ВОЛЯ ТРОИХ I: Война лишних

Спускаясь по широким каменным ступеням следом за герцогиней Альтьери, Ксантос думал о том, что предстоящее задание едва ли окажется сложным. Он встречался прежде — хотя и не так часто — с еe супругом, и тот не показался ему человеком особенно крепкой воли. А, значит, убедить его быстро выложить всe, что захочет узнать благородная госпожа, окажется не слишком трудно — тем более, что в своих умениях Ксантос не сомневался. Очутившись в Эллиане, он вообще быстро понял, что тонкое искусство убийств и истязаний, которое он постигал с малолетства, было в трикверианских землях развито удивительно слабо. До Ксантоса доходили слухи, будто бы воины Церкви, Черные Гончие отличались в этом деле куда большей изощренностью, но разузнать об этом поподробней ему пока не предоставилось случая… А в остальном здесь сплошь и рядом использовались самые примитивные — хотя и довольно действенные — методы. И о пыточных аренах и соревнованиях мастеров боли в этих краях даже не слышали: когда Кстантос заикнулся при господине Фиенне, что мог бы отстаивать честь его дома на подобном мероприятии среди местных владетелей, тот уставился на своего собеседника с неподдельным изумлением. …Мальчишке-чужеземцу в принципе было нелегко угодить этому высокому, громогласному человеку, которого когда-то матушка Ксантоса, могущественная зеннавийская чародейка, избрала для своего ложа, и который теперь приходился ему не только господином, но и отцом. Адриан обращался с присланным к нему незаконным отпрыском с малопонятной мягкостью, но частенько подолгу разглядывал того, задумчиво хмуря брови, когда думал, что сын этого не видит. Ксантос поначалу решил, что властитель Фиорры собирается избавиться от него неким особенно затейливым способом — и пару ночей провел в размышлениях, позволительно ли будет при таком раскладе сопротивляться. Но время всe шло и шло, а Адриан, напротив, выказывал ему больше и больше доверия. Сначала приставил охранять своего наследника, а сейчас вот уже сам Тиберий передал его в услужение своей сестре — и Ксантос сильно сомневался, что такое могло быть возможно без позволения их отца… — Не вмешивайся, пока я не скажу, — бросила Ксантосу герцогиня Альтьери, когда они остановились у двери камеры — ту сразу же принялся поспешно отворять один из пары застывших по обе еe стороны эдетанских стражников. — Сначала я хочу просто поговорить с ним, а уж потом… Дело найдется и для тебя. — Как будет угодно госпоже, — Ксантос слегка поклонился ей и зашел внутрь первым — обычные правила учтивости уступали здесь место нуждам безопасности. Прикованный к стене подземной камеры за запястья пленник вскинул голову, увидев Ксантоса и, кажется, прекрасно понял, кто именно пожаловал по его душу — во всяком случае, крупные черты лица герцога Винченцо Альтьери пусть и всего на пару мгновений, но явственно исказил страх. Ещe пару дней назад полновластный правитель одного из крупнейших городов-государств Эллианы наверняка и представить себе не мог, что очутится в застенках как какой-то уличный вор или конокрад… Но за всe надо было платить — а уж предательство рода Фиеннов никак не могло остаться безнаказанным. Шурша солнечно-желтым шелком платья, Лавиния решительно выступила из-за спины Ксантоса и остановилась в паре шагов перед прикованным к стене мужем. — Винченцо, — негромко произнесла она, складывая руки на груди. — Мой, как оказалось, потрясающе глупый супруг… Иначе чем ещe можно объяснить твоe участие в покушении на моих родственников? — Лавиния, дорогая. Поверь, мне жаль… Мне очень жаль, что Адриан и Тиберий Фиенны остались живы! — прорычал он. И рванулся в оковах так, что его жена резко отшатнулась. Но через мгновение она уже пришла в себя, гордо вскинув голову: — Идиот, — с усмешкой сказала Лавиния. — Я ещe понимаю, как на такую авантюру мог пойти этот недоумок, мой