3 месяца спустя
Меня тошнит от этих четырёх стен. Они не выпускают меня. Я не уверена, но кажется эти люди приходят каждые два часа, чтобы узнать не сдохла ли я, чиркают что-то в своих бланках, параллельно осматривают моё тело, глаза, забирают кровь. Живого места на сгибе локтя уже не осталось — кожа синюшная, а изнутри пульсируют чёрные вены. Очень больно. Я не знаю, сколько это продолжается, но желание выть волком растёт во мне всё больше с каждым днём. В голове стреляет. Чувствую слабость. День, ночь — теперь для меня это одно и тоже, грань между ними стёрлась. Иногда после укола начинаю слышать скрипучий голос, он зовёт меня по имени, говорит о какой-то деревне, о неизвестном мужчине, о моей смерти. Мне становится страшно от его слов — я же жива, правда? Как-то раз, в первые дни после выхода из комы, ко мне в комнату вошли четверо. Среди них была седовласая женщина в белом халате, позже я узнала, что её зовут Сара. Каждый раз, когда она забирала мою кровь и делала укол, я улавливала в её тёмно-синих глазах испуг. Сара пыталась не смотреть на меня и часто отводила взгляд, так, будто я была каким-то монстром. Меня это задевало и я долгое время оставалась в неведении, так как ничего кроме неудобной кровати и трёхногого стула в моей комнате не было. В очередной раз этой мучительной процедуры я ощутила в своей ладони какой-то прохладный предмет — маленькое зеркальце, тайный подарок Сары. Как только все ушли, я притянула ноги к груди и судорожно откинула зеркальную крышку, затаив дыхание. Крик встал поперёк горла, конечности потяжелели так, словно на каждую повесили двадцатикилограммовую гирю, а глаза неприятно защипало. Моё лицо… Оно напоминало кожаный пазл, работу бестолкового хирурга, просто сплошное уродство. Я… Я… Я… Вот дерьмо! Если бы у Франкенштейна была невеста, она бы выглядела именно так. А ещё глаза, ещё недавно ясные и зелёные, теперь стали мутными и болезненными, вокруг них пролегли тени, а по белкам пульсировали мелкие черви. Я не сдержалась и через секунду меня вывернуло. На гортанные звуки прибежали двое мужчин. — Ленни, напомни мне, зачем её тут держат? — едко бросил санитар с сальными рыжими волосами так, будто меня здесь не было. Ленни не нашёлся с ответом, зато состроил противную мину и начал собирать тряпкой рвоту. Рыжий хмыкнул, облокотившись на свою швабру как на трость, и высокомерно оглядел меня. — Не слишком ли много пафоса для простого уборщика? — ой, вот тут у меня само сорвалось с языка. Откинув сухие кудри назад и специально открыв вид на свои шрамы, я с вызовом уставилась на мудака. — А ты дерзкая уродина, да? — он стал приближаться. — А что, хочешь проверить? — приподняла бровь. Когда между мной и рыжим осталось полметра, резко произошло то, чего не ожидал никто из нас — Ленни, до того не вмешивавшийся в ситуацию таки проявил себя. Как только парень начал замахиваться в мою сторону, Ленни хлестанул его грязной, влажной из-за слизи тряпкой ровно по задранной руке. Тот смачно выругался и уже хотел было наброситься на моего защитника, как в палату ворвались двое вооружённых мужчин в тёмно-зелёных костюмах. Они схватили рыжего под мышки и молча выставили из комнаты. Стальная дверь захлопнулась. — Простите, что подкинула вам работы. Понимаете, просто первый раз увидела своё отражение после…кхм… — говорила я, потирая своё плечо, пока мужчина недоумённо бегал глазами по помещению, пытаясь найти зеркало. — Здесь и не такое бывало, девочка, — он сосредоточил взгляд на ней. — А вообще, я терпеть не могу этих молодых своенравных подростков, вечно их заносит на поворотах. Ну ничего, сейчас ему мозги вправят, и, надеюсь, мы с вами его больше не увидим, — серые глаза озорно сверкнули и всё его морщинистое лицо вдруг стало выглядеть куда более молодо. — Я Ленни, а вы, Алисия Брук, верно? — Верно. Приятное знакомство у нас выходит, — я выдавила неловкую улыбку, в тот момент когда он собирал последние непереваренные мной кусочки риса… — Я всё ждал, когда представится случай. У меня кое-что есть для вас… Их забрали у мисс Люси, — моё сердце пропускает удар. — Она жива, но более не для вас. Это её решение. Мне жаль, мисс Алисия, — протягивает мне стопку писем, перетянутых чёрной лентой. — Если их обнаружат — я не жилец, поэтому спрячьте