#хорошоебали

— Шаст, руки… — Спасибо, блядь, без тебя бы я не заметил! Антон с ненавистью посмотрел на свои ладони и дрожавшие как в треморе пальцы. Внутри всё кипело и волновалось, как в слишком узком жерле вулкана, которое крошилось под силой вскипавшей лавы, не находившей выхода. Дима явственно обиделся и отвернулся, но не мог не вставить свои последние копейки: — Уверен, что на мне хочешь срываться? Антона встряхнуло. Он посмотрел Диме в спину, одновременно его ненавидя и понимая, как лажанул. Позов действительно же был ни при чём. Главной звездой злости Антона всегда был только один человек: напрашивавшийся на взбучку, на пару часов ора, на размазывание по стене… На втыкание смазливой мордой в подушку и взъёбку на следующие несколько дней. Сверкающий совершенством (которое сойдёт буквально через минуту, когда смоют грим) Арсений вплыл в комнату, проводив себя влюблённым взглядом, пока шёл мимо зеркала. — Кажется, сегодня всё неплохо прошло? Это “неплохо” сдетонировало в Антоне силой тысячи солнц, мгновенно ослепив и оставив после себя алую пелену злости. Арсений то ли действительно дурной, то ли продолжал измываться — по этому ушлёпку не поймёшь, реально ли он на головушку падал чаще, чем вставал. — Беги, Арс, — хмыкнул из своего угла Дима. — Беги, пока я его держу. — А что случилось? Вид Арсения был настолько натурально изумлённым, что Антон с грустью осознал: он придуривался. Измывался. Продолжал свою тупенькую игру, в которой был и мастером, и главным боссом. Антон присел на край гримстола, зажмурился, переплёл пальцы до хруста и начал считать от десяти назад. Успокоиться. Ему так сильно сейчас нужно просто так взять и успокоиться, чтобы не растереть Арсения в труху о стены, как морковь по тёрке. Десять. — Что-то не так? Девять. — Какие-то проблемы? Восемь. — Я чего-то не заметил? Семь. — Арс, я тебе отвечаю — Тоха щас про себя назад считает, чтоб тебя на месте не уебать. Поэтому беги. Храни тебя твой греческий бог, Дима, за твоё всепрощение, когда не надо. Шесть. — По-моему, всё прошло отлично. Пять. Арсений обернулся к нему, смерил взглядом от кроссовок до взъерошенной макушки, избегая контакта глаз, и ответил Диме: — Не понимаю, почему ты думаешь, что он злится. Шаст как Шаст. Четыре. — Моё дело — предупредить. И дождитесь, пока мы выйдем, прежде чем начать. Дима дотёр салфеткой грим за ушами, пошёл к выходу, где уже в дверях развернул входившего в гримёрку Матвиенко и, ничего не объясняя, увёл за собой. Три. Арсений отвернулся к зеркалу, избегая в нём узконаправленного взгляда Антона, у которого в прицеле глаз на фоне алого марева ярчайше выделялась рожа Попова. Два. Оба молчали. Один. — Какие планы на вечер, Арсений? От звука его голоса Арсений вздрогнул, не сумев спрятать испуг, но ответил спокойно, даже голос почти не выдавал: — Никаких особенно. Отдохнуть перед завтрашним мотором. Если хотел предложить выпить, то сегодня я пас. Антон не подал вида, что хоть как-то готов отреагировать на очевидно отрепетированную ловушку. Улыбнувшись максимально нестрашно, он продолжил: — Могу предложить покататься. Выпустить напряжение. Арсений развернулся к нему всем корпусом и посмотрел снизу вверх так, будто ожидал от Антона выстрела в упор, даже скривился в ожидании пущенной в него пули. — Это ты так даже не попытался завуалировать предложение потрахаться в машине? — Нет. Потрахаться можно и дома. Пойдёшь ко мне в гости? — Спасибо, я в гостиницу. Арсений снова отвернулся, но больше не пытался делать вид, что стирал грим или вообще занимается чем-то осмысленным. Он весь был воплощение слуха, и Антон прекрасно знал об этом — поэтому так и тянул время. Здесь не только у Арсения чёрный пояс по игре на нервах. — В гостинице тонкие стены. Если ты понимаешь, о чём я. Арсений развернулся, будто в замедленной съёмке, и одновременно с этим также плавно сменялись выражения его лица, пока он наконец не выбрал одно, максимально подходящее. Лукавое и игривое, и даже взгляд из-под ресниц был таким выверенным, таким нарочито красивым, что Антона снова прострелило бешенством. Знаете ли вы, Арсений Сергеевич, что не будь вы такой беспорядочно флиртующей сукой, то сегодня вас не ждало бы наказание? Думая об этом, Антон очень тщательно контролировал улыбку, чтобы не превратилась из наивно-просящей в акулий