***
— Нам нужно очень много пива, — решительно заявляет Чимин по телефону, едва услышав её жалобное «Чимин-и, ты мне нужна». — Очень-очень много пива. Я заскочу в магазин по дороге. — Ты лучшая, — тихо выдыхает Юнджи в трубку, зажатую между ухом и плечом. У её отражения в зеркале красные заплаканные глаза и спутанные прядки мокрых волос, которые она пытается расчесать резкими движениями. — Согласна, — хихикает Чимин в ответ. — Я буду через полчаса, онни. Она не обманывает, появляясь на её пороге уже черед двадцать три минуты с двумя пластиковыми пакетами в руках и беспокойной заботой во взгляде; квартиру быстро заполняет запах жареной курочки в остром соусе, а Чимин поджимает губы, едва заметив порозовевшие засосы на её шее — Юнджи потупляет глаза от неловкости. К счастью, Чимин без вопросов проходит на кухню, усаживая свою никудышную онни за стол и начиная хозяйничать самостоятельно. На самом деле, с Чимин Юнджи познакомилась через Хосока, но они так крепко сошлись на почве общей любви к чимэку в свою первую встречу, что Юнджи считает её своей лучшей подругой с самого третьего курса. Дымящаяся курица в тарелке, две банки пива и Чимин, усаживающаяся напротив — картина настолько знакомая, что Юнджи даже улыбается невольно, чувствуя, как в груди развязывается нервный узелок. Чимин слушает её внимательно, не перебивая — Юнджи даже слегка смущается под её взглядом, взволнованно кусая губы, начинающие гореть от острого соуса. К тому моменту, когда её сбивчивый рассказ доходит до того самого момента, горят не только её губы, а на грудь будто снова давит что-то неприятно тяжёлое. Чимин замечает это тут же, накрывая её ладонь своей и ободряюще сжимая. — …я не знаю, Чимин-и, — она смотрит вниз, на свою тарелку с облогоданными куриными косточками, пока Чимин чуть поглаживает её ладонь своими пальцами, — не знаю, что мне делать. Это так тупо, но я правда… Правда… — Всё хорошо, онни, — Чимин чуть опускает голову, заглядывая ей в глаза. — Всё хорошо, правда. Это ты и Хосок. Она права — это Юнджи и Хосок. Они не разлучались с четырёх лет. Они не разлучались в начальной школе, когда противные мальчишки дёргали Юнджи за ещё длинные тогда косички, а Хосок бесстрашно вставал на её защиту и гонялся за ними по коридорам. Они не разлучались ни в средней школе, когда Хосок начал отставать по математике, и Юнджи занималась с ним после уроков, ни в старшей школе, когда Хосоку разбила сердце его первая серьёзная девушка, и Юнджи откармливала его мороженым и строила вместе с ним планы мести за измену (к счастью, никто из них так и не решился претворить их в жизнь). Они не расставались в университете, среди новых отношений, новых друзей, жуткой занятости, депрессивного эпизода Юнджи и затяжного запоя Хосока на втором курсе. Юнджи и Хосок — это аксиома, что-то само собой разумеющееся, что-то, без чего они не будут самими собой. Их дружбу разрушить слишком сложно — практически невозможно. Но почему тогда Хосок смотрел на неё так странно тогда, когда вытирал её бёдра, и сразу же отвёл глаза, едва они встретились взглядами? Почему Юнджи пол-ночи ворочалась в постели, отчаянно кусая собственные губы? Почему прошёл уже день, а Хосок ей всё ещё не написал? Она знает, что с ним всё в порядке — она смотрела его сторис сегодняшним утром, хотя обычно их так много, что она без зазрения совести их пролистывает. С девяти утра Хосок был на работе, если судить по его селфи в зеркале танцевальной студии со своей напарницей, Суён. У Суён стройная фигура, длинные блестящие волосы и красивая улыбка. Следующая история с припиской «с ученицами :D» — селфи Хосока уже с четырьмя другими девушками, улыбающимися в камеру. «Перерыв на обед!!!», фотография контейнеров с домашними обедами и пальцев Хосока, складывающихся в V, с несколькими отмеченными людьми. Ещё одно селфи, на этот раз в одиночку, с откинутыми на лоб мокрыми от пота прядями