дядюшка, вздумавший заступаться за «честь семьи», но ты!.. Ты был вторым человеком в Лиге после моего отца. Чего тебе не хватало, скажи?.. И, о Трое милосердные, вы даже с толком подготовить покушение — и то не сумели! Наняли каких-то уличных бандитов, которые и мечи-то в руках держали что твои лопаты. — Кто же знал, что твой братец даже в бордель таскается с охраной! Или наш дорогой Тиберий любитель только посмотреть, как его подручные тискают девок, а?.. Сам, верно, предпочитает обжиматься только с любимой сестричкой! — Что… что за бред ты несешь?! — Я всегда ненавидел твоe семейство, эту собачью свадьбу! — будто бы не замечая еe слов, продолжил свои пламенные признания Винченцо. — Но тебя, распутную сучку, я любил!.. Даже несмотря на то, что получил в свою постель уже после того, как тебя, шлюху, поимели твои старшие братья! Интересно только — они всe же делали это по очереди?.. Или вы развлекались втроем, а? Чертовы порченые детки древней крови! Ксантос на мгновение почувствовал укол любопытства. Ему казалась дикой мысль возмущаться пристрастиями тех, кому принадлежала власть: ведь они правили этой страной, они владели жизнями всех населявших еe. А, следовательно, и вольны были вести так, как им оказывалось угодно и брать всe, что могла даровать им эта земля. Тем же, кто смел выказывать недовольство подобным, сам Ксантос, верный слуга Фиеннов, всегда был готов принести скорую смерть любым из ведомых ему способов. Но вот узнать что-то новое о Тиберии, служба которому успела стать для Ксантоса лучшим, что пока предложила ему жизнь, было бы самым драгоценным подарком… Однако Лавиния просто внешне вполне спокойно отмахнулась от возмущений мужа: — Хочешь оскорбить меня? — усмехнулась она. — Уж поверь, вся эта грязь, льющаяся из твоего рта, пачкает лишь тебя самого. Ты жалок, Винченцо! О, до чего же жалок!.. И в этой дурацкой ревности и ненависти… И, ещe более — в своей нелепой вере в пустые слухи. — Пустые, милая?! — взвился тот. — Дыма без огня не бывает! И уж насчет твоей дьяволовой семейки чешут языками все, кому не лень, даже и не сомневайся… А то, что эдетанский бастард лизал тебе… ноги — тоже пустые слухи? У него ведь всегда были очень нежные отношения с тобой и твоим братиком Габриэлем, не так ли? Скажи, он вас в постели-то не путал? Или ему было всe равно?.. Он же не только бастард, но ещe и бахмиец! А они, говорят, на редкость падки на таких вот бледных и тонких мальчиков… — Заткнись! — а вот теперь выдержка Лавинии явно изменила. — О, значит и Белую Львицу можно чем-то пронять, — удовлетворенно кивнул герцог. — Но в одном ты права: я действительно был идиотом — потому, что связался с Фиеннами. Надо было сразу же после свадьбы запереть тебя, мою дорогую женушку, мою сладкую сучку, во дворце в Сентине! Там бы я сумел сделать из тебя порядочную женщину, о да… А я потакал тебе ради проклятого союза с Фиоррой, который всe равно превратился в западню! — В западню?! Так-то ты называешь единственную возможность защитить Эллиану от еe соседей?.. По одиночке все наши земли — ничто. Блюдо, полное лакомых сладких кусочков для зубов любого из хищников — будь то Мидланд, Лутеция или даже султанат!.. А вы, надменные царьки, не хотите поступиться хоть капелькой своего самовластия, самой малой еe толикой. Вы предпочитаете, чтобы на этой земле пылали дома, а женщин брали силой на мостовых их городов… Но зато вашей пустой гордыне ничего не угрожало, о да! — Женщин всегда берет сильнейший, как бы тебе это ни было не по вкусу, моя сучечка… Или — покупает, как было в случае с тобой, не правда ли?.. Потолкуй хоть со своим бахмийцем, если он хоть немного честен, так скажет то же самое! — Даже и не надейся! А вот ты точно скоро потолкуешь с бесами Бездны — уверена, у вас найдется много общего. Жаль только из кипящего котла уже сложновато будет кидаться оскорблениями, мой