Пососёмся, или пососёшь?

***

      — Соберитесь, пожалуйста! И потише!       День был испорчен ещё утром, когда любимая рубашка стала пристанищем Тишки, а Максим ходил с безумно довольным лицом. Во-первых: взыграла злость. Почему это у него так всё хорошо, а на моей любимой — купленной в Польше, между прочим! — рубашке спит кот?! А во-вторых, Денис не мог понять, как именно так случилось, что только в машине он заметил, что его носки являются непарными, но то, что они яркие, делает их менее противоречиво смотрящимися вместе. Ещё, пока они ехали, он пытался поцапаться с Максимом. Не нарочно.       Всё стало чуть хуже, когда в школу, спустя полчаса по прибытии на работу, пришли какие-то мужчины и потребовали, чтобы им предоставили все возможности для проведения инвентаризации. Спихнуть это, конечно же, было проще простого на кого-то из менее занятых коллег, но Максим, блять, просто сидит в соседнем кабинете, медленно собирая коробки, даже немучаемый совестью за спокойное расположение духа, в отличие от своего…директора. За это он получил несерьёзный, но весомый упрёк, когда они пересеклись в коридоре.       Напоминание о репетиции принесла Аня, в своей уродливой маске и шаркающих старомодных балетках. Действительно старомодных и безвкусных, но от размышлений о том, на каком рынке вообще можно было купить эту гадость, его всё же отвлекли оклик и вопрос о самочувствие. Через минут в кабинет заглянула растрёпанная бошка Максима и начала громко говорить. И, естественно, Денис начал ругаться, но не сильно; пока что только «для приличия».       Настрой, как-то, подупал окончательно, потому что Максиму надо всего лишь урок другой провести, а Денису — минут сорок (если вообще не полтора часа) за роялем пыхтеть, чтобы эти мелкие хористы смогли спеть эту многострадальную песню. В переписке все маленький буквы уже грозились наброситься на Максима и растерзать.       — Имейте совесть! Два преподавателя в кабинет; директор здесь!       Не выдерживает. Рявкает. Обычно, делает это на Максима, тьфу ты, Максима Анатольевича, потому что он постоянно не в то время, не в том месте, в другом часовом поясе, на другой стороне улицы, в другом автобусе и, даже, в другом временном отрезке (в прошлом, сука). Да и на самом деле кажется, что когда он рождался, то родился вообще у другой женщины, три часа тому назад. Да и сам он, наверно, ко всему этому ещё и Бенджамин Баттон. Хотя, за время их совместной жизни совместного преподавания, Денис ни разу не замечал, чтобы морщины на лбу разглаживались; наоборот: углублялись.       От Максима снова приходит сообщение, и Денис заглядывает в телефон, пока Елена Николаевна выстраивает детей в два ряда (почему первые альты стоят в три ряда, я не поняла?!).

Не срывайся на меня в переписке. Хотя это лучше чем в при всех в коридоре Ты нервный. Что-то случилось? И только не говори что это я виноват. Не правда

      Конечно не правда. Конечно.       Поэтому и отвечает ему.

Я не срываюсь на тебя. Я не нервный, не придумывай. И не подлизывайся. У тебя тоже косяки имеются.

      Дети всё ещё никак не могут встать в два.долбанных.ряда.

Иди работай. Ааа Ясно Ты из-за переезда так дёргаешься

      Вот же тварь догадливая. Семь лет бок о бок, три в постели, и вот он уже эксперт во всём. Мразь умная. И ведь даже не спросил. Словно перед фактом поставил, диагноз озвучил: «ведёт себя как сука, из-за переезда в другое здание, о чём так мечтал года четыре». Сам он сука.       И строчит ещё сообщение.

Самый умный здесь нашёлся. Так ты поэтому трахаться не хочешь?

