко прогнулась под ногой, как только она нашарила опору и начала спускаться. Даже через подошву дорожных сандалий она была холодная и скользкая. Наверняка, еще и отсыревшая до крайности. Неминда живо представила, как она становится на эту ступеньку обеими ногами, из любопытства подпрыгивает и падает прямо в темноту, проломив влажные доски, распоров себе что-нибудь о торчащие обломки и раздробив челюсть о край ступеньки, находящейся ниже сломанной. Не успела она и глазом моргнуть, как уже стояла у той самой двери напротив лестницы, тяжело дыша и испуганно взирая на мотылька, бьющегося о стеклянный купол светильника. Тени его крыльев метались по обшарпанным стенам, и от этого Неминде на целое мгновение стало так жутко, что тело само двинулось в обратном направлении. Позорному бегству помешала лишь мысль о том, что ей придется подниматься обратно по тем же самым чертовым ступенькам. «Чем быстрее я это сделаю! Будь оно проклято!» Его дверь была предпоследней слева. Оставалось только удивляться человеку, у которого хватило смелости заночевать в подобном месте. И что самое абсурдное – на щербатой, и покрытой торчащими щепками поверхности отсутствовал даже малейший намек на замок или засов. Когда Неминда, немного осмелев, толкнула дверь одним пальцем (и, несмотря на осторожность, все равно напоролась на щепку), то та безо всякого сопротивления бесшумно открылась и мягко стукнулась о стену. «Вы… издеваетесь, да? Может, это ловушка?» Все оказалось так легко, что ей захотелось захныкать в голос от дикой паранойи. Почему он даже не подпер ее чем-нибудь тяжелым? Почему не попросил комнату с замком, это же всего лишь две лишних монеты? И почему он, во имя Азуры, сейчас спит на каком-то тюфяке сном младенца?! Понимая, что ее силуэт выглядит довольно драматично в распахнутом дверном проеме, она поспешила пробраться внутрь. Ни окошком, ни каким-либо другим способом циркуляции воздуха эта комната не располагала, да и бутылки, валяющиеся рядом с патлатой головой спящего, радости не приносили, так что желание немедленно сбежать отсюда на улицу усилилось в разы. И вместе с тем Неминда осознала, что если она закроет за собой дверь, то будет сложно не то, что убить человека, но хотя бы избежать контакта с острыми углами предметов обихода, расставленных весьма скудно, но все же… «Чем быстрее… тем быстрее». Кинжал с легкостью покинул богато украшенные ножны из черной кожи и удобно лег в правую руку. Одно движение – и от нее, наконец-то, отстанут. Чиркнуть лезвием по шее, дождаться следующего – и последнего – визита этого Лашанса, вручить ему окровавленное оружие и сказать: «Простите, я попробовала, мне не понравилось… можно я пойду теперь?» «В следующий раз будешь спать в месте, которое я сочту безопасным, я явлюсь тебе еще раз, неся с собой любовь твоей новой семьи…» Внезапно смутившись, данмерка с раздражением уставилась в сторону, словно прятала взгляд от собеседника, которого здесь и в помине не было. «Идеальный момент для того, чтобы об этом вспомнить… Как всегда отличная работа, Неминда». В этот момент Руфио открыл глаза. Потускневшие от старости, покрасневшие от количества выпитого эля, они, тем не менее, вполне ясно уставились на девушку, и на кинжал, зажатый в дрогнувшей руке. И вот теперь опешившая Неминда поняла, что весь мир, толкавший ее в спину на протяжении нескольких последних дней, все-таки дождался столь желанного для себя развлечения. *** Маленький и тусклый ключик, покрытый многозначительными темными разводами, повернулся в замке, и тяжелые ржавые кандалы упали с оглушительным грохотом, в следующее же мгновение превратившемся в гулкое эхо. Все присутствующие, услышав дробный лязг металла по камню, опустили кирки с лопатами, погрузив широкую, полутемную пещеру в гнетущую тишину. Ракшари сморщилась и тоненько заплакала от боли. За три года запястья уже перестали кровоточить, но и заживления тоже не происходило, что, впрочем, практически не ощущалось за выматывающей работой, изредка прерывавшейся полусырым обедом и лихорадочным