милый. — И вправду такая жалость, что я прикован к стене… Я бы показал тебе, чего ты достойна кроме оскорблений, фиенновская девка!.. Надо, надо было сделать это раньше! — Попробовал бы ты!.. Ты всякий раз стелился перед моим отцом, как только его видел, трус! — Ха!.. Но кое-что я всe-таки успел, да. Успел обеспечить твоему разлюбезному братцу, вшивому церковничку и любителю бахмийской мрази, короткий путь в могилу… — после этих слов герцог специально сделал паузу, явно наслаждаясь тем, как вдруг вытянулось лицо Лавинии. — Что?.. — сбивчиво произнесла та. — Что ты такое говоришь?! — Правду, забери меня Бездна! — рявкнул он уже почти ей в лицо. — Или ты думаешь, что твой Габриэль, вместе с вашим разлюбезным язычником, Агиларом, случайно оказались в замке того некроманта? Да я лично заплатил человеку из Черных Гончих, чтобы он направил твоих любимчиков в ловушку! Правда, некромант оказался слабаком — он ведь должен был их убить. А эти сволочи выжили там и его прикончили, вот беда… Но не сильно-то дешевой ценой досталась им победа — да, моя милая? Я бы сказал — почти смертельно дорогой, — смаковал он каждую фразу. — Знаешь, я слышал, будто бы магик метил в Агилара, а твой дурень-братец взял да прикрыл того собой — и это будучи старше его по званию. Какая, бес еe побери, нежная привязанность! Признай, даже слишком неж… Ребро узкой белой ладони ударило герцога по горлу: резко, без замаха, но, к удивлению Ксантоса, довольно сильно и умело — так, что пленник тут же хрипя задохнулся и тяжело обвис в своих оковах. А Лавиния развернулась на каблучках и стремглав вылетела вон из камеры, с удивительной легкостью распахнув массивную дверь. Ксантос, чуть помедлив, чтобы окинуть герцога долгим изучающим взглядом, отправился следом. Однако, когда приблизился к опиравшейся о стену поодаль Лавинии, возле неe уже успели очутиться оба охранявших камеру стражника. Один слегка, но без особого стеснения поддерживал герцогиню под локоть, а второй, постарше, как раз наклонился к той, ровно, но быстро спросив: — Воды?.. Может — позвать лекаря, госпожа? — и на его грубом загорелом лице Ксантос с изумлением различил отнюдь не подобострастие, а нечто куда более теплое. — Нет, — Лавиния выпрямилась, хотя и не отпустила сразу руки второго эдетанца. — Нет… Сейчас всe пройдет — ступайте обратно к своему посту. Я и так причинила вам довольно беспокойства. — Госпожа! — Только дамская слабость, чушь, — попыталась улыбнуться стражнику Лавиния, хотя в результате это скорее напоминало странную кривоватую гримасу. — Ступайте, ну же!.. — Мы не… — Лучше просто оставьте меня, — взгляд Лавинии обратился к Ксантосу. — Оставьте с братом, я буду в надежных руках! Тот вздрогнул — и тут же, в первый миг совершенно бездумно, прянул к ней, подставляя плечо драгоценной ноше вместо стражника. Лавиния в благодарность коротко стиснула ладонь родича, и Ксантос в ответ чуть пожал холодные липкие пальцы, но всe никак не мог обрести прежнее спокойствие. «Братом…» — признать — и даже при собственных воинах — родство с ним, магически измененным ещe в утробе собственной родительницей-чародейкой, чтобы сделаться идеальным убийцей. С чужеземцем, пришельцем из страны, которую дружно проклинают в молитвах все храмы трикверианских земель!.. Наконец — попросту с бастардом от иной матери… Воистину, Лавиния, Белая Львица Фиеннов, оказалась к нему удивительно добра. Добра настолько, что это тронуло даже сердце самого Ксантоса, с рождения холодное от притупивших его эмоции чар. И теперь он точно не забудет этого — никогда, о нет, вот память у него всегда была отменная!.. А ещe — постарается отплатить своей прекрасной госпоже-сестре за еe милость, всем, чем сумеет. Сейчас — хотя бы тем, для чего его растили и воспитывали на родине почти всю недолгую жизнь. И в чем — Ксантос не сомневался — в этих краях ему по-прежнему не было равных.

