богохульство.

В любви нет страха. Истинная любовь изгоняет страх. Ведь страх — это наказание в себе самом, и мучаются им те, кто не проникся до конца любовью. 1-е послание Иоанна 4

Без Бога жить тяжело, а с Богом ещё тяжелее. Православная матушка Россия порой диктует такие невероятные в своей дикости заветы, что у Екатеринбурга глаз дёргается. Однако у него своя голова на плечах, чтобы ставить чужие слова под сомнение. Костя верен происходящему у него в мыслях — остальное может вполне оказаться чьим-то необоснованным бредом. А свой необоснованный бред всегда обязан быть в приоритете! Костя понял это достаточно давно, но хранил свои убеждения при себе, пока все вокруг зачитывали молитвы и исправно посещали храмы хотя бы раз в полгода. Людям, да и городам, нужно хоть во что-то верить, чтобы банально не сойти с ума. Костя их не судит, а сам почему-то судим. Божья милость обходит город бесов стороной, потому ночью здесь холоднее. Или не из-за этого Юра так по-особенному жмётся разгорячённым телом? Он наверняка сам бы предпочёл думать, что да, именно холод всему виной. Такие морозные вечера никогда не будут вспоминаться и не подлежат обсуждению: это за гранью правды и лжи. Это тот самый грех, которому Челябинск не может противиться, а Екатеринбург заставляет поддаться соблазну, искушает. Юра зарывается пальцами в волосы Кости и тянет, заставляя его запрокинуть голову, чтобы открыть шею. В ответ на это Екатеринбург недовольно шипит и, подхватив его за бёдра, подтягивает ближе к себе. Деревянный стол явно не был рассчитан на то, что на нём будут восседать всякие там Татищевы Юрии, поэтому он жалобно скрипнул в унисон с шумным выдохом. Это болезнь. Это чёртова болезнь, сезонная, как аллергия, но абсолютно неизлечимая. И больны ею оба. Юра занимается наглым самообманом, внушает себе какие-то сказки, словно это спасёт его. Он всегда будет сердцем верен Ане и не позволит кому-то усомниться в его натуральности, но когда в хмельной голове что-то щёлкает, мораль умирает. В первый раз Челябинском двигал исключительно научный интерес. Он шёл на эту авантюру с мыслями, убеждениями в том, что будет либо совсем уж неприятно, либо никак. И надо отдать Косте должное: он не давил. Конечно, он дорвался до желанного, но не спешил получить всё и сразу, а давал время Юре самостоятельно что-то решить. И какое же Татищева постигло удивление, когда прикосновения Екатеринбурга отзывались исключительно волной приятных мурашек по всему телу. Не появлялось даже малейшего желания отстраниться; было тепло, щекотно и забавно. И во второй раз, и в третий, и во все последующие. Хотя к чему это? Не было никакого шестого, девятого раза. Каждая ночь — первая и последняя и никак иначе. Всё в порядке, пока Юра продолжает отпускать колкие шутки и злобно фыркать в сторону «каких-то не таких» парней. Всё разрушится, если он вслух признается, что ему до дрожи нравится, когда Костя трогает через спортивки его стояк и кусает шею до тянущей боли, будто действительно хочет навредить. А потом невинно, извиняясь, целует место укуса. Юру ведёт от этой смены нежности и грубости — болезнь оставляет всё меньше шансов иммунитету побороть её. Не так пугает кара Божья, сколько вгоняет в панику перспектива быть осуждённым. Иной раз Юра чувствует себя девкой из деревни, глубоко верующие родители которой строго-настрого запретили даже думать о сексе до свадьбы. Конечно, Челябинск и про секс думает, и верующих родителей у него нет, и на бога, откровенно говоря, всё равно, но зато есть высокоуважаемые мужики, которые не поймут, если узнают, что Юрий Иваныч со своим крашеным дружком ночами трахают друг друга. Никто даже разбираться не будет, что происходит это на нетрезвую голову (а иначе никому смелости бы не хватило), максимум раз в месяц, и, вообще-то, трахаются они действительно хорошо. Вселенная ведь не схлопнется, если они пообжимаются и передёрнут друг другу, верно? У Кости какая-то легкая агрессия, и зубы скрипят, когда Юра точь-в-точь повторяет наставления своих коллег с завода. Как попугай, который не вникает в смысл слов, а просто повторяет то, что прикольно звучит. А вот если бы он сам подумал, посидел, проанализировал мироустройство, то, может, и влепил бы себе за былую наивность. Но это всё остается днём, а сейчас Юра жарко шепчет «Катя» и лапает каждый участок тела, до которого может дотянуться. Край стола больно упирается Татищеву в бедро, пока Екатеринбург сидит, опустившись на колени. Лучше бы так же резво молился, как минеты делает. Юра отводит взгляд и тяжело дышит, поддаваясь навстречу. Божья милость обходит город бесов стороной, потому что сам дьявол нашёл отражение в янтарных глазах. Челябинск не смеет смотреть в них: предпочитает бессмысленно пялиться потолок. Юра сам доводит Костю до разрядки рукой, а потом вытирает чужую сперму с пальцев. И сказать-то нечего. «Я не гей» в подобном контексте даже по меркам Челябинска будет неуместным, а всё остальное — пидорство. Мокро целоваться перед тем, как разойтись в разные стороны, тоже не входит в топ гетеросексуальных действий, но это остается проигнорированным. Костя не мучается от разбитого сердца, он не хочет выть серенады под окнами и вырезать на руках имя любимого, но вот на душе две хромые кошки скребутся. Он долго и тяжело думает, пока допивает забытое Юрой пиво, и кривится, потому что не понимает, как такое можно пить. Сигареты он тоже не принимает, но они сами по себе убивают, а пиво можно было бы и получше купить. Юра, выдыхая серый дым прямо в лицо Косте, однажды предлагал попробовать хотя бы пару затяжек. Мол, сложно судить о чем-то, что никогда не делал самостоятельно. Ни одна эмоция не отразилась на лице Екатеринбурга. Сделав шаг в сторону, он посоветовал Юре завязывать. Небось зависимость Челябинска от сигарет настолько же велика, насколько велики и его страхи. С Анечкой проблем должно быть меньше. Как минимум, она девушка. И Юра Аню любит столько, сколько себя помнит. Это уже одна из тех вещей, которая в настройках его сознания идёт по умолчанию. У Челябинска и Перми всё могло бы быть, как у людей. Они бы целовались под луной, ходили в кино на последний ряд, гуляли за ручку, ластились друг к другу, как мартовские коты. Может, для Юры действительно счастье в том, чтобы сорвать с соседской клумбы цветов для любимой и получить нагоняй от бабки из подъезда. Юра с нежностью смотрит на Анечку, а на Костю оставляет весь остальной спектр эмоций. — Костян, ну что за херня? — воскликнул Юра в крайнем возмущении. Он стиснул в руках пачку сигарет и подлетел к Екатеринбургу, до сего момента мирно допивающему чужое пиво. — Я же на завтра специально оставил. — Может, пора прекращать с алкоголем? — не глядя, произносит Костя. К слову, с алкоголем, может, действительно пора заканчивать, но не Юре. — Не пей, не кури, — язвит, забирая бутылку из чужих рук. — По твоим указкам тяжело жить. Екатеринбург вообще тяжёлый даже для самого себя. Они переглядываются так обыденно, как переглядываются на работе, на улице и всё остальное время. От происходящего ещё пятнадцать минут назад не осталось ничего, кроме нескольких засосов.