оскал. Арсений же не допёр, не срастил, не догадался, не почуял подвоха. Антон смотрел, улыбался, хлопал ресницами, а сам всё плотнее прижимал дрожавшие до сих пор от ярости пальцы задницей к поверхности гримстола. — Я соскучился. Это был опасный ход: больше вероятностей на то, что Арсений соскочит, не поверив или назло, но при должном везении стал бы контрольным. И он им стал. Арсений вальяжно откинулся на спинку стула, раскинул пальцы веером, прижав ладонь к щеке, посмотрел на Антона зазывно и игриво — и согласился. Антон, внутренне ликуя и бушуя от охуевания — смог, справился, не подал вида, — быстренько разгримировался, переоделся и стоял у двери, ожидая Арсения, чуть подрагивая в нетерпении. Выглядело так, будто щенок просился на улицу, но это только со стороны. Потому что изнутри в Антоне хохотали демоны, натачивали свои топоры палачи, крутился вихрем ведьминский шабаш и выли в предвкушении добычи волки. Арсений, подхватив сумку, прошёл мимо, мимолётно коснувшись щеки Антона кончиками пальцев и — некого уже было стесняться, — повиливая жопой, двинул на выход. Напоследок Антон саданул ладонью по стене — не до крови, лишь выпустить излишне накипевшее, — и пришёл в относительный порядок. Ведь самое сладкое и злое нужно было оставить на попозже.

***

— Проходи, чувствуй себя как дома. Антон радушно открыл перед Арсением дверь в квартиру, куда тот осторожно вошёл, осматриваясь по сторонам, будто ждал нападения. Но никто не нападал. Пока. Не включая свет, Антон чуть подтолкнул его в спину, заставив освободить себе место, шагнул за порог и захлопнул дверь. В полной темноте и тишине квартиры звук запираемого замка звучал лязгом решёток и кандалов. И не только Антону так показалось. — А где включается свет? Я забыл, — вот кто бы промолчал, но не Арсений, мастер пассивной язвительности. — Искрами из глаз будешь освещать. Антон даже удивился, когда не увидел на противоположной стене двух лазерно-красных отблесков от своих глаз. По ощущениям, они у него сейчас светились как два дьявольских маяка в густом тумане ярости. — Чего? — удивился Арсений, а Антон, зная свою прихожую и своего долбоёба как свои же десять пальцев, уверенно развернул его к себе спиной и толкнул грудью на стену. Прижаться сзади, распластав себя по Арсению с пяток до головы и выше, оказалось так же просто, как дышать. Антон и нависал, и напирал, вжимая Арсения в стену, а тот пытался произнести что-то, очевидно снова не к месту и не ко времени. Антон не тратил секунд на то, чтобы его понять. За восемь лет не научился — не хрен и начинать. Вместо этого он схватил Арсения за подбородок, чуть вздёрнул и развернул к себе привычным жестом, тут же больно впиваясь в его губы зубами. Это всё же заставило Попова замолчать и выключить своё бесконечно пиздящее радио. Он что-то мычал, пытался оттолкнуться от стены, отпихивая Антона. Ещё бы, наверняка неудобно. На ощупь Антон почувствовал, что руки Арсения прижаты ими обоими между его грудью и стеной, и тот неловко пытался их освободить, при этом боясь лишний раз отвести голову в сторону. Антон чуть отпустил его губы, давая передышку только себе, прижался плотнее. Их одежда уже могла переплетаться на молекулярном уровне, настолько между ними не осталось места. Антон обхватил Арсения за шею, фиксируя голову в одном положении, а второй впился в обтянутое тонкой эластичной джинсой бедро. — Добро пожаловать, Арсений Сергеевич, — низким бархатным голосом почти промурлыкал он, и сам возжёгся от контраста обманчиво-мягкого тона и суровой неотвратимости, с которой вжимал Попова в стену. Видимо, из-за этого долгая дрожь, прошившая Арсения сверху донизу после его слов, не могла укрыться. — Твоё сегодняшнее стоп-слово “Ещё”. — Не могу сказать, что это не заводит, — прохрипел Арсений, — но пугает тоже. — А ты бойся, Арсюш, — спокойно произнёс Антон, в противовес словам чувствуя, как снова начинают дрожать пальцы и клокотать в груди бешенство. — Ты бойся. Это правильно. Перекрывая ему кислород, Антон прекратил пустые разговоры, снова заставив Арсения раскрыть рот для его языка. Это даже не подразумевалось, как поцелуй. Антон царапал его губы зубами, прихватывал, всё же стараясь не оставлять убийственных для камеры следов, вылизывал рот от дёсен до нёба, заставляя принимать свой язык и послушно подставляться. Арсений