Отчаянный сумасшедший

Миранда повержена. Даже если так не казалось, даже если та кричала отчаянно, кричала безумно и так же хваталась за последние мучительные крохи жизни. Крик ее переткал, видоизменялся болезненным ревом умирающего животного в отчаянный, гнетущий вопль человека, не способного смириться с быстрой кончиной. Забирался глубоко в подкорку, отпечатывался, если не выжигался на барабанных перепонках. Гейзенбергу казалось, что совсем скоро из ушей у него хлынет кровь или в какой-то момент он просто перестанет слышать, но этот крик будет с ним на всю жизнь. И Карл будет упиваться им до конца собственной. Вой громогласно оповещал всех выживших ликанов о поражении, а военных о их победе. Пока для Гейзенберга это было оглашением новой страницы в его мучительно долгом существовании, наполненном лишь скудными, насильственными воспоминаниями. Мужчина не мог не радоваться, упивался криком, запоминал то, как она мучительно умирает, смакует каждую секунду. Ликование грызло, урчало довольным зверем под ложечкой, несмотря на праздник ужаса и смерти, несмотря на ревущую Розу. Девчушка осталась совсем одна, валяется посреди поля нетронутая, хныкает громко в такт Миранде. Не сразу даже и поймешь, чей это детский голос ревет. Карл мечется, смотрит потерянным взглядом то на бессознательное тело Уинтерса, то на ревущую Розу, а глаза сами упорно поднимаются, хотят зацепиться за дергающуюся в конвульсиях Миранду. Карл одергивает себя. Мечется еще недолго, пока его не окликает Рэдфилд, путь к которому оказался закрыт. — Прекрати стоять столбом! — упрекает его Крис, — Хватай их и убегай, пока есть время! Карл фыркает себе под нос. Он заставляет его выбирать? Гейзенберг еще пару минут не может определиться, кого же ему хватать первым. Выбор между Итаном и заходящейся в плаче девчонкой пал на первого, все же Карл знал Уинтерса чуть больше, чем его вопящее чадо. Молот его на землю глухо падает, пока мужчина старался устроить полуживого Итана у себя на плече. — Какой же ты, блять, тяжелый, — пыхтит он, стараясь поудобнее расположить того у себя на плече, — если мы не выберемся, все будет по твоей вине, Уинтерс. С грузом в виде перекинутого через плечо Итана он ловко забрал Рози. Малышка, явно не ожидав такой быстрой смены обстановки, затихла, смотрит только испуганными глазами. А Карл поглядывает на нее в ответ и удивляется с того, как все на этом пухлом лице написано открытым, примитивным текстом: страшно, тревожно, что происходит? Гейзенберг бы точно не стал отвечать на подобные вопросы. Времени не было, да и кричащая Миранда за спиной не даровала успокоения. Даже если позади плелся железный молот, даже если Карл тащил двух Уинтерсов к туннелям, способных их вывести прямиком к разрушенной фабрике. Карлу не хотелось посещать поместье умершей Альсины или идти в дом к Донне, про жилище Моро и речи не шло. Родная, хоть и разрушенная фабрика, дарила ему спокойствие и чувство безопасности. Какая только безмозглая тварь попробует сунуться во дворик одного из выживших Лордов? Роза не прекращала плакать, и это раздражало больше всего. Карл не любил громкие звуки, способные вывести его из размышлений, не любил и того, что его отрывают от работы чавканьем, хрипением и металлическим скрежетом. Многочисленные ужасные и гениальные творения Гейзенберга были раздражающими не только своей быстрой способностью ломаться, как фарфор, но и своим шумом. Голова сжималась в тиски, раздражение булькало, вскипало, а передавшееся чувство тревоги за жизни уже двоих людей вылилось, обжигая маленькую Розмари Уинтерс. Та притихает от страха, сжимается насколько вообще возможно в своем неряшливо завернутом лоскуте и вновь плачет. Гейзенберг без преувеличений удивляется. Его безмозглые творения сразу же притихали под его громогласными отборными ругательствами, так почему это визжащее существо не могло прекратить хныкать? Прикрикивание, только уже тише, ничем не помогло. Только усугубляло и так плачевную ситуацию. Карл хмурился, рассуждал с трудом под фоновый плач Рози, пока на него не взошло озарение. Действовать методом обратного – если не кнутом, то пряником. И пряник, который Гейзенберг старался впаривать маленькой Розмари, был настолько черствым, что та успокаивалась, лишь бы странный мужчина в широкополой шляпе и в темных очках перестал его пихать. Карл же собой доволен и ужасно горд. — Вот и умница, — тихо говорит Гейзенберг, оглядываясь по сторонам, — вот и молодец. Сонная Роза ему не отвечает. Как и висящий на плече Итан. Только ревет что-то