Границы счастливых сказок

      Серые небеса сыпали на землю сильнейшим ливнем, прибивая к земле траву. Дождь, не переставая, лил с самого утра, а прогнозы неустанно вещали лишь одно: такая погода простоит еще как минимум неделю. Асфальт города буквально превратился в живые ручьи. Машин было особенно много, на тротуарах были видны лишь шапки зонтов. Тяжелый, серый город, захлебывающийся дождевой водой был Томиоке особенно неприятен. Он уезжал за его пределы в какое-то новое место, где ему предстояло провести весь этот год. Какое оно было, каково будет жить вне родных стен, что он будет там делать – Гию об этом не думал. Он знал только одно: остаться дома означает окончательно сойти с ума. Находиться в полном одиночестве там, где еще месяц назад смеялась и напевала веселые песенки его Тсутако, было невозможно. Юноша забивался в угол своей комнаты, обнимая себя руками, и подолгу не выходил оттуда, содрогаясь всем телом. Смерть всегда ходит так близко, но ты замечаешь ее только тогда, когда она заставляет тебя обернуться, тогда, когда она стоит почти плечом к плечу к тебе. Как умерли родители, Гию помнил плохо: был еще совсем маленький, и Тсутако сделала все, чтобы у него не осталось печальных воспоминаний об этом времени. Они всегда были вместе, она была ему и матерью, и сестрой, и самым лучшим другом – она была всем. Но почему смерть должна была так нахально и собственнически забрать у него все?.. Почему все обернулось именно так? А дождь продолжал лить все эти дни и был проклинаем Томиокой. Он не давал забыть о скорби. Но даже солнце было теперь ненавистно – как можно было продолжать жить, улыбаться его лучам, когда жизнь оказалась разрушена?..       Он должен был пойти в эту школу еще больше месяца назад – учебный год уже начался к этому времени, однако случившаяся трагедия разрушила все планы, которые брат и сестра Томиока строили, глядя в, казалось бы, безоблачное будущее. Они бы жили с Тсутако раздельно, и Гию возвращался лишь на время каникул – так было удобно, школа полностью содержала своих воспитанников, предоставляла им места проживания и создавала условия для нормального хода учебного процесса. Так говорила женщина, с которой они встречались. Именно она и написала специальную рекомендацию для младшего Томиоки, потому что это была школа для не совсем обычных детей.       Госпожа Тамаё была частным лицом – консультировала клиентов в области психологических проблем и затруднительных житейских ситуаций. В случае брата и сестры Томиока предполагалось, что она поможет социализировать нелюдимого подростка, потерявшего в раннем возрасте родителей. Однако все обернулось непредсказуемым образом. В один из дней Тамаё вдруг заявила им, что Томиока Гию не такой, как все. С этого все и началось. Пришлось вслушиваться в ее рассказы о необычных людях, казавшиеся сюжетом какой-то фантастической книги. Гию на заявление этой красивой, но болезненно выглядевшей женщины тогда лишь пораженно застыл, впав в своего рода ступор, а вот счастливая Тсутако лишь крепко обняла его и добавила: «Я всегда знала, что ты особенный». Это вселило в него уверенность, и страх перед неизвестностью пропал. Не такой, как все, и пускай так.       Территория школы была огромной и вся обнесена высоким забором с литыми завитками на воротах. Здание, хоть и не было типичной постройкой, под стеной дождя выглядело ужасно серым и неприветливым, словно тюрьма. Пышный сад с подстриженными деревьями не казался таким уж и красивым, аккуратные дорожки, выложенные плиткой, плыли. Гию не стал подробно разглядывать окружающие школу здания – все выглядело слишком однотипным, а сырость только раздражала и вынуждала идти быстрее. Единственное, за что неизбежно зацепился взгляд юноши, это был неработающий фонтан в виде огромной лилии, которую держали фигуры трех девушек. Наверное, цветок должен был вырываться из их рук веселыми брызгами, но сейчас лица девушек лишь скорбно омывались дождевыми каплями, а зацветшая вода фонтана уныло зеленела.       