и никому не показывайте. Я сделала всё, как он и сказал. Навязчивое желание как можно скорее прочесть эти письма боролось со страхом запороть жизнь Ленни, и моя Люси… Мне так хотелось схватить его за руку и не отпускать, пока он не расскажет мне про неё всё, что знает. Но я тянула… К слову, мои вопросы этим напыщенным индюкам в белых халатах всегда оставались неуслышанными. Один раз вышло так, что эта тугоухость сыграла с ними злую шутку: я настолько разозлилась, что не заметила, как прожигаю глазами их тщеславные лица. Как оказалось, прожигала не образно — у одного из них хлынула кровь из носа, глаза второго стали напоминать бурую мозаику, третий же схватился за ухо, в котором лопнула барабанная перепонка. С той скоростью, с которой тогда вылетели из палаты эти уроды, не вылетает пробка из бутылки. Отличная вышла шалость, мне понравилось, захотелось ещё. Через пару-тройку дней им это осточертело, и теперь, мне достаточно одного косого взгляда в их сторону, чтобы получить дозу транквилизатора, который гасил не только мою способность истязать, но и способность адекватно мыслить и двигаться. Так тянулись дни и ночи. Новый приступ злости — новая доза дряни в моей крови и беспамятство, вперемешку с давящим чувством беспомощности. Я устала, Господи, я очень сильно устала… А ещё эти голубые стены и белый кафельный пол, отсутствие окон. Я загибалась без солнечного света как капризная роза. Роза, Роза, Роза — какое знакомое имя… Откидываюсь на маленькую подушку и проваливаюсь в сон. Настойчивый стук в дверь. Нехотя разлепляю глаза и чувствую напряжение. Они никогда не стучат, прежде чем войти. Это кто-то новый, интересно… — Да входите уже! Не стройте из себя интеллигентов. С минуту ничего не происходило, и я уже было подумала, что сейчас они притащат сюда турель и я сто раз расплачусь за свой неугомонный язык, но каково было моё удивление, когда дверь распахнулась и на пороге появился молодой мужчина, совершенно безоружный. Его короткие, иссиня-черные волосы и карие глаза сильно контрастировали с молочной кожей, покрытой оспинами. Одетый в тёмно-зелёный боевой костюм, он улыбнулся одним лишь уголком губ и продолжал стоять на пороге. — Доброе утро, Алисия. Ты не против, если я… — Ох, давайте без этих любезностей. Мы оба знаем, что вам необязательно спрашивать, — глаза закатились сами собой. Мужчина закрыл за собой и взяв трёхногий стул, поставил тот рядом с моей кроватью и присел, закинув ногу на ногу. Надменный козёл! — Ты попила немало кровушки наших сотрудников, так что сейчас давай без фокусов. Я думаю тебе надоело прибывать в полуамёбном состоянии, — достал из кармана шприц. Сука. — Алисия, ты находишься в североамериканском штабе альянса противодействия. Меня зовут Эммет Холл, и я готов ответить на все твои вопросы. Потираю ладони в предвкушении и угрожающе улыбаюсь Эммету. Сейчас я отыграюсь за весь игнор в мою сторону. Мужчина реагирует на это смиренным кивком. — Почему вы держите меня здесь? — Ты биооружие, Алисия. Особо опасна для внешнего мира. — Биооружие? Да что это, блять, значит?! — Кхм… Это значит, что ты никогда не вернёшься к обычной жизни, — улавливаю нотки жалости в его голосе. — Это мы ещё посмотрим… — во мне клокочет обида. — Раз я так опасна, почему вы просто не убьете меня? — Понимаешь ли, — нагибается в мою сторону, — наша организация любит превращать убийственные минусы в плюсы. Ты — не исключение. — Понимаешь ли, — нагибаюсь в ответ и испепеляю взглядом, — я не позволю дёргать меня за ниточки, как безвольную куклу. Вы не представляете на что я способна. — Мы знаем на что ты способна, Алисия, — казалось его ничуть не задевает мой угрожающий тон. — Каждый день мы проверяли твою кровь на анализ, сопоставляли цепочки ДНК, подбирали нужную последовательность нуклеотидов, чтобы выяснить твою суть. Это было не просто, но мы добились своего, — делает паузу, облокачиваясь на спинку стула, — Я понимаю твою настороженность и злость, ты перенесла слишком многое, чтобы сейчас без эмоций выслушать меня и смириться с истиной. Роковая поездка, мутация, знакомство с психами, убийства, близость к диссоциативному расстройству личности — всё это наложило свой отпечаток. Но мой тебе совет — если хочешь выжить, найди для этого причину. Тот человек