***

Женщина в широких многослойных одеждах, украшенных на рукавах и подоле геометрическим орнаментом и казавшихся весьма экзотичными в центре мидландской столицы, решительно поспешила прочь от местной Черной Крепости. Сандрин, скучавшая до этого в проулке поблизости, двинулась следом. Дождавшись, когда еe цель свернет на улицу поуже и немного замедлит шаг, она сама, напротив, его прибавила. Нагнать женщину удалось довольно легко, но та, явно оставаясь настороже, быстро обернулась к преследовательнице, держа руку у пояса. Однако, разглядев, кто именно стоит перед ней, тут же опустила еe и воскликнула: — Сандрин!.. Стоило догадаться — кому ещe придет в голову так пугать меня! Рада видеть тебя в добром здравии. — Как и я — предать тебе свою благодарность, Алима, — улыбнулась чародейка. — Но неужели у Фиенна не нашлось для тебя кареты и пары лошадей? Какого черта личная кардинальская целительница должна стирать башмаки о мостовую, будто уличная торговка?.. Не говоря о том, что это — чертов Мидланд! Тут в чужеземцев на улицах до сих пор если не кидают камнями, так тычут пальцем! — А-а, мне это не к чему, — раздраженно отмахнулась Алима. — И, может я не владею боевой магией, но уж постоять за себя сумею, — она слегка сдвинула край своего широкого узорчатого пояса, за которым стала видна кинжальная рукоять. Но Сандрин только покачала головой: — Всем будет лучше, если уж хоть тебе-то этого делать не придется… Однако что толковать посреди дороги — пойдем, разыщем местечко хоть немного поуютнее. Таковым было решено считать ближайший трактир. Прислужник у его входа неодобрительно покосился на бахмийку в традиционном одеянии, но потом поймал взгляд Сандрин и молча отступил в сторону… Будучи, несомненно, в этом прав и благоразумен. Народу в такой час в заведении оказалось не особенно много: они без особого труда выбрали себе местечко поуютнее, возле арочного окна с частым переплетом. Заказав вина и кое-каких закусок, которые за такую цену просто обязаны были оказаться хотя бы съедобны, чародейки немного расслабились, но долго тянуть с началом серьезного разговора Сандрин не стала: — Алима, можешь сразу заявить мне, что я лезу не в своe дело, вот только… — О, кажется, мы обе сейчас увязли в одних и тех же делах. И — глубже некуда, — блеснула черными глазами целительница. — Так что давай уже, не тяни! Ты меня знаешь если я не захочу отвечать — меня и полдесятка церковных дознавателей не заставят, но… Кто же сказал, что я не захочу? — Ладно. Как он сейчас?.. Нет, я виделась и говорила с ним, но… Будто ты не знаешь Фиенна. Его ведь на ленточки можно резать, а он всe будет язвить и ухмыляться, будто на празднестве в родной Фиорре! — Как? — Алима поджала губы. — Скверно. И… куда лучше, чем можно было ожидать. — Ты всe так же не любишь приукрашивать факты, да?.. — Я привыкла смотреть им в лицо. И делать, что могу. А остальное — вверять в волю Высших. — И какова же их воля в отношении Ледяного Меча?.. Вы нашли, как снять проклятие? — Нет, Сандрин, — к удивлению той, голос целительницы всe же зазвучал куда теплее. — Не… с имеющимися средствами. — Но в твоем распоряжении был, мать его, весь госпиталь Обители Терновых Шипов! Все тамошние целители, архивы! — мгновенно вскипела Сандрин. — Неужели за все эти века Церковь не сумела — со своими-то ресурсами — нарыть что-то, способное совладать с подобными заклятиями? В конце концов, это в еe чертовых интересах — не терять своих людей попусту!.. Ещe и каких ценных людей, во имя Бездны! — Ну, знаешь ли! Вы, боевые маги, тоже всe время изобретаете что-то новенькое! Искусство убивать ценится, пожалуй, подороже, чем лекарское дело — что в султанате, что на континенте, не так ли? — Потому что на это искусство находится уж очень много обеспеченных ценителей, — пробормотала Сандрин, остывая так же быстро, как и взъярилась — стоило признать, больше из-за своего же собственного бессилия, чем из-за чего-то ещe. Не на Алиму же, которая и так уже сделала всe возможное и невозможное, было злиться! — Что ж… Тогда примем во внимание, что хороших новостей и тут ждать не приходится. — Довольно внезапно было бы найти их в пылающем городе, не