волос и стикером «the grind is real». И за всё это время — ни одного сообщения от Хосока. Должно быть, ему совсем не до неё — он слишком занят с Суён, и своими ученицами, и целой кучей коллег и друзей. Ему совсем не до Юнджи, и то, что произошло между ними вчера, его тоже не беспокоит. Вокруг Хосока всегда много девушек — высоких, хорошо сложенных, талантливых девушек. Что бы ни случилось между ними всего лишь сутки назад, Юнджи навряд ли занимает больше четверти внимания Хосока. Да, ему наверняка не до Мин Юнджи — низкой, угловатой, слишком худой Мин Юнджи, с её маленькой грудью и засосами, оставленные Хосоком на её шее. — Как ты, онни? — мягко спрашивает её Чимин. — Пусто, — честно отвечает Юнджи. Она чувствует себя пусто.***
от: чхс Нунаааааааа от: чхс Привет!!! Прости, в последние пару дней был занят, всё никак не мог написать от: чхс Скучаю по тебе :/ Как дела? Хосок пишет ей на следующий вечер — два дня после, застав Юнджи, размышляющую, не написать ли ей первой, врасплох. Тем не менее, она игнорирует его ещё пару часов, пытаясь отвлечь себя разучиванием этюда для занятия по фортепиано одного из её учеников, но то и дело ловля себя на том, что она напряжённо смотрит на тёмный экран телефона. Хосок звучит так по-обычному, так непринуждённо. Она не знает, как ей реагировать. Она не думала, что Хосок их тех, кто попытается замять что-то подобное, просто-напросто это проигнорировать. Может, он совсем не думает о том, как ощущалась кожа Юнджи на его собственной, какой она была там, внутри. Может, ему плевать. кому: чхс привет, хосок-а кому: чхс всё хорошо Потому что Юнджи тоже умеет притворяться, что ей плевать.***
Ничего не происходит. Они пообещали друг другу ещё на втором курсе, что будут проводить каждый пятничный вечер вместе, после того, как чуть не потеряли друг друга в вихре подготовки к экзаменам и среди других друзей. Можно сосчитать на пальцах все те разы, когда у них это не получалось — один раз из-за семейного мероприятия Юнджи, пару раз из-за того, что у Хосока были свидания, которые он не мог перенести, ещё пару — из-за того, что кто-то из них болел. В эту пятницу ничего не меняется — они снова в квартире Юнджи, и Хосок снова принёс с собой бутылку вина. Правда, на этот раз Юнджи даже не притрагивается к своему бокалу и всё больше молчит, пока Хосок потягивает вино из своего, как ни в чём не бывало, и увлечённо болтает о новой хореографии, которую он ставит под песню Дуа Липы вместе с Суён. Он показывает ей видео на своём телефоне, наблюдает за её реакцией с широкой улыбкой; она же только пытается не кусать губы слишком очевидно и не обращать внимание на то, насколько сексуальной кажется ей эта песня. Хосок и Суён талантливые хореографы и ещё более талантливые танцоры, они чувствуют музыку, её ритм и её эмоции, и в какой-то момент Юнджи даже становится неловко смотреть на них — ей начинает казаться, что она наблюдает за каким-то особо интимным моментом, особенно когда Хосок оказывается за спиной Суён, прижимая её к себе, и кладёт руки ей на талию, а она покачивает бёдрами, откидывая голову на его плечо. Щёки Хосока уже покрыты румянцем, и обычно это значит, что очень скоро он войдёт в свою гиперактивную фразу, которая продлится от тридцати минут до часа, а затем весь сдуется, как проткнутый шарик, и станет полусонно просить у Юнджи разрешение, чтобы переночевать у неё на диване, а не идти домой по потёмкам. Юнджи уже с каким-то научным интересом наблюдает за тем, как её предсказания сбываются в точности: Хосок так заводится от собственной хореографии, что вызывается показать её вживую и тащит её за руку в гостиную, где усаживает её на диван и включает музыку через колонку, прося «просто представить Суён рядом со мной». Скоро абсолютно трезвая Юнджи уже вовсю улыбается, смотря на то, как преувеличенно усердно танцует Хосок, буквально высунув язык, как собака, а затем песня