больше не дёргался, обмяк и едва удерживался только силой сжатия между Антоном и стеной. Двигаться у него не получалось: мешали теснота и рука, контролирующая дыхание. Антон иногда чуть давил ему на шею, отчего Арсений начинал задыхаться и раскрывать рот широко, а потом снова позволял вдохнуть, но немного, самый мизер для того, чтобы этот уебан не кончился прямо тут, в его прихожей. Прекратить пришлось ровно в тот момент, когда Арсений стал недвусмысленно и слишком бодро подаваться назад, притираясь задом к предательски окрепшему члену Антона. Плавно двигая бёдрами, Арсений крайне неудачно развернул ноги, и Антон тут же этим воспользовался. Теперь между пахом Арсения и стеной появился удобный зазор, куда обязательно нужно было нырнуть рукой. Антону даже усилий прилагать не пришлось: и без того слишком большой для одного человека член сейчас оказался слишком налитым и горячим даже через ткань одежды. Арсений бесстыдно приглашал к себе с обеих сторон: и к сочному заду, в который Антон вжимался стояком, и членом, будто умоляя продолжать его хотя бы трогать. Что ж, Арсений, спасибо за помощь. Антон надавливал ему на ширинку, одновременно толкаясь членом в задний шов на джинсах, делал вид, что помогает и разделяет его мучения, напоследок жадно доцеловывая, а потом в одно движение отошёл. Арсений едва не стёк по стене, пришлось протянуть руку, чтобы помочь ему удержаться. — В душ. Арсений бессмысленно хлопал ресницами и облизывал ещё открытый рот, собирая с губ их общую слюну. Антона тряхнуло от желания взъебать его прямо на месте, не удосуживая себя лишней подготовкой или передышкой. Арсений производил впечатление человека, который не отказался бы. Но… План был другой. — При мне вымоешься, себя не трогай. — А как тогда мыться? Вопрос был слишком логичным для человека, у которого стояло ровно на полдень. Явная недоработка. Вместо того, чтобы удостоить Арсения ответом, Антон схватил его за руку и на буксире потянул за собой в ванную, на ходу привычно включая свет и скидывая кроссы. — Раздевайся. Даже в совмещённом санузле места для двух мужчин было маловато, но трудности лишь закаляли самурая на его пути. Антон стянул через голову и худи, и футболку, пока Арсений расстегивал пуговички на очередной пижонской рубашке, беся этим неимоверно. Антон сосредоточился, отпихнул его руки и сам взялся за дело, умоляя собственные пальцы не дрожать так предательски. Арсений стоял, как кукла, лишь руки чуть развёл, чтобы удобнее было стягивать рубашку, на которой Антон всё же от напора чувств к хренам вырвал пуговицы на манжетах. От джинсов пришлось избавляться тоже по очереди. С Антона его оверсайз слетел в секунду, а над Арсением ещё пришлось попотеть — и не в том смысле, в котором хотелось. Антон встал на колени, чтобы стянуть с него кроссовки, и только после этого стащил штанины, цеплявшиеся за ноги Арсения, как репейник. Трусы Попов умудрился снять самостоятельно и стоял сейчас перед Антоном в бескомпромиссно ярком верхнем свете, абсолютно голый, со всеми своими родинками и синяками напоказ. В искусственном освещении кожа казалась бледнее, чем обычно, просвечивала венками, и таким Арсений казался ещё обнажённее, чем был на самом деле. Антон впихнул его в ванну, снял душ и включил его, направив вниз, давая стечь первой холодной воде. Арсений ёжился, обнимал себя руками за грудь, но молчал, только наблюдал за действиями Антона, как в кино. Лишь после того, как Антон шагнул в ванну следом, Арсений отмер. Будто подумав, что ему разрешили что-то, он тут же попытался прижаться, принуждая к ласкам или нежности, но не на того напал. Антон перехватил его руки, крепко сцепил пальцы на запястьях, будто в наручниках, и вздёрнул вверх, одновременно с этим толкая под струи. — Себя трогать запрещено. Арсений вдруг зажмурился и застонал, обмякая в хватке Антона. Ноги ему явно отказывали. Антона снова прошибло острым возбуждением, будто молнией, но сила воли возобладала над вожделением. Не тратя время на губки и мочалки, он выдавил гель для душа в ладонь, шлёпнул сгусток Арсению на грудь и только тогда отпустил его руки. — Держи так, — велел он, начиная размазывать гель по груди и плечам. Арсений закрыл глаза, судорожно выдохнул, но безмолвно вытерпел всё то время, пока Антон намыливал его, без стеснения проходясь по каждой части