      И шлёт фото члена.       Блять.       Елена Николаевна в ожидании аккомпанемента поворачивает к Денису и просит играть. Чёрт, конечно, его дёрнул согласиться когда-то аккомпанировать ей, но это, так-то, неплохой способ размять руки, мозг и отвлечься.       Но не сейчас.       Не сейчас, когда перед глазами член этого самого Чёрта, а играть аккомпанемент на рояле для глупой английской песни, в которой очень ясно прослеживается маниакальная зависимость от возлюбленной (или возлюбленного, плевать — зависимость зависимостью, и она там присутствует), он просто обязан.       Отвлечься не получается, потому что…       …да. Он не мог заняться сексом с Максимом из-за стресса.       Да. Он чувствует, что у стресса есть дополнение в виде напряжения.       Да. Он знает, что это сексуальное напряжение.       Да. Он хочет заняться сексом.       Да. Прямо сейчас.       И вот он уже снова пытается отвлечься, они только на половине песни, а на телефон вдогонку приходит ещё одно сообщение:

Пососёмся, или пососёшь?

      Это кажется уже бредом, а ноги начинает сводить лёгкое возбуждение, и педали, к сожалению, никто не отменяет. Почему Макс так хорошо его знает? Почему он такой беспечный? Почему Денис сейчас пытается перестать внутренне кричать в пустоту от этого ублюдского поступка? И почему он знает, где была сделана фотография?       В кабинете директора. В кабинете, блять, Дениса.       Только дети заканчивают свои безуспешные попытки петь и одновременно с этим не дёргаться, он ещё раз проверяет наличие новых сообщений и вскакивает из-за рояля, бросая Елене Николаевне мне нужно отойти на несколько минуточек. И уже когда лакированные туфли звучат по паркету коридора, он слышит, как Елена Николаевна говорит девочкам из вторых альтов (скорее всего, именно [*В*], как обычно, болтающей и наглеющей громче и больше всех), что: «У него просто плохое настроение сегодня». Ага, всезнающая наша. Ёбанная меркантильная сучка, постоянно противно смеющаяся и лезущая своим носом куда попало.       А вот залезть в учебник английского ей, видимо, так и не удалось за свою жизнь, потому что слово «breath» читается через «Э», а не через «Ё».       Аня, она же Анна Вячеславовна, она же Стрельцова, она же везде сующаяся в чужие дела, даже не замечает, как Денис проходит рядом и заходит в свой кабинет. И там он ожидаемо находит Макса.       — А как это называется, Максим Анатольевич?! — тихо рычит-шипит, пока его тут же сзади обнимает мужчина, пользуясь своим преимуществом в двадцать сантиметров.       — Мне кажется, Денис Иванович, что это называется «напряжение». Сексуальное.       И кладёт руку на ширинку брюк Дениса. Снимает очки другой рукой, лишая его возможности ясно рассматривать собственный кабинет один на два.       — Если всё ещё Вы не заметили, Максим Анатольевич, что мы, так-то, всё ещё в музыкальной школе.       — Тогда уж, Вы должны воспользоваться своей способностью, Денис Иванович: быть бесшумным, — губами прикасается к уху, руками обводя пах и слегка надавливая.       Как так можно было? Он просто пользуется тем насколько точно разбирается в вопросах тела Дениса. Как так вообще можно поступать? Хотя то, что он умеет сохранять каменное лицо, пока в штанах такой же камень — очень круто. Максим даже очень сильно забавляется этой способность, называя её, как и наличие абсолютного слуха, кое у Дениса тоже имеется — дарами Локи.       Но то, что однажды Максим, после фразы знакомого, сказанной в компании друзей, «Навык беззвучно плакать на самом деле такой полезный», сказал «Навык беззвучно дрочить ещё полезнее. Не так ли, Ден?» — заставляет задаться вопросом об адекватности его парня коллеги. Ну вот как, блять, до такого можно было додуматься?!       Максим снимает его брюки и через ткань боксёров трогает возбуждённый член Дениса, прижимая мужчину к себе сильнее.       — Я не знаю, что ты собираешь делать, но если ты сейчас же не прекратишь, то я лишу тебя премии, — запинается в своей тираде, пока его разворачивают и несильно толкают к стене, — и если ты прекратишь, то я вышвырну тебя из квартиры.       