Кардамон / Cardamom

      — Один лонг блэк, пожалуйста!       Бариста бросил на него взгляд. Эрвин оглянулся.       — Американо, — попытался он еще раз.       Бариста протяжно, с раздражением, сказал что-то на арабском и указал на меню. Эрвин нахмурился: он не понял ни слова — ни от этого молодого человека, ни с черной грифельной доски, исписанной размазанными завитками иностранных слов.       — Кофе, — уточнил Эрвин. Ему было жарко, он устал, он был смущен. Все, чего ему хотелось, — это кофеин, и как можно скорее.       Бариста приподнял маленький подбородок, сверкнув серыми глазами. Эрвин отметил, что он гораздо старше, чем ему сначала показалось — невысокая, изящная фигура ввела его в заблуждение. Бариста прошипел что-то, и Эрвину показалось, что он разобрал слово, похожее на «кофе». Что ж, уже прогресс.       — Эм…       Какой-то человек в поблескивающих на солнце очках, сидевший за ближайшим к нему столиком, отложил в сторону книгу, шлепнув ею по столу.       — Какой кофе, придурок? — усмехнулся он.       — Прошу прощения? — обернулся к нему Эрвин.       — Это то, что он сказал, — пояснил человек, указывая на бариста.       Эрвин с облегчением вздохнул.       — Можете перевести ему, что подойдет любой, лишь бы крепкий?       Человек перевел его просьбу баристе. Тот, отвернувшись к кофе-машине, гневно фыркнул и пробормотал что-то себе под нос.       — Спасибо, — поблагодарил Эрвин своего неназвавшегося спасителя. Тот устало улыбнулся ему.       — Что он только что сказал? — спросил Эрвин.       — О, без проблем! Он сказал «тупой американец думает, что я знаю английский».       Эрвин незаметно поджал губы. У него был англо-арабский разговорник для туристов, но он был слишком усталым и раздраженным, чтобы выуживать его из сумки. Первый день археологического симпозиума был слишком долог и утомителен, и все, чего он сейчас хотел — это чашка кофе перед дорогой обратно в номер отеля.       — Я думал, что слово «кофе» понятно всем. И да, я не американец, — защищаясь, сказал он. — Я его обидел?       Человек хрипло рассмеялся, тряся жирными волосами в такт смеху.       — Нет, он всегда такой, — ответил он сквозь смех.       Бариста что-то крикнул, перекрывая лязганье металлического кофейника. Эрвин с интересом посмотрел на своего переводчика. Тот махнул ему рукой:       — О, а это уже мне. Он попросил меня заткнуться и не нести чушь.       Бариста нахмурился и цокнул языком, ясно показывая свое раздражение. Эрвину это актерство показалось милым, даже несмотря на его скверный характер.       Подойдя к барной стойке, бариста поставил перед Эрвином маленькую чашку без ручки и отвернулся. Чашка была крошечной, белой, с блестящими краями, сужающейся ко дну, украшенной зелеными с золотом узорами. Эрвин с восхищением смотрел на нее, не прикасаясь и не понимая, к чему она здесь. К стойке вернулся бариста, неся эмалированный кофейник с длинной ручкой. Из него он налил в чашку что-то подозрительно напоминающее грязь. Эрвин растерянно уставился на коричневую жижу, наполнившую изящную чашечку. Бариста легонечко прикоснулся пальцами к его груди и кивком указал на чашку. У Эрвина было стойкое ощущение того, что над ним насмехаются, и ухмылка на губах баристы лишь усиливала это подозрение.       — Это, должно быть… кофе? — скептически уточнил Эрвин.       Бариста откинул голову назад, скрещивая руки на груди. Теперь он открыто ухмылялся, задрав тонкую бровь вверх, и в изгибе его губ было что-то такое, от чего Эрвин не мог отвести глаз.       — В Риме будь как римлянин… — пробормотал Эрвин себе под нос.       Подняв чашечку большим и указательным пальцами, он принюхался. Действительно, это был кофе, крепкий кофе — но в нем было что-то еще, что-то пьянящее и пряное. Бариста с восторгом наблюдал, как Эрвин поднес чашечку к губам. Кофе был очень густым, комковатым и невероятно сладким. Все, что Эрвин почувствовал в первую секунду, был сахар, но затем он ощутил свежий орехово-смолистый вкус, наполнивший его рот и ударивший в нос.       — О! — не удержавшись, воскликнул он. — Это… а что это?       Бариста что-то ответил, но смысл сказанного снова ускользнул от Эрвина, и он обернулся к своему переводчику.       — Что он сказал? — спросил Эрвин.       — Он сказал, что это кардамон, тупица.       Эрвин перевел взгляд на баристу, пододвинувшего к нему маленькую тарелочку. Она была такой же крошечной, как и чашка, и в центре ее лежала какая-то сладость, пропитанная медом.       — Это мне? — спросил Эрвин, указывая на себя.       Бариста закатил глаза и что-то беззвучно сказал. Позади себя Эрвин услышал хриплый смех. Глупый вопрос.       Сделав еще один глоток сладкого пряного кофе, Эрвин откусил кусочек десерта. Мед и ореховая крошка стекали по его пальцам, и он был вынужден отправить в рот всю порцию, чтобы не запачкать ею все вокруг. Он ощутил сладость и горечь пряностей во рту; руки его были покрыты медом. Большим пальцем он успел поймать сорвавшуюся с губ каплю меда до того, как она упала на барную стойку. В этот же момент он понял, что бариста пристально смотрит на него, не отводя взгляда широко распахнутых серых глаз. Ухмылка исчезла с его лица, и, когда Эрвин облизал залитые медом пальцы, он шумно сглотнул. На мгновение их взгляды встретились, но бариста тут же забрал пустую тарелочку и отвернулся от прилавка — и всё равно Эрвин успел заметить, как легкий розовый румянец залил его щёки.       — Шукран, — сказал Эрвин ему в спину. Это было одно из нескольких известных ему арабских слов, но он всё равно был уверен, что произнес его неверно. Отметив, как напряглась спина баристы, он гадал, как сильно его неправильное произношение извратило слова благодарности, но в этот же момент голова баристы, колыхнув черные волосы, дернулась, и Эрвин увидел через плечо его улыбку. Это было быстрое, практически незаметное движение, но Эрвин всё равно ощутил прилив удовольствия. Бариста принялся протирать и без того идеально чистую кофемашину и стойку, упорно избегая зрительного контакта. Эрвин, не отводя от него взгляда, медленно попивал кофе, смакуя свежий насыщенный вкус и наслаждаясь своей долгожданной порцией кофеина. В движениях баристы было что-то гибкое и изящное: его не сковывало даже маленькое пространство за стойкой. О диалоге не могло быть и речи, и Эрвин — уже в который раз — был смущен своим незнанием других иностранных языков кроме английского и школьного уровня французского.       Эрвин довольно быстро выпил кофе, оставив на дне добрую пару сантиметров комковатого ароматного осадка. Бариста, уже закончивший протирать стойку, теперь листал что-то в своем смартфоне, старательно игнорируя Эрвина. Тот, в свою очередь, не имел ни малейшего понятия, как попросить счет. Чтобы не выставить себя в дурацком свете, не стал пользоваться универсальным жестом для таких случаев. Вместо этого он вытащил бумажник и достал из него банкноту, которой, он надеялся, должно было с лихвой хватить на кофе и крошечный десерт. Кашлянув, он положил купюру на стойку. Бариста все так же его игнорировал.       — Извините, — твердым голосом сказал Эрвин. — Прошу прощения, я не знаю, как…       Не поднимая глаз, бариста взял банкноту, обернулся на мгновение к кассовому аппарату и положил сдачу на маленькое железное блюдце перед Эрвином.       Эрвин улыбнулся и легонько передвинул блюдце через стойку. На мгновение бариста остановил на нем свой пристальный взгляд, после чего вернулся к своему телефону. Эрвин вздохнул и потянулся за своей сумкой. Уходя, он задержался у столика своего переводчика.       — Спасибо за помощь, — сказал он, — и, пожалуйста, не могли бы вы сказать ему, — Эрвин кивком указал на баристу, — «спасибо за кофе и приятную компанию».       Эрвину было плевать на то, что это могло показаться грубым. Он снова чувствовал себя сонным, несмотря на выпитый кофе, и ещё этот холодный взгляд серых глаз, пробравшийся ему под кожу…       Эрвин вышел из кафе и направился обратно в отель, шагая по многолюдным улицам, наполненным странными, незнакомыми знаками и запахами. Он собирался провести этот вечер за работой над своей презентацией для завтрашней конференции, но вместо этого, наполовину раздевшись из-за жары, попросту лег на кровать, прислушиваясь к потрескиванию кондиционера, бесконечному гулу на улице и прорывающемуся сквозь шум голосу муэдзина. Провалившись в сон, Эрвин видел лишь пронизывающий взгляд серых глаз, излом тонких бровей и опьяняющий запах кардамона. Проснувшись, он все еще чувствовал вкус специй и меда.