заканчивается, переключаясь на ремикс Baby Shark — должно быть, её Хосок использует для занятий со своими младшими группами. Он не теряется, тут же начиная хореографию, которую поставил для малышей — Юнджи не удерживается и хохочет, пока Хосок драматично изображает хлопанье челюстей акулы, сама не замечая, как заражается его энергией. Обычно Хосоку тяжело заставить её танцевать вместе с ним, — она всегда говорит, что предпочитает смотреть со стороны, пока тот дурачится, — но в этот раз она даже не протестует, когда он хватает её за руку и заставляет подняться с дивана. Конечно, этому в какой-то мере способствует то, что музыка переключается на Бритни Спирс, под которую Юнджи не против танцевать даже трезвой. Конечно, она не претендует на уровень Хосока, но у неё припасены давно проверенные трюки — много движений бёдрами и плечами, а на крайний случай можно сплести пальцы обеих ладоней с пальцами Хосока и беззаботно прыгать, счастливо улыбаясь, что она и делает. Хосок прямо сейчас на пике блаженства — это видно по его ослепляющей улыбке и чуть расширенным зрачкам, и это значит, что ещё одна песня — и он выдохнется вконец. Юнджи, кажется, тоже стоит убавить темп: она чувствует тонкую плёнку пота на лице и громко бьющееся сердце в груди — должно быть, потому, что даже четыре минуты кардионагрузки для неё слишком много. Поэтому, как только песня заканчивается, они оба останавливаются, тяжело дыша, глядя друг другу в глаза и всё так же улыбаясь. Чёлка Хосока липнет к его лбу, его глаза будто бы блестят, и родинка на его верхней губе вдруг кажется такой чёткой — Юнджи тут же вспыхивает и отводит взгляд. — Мне нужно домыть посуду, Хосок-а, — говорит она совершенно не к месту, тут же чувствуя, насколько сухо у неё во рту. — Тебе помочь? — Нет, не надо. И Юнджи, едва выпутав свои пальцы из его, позорно сбегает на кухню. Это так странно — вести себя так, словно ничего не произошло, словно Юнджи не проснулась прошлой субботой со спермой Хосока между ног. Словно Хосок действительно хочет всё это замять, замазать, как одну маленькую ошибку, и то, что он оставил на коже Юнджи свои следы, которые окончательно сошли только вчера — это не значит совершенно ничего. Она натирает тарелку мокрой губкой со средством, не замечая, как снова ожесточённо кусает себя за губы. Хосоку было так легко вывести её из равновесия даже до этого. В первый раз Юнджи поймала себя на этой мысли в семнадцать, когда она ждала Хосока в его комнате, пока тот принимал душ после тренировки и перед тем, как они должны были пойти в кино. Она с круглыми глазами рассматривала плакат с Тинаше в бикини, размышляя о том, как мама Хосока позволила ему повесить что-то подобное в своей комнате. Затем дверь раскрылась, и послышалось захлёбистое: «нуна, отвернись, я забыл одежду в комнате, прости!», и вместо того, чтобы отвернуться, застанная врасплох Юнджи повернулась к Хосоку. Она до сих пор помнит его красивые плечи с полотенцем, закинутым на одно из них, его мокрые волосы, загорелую кожу, резинку боксеров и широкие мускулистые бёдра, хоть она и отвернулась уже спустя полсекунды, мгновенно краснея. «Какого чёрта, Чон Хосок», — сказала она тогда, и Хосок тут же начал лихорадочно извиняться, но Юнджи уже было не спасти. «Какого чёрта, Чон Хосок» с тех пор стало лейтмотивом её жизни, потому что с годами Хосок становился только… только лучше. До того лучше, что никакой парень Юнджи не мог с ним сравниться. Правда, парень был всего один, на третьем курсе, но Ёндже не мог совладать с собственной безосновательной ревностью, даже несмотря на то, что у Хосока тогда тоже была девушка. Вот только теперь девушки у него нет — уже, наверное, год как, если, конечно, он не встречается с Суён втайне от Юнджи. Она не уверена, почему. Хосок мог получить буквально любую, — и да, Юнджи тоже входит в это число, потому что вместо того, чтобы оттолкнуть его от