тела (и между некоторыми — с особой настойчивостью). Единственным, что позволял себе Арсений, были стоны — и стонов этих было слишком много, будто он принял слова Антона про толстые стены за руководство к действию. Антону от этих сиреньих песен хотелось вздёрнуться или передёрнуть, но всё это было нельзя уже ему. Правила действуют на всех участников. С трудом сдерживаясь, он напоследок тщательно вымыл Арсению ступни, поставив поочередно себе на колено. Для этого пришлось присесть, и подобные акробатические номера в узкой для двоих ванне грозили радикулитом, защемлением и обычной смертью, но всё казалось сейчас таким далёким. О боли в ноге или спине пусть думает завтрашний Антон, а нынешний окатил Арсения сильной струёй воды, смывая пену. Пока Антон мылся сам, Арсений стоял у ванны, обернувшись в полотенце, и ждал, пока ему разрешат отмереть. К моменту, когда Антон отодвинул прозрачный экран, закрывавший ванну, Арсений уже более осмысленно пялился на него, но между тем максимально послушно протянул второе висевшее на сушителе полотенце. — Спасибо. Антон больше разогнал с себя капли, едва не встряхиваясь, как собака, и почти мокрым потащил Арсения в спальню. Тот продолжал молчать и слушаться, шёл быстро, видимо, догнал, что, если будет тормозить, Антон его за собой потащит по полу. Арсений перебирал ногами, пытаясь успеть, а Антон не тратил время на лишние расшаркивания. Едва перед ними открылась дверь спальни, Арсений пролетел оставшийся до кровати метр, угодив ровно на край матраса. Бросок был не из лучших, но у Антона так стояло, что было уже не до меткости. — А вот теперь тебе пиздец, Попов, — пообещал Антон, вставая над ним. Арсений, заворожённо глядя на него снизу вверх, вдруг смог разомкнуть губы и неожиданно вежливо попросил: — У меня же ничего не было, Тох, я без подготовки не смогу… В этом взгляде была мольба и неверие в то, что Антон мог трахнуть его на сухую и без растяжки. Предать такое доверие было кощунством. В планы Антона порванная жопа тоже никак не вписывалась. К тому же, насколько бы вызывающе и бесюче не вёл себя сегодня Арсений, не видевший разницы, очевидно, перед кем крутить задом и выделываться, но всё же признание в какой-никакой, но верности, не оставило Антона равнодушным. — Ты меня за кого принимаешь? — возмутился он. — Не отвертишься. Двигайся и ложись задом кверху. Арсений не заставил повторять, отполз ближе к центру кровати, не отпуская взглядом взгляд Антона, и перевернулся, вставая в до слёз знакомую позу. Белая задница светилась в сумраке спальни, Антон очнулся и включил свет, снова выставляя Арсения перед собой напоказ, а тот лишь вздохнул и зажмурился, прячась от яркого света. — Орать можно, не орать — не можно. Понятно объяснил? Арсений, уже прижавшийся ухом и щекой к одеялу, неловко покивал. — И расслабься уже, Арс, ну чо ты, в самом деле, я же не буду насиловать. Вместо ответа Арсений лишь грустно вздохнул, но явственно расслабился: прогнулся в спине гибче, чем Антон смог бы в ближайшее никогда, расставил ноги, чуть раскрывая расселину между ягодицами, шире раскинул руки, но продолжал хвататься за одеяло и подтягивать его к себе. У Антона неприятно заскребло на сердце. Он осторожно сел рядом, наклонился так, чтобы касаться губами губ Арсения, и прошептал в них: — Арс, тебе пиздец, я обещаю, — Арсений вздрогнул в ответ, — я тебя выебу так, что ты завтра по площадке разве что только на руках сможешь ходить. И потом обведёшь это число в календаре, как день, в который ты понял, что нельзя вести себя так блядушно. Но неужели ты правда думаешь, что я могу тебя изнасиловать? Антон нежно поцеловал его, на ближайшие несколько секунд позволив обоим наслаждаться сладостью долгожданной близости, но вскоре отстранился. — Никакой боли, Арсюш. Кроме, разве что… Он с лёгким замахом шлёпнул раскрытой ладонью по оттопыренной ягодице, вырвав у Арсения удивлённый стон, плавно перетёкший в протяжный и страстный. — Так что… Ты кричи, Арсюш. Кричи, не сдерживайся. Сегодня ты должен понять, что крутить жопой можно только при мне. В подтверждение своих слов и для пущей убедительности Антон шлёпнул по второй ягодице, уже с большей оттяжкой, а Арсений будто сломался в спине, выставив задницу ещё выше. Ямочки над ягодицами углубились так призывно, что у Антона едва не потекла слюна. Не