полусном. Так что теперь, обнажив раны, зудящие и никак не желавшие покрываться багровой коркой, хаджитка не ощутила никакого облегчения. Только жажду расчесать руки до костей, которую получилось усмирить в последнее мгновение. - Беги, - ее схватили за плечи и с осторожностью встряхнули. С трудом подавив рвущиеся наружу всхлипы, она сжала руки в кулаки, чтобы не испытывать искушения разодрать запястья, и затравленно уставилась в зеленые глаза старого, истощенного работой и голодом хаджита. Все утверждали, что она обладает таким же непокорным, ясным и ярким взглядом, но Ракшари вот уже долгое время не могла убедиться в этом лично. Вокруг не было ни одной вещи, в которой могло бы отразиться ее собственное лицо. - Отец, откуда ключ? – выдавила она, заметив кровь, алыми бусинками застывшую на кончиках его пальцев. Надзиратели придирчиво следили за тем, чтобы у всех были сточены, спилены когти и клыки, но он все равно превратил свои руки в некое подобие оружия, вырезав нужную форму прямо на пальцах, пожертвовав при этом живой плотью. По его хмурому выражению лица все уже было ясно, но она никак не могла поверить, что он действительно пошел на такое. Витиеватая ругань за широкой, наглухо закрытой дверью, сейчас заваленной пустыми, но все же неподъемными тележками, только подтвердила ее опасения. Услышав желанное слово, и увидев заветный кусочек металла, блеснувший в полураскрытой ладони, изможденные хаджиты с аргонианцами бросились в их сторону отчаявшейся толпой, спотыкаясь о брошенные инструменты и опрокидывая ящики с комковатыми кусками руды. В дверь ударили с такой силой, что внушительные балки, удерживавшие свод пещеры, дрогнули, а сверху посыпалась лежалая земля вперемешку с каменной пылью. - Беги, - повторил он, притронувшись к ней теперь не в пример бережнее. Разглядев, во что превратились его пальцы, она чуть не разрыдалась заново, но вместо этого кивнула и отступила на шаг, едва при этом осознавая, что ей вообще нужно теперь делать. - Туда, куда вывозят тележки, - подсказал он и кивком головы указал в сторону проржавевших рельс, уводящих в темный и низкий тоннель, откуда с нижних ярусов поступало необработанное сырье. А затем отвернулся спиной и направился к самому расторопному рабу, уже протягивавшему покрытые ломкой чешуей руки в таких же кандалах, что и у всех остальных. Ракшари суетливо пятилась назад и понимала, что ей очень сложно оторвать взгляд от сгорбленной спины своего отца, в мешковине, подпоясанной куском гнилой веревки, и с выпирающими лопатками. Рабы обступили его с всевозрастающей паникой в дерганых движениях и визгливых требованиях поторопиться, почти полностью скрыли из виду единственного, кто остался в живых из ее семьи. Еще несколько секунд было видно, как он освобождал одного за другим, еле удерживая скользкий ключ в трясущихся пальцах, которые и на пальцы-то не были похожи. А затем дверь, и так уже заметно покосившуюся, снесли с петель одним ударом, отдавшимся громом в ушах, попутно разметав во все стороны нагроможденные одна на другую тележки. Порыв ветра, слишком сильного и слишком холодного для того, чтобы быть естественным, погрузил грязную, покрытую копотью пещеру во тьму, оставив лишь испуганные крики и запах дыма, исходящий от потухших факелов. Ракшари оцепенела от страха, различив багровые росчерки, неспешно расплывавшиеся по пещере, заключавшие мятежников в тесное кольцо. И тут же вспомнила, как только вчера отводила взгляд от жестоко сощуренных, кроваво-красных глаз данмера, с напускной задумчивостью вертевшего в руке предназначенный ей кусок хлеба. Тогда она так и осталась без еды. А если будет мешкать, то сейчас может остаться и без жизни, и, что вполне возможно, от рук того же вчерашнего мучителя. Хаджитка развернулась и бросилась в нужное ей ответвление со всей возможной скоростью, умоляя незнамо кого о том, чтобы ее мелькающий в темноте хвост не заметил ни один из этих сумрачных росчерков в темноте. Данмеры созданы из лавы и пепла, и внутри у них все тот же пепел, так что