думаешь? — фыркнула еe собеседница, с сомнением проводя пальцем по краешку блюда перед собой. Сандрин до сих пор не могла понять, как в этой немолодой уже (о, эти по-человечески краткие жизни светлых магов!..) женщине бесконечно терпеливая манера обхождения с самыми капризными и невыносимыми больными уживалась с резкостью по отношению ко всем прочим встречным, не взирая на их заслуги и ранги… А, впрочем, пригревший еe в своей свите Фиенн мог быть таким же разным — может, и неудивительно оказалась, что эта странная язычница за короткий срок сделалась к нему столь близка. — Ну, значит мой презент тем более придется кстати, — сказала Сандрин, начиная копаться в суме из рыжей замши, которую обычно носила перекинутой через плечо. — Где же… Ага, вот, нашла! — она выложила на стол небольшую металлическую емкость. А потом с усилием отвернула еe плотно притертую крышку и явила взгляду Алимы туго свернутый клубок чего-то, очень напоминавшего тонкую тесьму, пестрящую болотно-зелеными и ярко-оранжевыми разводами. Целительница, надо сказать, оказалась действительно впечатлена: — Свет Милосердной! — воскликнула она, округлив глаза. — Это же никак те самые «волосы Иланны», из нуашийских морей?.. Они ведь и умирающего с постели подымут! — Может и не совсем, — пожала плечами Сандрин. — И от самого проклятия, конечно, не избавят. Но, думаю, всe равно окажутся небесполезны. — Я… даже не представляю, как тебя благодарить. Ведь и стоят они, как пара имперских городов разом! — Как известно нам, магам всe равно запрещено владеть землей и недвижимостью в трикверианских землях… Поэтому пока, пожалуй, продолжу распоряжаться своим золотом в рамках местных законов. А благодарить меня точно не стоит: можешь считать, что я как раз просто делаю выгодное вложение. — Хотела бы я ещe понять, Сандрин, — задумчиво протянула Алима. — Почему ты с таким упорством пытаешься казаться бесчувственной?.. Ведь сама готова для него и луну с неба достать, будто нет? — Чувства? — Сандрин замешкалась лишь на миг. — От чувств нет никакого толку, когда весь мир может вот-вот полыхнуть, как этот самый несчастный город. И, уж поверь мне, если у Фиенна ничего не получится — заполыхает непременно… так, что небу станет жарко! — Ну да, ну да, — проворчала в ответ целительница. — И в этом вы так же схожи: только великие дела, только!.. И к пустынным бесам всe, что хоть чуток масштабом поменьше. — А я и не отрицала, что у нас много общего. Недаром же нас угораздило влюбиться в одну и ту же женщину… Пусть даже и кончилась эта история так, что лучше бы ей было никогда не начинаться.

***

В последние дни Джина, которая успела было уже несколько свыкнуться со своим новым жилищем, впервые почувствовала себя в фиенновском дворце почетной, но пленницей. Страшной ночью, едва не стоившей им с Адрианом жизни, Джине больше всего хотелось найти утешение в его объятиях — но, увы, те оказались донельзя краткими. Властитель Фиорры наградил свою возлюбленную спешным — хотя и крепким — поцелуем в соленые от слез губы и оставил заботам наконец-то объявившейся в залитой кровью спальне эдетанской стражи. Джина что-то полусвязно лепетала и пыталась кинуться за Адрианом следом: едва не потеряв навсегда, упускать его из виду до сих пор было очень страшно. Но рослый эдетанец, не говоря худого слова, просто перекинул оставленную на его попечение фаворитку через плечо и, не взирая на протесты, отнес ту в какие-то дальние покои с узкими окнами, выходившими в один из внутренних двориков. Эти комнаты и стали для Джины местом еe внезапного и ужасно одинокого заточения. Разве что в первый день к ней заглянула, топая тяжелыми сапогами, черноволосая чародейка с выбритыми висками и пронзительным взглядом раскосых глаз. Напоминала та больше самую настоящую разбойницу, но зашла к Джине в сопровождении стражников и оказалась, как странно, целительницей. Она в пару касаний излечила налившийся болезненной чернотой синяк на скуле у Джины, почему-то криво ухмыльнулась, проведя вдоль тела пациентки ладонью в россыпи темно-фиолетовых искр, и быстро удалилась, так и не сказав той ни слова. В остальном же компанию Джине составляли только пара немолодых