сдержавшись, он прижался к одной губами, вылизал, оставляя в свете люстры блестящие мокрые следы, и уже, едва на остававшихся каплях самообладания, вытащил из-под кровати тюбик смазки и презерватив. Гель на пальцах был холодным. Представить, что эту ледяную жижу он впихнёт в Арсения, было противно — не настолько Антон был взбешён или голоден. Поэтому, размазав её по пальцам, он мелко растирал гель, чтобы чуть согреть. Арсений в это время так и стоял, ожидая неминуемой кары, вздыхал и изредка косился на возвышающегося сбоку и чуть позади Антона. В груди вдруг стало тепло и липко, Антон с трудом смог перевести дух, глядя на послушного, податливого Арсения. Чуть кольнуло пониманием, что, возможно, Антон перегнул, зная, как Арсения кроет от явно демонстрируемой силы, и внезапно (и очень ненадолго) стало стыдно. Но после этого Антон вспомнил всё то, что Арсений позволял себе сегодня, уйдя в отрыв и забыв голову дома. Вспомнил, как Арсений, выделываясь, крутился на полу перед ним, раздвигая ноги и провоцирующе гладя бёдра. Арсению всё было для смеха, это же шутка, зачем заранее думать, а Антона накрывало горячим ливнем стыда за то, что он вёлся и реагировал. Настолько, что даже стоять было неудобно, настолько, что мышцы сводило болью от невозможности взъебать Арсения за такие вот шутки. А сейчас этот же Арсений, дрожащий, абсолютно голый, в позе полной покорности ждал, когда Антон выместит на его заднице то, что пережил за этот день, — и ещё добавит на потом. Смазка на пальцах ещё была холодной, когда Антон сел между ног Арсения, надавил левой рукой ему на поясницу и велел: — Сам раздвинь. Никаких уточнений, вопросов, ничего. Арсений перегруппировался, лёг на кровать всем торсом, продолжал тереться щекой об одеяло. — Быстрее. Арсений вздохнул, обхватил ягодицы крупными ладонями, почти скрывая их от взгляда Антона, и раздвинул с секундной задержкой, данной себе на осознание всей беспомощности ситуации. Антон, продолжая давить ему на крестец, наклонился, потёрся щетиной о влажную кожу между ягодиц, заставляя Арсения шипеть, провёл языком вокруг ануса слева и справа, широко вылизывая и чувствуя оставшиеся капли воды, — не только он сам торопился вырваться из душа, но и Арсений полотенцем пренебрёг, оставив его на бёдрах только для вида. Арсений крепче впился в ягодицы, раздвигая их шире и оставляя под пальцами вмятины. Растянувшиеся мышцы ануса приоткрылись, и Антон уверенно скользнул в него самым кончиком языка: скорее намекнуть на ласку, подразнить чувствительную кожу, пощекотать разглаживавшиеся от натяжения складки. Он не усердствовал, касался легко и быстро, долго вылизывал только вокруг — и не прекращал слушать, как вздохи Арсения постепенно смешивались и перерастали в тихие стоны, срывавшиеся на вдохах, становились громче и чаще. Арсений под ним не двигался больше, чем нужно. Антон видел, как изредка передёргиваются от прошивавшей дрожи лопатки, но и только. Арсений замер, часто дыша, пока Антон лишь намёками толкался языком внутрь, как поддевал кончиком уже ставшие чуть мягче мышцы. У Арсения вспотели руки, он с трудом мог удерживать ягодицы раскрытыми — кожа скользила по коже, оставляя больше свободного места, и Антон знал, как его применить. Повернув голову, он провёл носом и приоткрытым ртом к центру ягодицы, облизывая и дуя на кожу, уже покрывшуюся мурашками. Арсений терпел, не прекращая часто дрожать, его голос то и дело соскальзывал в грудные стоны, но в тот момент, когда Антон впился зубами в мясистую плоть ягодицы, Арсений закричал. Крик сорвался в хрип, в странный булькающий звук, снова прервался судорожным вздохом, а когда Антон укусил и правую ягодицу, Арсений бессильно опустил руки и чуть не распластался перед ним мёртвым грузом. Антон выглянул из-за его бедра, увидел, что Арсений зажмурился, сжал рот до белизны и часто-часто дышал. Его кулаки бессильно натягивали ткань пододеяльника, но больше ничего Арсений сделать не мог — или не хотел. Очнувшись, Антон обнаружил сброшенное в полёте полотенце Арсения и малодушно порадовался, что теперь можно не прерываться. Подтянув его к себе, он поднялся и Арсению велел встать тоже. Тот лишь с трудом ненамного оторвался от кровати, позволяя Антону одной рукой разложить под собой полотенце, и даже не думал помогать. Но Антон был не в претензии. Главное, что