бесполезно молить о пощаде, ползать в ногах и надеяться на снисхождение. Ракшари убегала, слыша позади чей-то бессильный плач, сдавленные стоны, и свист клинков, плашмя опускавшихся на спины и плечи провинившихся рабов. Оставалось лишь верить, что к расправе не подключат дежурного мага - холеного, причисленного к великому дому Телванни, и поэтому сверх меры безумного. Ракшари никогда не приходилось сталкиваться с ним лично, но она временами видела издалека его мантию из тяжелой, дорогой ткани, и понимала, что подходить ближе будет просто опасно. Перед тем, как свернуть в сторону и спуститься вслед за описывающими дугу рельсами, она успела заметить отблеск ледяного пламени, расплескавшегося по центру пещеры, и моментально исчезнувшие в нем силуэты, согнутые в три погибели от боли и ужаса. Маг все же объявился. А это означало, что рабовладельцам придется заказывать для этого рудника новую рабочую силу, способную смирно повиноваться и покорно раскалывать кирками стены. Данмеры созданы из лавы и пепла. Пепел у них внутри, и в пепел они стремятся превратить всех, кто посмеет ослушаться. Ракшари брела вслепую, нашаривая под ногами холодные железные полосы, и ясно понимая, что обратно ей уже не вернуться. Хаджитка не сомневалась, что по ее следу пустят гончих, и несколько раз останавливалась, ожидая услышать звуки, способные в одно мгновение превратить ее в обезумевшее от страха существо, не способное даже закричать. Отцовские глаза – последнее воспоминание - медленно таяли в темноте. Она сама не заметила, как начала бессознательно впиваться сточенными когтями в израненные запястья, которые просто невозможно, нестерпимо чесались... ... и продолжали чесаться до сих пор. Но когда она попыталась поднять руку, то поняла, что ей сложно не то, что шевелиться, но даже дышать. Все тело жгло так, словно всю ее щедро изваляли в перечной приправе. Что-то тяжелое и теплое давило сверху, пахнущее старыми шкурами... и немного яблоками. Пока она ежилась и разлепляла воспаленные глаза, в паре шагов от нее хлопнула дверь, и послышался звук удаляющихся быстрых шагов. А затем рядом оказался Лашанс, обдав лицо весьма неласковым порывом ледяного воздуха. - О, прекрасная дева. Скажи же мне, как поживают твои слипшиеся от мороза внутренности? Ракшари подумала, что неплохо было бы потерять сознание обратно, где было тепло, сухо, и никто не шипел на ухо язвительные насмешки. - З-з-з… Она хотела процедить что-то вроде: «Заткнись, сволочь!», - но язык ворочался с адским трудом. - З-з-замерзаю, - всхлипнула она в итоге, хотя ничего такого не чувствовала. Комнату кто-то так усердно растопил, что в ней практически не осталось свежего воздуха, а некоторые части тела жгло так мучительно, что она была готова немедленно содрать с себя кожу. - Я лежу на углях? – плаксивым тоном осведомилась она, и не задумавшись о том, насколько бредово прозвучал этот вопрос. - Нет, просто ты таешь, - не менее бредово пояснил призрак. Затем отступил в угол комнаты, как можно дальше от узкой, грубо сколоченной кровати. Хаджитка его благородного жеста не оценила, корчась и сгорая в невидимом огне. Из затененного угла немедля донеслось обиженное фырканье, и, судя по всему, отныне Лашанс зарекся делать для своей спутницы что-то хорошее. - Значит, рабство, да? – снова вернулся этот колючий и отечески-ехидный тон. – Разве его не запретили, еще когда тебя в проекте не было? - Не совсем… не везде… - значит, она еще и говорила, пока была без сознания. Ракшари сейчас гораздо охотнее рухнула бы в сугроб головой вперед, хрустя настом и запихивая белоснежные комья снега в самые наиболее требующие охлаждения места, но, к сожалению, смогла только перевернуться набок, стиснув край шкуры в зубах. Нахальный голос ледяного убийцы хоть и бесил, но все же отвлекал от постепенно стихающей боли. - Печет… очень жарко. - Не-а. В общей зале не горит и половина очага. Тебя греют только эти шкуры, и если бы не я, тебе пришлось бы еще хуже. Она, конечно, подозревала, что в Скайриме будет очень холодно. До