себя в прошлую пятницу, она, наоборот, прижалась поближе и позволила себя взять. Нижнюю губу обжигает болью, и она чувствует кровь на своём языке. — Нуна-а, — она чуть не подпрыгивает от неожиданности, когда слышит голос Хосока позади себя. Развернуться ей не дают шанса — Хосок уже прижимается к ней сзади, кладя руки ей на талию. Юнджи мгновенно напрягается всем телом, замирая. Так вот как Суён ощущает себя во время той хореографии? — Нуна, можно мне переночевать у тебя? Кажется, я немного… подвыпил. Обычно Юнджи бы толкнула его острым локтем подальше от себя и отчитала бы, обозвав алкоголиком, но прямо сейчас Хосок практически шепчет в её ухо и прижимается своей тёплой грудью к её спине, и его ладони на её талии большие и тяжёлые, и это слишком сильно напоминает ей об их прошлом разе в подобной позиции. Вода продолжает течь из-под крана, и с губки в раковину падают хлопья белой пены, и всё не так. Потому что ладонь Хосока скользит вниз по её бедру, а его губы влажно чмокают её в шею, и Юнджи вдруг настолько сильно пробивает дежавю, что у неё начинает кружиться голова. Её колени подгибаются, и она упала бы, но Хосок вовремя ловит её за плечо и бедро; от его пальцев, впивающихся в кожу, больно, и она разворачивается, отталкивая его от себя настолько резко, что он чуть не теряет равновесие. Он смотрит растерянно, удивлённо, почти уязвлённо, хмурит брови, пытается найти хоть какое-то объяснение в её глазах. Затем его взгляд почему-то опускается на её губы, и во всём его лице отражается беспокойство. — Нуна… — и вдруг он уже придерживает её за подбородок, а подушечка его большого пальца стирает с нижней губы капельку крови. Юнджи закрывает глаза и снова их открывает. Хосок поднимает взгляд на неё. Его губы тёплые. Они тёплые и мягкие, и Юнджи зажмуривается изо всех сил, потому что она мечтала об этом с семнадцати лет; мечтала о том, как поцелует Хосока, как обовьёт руками его шею, запуская пальцы в короткие волосы на его затылке, тихо выдыхая в поцелуй. Она мечтала о том, чтобы поцелуй с Хосоком стал её первым. Конечно, она знала, что этому никогда не сбыться, и поэтому первый её поцелуй был совсем не таким и совсем не с Хосоком. Но этот поцелуй именно такой, каким она себе его представляла. Хосок берёт её рот медленно, нежно, почти осторожно, придерживая её за талию. Мир вокруг исчезает, и ничего больше не имеет значения — совсем ничего, кроме тепла Хосока, его языка, ведущего по её зубам, и его мягких-мягких губ. Юнджи чувствует влагу на своих щеках. Хосок отстраняется почти сразу же, глядит растерянно; его глаза сами собой широко раскрываются, едва он видит дорожки слёз на её щеках и её дрожащие губы. — Юнджи? — спрашивает он обеспокоенно, сразу же тянется к её щекам, чтобы стереть с них слёзы, но она резко качает головой и всхлипывает, пряча лицо в ладонях. Чёрт. Чёрт. Она поцеловала Чон Хосока. Она поцеловала самого близкого своего друга, того единственного человека, кто знает её лучше её самой. Она поцеловала его без причины, по глупости, едва лишь увидев то, как он смотрит на её губы; поцеловала и поняла, что даже в этом, как и во всём другом, с Хосоком не сравнится никто. Что ощущение губ Хосока на её губах будет преследовать её всегда, и что теперь отпустить его будет невозможно, если не сделать это прямо сейчас. — Нуна?.. — снова зовёт её Хосок. — Уходи, — отвечает она глухо, пытаясь не всхлипнуть. — Пожалуйста, Хосок, уйди. — Но… — Уходи! Тишина. Хосок наверняка замирает всем телом, смотрит на неё неверяще, потому что Мин Юнджи никогда — никогда — ни на кого не повышает тон. Плачет она тоже редко, тем более при ком-то, но такой Хосок не видел её ни разу в жизни. — Уходи, Хосок-а, — шепчет она почти умоляюще и шмыгает носом. Горячие слёзы стекают по её ладоням и запястьям. Хосок не двигается с места несколько секунд, а затем Юнджи слышит тихое «прости», быстрые шаги и хлопок двери.