молчаливых служанок, да всe те же эдетанцы — причем последние не желали ни делиться с ней хоть какими-то новостями, ни пропускать еe дальше порога. Конечно, она догадывалась: снаружи до сих пор могло быть опасно, если учитывать, как близко уже успели убийцы подобраться к правителю Фиорры. Да и всe же понимала: Адриану сейчас приходилось думать об огромном количестве вещей. Хотя и слабо представляла себе, чем он мог быть занят так долго — не лично же разыскивал и допрашивал преступников!.. На такое-то у него наверняка нашлись бы специально обученные люди. Сама же Джина изнывала от бездействия и до сих пор не унявшегося до конца страха: о, если бы она только могла снова прильнуть к груди возлюбленного и услышать над ухом его успокаивающий шепот!.. Тогда бы она, пожалуй, даже не стала ждать от него особых разъяснений произошедшего. В любом случае, они оба остались живы и Джина очень надеялась, что из домашних Адриана тоже никто не пострадал. А уж на человека, способного спустить такое врагам с рук, он никак не походил, и явно обойдется в деле мести без советов рыбацкой дочки. Только бы просто увидеть его, пусть даже всего на несколько мгновений — уж ей-то оказалось бы вполне довольно!.. Но вместо этого Джину внезапно навестил совсем другой гость — и, едва заметив, кто именно это был, она с радостным визгом бросилась ему на шею. Гвидо, второй по старшинству ребенок в семействе Нуцци, никогда не испытывал особой тяги к отцовскому промыслу, зато питал еe к разным сомнительным делишкам. Проворачивая те, он пропадал из дому по нескольку дней, а то и паре-другой недель и возвращался то с деньгами и подарками для всей родни, то — в весьма в мрачном и помятом виде. Матушка всякий раз, в независимости от результата, начинала причитать — мол, скоро Гвидо сведет-таки еe с ума окончательно, а отец как-то буркнул, что вот послал же ему Создатель сыночка, которого однажды непременно найдут по частям в канаве… И, кажется, со временем вовсе махнул на воспитание строптивого отпрыска рукой. Но вот сама Джина неисправимо-беспечного и неизменного внимательного к еe маленьким девичьим бедам брата просто обожала. Так что и теперь оказалась по-настоящему счастлива их нежданной встрече. — Гвидо, Гвидо! — всe восклицала она, обвивая его руками. — Даже поверить не могу, что они тебя ко мне пустили… Я тут будто позабытая наложница в султанском гареме, клянусь Тремя! — Думаю, твоя участь всe же куда более завидна, не прибедняйся, — блеснув белозубой улыбкой, чуть отстранился от неe брат. — Но давай с тобой лучше потолкуем на воздухе, идем! — он ловко увлек еe на примыкавший к комнате небольшой балкончик. Узенькая площадка с коваными перильцами выходила в успевший порядком осточертеть Джине тесный дворик с его увитой густо покрытым оранжево-алыми колокольцами вьюном дальней стеной и журчанием пристенного фонтана. Однако снаружи, без вечного молчаливого присутствия служанок, и впрямь оказалось немного спокойней и уютней. — Гвидо, — не удержалась от всхлипа Джина, уткнувшись брату в плечо. Но тот тут же мягко подцепил пальцами еe подбородок, вынуждая сестрицу поднять голову: — Ну что такое, Джина, что? Неужто плачешь, козочка?.. Вот ещe! Послушай, — его хитроватая физиономия с тонкой ниточкой черных усиков над вздернутой верхней губой разом посерьезнела, — если он сделался с тобой жесток… — Кто? Адриан? — даже немного оторопела Джина. — Нет, о нет! Но… он оставил меня здесь, одну, с прислугой и стражей, а сам… Я, чего доброго, даже не знаю, жив ли он! — Да жив, жив, не бойся, — кажется, сам несколько успокоился Гвидо. — Что, думаешь, Льва Фиорры некому защитить? Просто… Ну никто ведь не ждал, что среди его родни окажутся настолько… стукнутые полудурки. Зато, как я слышал, ты и сама неплохо отличилась! — Если бы… Мне было так страшно, Гвидо! — Но схватилась ты всe-таки за нож, а не за носовой платочек, — он посмотрел на неe с откровенным умилением, от которого Джине стало даже немного не по себе. — И можешь мне поверить — властитель Фиорры это точно оценит. — Мне скорее странно, что он оценил тебя настолько, чтобы пустить во дворец в такое время, — фыркнула Джина, решив не давать брату слишком