всё получилось, и белью не грозило стать последним пристанищем их спермы. Менять постельное бельё после секса было самым ненавистным занятием Антона. Смазка достаточно нагрелась, хоть и стекла по всей ладони. Антон добавил ещё немного и после этого аккуратно толкнулся кончиком, чтобы не задеть ногтем, в расслабленный анус. Арсений мгновенно сжался, полностью лишая возможности двигаться. Вытаскивать сейчас было бы и неприятно, и опасно. Антон вздохнул. — Арс, расслабься, пожалуйста. Ничего незнакомого я тебе в жопу не засуну. Это всего лишь палец. — Легко сказать. За два месяца от всего можно отвыкнуть. Антон недоверчиво хмыкнул. — Ты что, даже пальцы в себя не совал? В это невозможно было поверить. Арсений регулярно демонстрировал ему умение кончать только на члене, нередко вообще не касаясь себя. А сейчас он рассказывал про то, что два месяца их разъезда даже не думал о таком. — Я всякую херню в себя совать не буду, — ощетинился Арсений. — Пальцы — вообще чушь полная, смысл их совать? — Ну… Не знаю. Ну, просто… — Ну просто, — передразнил Арсений и тяжко вздохнул. — Нахер это. Твой член хотя бы к тебе приделан, ты им хотя бы управлять умеешь. А больше ничего… — Арсений снова вздохнул, — меня не привлекает. Ох, это был контрольный. Антон против воли растёкся от радости понимания, насколько сильно Арсений был на нём зациклен, настолько, что даже не думал ни о чём другом в своей заднице, кроме члена Антона. Это щекотало чувство собственной важности, заставляя его раздуваться. — Что ж… Это лестно, Арсений Сергеевич. Но всё же извольте расслабиться, иначе… Что “иначе”, Антон не придумал, но Арсений опередил его. Со вздохом он удобнее устроился над полотенцем, ещё чуть шире расставил колени и выгнулся, больше не вверх, а назад, выставляя задницу напоказ. Антон снова толкнулся в его зад пальцем, уже почти не встречая сопротивления. Арсений вздыхал, мычал и вскрикивал, когда Антон долбил пальцами по простате, заставляя подрываться над кроватью, выгибаться и стонать, и не прекращал, пока сам дрочил, возвращая члену былую твёрдость. Много времени для этого не понадобилось. Будто зная, что ему предстоит снова нырнуть в тугую жопу Попова, член встал за секунды, головка оголилась полностью, влажно блестела прекамом в свете потолочной люстры. Арсений сжимался вокруг пальцев, будто умоляя не останавливаться и не бросать его в таком состоянии. Признаться, весьма воодушевляющем: на спине блестел пот, на макушке торчала непослушная прядь, стоны становились всё громче. Даже крича в подушку, Арсений превышал допустимые для этого времени децибелы. И какое же было счастье, что в квартире перед сдачей сделали идеальную шумоизоляцию. Антон будто знал, что ему предстоит, ведь это было решающим моментом при съёме. И при съёме Попова — тоже. Антон натянул презерватив, добавил из тюбика на ладонь и ещё несколько секунд дрочил, максимально густо смазывая член. Хоть большая часть и осталась бы между ягодиц Арсения, но позаботиться по максимуму было важно. Вытерев ладони о край всё того же полотенца (выбросить бы его потом), Антон ухватился за богатые бёдра Арсения, потянув его к себе. Тот с нестерпимой жаждой подставился, потёрся о член, попавший ровно между ягодиц, даже полуобернулся, смотря на Антона с мольбой. А сам Антон… Сложно было отвести глаза: Арсений взмок, короткие волосы закурчавились, на висках и над губой блестели капельки пота. Щеки покраснели так, что, казалось, тронь их — и обожжешься. Над всем этим ярко светились глаза, казавшиеся сейчас тёмно-синими. — Ты нормально? — спросил Антон, сам себе мысленно давая по лбу за тупой вопрос. Какое тут могло быть нормально: у Арсения перегорели предохранители, он не просто хотел получить член Антона, он этого требовал всем собой. Арсений сорвано вскрикнул, голос отказал ему, когда он снова настойчиво толкался назад, прижимая задницей член Антона к его паху. Арсений прикусил нижнюю губу, едва не хныкал позорно, требуя от Антона взглядом и телом, чтобы тот перестал тянуть. Но это было невозможно. Антона будто окрылило то, что он видел. Перехватив член у основания, Антон, дразня, обвёл головкой блестевший от смазки анус, прижался, больше обозначая присутствие, чем давая его. Арсений взвыл, коротко и больно, снова настойчиво двигался назад, пытаясь получить