этого ей доводилось окунаться в горные реки в поисках утонувшего каменного сундука, и запираться изнутри в погребе какой-то чародейской гильдии, наедине с ингредиентами, сохранявшими свои свойства только при чрезвычайно низких температурах. Но чтобы замерзнуть до полусмерти… на берегу, чувствуя, как мороз моментально схватывает промокшую насквозь одежду, намертво приклеивая ее к живой коже... - Ты спихнул меня в озеро! Она все же с трудом, но вспомнила свой испуг в момент потери опоры под ногами и хруст мутного льда, проломившегося под ее собственным телом. До берега было несколько шагов, место оказалось неглубокое, но к тому моменту, когда она доползла до примятого снегом кустарника, у нее уже застыла вся кровь в жилах. Воздух превратился в осколки льда, которые мучительно кололи грудь изнутри, глаза почти ничего не могли разглядеть, а руки онемели настолько, что она даже не была уверена в их наличии. И вот так, зачарованно повторяя про себя, что самое важное сейчас – постоянно двигаться и ни в коем случае не падать – она рухнула в снег и смежила припорошенные веки, ощутив себя словно на мягкой перине. - Ты меня чуть не убил… - продолжала она всхлипывать, комкая в руках одеяло, отыскавшееся среди шкур, которыми кто-то щедро ее укутал. - Кто же виноват, что у тебя такое лицо. Такое жалобное и обиженное, словно говорит всем: «Убейте же меня поскорее…». Я не смог остаться равнодушным, и надеюсь, ты оценишь мои знаки внимания. - Твои знаки внимания только драугры оценят! Когда же ты, наконец, отвалишь от меня и сгоришь где-нибудь на нижних уровнях Обливиона?! - Спасибо. Я уже горел, - странным тоном сообщил он, неподвижно застыв в своем темном углу. В другое время Ракшари бы незамедлительно прицепилась к потусторонней теме намертво, с головой уйдя в попытки уколоть его побольнее, но сейчас собственное самочувствие беспокоило ее куда больше. - Есть хочу, - проворчала она, отметив, что может более-менее сносно чувствовать собственные пальцы. Лашанс неторопливо повернулся к ней спиной и растворился в стене. По ту сторону двери раздался чей-то испуганный визг и затем стеклянный дребезг разбившейся посуды. Ракшари, слишком измотанная, чтобы удивляться или злиться на призрака и его способы передвижения по домам, задумчиво чиркнула когтем по запястью с намертво въевшимися отметинами от оков. Хотя это место было довольно чувствительным (и иногда зверски чесалось), но ощутила она лишь легкий дискомфорт, да и сама кровь стекала как-то вяло и медленно, словно загустевшая. Комната была вполне чистой и уютной, шкуры грели теперь не так убийственно, и пахло тут яблоками и полынью, но сильнее всего ей хотелось сейчас выбраться из постели и исполнить парочку сложных акробатических трюков, чтобы поскорее вернуться в нормальное состояние. Но сначала было бы неплохо справить где-нибудь нужду. «Я даже не знаю, где оказалась, и кто меня сюда приволок. Не эта же белесая сволочь, в самом деле…» Дверь вновь отворилась, звякнув покосившимся замком, и в комнату боком протиснулся какой-то заспанный мальчишка. От дребезжащих на подносе чашек поднимался пар, на худом и бледном лице с заостренными чертами застыло выражение, которое обычно появляется у смертников на эшафоте, так что несложно было понять, кто пару минут назад исторг совсем не мужественный звук при виде выскочившего из деревянной стены призрака. - Симпатяжка он, верно? – невинно поинтересовалась хаджитка, все еще разминая онемевшие руки. Если болезненный паренек и сохранил какую-то крупицу достоинства, то после выплывшего из камина Лашанса в комнате раздался испуганный скулеж загнанного в угол щенка. Торопливо водрузив еду на сундук около кровати, он уже собирался вылететь из комнаты на всех парах, но тут они услышали звук, который совсем не подходил к разыгравшемуся снаружи бурану. Прямо за спиной кое-как усевшейся Ракшари, по ту сторону сколоченной из цельных брусьев стены, раздался скрип снега, приминаемого незнакомыми шагами. Через небольшое мутное окошко не проникало света, и