или кто-то в глубине туннелей протяжно, раскатисто. Дышит тяжело, ступает так же, но Карл знает, эти твари прожорливые, быстрые и ловкие. И впервые он чувствует себя слишком уязвимым. Без своего молота в руке, без каких-либо зацепок за металлические предметы и с двумя беззащитными спутниками на руках, Гейзенберг старается думать только о том, как раскроит череп одним точным ударом в голову и вальяжно переступит через труп. На пути оказалось всего трое противников, что были уложены точными взмахами левитирующего молота. Во время маленькой перепалки Карл опасливо посматривал на Розу и выдыхал благодарно. Та беспокойно спала, но не собиралась просыпаться и кричать, привлекая к ним еще больше ненужного внимания. Гейзенберг осторожно обходил трупы, ступал только ботинками по густой крови убитых и шел дальше, оставляя следы. Позади прогремел взрыв, столь сильный, что послужил осыпанию пыли и мусора с высокого потолка. Мужчина равновесие чуть не теряет, ничего не слышит кроме заглушенного грохота, протяжного крика Миранды и собственного сердца, стучащего в ушах. Чувствует, как Итан сползает с плеча, практически чуть не падает головой вниз. Карлу удается его вовремя поймать, материт его, пока пытается поудобнее перехватить Уинтерса, и продолжает путь. Гейзенберг все еще не перестает прислушиваться, хоть и слышит удаляющийся, приглушенный крик Миранды. Он смотрит на девочку, мирно спящую, видящую сны, и удивляется уже второй раз за этот сумасшедший день. Она спала. даже не хмурилась во сне и не было ни единого намека на то, что этот крик ей хоть как-то мешал. Но Карл раздумывал над тем, как висящий на его плече Уинтерс хмурится только, приоткрывает неохотно глаза, пока не старается вырваться, и из-за этого они падают на землю. Он уходит все дальше, в глубь туннеля, молот плетется уже впереди, готовый к внезапному нападению. Благодаря прекрасному стечению обстоятельств, они выбираются на поверхность, не встретившись с монстрами. Гейзенберг бы никому не признался, что выдыхал он легко, спокойно, а напряженный груз с плеч медленно уходил. оставляя только ощутимое давление бессознательной туши Итана. Карл плечом затекшим дергает, поудобнее перехватывает его и идет уже по знакомой тропе. Молот тащится лениво по земле, оставляя ровную дорожку взрыхленной земли. Гейзенберг чувствует в себе странное чувство истощенности, усталости, тайфуном захватывающее всю его подноготную. Они смещают чувство победы, чувство свободы и чувство возвышенности, превосходства над умирающим монстром, некогда бывшим Мирандой. Заменяют эмоции ловко, сеют семя страха и неясности будущего. От переполняющих непонятных, необъяснимых ему чувств приходит самая четкая, хорошо знакомая ему эмоция - гнев. Подпитывается он зрелищем, которое горько воет, скребется внутри, оставляя на внутренностях рваные раны. Ему хочется руки опустить, но сделать Карл этого не может. Спящий ребенок на его руках и такой же спящий мужчина могли бы сразу упасть в грязь, в холод. Карл смотрит на еле-еле стоящие ворота своей бывшей фабрики, от которой остался один мусор. Все то величественное, огромное здание со множеством цехов, запутанными коридорами и, главное, со всеми его наработками предстало перед ним кучей покореженного железа. Рука, придерживающая Итана сжимается от чего-то, комкая одежду, впиваясь настолько сильно, насколько вообще позволяют его способности. Карл опоминается, когда швы трескаться начинают. — Блять, — пальцы разжимает, приглаживает ладонью складки, извиняясь, — прости приятель. Голос у него становится тише, мягче. Прямо боится сказать слова, что перекатываются на языке незнакомой ему добротой. Тушуется и подавляет рефлекторный порыв пошариться по бездонным карманам и выудить из одного сигару, а из другого зажигалку. Ему правда нужно было позже заявиться к Герцогу, если тот еще находился на территории Деревни. Купить сигареты и, возможно, еду для маленькой Рози. Хоть Карл и не разбирался в том, что же едят дети, он полностью надеялся на Герцога и на его поставки. Этот странный мужчина всегда продавал интересующий его товар, конечно, не по самым выгодным ценам. Но как говорил сам Герцог: "Где спрос там и прибыль! Разве вы не согласны со мной, Лорд Гейзенберг?" Такая несложная истина и была золотой карточкой Герцога. Как бы Лорды и сама Миранда не ненавидели этого странного типа, тот все же каким-то образом мог задобрить каждого, предлагая взамен на свой товар иметь торговую точку прямо в их жилищах. Карлу такое невыгодное сотрудничество было не по