вожделенный член, но Антон был быстрее. Всего на полувдох, но всё же. Предупреждая толчки Арсения, он двигался назад, уходя от него, а потом, когда тот разочарованно ныл и гнулся перед ним, как пластилиновый, лишь выше выпячивая задницу, Антон снова касался головкой приоткрытой дырки или всем членом проезжался между ягодиц. Арсений сдался, обмяк, тыкался лицом в подушку и терзал её пальцами, взвывал, когда Антон проникал чуть глубже, чем на пару миллиметров, но уже ничего не говорил и не делал. Месть достигла своего пика. Антон, внезапно успокоившись и обретя второе дыхание, сжал ладонями ягодицы Арсения вокруг своего члена, уткнулся в копчик. Арсений не шевелился, лишь продолжал глухо стонать в несчастную подушку, едва не разрывая наволочку. Толчок, второй, Антон двигался медленно, плотно сжимая ягодицы Арсения вокруг члена, и понимал, ради чего тот делал все свои приседы и выпады. Задница, казавшаяся излишне крупной для худощавого тела, сейчас оказалась идеальной. Упругая, круглая, с выпяченными ягодицами, она идеально принимала в себя член, хоть внутрь, хоть как. Антон от удовольствия закатил глаза. Выпрямившись, он продолжал размеренно тереться то вверх, утыкаясь головкой в копчик, то вниз, мягко упираясь в уже поджимавшуюся мошонку. Арсений терпел и почти не ныл, а Антон, чувствуя, как тот напряжён, добавлял угля: то гладил по бокам, то щекотал поясницу, заставляя Арсения смешно дёргаться. Только одно не делал Антон — сам не касался члена Арсения и ему не давал. Отчего-то Антон был уверен, что сегодня Арсений снова покажет ему мастер-класс по оргазму без рук. Наконец, когда у Антона самого чуть не свело от нетерпения яйца, он прекратил измываться над ними обоими. Арсений уже не двигался, не пытался притереться ближе, не выпячивал задницу, чтобы довести до бешенства. Удивительный сейчас был Арсений: не язвил, не провоцировал, не соблазнял. Лишь лежал и ждал, когда Антон позволит ему получить долгожданный член. Идеально. Как и было задумано. Когда Антон снова толкнулся головкой в раскрытый зад, Арсений не понял, что это не очередное поддразнивание, еще мгновение лежал в полураспятии и не мешал издеваться над собой. Стоило же Антону толкнуться глубже, ещё глубже и ещё, стоило сжать ягодицы Арсения, сграбастав их в кулаки и с силой натянув, стоило только отвесить пару смачных шлепков, когда член был уже полностью внутри, как Арсений отмер. Глубоко и протяжно застонав, не пряча удовольствия и истомившегося желания, он подался назад, принимая в себя член до конца, вытянулся перед Антоном, заставляя играть каждую мышцу спины, а потом двинулся вперёд, медленно освобождаясь. Антон едва успел придержать его за бёдра, чтобы тот подольше покрутился на члене, сжимаясь сладко и туго. Попов не соврал. Жопа была узкой (не считая того, как готовил его Антон), стискивалась вокруг члена плотно, как кулак, и от этого закипала кровь, грозя вылиться скоропостижным оргазмом, чего делать было нельзя. Но Антон больше не мог контролировать себя. Зафиксировав Арсения, больно сжав его за бёдра, он толкался быстрее и чаще, вбиваясь в покорно подставленный зад так, что яйца, к которым натекла смазка, влажно шлёпали о промежность, а Арсений отвечал на это короткими вскриками. Он не стеснялся, не сдерживал себя, а Антону оставалось только молиться, чтобы продержаться чуть дольше, чем две секунды. Тупая вышла бы месть: изводить час, чтобы спустить за минуту, — такого бы он себе не простил. Все доступные способы продержаться дольше Антону не помогали. В ушах стучало, в яйцах пекло, член изнывал смазкой в резинке, наливался кровью ещё сильнее, дёргался внутри Арсения, когда тот коварно сжимался и водил бёдрами, выписывая ими круги. Антон с трудом дышал, но не переставал двигаться, так сильно ему хотелось, как и обещал, взъебать Арсения изо всех сил, чтобы тот даже думать не мог, не то что кривляться и выделываться. Антон вбивался в него, чувствуя, как из влажных пальцев ускользает не менее влажная кожа бёдер, хватался, оставляя синяки и царапины, толкал Арсения на себя, не давая ему соскочить, а тот, будто издеваясь, срывал горло на высоких вскриках. Вскрик — и стон, вскрик — и стон, и всё это в такт толчкам Антона, и чтобы совсем стало плохо, Арсений снова и снова крутился на члене, пластичный, как резина, и бесючий, как… Арсений. Антон