комната была погружена в полумрак, освещенный лишь слабо теплящимся камином, да свечой у изголовья кровати. Так что было немного странно слышать чьи-то шаги в заснеженной темноте, в то время как любой шорох тараканов под половицами заглушал вой ледяного ветра. - К вам пожаловал действительно тяжелый постоялец, - усмехнулась хаджитка, и требовательно вытянула руку, с трудом держа ее на весу, - Еды! Вместо мальчишки, так и застывшего в проеме, с места сдвинулся Лашанс. На секунду задержав взгляд на подносе, он без особой нежности закинул ложку в самую большую миску и протянул дымящееся блюдо Ракшари, не особо заботясь о том, что ей пришлось складываться в три погибели, чтобы дотянуться до долгожданного горячего ужина. - Отлично, отлично, - мурлыкала она, обнимая миску ватными руками. - Не торопись есть, а то обратно вывернет. - Знаешь… когда я осознаю, что чуть не умерла, то понимаю, что умереть голодной будет очень обидно, - буркнула она, хватая ложку наизготовку. Она была слишком занята размешиванием бульонной массы неизвестного происхождения, чтобы поднять голову и полюбоваться ступором призрака, длившимся всего пару мгновений. Однако кое-что все-таки не ускользнуло от ее внимания, - На что это ты так смотрел, когда подошел к подносу? Убийца многозначительно промолчал, не желая ни выдавать своих секретов, ни проявлять своих слабостей. Мальчишка переводил взгляд то на полупрозрачный силуэт, то на мурлыкавшую кошку в постели, и явно не понимал причины их беззаботности. - Там за окном кто-то бродит! – не выдержал он и подал голос, тыча пальцем в занесенное снегом окно. - Уже не бродит, - Ракшари уловила в жидкой субстанции запах чего-то прогорклого, и теперь никак не могла решиться попробовать то, что уже поднесла ко рту. - То есть он ушел? - Нет. Теперь он чешет спину об угол этого дома. На болезного стало и вовсе жалко смотреть. Пошатнувшись, он затрясся как осиновый лист. - Мой дед сейчас провожает в деревню лекаря, который тебя спас. Он сейчас снаружи… вы же можете с этим разобраться? – он шагнул к призраку с таким отчаянием на лице, что тот невольно повернул навстречу голову. – Вы же справились с теми двумя снежными троллями, которые ее преследовали? Значит и то, что сейчас чешется снаружи, для вас не противник вовсе! Лицо Ракшари вытянулось так, словно ее обвинили в государственной измене всех провинций сразу. - Снежные тролли, значит? – быстро взяв себя в руки, она ухмыльнулась, и эта ухмылка не предвещала для Люсьена Лашанса ничего хорошего. – Верно, как я могла забыть. Ты ведь не откажешь нам в просьбе, а, симпатяжка? Ты ведь спас меня от чудовищ, вытащил из озера, в которое я, конечно же, свалилась сама. Значит, твое доброе и чуткое сердце не останется равнодушным после лицезрения беспомощного мальчика? Мертвый убийца прошипел через зубы нечто, что совсем не соответствовало обладателю доброго и чуткого сердца. А затем развернулся, прошелестев невесомой мантией, и скрылся в стене, пройдя в паре дюймов около моментально продрогшей Ракшари. - К трупу пойдешь утром, мальчик. Если его снегом не занесет с головой, - усмехнулась она, поежившись от холода. Затем отсалютовала ложкой в пространство и отправила в себя порцию прогорклого супа. Тут же, впрочем, закашлявшись. Бататовый борщ – а это был именно он – был чертовски холодным и похрустывал кристалликами льда на зубах. - Чертов… кусок эктоплазмы, - прошипела она, с трудом сдерживаясь, чтобы не метнуть миску в противоположную стену, - Давай мне весь поднос, и можешь идти спать. Пока несчастный внучок запропастившегося в ночи трактирщика приноравливался к тяжелому, нагруженному до предела подносу, Ракшари все же сообразила, что так привлекло внимание призрака, состроившего ей гадость пару минут назад. Они перекатывались по тарелке, и выглядели так жалко и несъедобно, словно ими же и натирали шкуру, в которую хаджитка была сейчас завернута. Но все же, несмотря на сморщенный и нездорово желтый вид, предметом пристального внимания мертвого убийцы оказались именно яблоки.