За формальностями его, промокшего и грузно тащащего за собой вещи, повели чистыми коридорами в кабинет директора школы. Высокие потолки, коридоры, залитые серым светом из больших окон, широкие лестницы – возможно, изнутри здание выглядело чуть лучше, потому что здесь не шел дождь. Никого из учеников видно не было: словно школа стояла пустая. Тишина гуляла здесь по коридорам, и от этого становилось совсем тяжело. Незнакомый запах давил на него, у Гию даже голова начала болеть – нет, ему абсолютно точно не нравилось в этом мертвом месте. Вся вычурность этого здания выглядела так, словно жизнь здесь замерла более ста лет назад. Кабинет директора немного разбавил эту давящую атмосферу: здесь Томиока смог отвлечься на разглядывание посторонних предметов, а они были весьма занятными. На столе стояло зеркало в виде ровного шестигранника, поверхность которого была поделена треугольниками. Зачем нужно было держать такую вещицу – из-за странной структуры зеркала лицо смотрящего было поделено на шесть частей – брюнет, разглядывая свое искаженное отражение, не знал. Здесь было множество книг, ящичков на замках, на документах лежали три пары очков. Не стояло ни одного горшка с цветами. Мужчина, сидящий перед ним в кресле, не вызывал у Томиоки какую-то определенную реакцию. Высокий, статный, с аристократичной внешностью, на вид до невозможности серьезный, хотя именно так и оказалось, как только он открыл рот. Слушать официоз, который он говорил, юноше никак не хотелось – мысли его все еще витали где-то под хмурыми небесами и обливались проливным дождем. Было ли ему дело до того, что к учебе нужно относиться серьезно, а опаздывать на уроки недопустимо?..       Обратить внимание пришлось только на одну часть разговора: когда Цугикуни-сан заговорил о том, ради чего его, Томиоку, в принципе, и решено было отправить на обучение именно сюда. Директор, до этого все время говоривший ровно, с одной и той же интонацией, вдруг замолчал, а потом придвинулся ближе к столу, сцепив руки в замок, как будто собирался завести речь о какой-то вселенской тайне.       – Ты, вероятно, как и любой на твоем месте, недавно узнавший о себе такую шокирующую подробность, проводишь аналогии и пытаешься выяснить, в чем же твое отличие от остальных, – с расстановкой заговорил Мичикатсу, пронзительным взглядом карих глаз впиваясь в сидящего напротив юношу. Влияние этого человека чувствовалось отчетливо – Томиока не мог отвести взгляд от его глаз, когда тот смотрел так пристально. – Я вынужден тебя разочаровать: ты не узнаешь это до тех пор, пока не встретишь человека, который раскроет тебя. Только тогда мы сможем понять, что ты из себя представляешь. До тех пор ты обычный, ничем непримечательный человек.       – «Мы»? Почему вы вообще решили, что я «что-то из себя представляю»? Как вы определили это и зачем я здесь?       – Подобных тебе хорошо обученным людям легко распознать. Тамаё-сан не потребовалось особого труда установить то, что в тебе есть потенциал. Тебе лучше поскорее постараться смириться с этой мыслью. В этой школе ты сможешь обрести себя.       Он, замолчав, не сказал больше ничего. И эта таинственность и неясность его объяснений раздражала брюнета все больше – он перешел в какую-то школу, куда принимают только детей с приветом, а ему даже толком не могли ничего объяснить. Раздражение и обида на весь мир постепенно заполняла Томиоку: ведь надо же было ему оказаться здесь в такое непростое время…       Когда все формальности были улажены, ему выдали форму, другие необходимые вещи и проводили в общежития, которые располагались недалеко от здания школы: все сооружения были построены в одном стиле и одной цветовой гамме, и потому Гию почувствовал резкое отторжение к своему новому «дому». Снова пустые коридоры, множество дверей и ни одного человека – это было не пойми что, словно школа действительно пустовала. Однако очень скоро юноша разубедился в этом. В комнате, в которую его привели, была двухъярусная кровать, и как только дверь за провожатым Томиоки захлопнулась, со второго яруса поднялся парень с броской рыжей шевелюрой.       – Ух ты! – тут же выдал он, без стеснений рассматривая вошедшего. Брюнету пришлось отвернуться, и взгляд невольно упал на разбросанные по комнате вещи. «Просто замечательно, – мысленно проговорил Гию, с обреченностью обернувшись на закрытую дверь, – надеюсь, ссориться из-за беспорядка в комнате нам не придется…» Тем временем, закончив осмотр и, по всей видимости, оставшись довольным видом своего нового соседа, парень ловко спустился с кровати и подошел к Томиоке. – Ну надо же ведь, как мне повезло! Когда сказали, что подселят новенького, о красавчиках речи не шло. Как тебя зовут, чудесное видение?       – Я… Гию Томиока, – сбитый с толку такой прямолинейностью оппонента, брюнет даже не сразу сообразил, что надо было ответить. Парнишка перед ним явно не привык лазать в карман за словом. Мысленно Томиока снова застонал, уже предчувствуя, что жить бок о бок с таким человеком будет очень не просто. Сам он всю жизнь был неразговорчивым, не знал, как начинать диалог со сверстниками или даже маленькими детьми. Сторониться людей было для него обычным поведением, и только старшая сестра могла беспрепятственно контактировать с ним и понимать все, что он чувствует. Когда ее не стало, юноша с головой забрался в свою скорлупу, прекратив общаться с людьми вообще.       – У тебя красивое имя, Гию. Я Сабито Урокодаки, и мне невероятно приятно познакомиться с таким очаровательным… – лучезарно заулыбался рыжеволосый, но собеседник, не дав договорить, холодно прервал его.       – Я буду признателен тебе, если прекратишь, – и, игнорируя изумленный взгляд оппонента, он принялся распаковывать свои вещи. На какое-то время в комнате восстановилась тишина, нарушаемая только шебуршанием разбираемой одежды, но затем послышался короткий смешок. Брюнет на мгновенье замер, насторожившись, но оборачиваться на соседа не стал.       – А ты с характером, – задумчиво протянул Сабито и бесцеремонно опустился рядом с Томиокой, наглым образом заглядывая ему в сумки и что-то высматривая там. Последний даже не знал, как отреагировать на подобное поведение: ведь человеку ясно дали понять, что с ним никто не намерен вести праздные разговоры и рассыпаться в любезностях. Однако он продолжал эти нелепые заигрывания как ни в чем не бывало. – Гию, у тебя глаза сапфирового цвета. Тебе часто говорят, что они прекрасны?       – Чего ты добиваешься? – наконец не выдержал брюнет и, бросив на пол кофту, пристально посмотрел на своего нового соседа.       – А разве не очевидно? Поговорить с тобой пытаюсь. Ты разговаривать нормально умеешь с людьми или нет? Что за образ холодного парня? Это совсем не мило. Я к тебе со всей душой вообще-то!       – Оставь меня в покое, – резко одергивает его Томиока.       – Ты со всеми собрался так любезничать? – на удивление рыжеволосый почему-то не хотел сдаваться просто так и в следующее мгновенье сделал то, отчего Гию даже оторопел. Решительно развернув к себе новенького, Сабито крепко ухватил его за плечи, заставляя посмотреть себе прямо в глаза. Никогда еще к Томиоке, который сторонился людей и старался свести контакты с ними к минимуму, не обращались так бестактно.       – Что ты делаешь?       – Объясняю тебе, что к чему. Это совсем не та школа, в которую ты ходил раньше. Разве тебе не объяснили? Контактировать с другими учениками – одно из важнейших правил, иначе пару для слияния тебе не найти, – выпалил юноша, тряхнув соседа за плечи. Тот какое-то время не знал, как себя повести – как вообще нормальные люди ведут себя, когда к ним обращаются вот так вот? Не в силах выдержать пронзительный взгляд оппонента, Гию отвел глаза, сжавшись. Это было странно, но прикосновения чужого человека не были ему неприятны: наоборот, почему-то в тот самый момент, когда Урокодаки коснулся его плеча, стало как-то по-домашнему спокойно. Так он чувствовал себя раньше, в то время, когда его любимая сестра еще была жива. Заботливые прикосновения ее теплых рук, совсем как материнские, успокаивали. «Гию», – вдруг позвал его родной голос, и у юноши задрожали губы. Сабито изумленно глянул на него и ослабил хватку, очевидно разволновавшись. – Эй, что с тобой? Ты в порядке? Ты побледнел, Гию. Не хорошо? Давай-ка ты лучше приляжешь, вещи подождут. У тебя что-то болит?       – Нет, я… – и осекся, не зная, как описать свое состояние. Однако его, поддерживая за плечи, тут же усадили на кровать: рыжеволосый заботливым жестом погладил его по спине, обеспокоенно вглядываясь в бледное лицо Томиоки.       – У тебя что-то случилось? – осторожно спросил он. – Если нужно сбегать за врачом, только скажи. Скажи мне, если тебя что-то беспокоит.       – Нет, ничего такого. Спасибо, – все еще чувствуя слабость, брюнет попытался как-то отстраниться от нового знакомого, но тело будто бы имело собственную волю: сидеть, прислонившись к Сабито, было приятно. Касания юноши отчего-то хотелось чувствовать и дальше, и Гию не мог понять, что с ним творится. Его не напрягало присутствие постороннего, едва знакомого человека. После этих прикосновений его как магнитом тянуло к Урокодаки. Рыжеволосый на его слова лишь страдальчески закусил губу и с какой-то безнадежностью оглядел всю комнату.       – Ну что с тобой не так, а! Я от тебя шаг сделать не могу, а ты холодный как льдина! – Томиока поднял на собеседника глаза, непонимающе вглядываясь в его лицо. Все-таки Урокодаки притягивал к себе взгляд, было в его красоте что-то мужественное: волосы непослушные, цвета ржавчины, глаза выразительные, по щеке до уголка рта тянулся неровный шрам. «Выглядит действительно круто. Наверное, у него много друзей. Неудивительно, даже мне комфортно находиться рядом с ним», – подумал про себя брюнет, но вслух ничего не сказал. Нарочито вздернув губы, Сабито приблизился к его лицу, передразнивая равнодушное выражение лица собеседника. – Тебе что, Мичикатсу ничего не объяснил? Ты ничего не знаешь про пары и про слияние? Ты хоть знаешь, почему тебя сюда перевели?       – Что мне должны были объяснить?       – Ты сейчас серьезно? – искренне удивился рыжеволосый, отпрянув назад и с ногами залезая на чужую кровать. Томиока это действие проигнорировал и, недолго думая, тоже уселся поудобнее, предчувствуя, что именно у Урокодаки он сможет разузнать хоть какую-нибудь информацию о новой школе.       – Директор сказал, что я нормальный человек до определенного момента.       – Он имел в виду до момента, когда ты найдешь свою пару. По сути, такие, как мы, ничем не отличаемся от других людей. Может, в это сложно поверить – по крайней мере, мне сначала все это показалось несусветной чушью – но у таких, как мы, существует пара. Если хочешь, то можно сказать, что это человек, предназначенный тебе судьбой. Но не спеши называть это глупостью, – прервал свой рассказ юноша, заметив, что Гию собирается что-то возразить ему, и тот послушно продолжил слушать. – Мы не больные и не сумасшедшие. Просто каждый из нас изначально не одинок. Ко всему прочему, человек, предназначенный тебе, сможет раскрыть тебя: благодаря ему ты станешь сильнее. Я знаю, в это трудно поверить, но скоро ты и сам все поймешь. Ты необычный человек, Гию. А это школа существует для того, чтобы помочь таким, как мы. Не знаю, как для тебя, а мне приятно думать, что я не одинок.       – Допустим, я верю тебе. Но как узнать человека, который, как ты говоришь, предназначен тебе? Или у него написано это на лбу? – равнодушно отозвался Томиока, с долей какого-то удовольствия отмечая, как нахмурился на его слова Сабито.       – Верит он мне, как же! Относись к этому, как хочешь. Мое дело тебя предупредить, – он как-то неохотно слез с чужой кровати и ловко взобрался на верхний ярус, и по тому, как скрипнули доски, брюнет понял, что сосед его недовольно плюхнулся на матрас. Гию устало выдохнул, но решил промолчать: ведь не полезет же он, в самом деле, извиняться за свою легкую насмешку перед новым знакомым? Без болтовни Урокодаки в комнате сразу стало как-то тихо, и только тогда брюнет вспомнил, что именно тишина угнетала его день ото дня на протяжении почти целого месяца. Снова явственно стал слышен шум дождя за окном, а в голову поползли тяжелые мысли. Все-таки нужно было признать – Сабито на эти несколько минут вытащил его из тех темных глубин, где он прятался от окружающих. Но сейчас он опять был в опротивевшей ему тишине. Тело вновь наливалось свинцом: захотелось свернуться в клубок на постели и накрыться одеялом с головой. Лишь бы только никто не напоминал ему о жизни… И тут, словно каким-то образом узнав о состоянии Томиоки, Урокодаки вновь подал голос, выдергивая его из неприятных мыслей. – Узнать этого человека вряд ли составит много труда. Как только встретишь, то сразу поймешь, что это он – отпускать не захочется. С ним будет так хорошо, как не было ни с кем до этого. Как будто он… и есть твоя семья.       Голос его дрогнул на последних словах, и Гию затаил дыхание: значит, даже такие открытые и бодрые люди, как этот Сабито, могут чувствовать боль. Иначе бы произнесенное им «семья» не было б наполнено такой горечью.