нраву, но где еще можно было достать сигареты и недостающие детали? Шаткие ворота открываются с мучительным скрипом перед ним и закрываются с таким же. Он прошел в глубь и, оставив у каких-то обломков Итана и не выпуская из рук девчонку, - чей вес практически и не чувствовался, только тепло - решил обойти всю фабрику и, возвращаясь к спящему Уинтерсу, вздохнул неудовлетворенно. Гейзенберг предвкушал долгие дни работы по восстановлению малого процента фабрики в компании молчаливых Итана и Розмари Уинтерс. Роза гукает себе что-то громко под нос, руки тянет ко всему, что только появляется перед ее лицом. Карл же с серьезным видом рассказывает своей единственной собеседнице о том, как же он заебался искать в горе металлолома нужные ему запчасти и буквально соединять их своим крепким словом и раздраженными резкими движениями. Роза смеялась каждый раз громко, когда Гейзенберг, не ожидая того, что гайку сорвет, матерился отборно и спрашивал у девочки, не попало ли что-то на нее. Та смотрела на него лисьими заинтересованными глазами и пальцы в рот тащила. Карл усмехается себе под нос, щелкает девчушку по носу несильно и продолжает работать. С ребенком было по-странному легко. Он часто вспоминал свои творения, погребенные под завалами, сравнивал часто с Розой и находил разные отличия, делал для себя открытия из наблюдений. Например, главным открытием он считал для себя то, что он перестал видеть в этом розовощеком младенце оружие. Гейзенберг долго ломал голову над тем, как бы эта кроха помогла бы им в битве с Мирандой, если та даже не умела говорить. Производила странные, скомканные звуки и наблюдала молчаливо за всем, что происходит вокруг нее, из своего железного кокона. Карлу удалось отстроить им коморку, вполне пригодную для проживания и для работы над разными механическими приборами. Над одним творением он корпел больше всего. Идея сделать протез для Уинтерса пришла случайно, неожиданно и от того была Карлу интересна. Он тщательно подбирал детали, проводил большое время на железной свалке - так он начал называть свой завод - разыскивая все нужные материалы. А таких было полно, но не каждая нравилась Гейзенбергу своим внешним видом, маленькими изъянами и много чем, за что Карл цеплялся. Становился требовательнее, внимательнее к каждой детали. И Карл только потом стал задумываться над появлением подобных чувств. Это было не слишком похоже на него. Гейзенберг старательно отмахивался от подобных размышлений. Он не любил думать над тем, что плохо понимал или что раскрывало его более человечную и живую сторону, которую он похоронил еще долгие годы, а то и столетия назад. Подобного рода размышления оставались за железным заслоном. Оставаясь по другую сторону Карл понимал, что размышлениями такого рода нужно занимать точно не в этой деревне, где от него требовалось убить всю человечность и оставить слепую жестокость, грозность и безжалостность. Он хмурится, когда прежде лепечущая Роза замолкает, а позади слышится неуверенное шарканье. Гейзенберг с места медленно встает, гайки, прежде лежащие на столе, в воздух поднимаются. Мужчине думается, что все же нашлись безмозглые твари, решившие зайти к нему на чай. Карл поворачивается, уже готовый всадить эти гайки по самые гланды, но видит еле стоящего на ногах Итана. Железный звон разрывает тишину. — Наконец-то ты очнулся! Я думал, что ты уже давно умер, а держу подле себя твой труп, как какой-то ненормальный, — отшучивается Гейзенберг. Уинтерс смотрит долго на него. Впервые будто видит и старается понять, что же не так во внешнем виде Карла. Шляпу замечает на краю железного стола, очки валяются там же, а вот плащ. Он оглядывается и замечает железный кокон, из которого торчит кончик того самого плаща. — А ты считаешь себя нормальным? Карл глухо смеется. — Ну ты прав, — отросшую щетину чешет, глаза отводит, — кстати, голоден? Нужно собирать провизию, чтобы отправляться в долгий путь. Так что у меня осталась парочка припасенных блюд. Итан смотрит слишком внимательно на цвет глаз, на седеющие патлы и понимает, что Карл выглядит сейчас слишком человечно. Даже устало, но виду старательно не подает. — Погоди, — останавливает его Уинтерс, — скажи мне лучше, долго ли я провалялся в отключке? — О-о-о, ха-а, ничего проще спросить не мог? — он поворачивается к столу, чертежами шуршит, пока протез тщательно скрывает, и очки нацепляет на нос, — ну, например, как там твоя дочь или где же мы находимся? Он передразнивал его. По-ребячески, улыбался от уха до уха. довольный собой. Итан даже