И вот в этом весь Денис — в своём непонимании себя. Хотя, возможно, у него просто путаются мысли, потому что недели три, не меньше, не подпускать к себе Максима было испытанием для последнего и неплохой такой таблеткой замутнителя разума для Дениса.       Замыленным взглядом рассматривая руки на своём теле, в голову неожиданно приходит мысль, что дверь может быть не закрыта. Он смотрит на дверь, щуриться, пытаясь увидеть, повёрнут ли ключ.       — Дверь закрыта? — и смотрит на размытую улыбку Максима. — Тогда тебе стоит поторопиться, потому что мои пару минуток уже истекают, да и мало ли кому будет хотеться прийти ко мне.       Максим приспускает ткань и крепкой мозолистой ладонью, натруженной барабанными палочками, проводит по твёрдому члену мужчины. Становится на колени и ловит охуевший взгляд мужчины. Денис думает: самонадеянный ублюдок. Денис думает: чёртов умник. Денис думает: я его точно из квартиры вышвырну и лишу премии. Денис думает: а ведь Макс уже кончил, зараза редкостная.       — Тогда сам поторопись.       И, блять, берёт член в рот.       Да какого хуя?!       Моего, проскакивает в голове, прежде чем все мысли улетучиваются. Денис глубоко вдыхает и медленно выдыхает; прикрывает глаза и откидывает голову; кладёт руку на голову Максима и чисто для вида пытается хоть чуть-чуть контролировать то, как же охуенно Макс сосёт.       Контролировать это не надо — он и так знает, как это делать.       И если бы сейчас включили секундомер, то Денис на все триста процентов уверен, что он кончит меньше, чем за минуту. За пятьдесят шесть секунд.       Макс обводит сначала языком головку, самым кончиком дразнит уретру и заводит языком за крайнюю плоть, пока рукой на сухую проводит по всей длине члена. Денис молчит, медленно и глубоко дышит. Его дыхание слегка сбивается, когда Максим позволяет члену спокойно скользнуть в расслабленную глотку.       Не даёт выровнять дыхание даже немного и начинает двигать головой вперёд-назад. Позволяет члену пару раз толкнуться в щёку и постоянно языком снизу задевает чувствительную головку.       Праздник словно какой-то; как подарок на день рождения, обёрнутый в яркую бумагу и обвязанный красной лентой — обычно так воспринимает Денис отсос от Максима, потому что во-первых это бывает не часто, а во-вторых это бывает редко; ну и в-третьих это всегда охуительно, словно в первый раз.       Его шершавая ладонь всегда заставляет очнуться и прийти в себя; вернуться в реальность, пока всё тело уже летает под облаками.       Максим — чёртов змий искуситель. Вообще не понятно, как он пришёл к барабанам, если мог стать кем-нибудь подороже.       Выпускает член изо рта, дует на влажную головку и широко мажет по ней языком. Денис приоткрывает глаза, чтобы лишь взглянуть на эту слегка горделивую улыбку, и снова закрывает их, пока Макс снова берёт член в рот — сначала одну головку, а потом целиком. И действует быстро, почти механически, чтобы быстрее покончить с этим…       — Только не смей говорить это потом! — шёпотом говорит, ловя настрой Максима.       — Хорошо, не буду.       И дверь захлопывается.       Денис кончает (прямо Максу в рот, заслужил) с мыслью о том, много ли [*В*] видела, и насколько много его пару минуточек перевалили за этот промежуток. Прошло всего лишь три минуты (личный рекорд Максима, да блин, Максима Анатольевича).       — Она не растреплет. А с тобой мы дома поговорим.       — Зато теперь ты менее злой, — улыбается и поднимается на ноги.       — Целовать не буду, — отмахивается Денис и застёгивает брюки.       Максим закатывает глаза и бурчит больно надо было.       Репетиция с хором проходит и заканчивается хорошо (и даже эта противная [*В*] ведёт себя как обычно), оставшийся вечер настроение отличное, и Денис даже прощает Тишке, что он присвоил себе его рубашку, а Максиму широкую улыбку беззаботности до ушей.       И на самом деле, самое странное в этом то, что Денис и не поцеловал Максима, и не отсосал ему.

***