уж задаваться. Но тот только широко осклабился: — О, я ещe не сообщил тебе главного — Адриан Фиенн принял меня на службу. — Что-о?! — Как я понял, ему сейчас очень даже требуются хваткие ребята вроде меня. Так что… Мы немного потолковали по душам и вполне сошлись во многих вопросах. А помнишь Бартоло?.. — Этого твоего дружка с… приветом? Причем тут он? — Господин Фиенн его тоже нанял. Джина прижала ладони к щекам, не зная, как тут точнее выразить свои чувства. Если бы только спросили еe саму… Она бы, пожалуй, не поручила двоим вместе даже убирать конюшни — на месте последних в таком случае наверняка обнаружились бы в итоге обугленные руины. Но всe же решить, будто Адриан не знал, что делал, было сложно. А вот видеть брата, которому оказали подобное доверие — донельзя приятно… Пусть и чутьe подсказывало Джине, что такая служба едва ли окажется легкой или спокойной. — Надеюсь, он пожалеет об этом не слишком быстро, — только и сказала она. — Мы уж постараемся, — потер ладони Гвидо. — Но если Адриан так тебе доверяет, то, может, ты хотя бы упросишь стражу отпустить меня на прогулку?.. — решила воспользоваться моментом Джина. — Что вообще может кому-то угрожать в дворцовом саду? — И правда — разве дракон с какой фрески оживет и с неба сверзится! Ладно, попробую их уломать. А то ты тут точно мхом покроешься, сестричка — господину Фиенну такое явно не понравится! Она притворно замахнулась на него, но Гвидо уже развернулся на мягких подошвах своих бесшумных туфель и скрылся в комнате. А вскоре появился вновь и поманил сестру за собой. С эдетанцами ему действительно удалось довольно быстро всe уладить — похоже, срок еe заточения близился к концу, потому что на прогулку Джину отпустили даже без сопровождения. Конечно, немного жаль было так скоро расставаться с Гвидо — он уже спешил в город по какому-то поручению Адриана. Но, ступая по белому искрящемуся на солнце песку дорожек и запрокидывая голову, чтобы полюбоваться безоблачным фиоррским небом, Джина всe-таки впервые за эти дни чувствовала себя довольной жизнью и почти безмятежно спокойной. То и дело склоняясь к особо приглянувшимся ей цветам на клумбах, она незаметно добралась до окутанного нежно-сиреневой пеной глицинии мраморного садового павильона. И, слегка одурманенная еe сладким ароматом, обнаружила, что изящное сооружение вовсе не пустует, лишь войдя в него. Поодаль, на заваленной подушками широкой скамье сидела герцогиня Альтьери: с идеально прямой спиной, стиснутыми на укрытых желтым шелком измятого платья коленях руками и… бледным застывшим лицом, по которому продолжали бурно течь слезы, пропитавшие, кажется, уже весь расшитый мелким жемчугом лиф еe роскошного наряда. Поначалу Джине показалось, что подол герцогини украшает фантазийный алый узор и даже несколько удивилась выбору такого, чересчур яркого для бледнолицей блондинки, сочетания цветов. Но уже в следующий миг Джина поняла: Трое милосердные, это же была кровь!.. Не успевшие ещe до конца обсохнуть кровавые следы, обильно запятнавшие тонкую ткань. — Лавиния, дорогая! — в ужасе бросилась к ней Джина. — Во имя Создателя, что с тобой?! Что… — А, Джина, — ровным тоном, хотя и как-то надтреснуто перебила та. — Вот… вот так встреча, черт… Садись же! И не трясись — эта кровь не моя. А то меня, наверное, уже несли бы в фамильный склеп, не иначе. — Но, что тогда… — промямлила Джина, всe-таки осмелившись взять свою недавнюю спасительницу за совершенно ледяную — и тоже щедро заляпанную красным — руку. — Мой супруг, — наконец-то повернулась к ней Лавиния. Еe глаза — прежде такие искристые и яркие — теперь показались Джине холодными и мертвыми, словно оловянные монетки. Но сама она взгляда не отвела, только крепче сжав липкие пальцы Лавинии. Та продолжила: — Мой глупый, глупый муженек, который считал себя таким смелым!.. И сильным. И способным вытерпеть любую боль… Да-а, считал, — она вдруг коротко хохотнула, вздрогнула. А потом — закрыла лицо окровавленными ладонями и затряслась не то плача, не то смеясь. Джина прикусила губу, вздохнула… И решительно обхватила сгорбленные плечи прекрасной герцогини, стараясь согреть еe дрожащее тело собственным теплом.