немного скучал по этому общению, чувству спокойствия или по самому Гейзенбергу? Уинтерс старается думать о первом, правда пытается, но тонкие нити доверия пронизывают его с ног до головы. лишая выбора. Он думает о том, что до сих пор жив, его не превратили в механизированного уродца с пропеллером вместо руки, его дочь тоже жива. и они находятся в безопасном месте. Удивительно. В голове у Итана такое укладывалось с трудом. — Так где же мы находимся, Карл? — впервые называет его по имени, тот даже теряет маску, а улыбка плывет в удивленное выражение лица. — На территории моей разрушенной фабрики, — Гейзенберг ,вернув себе непринужденный вид, садится на скрипящий стул, — еще вопросы, Итан? — Роза. Ты ведь не- — Думаешь, я не отвечаю за свои слова? Обижаешь, — голос у него драматичный, пока на лице появляется дурацкая улыбка, — проверь, как она, я был немного занят. Итан кивает неуверенно. Плетется к железному кокону и отмечает, что каждый острый угол, краешек и неточность сделана закругленной, плавно переходящей в другую. И эта забота от Карла греет душу. Малютка не спит, слушала скорее всего разговор. Смотрит она на Итана восторженно, лепетать сильнее начинает и руки из рта высовывает. Итан осторожно берет дочь на руки, прижимает к себе не сильно и поверить не может, что это реальность, а не бредовый сон. — Спасибо, — говорит он неслышно, а Гейзенберг хмыкает. — Одним спасибо ты не расплатишься, Уинтерс. Карл ловит его непонятливый, встревоженный взгляд и улыбается хитро в ответ. Он не хотел просить взамен чего-то экстраординарного, выходящего за рамки, не при таких шатких, зарождающихся взаимоотношениях. Никто из них точно сказать не мог, что же чувствует, но определенно они перешли важную и трудную ступень для создания лучшего будущего. Уинтерс не раздумывал над тем, что будет после того, как он вернет Розу, все размышления о будущем, если те не касались спасения его дочери, просто не нарушали панический поток мыслей или вовсе терялись между ними. И пустое чувство бесцельного будущего медленно заполнялось желаниями приземленными, житейскими и далекими от всего кошмара. Он хотел не продолжать геройствовать, а просто осесть в какой-нибудь глуши, где бы их никто не нашел и не посмел больше отнять его дочь. О расплате Гейзнбергу за помощь он тоже не задумывался. Был слишком рад возвращению Рози. — И какова плата? —твердо спрашивает, готовый ко всякому безумному бреду. — Ты обязан показать мне мир, — легко отвечает Карл и видит удивленно приподнявшиеся брови собеседника, — неожиданно, да? — Я точно не смогу показать тебе весь мир. — Тогда самую малость. Просто позволь мне прибиться к вам, — говорит Карл искренне и радуется тому, что все же решил надеть очки. Не видно его бегающего взгляда и крохи страха перед наконец открывшимся ему большим миром. — Я не буду жалеть о своем согласии? —голос у Итана сквозит усталостью. — О, нисколько, поверь. — Твоя улыбка не предвещает ничего хорошего. — Так ты согласен? Мужчина кивает и думает, что только что подписал себе смертный приговор. Карл в ладоши хлопает радостно, поднимается с кресла и поворачивается быстро к захламленному столу. — Мы можем уже сейчас выдвигаться к Герцогу. Он обещал, что довезет нас до первого населенного пункта, а то и дальше, если тебе угодно, но мне нужно кое-что доделать, дело пары секунд, ты ведь потерпишь столько? — он оборачивается через плечо, смотрит на Итана пару секунд и продолжает шуршать чертежами, звенеть гайками, деталями и инструментами. — Тебе, видимо, не нужно мое согласие, — фыркает Итан, укачивая рефлекторно Рози, — но как ты убедил Герцога? — Сказал что-то про то, что будет рад помочь тебе, как постоянному покупателю, а еще некоторое спонсирование от меня, — он машет рукой в воздухе неразборчиво, — так что каждый внес свою лепту. Итан хмыкает понимающе, присаживается на железную койку и смотрит на засыпающую Розу. Ожидание перемен в лучшую сторону теплит надежды. — Готово! — громко возглашает Гейзенберг, но сразу затихает, как только Итан шумно шикает на него, — готово! — уже тише объявляет Карл и быстро подходит к Итану со своим изобретением. — Погоди, это протез? — Ну а что же еще! Или ты ослепнуть успел? — хохотнул Гейзенберг. — Ты… Я… я теперь точно обязан показать тебе мир, — он наблюдает за тем, как почерневший со временем бинт развязывают, снимают и на его место ставят протез. Все это Карл делал со всей осторожностью, с которой только мог, чтобы только не причинить больше боли и вреда. — Запомни — это сказал ты, а не я.