сам не мог сдерживаться, глухо стонал в ответ, когда члену внутри тугих мышц было совсем невмоготу, но не мог остановиться. Оргазм щекотал ступни, поднимался выше, заставляя кожу искрить, яйца болели, их распирало спермой, но Антон упрямо продолжал вдалбливаться в обмякшее тело в ритме безумия. Арсений больше не издавал звуков, кроме сбитых выдохов, когда толчки были особенно глубокими, и его оргазм Антон угадал больше по привычке. Арсений выгнулся струной, ноги разъехались, бёдра дрожали в бесполезных толчках, пока он кончал на многострадальное полотенце, а Антон дотрахивал его по затихающим судорогам оргазма. Арсений полностью обмяк, распластался по кровати, и Антону пришлось почти лечь на него, продолжая пусть с трудом, но двигаться. Пот катился со лба, дыхание прерывалось, и от этой лёгкой асфиксии подступающий оргазм накатывал с новой силой. Антон пыхтел, перед глазами мутилось, но зато члену было упоительно хорошо. Арсений вдруг сжался, совсем немного, но и этого хватило на пике перевозбуждения. Теряясь в накатившем удовольствии, Антон вскрикнул и рухнул на Арсения, не пытаясь уже удержаться, накрыл его целиком, кончая, и взвыл внутрь себя от силы оргазма. Даже после того, как всё кончилось, Антона ещё потряхивало, а в голове было пусто и гулко, шум крови отдавался набатом. Арсений толкнул его плечом, завозился под безжизненной тушей Шастуна, и тому пришлось сдвинуться. Член выскользнул из задницы Арсения, кончик резинки был переполнен, снимать её было неудобно. Из-за этого несколько капель стекло Арсению на бедро, и почему-то это показалось Антону очень правильным. Вот так вот, Попов. Вот твоё место, лежи, выдыхай, готовься к следующему раунду. Антон вытащил из-под Арсения полотенце, вытер сперму, втихаря полюбовавшись и погордившись собой, обтёр свой член, а потом скатал полотенце узлом, оставив резинку в середине. Полотенце уже было не спасти. Как и Арсения, с трудом даже лежавшего, хотя Антона на нём уже не было. Арсений не шевелился, уткнулся щекой в подушку, зажмурился и дышал ртом, будто разучился делать это правильно. Иногда он едва вздрагивал, но дрожь быстро проходила. Влажная кожа покрылась мурашками, но уже не от удовольствия — в спальне было прохладно. Антон сполз со своего края кровати, откинул одеяло и перекатил Арсения на простыни, укрыв сверху. Самому забраться рядом оказалось гораздо проще. Выключив свет, Антон на ощупь вернулся к кровати и прижался к Арсению сбоку, удовлетворённо дыша ему в висок и наблюдая, как на нём от выдохов поднимаются и опадают короткие волоски. — Вам идёт быть выебанным, Арсений Сергеевич, — какой Антон — такой и комплимент, но кто сейчас мог ждать от него лучше. Явно не Попов. — Вам идёт ебаться, — тон в тон ответил Арсений. — Нутром чувствую — это ваше. — Ты же не обиделся? Вместо ответа Арсений фыркнул, но всё же решил пояснить для дураков и шастунов: — Когда злишься, ты горяч. Очень. Только в следующий раз будь всё же повежливее. — А ты не доводи до следующего раза, понял? Я бы жопу твою вертлявую вообще с члена не отпускал, чтоб ты не крутился… Перед всякими. Арсений вдруг совершенно осмысленно и с бескрайним изумлением посмотрел на него, но ничего не сказал, только рот забыл закрыть в снизошедшем озарении. Антон подтолкнул его челюсть снизу и для надёжности прижал губы пальцем. — Полежи и осознай, понял? Но Арсений — Арсений, конечно, какие могли быть другие варианты: — Ты сказал “полижи”, или мне послышалось? — Арс, ты вот сейчас серьёзно? Арсений задумался и спустя пару секунд признался: — Я, наверное, ещё полгода трахаться не смогу. Потом подумал ещё немного и добавил: — Или до утра. Антон облегчённо вздохнул. — Вот и договорились, лежи, спи. — Лижи? — Арс! Тот обернулся к нему, уткнулся носом в нос, переплёлся ногами и замер, глядя в глаза. В темноте спальни это было почти незаметно, но Антон так часто лежал в обнимку с Арсением, что придумать всё как обычно, он смог легко. — Я согласен, надо спать. Но если завтра… — Сегодня. — Если сегодня я не проснусь от того, что ты меня вылизываешь, можешь забыть о нашем знакомстве. — Какое же это будет счастье! Арсений мстительно ущипнул его за бок, но тут же обнял крепче. — Сам не веришь в то, что пиздишь. Что есть — то есть, Антон и правда в это не верил. Что бы он тогда без Арсения делал.