из деревни, которого мы завербовали, быстро обрёл новую цель, хоть и весьма своеобразную. Месть. Сейчас он учится жить заново, также как ты, Алисия. Может вы найдёте спасение друг в друге, — до чего же таинственный взгляд, он явно говорит меньше, чем знает. — Отдыхай. Завтра тебя ждёт очень интересный день. Будь паинькой, иначе просидишь здесь ещё несколько месяцев. — Да пошёл ты! О ком ты говоришь?! — подскакиваю на кровати, но тут же оседаю, когда между его пальцев мелькает острие иглы. Холл ушёл, оставив меня в неведении. Не помню, что прошипела ему вслед, но эта его невозмутимость неимоверно меня разозлила. Когда стук удаляющихся шагов окончательно стих, я вспоминаю, что не успела задать всех вопросов. Ведь моя Люси… Письма. Минул час. Два. Десять. Суматоха и разговоры за дверью стихли, щёлкнул переключатель и всё пространство погрузилось во тьму. Ночь вступает в свои права, а я так и не решаюсь прочесть их. Натягиваю тонкое одеяло по шею и закрываю глаза. Каждый стук отдаётся набатом в голове. Бессонная ночь сказывается на мозге хуже, чем лишняя рюмка ликёра, выпитая на вечеринке по случаю посвящения в первокурсники. И сейчас, разбитая и взволнованная, я сижу на краю своей кровати и выжидающе смотрю на дверь. Знакомые шаги приближаются. Эммет Холл вяло здоровается, кладёт на край кровати стопку одежды, на пол ставит чёрные сапоги и, кивнув, удаляется прочь. С минуту я перевожу взгляд со скомканного одеяла, на то, что принёс мне оперативник. Мне кажется, надень я все эти вещи — пути назад не будет. И в тот миг заточение в этой клетке без окон представляется мне гораздо привлекательнее мнимой свободы, начинавшейся за стальной дверью… — Алисия, поторапливайся! — надо же, вся его невозмутимость начала сходить на нет. …но не узнать, что ждёт меня впереди, гораздо мучительнее удара под дых и внезапной смерти. Я готова.***
— Долго ещё идти? — петляя длинными коридорами, погруженными в белый свет, я теряю терпение, дрожь в руках не унимается, становясь сильнее с каждым шагом. Стараюсь сосредоточить взгляд на спине Холла, так усердно, словно в мире больше не на что смотреть. Позади раздаются тяжёлые шаги — следом идёт вооружённый до зубов охранник, но видимо, даже это не придаёт ему смелости в моём присутствии. Он то и дело оступается, а автомат в его руках подрагивает. Посмеиваюсь и ощущаю растущую уверенность где-то в груди. Они боятся. Так непривычно, но так приятно, чёрт возьми! — Пришли, — сухо выдал оперативник, когда перед нами возникла дверь с квадратным окошком. Он положил ладонь на ручку и пристально посмотрел мне в глаза, — Не лезь на рожон, Брук, ты на мушке, — ощущаю на затылке холодное дуло ружья и еле сдерживаюсь, чтобы не выжечь внутренности его владельца. — Поняла, — сквозь зубы. Когда за мной захлопывается дверь, я наконец остываю и могу осмотреть комнату. Серо-голубые стены, белая кафельная плитка, кажущиеся бежевыми в свете… свечей? Их пламя ласково и приятно для моих глаз. Так непривычно видеть в прогрессивном штабе такой допотопный вид освещения. Деревянные канделябры украшают комнату по периметру. В центре стоит круглый дубовый стол. По его сторонам два крепких стула, из них пустует лишь один. Только сейчас я начинаю замечать… Его тяжелое дыхание нагоняет на меня страх. Он сидит ко мне спиной, широкие мужские плечи поднимаются в такт каждому вдоху и выдоху. Медленно обхожу стол и сажусь напротив, не сводя с него опасливого взгляда. Теперь в свете подрагивающего пламени я могу различить коричневые с проседью волосы, забранные в хвост, и грубое, но от чего-то такое притягательное лицо, покрытое шрамами. Он скрестил два больших пальца на переносице и я вижу как подрагивают сомкнутые веки, украшенные короткими тёмными ресницами. Эти черты откликаются где-то глубоко внутри, они мне знакомы, но… Я могу ошибаться. Хочется коснуться этой грубой кожи. Стоп. Что?! Я кашляю, чтобы привлечь его внимание и сразу же об этом жалею. Грубые ладони с грохотом опускаются на стол, а светло-зелёные глаза с секунду прожигают во мне дыру. Кажется вот-вот и я расплавлюсь, стеку бурлящей лужицей на кафель. Одномоментно глаза напротив расширяются и мужчина отскакивает к стене как ошпаренный. Ошарашенно он перемещает взор с моего лица вниз, скользит по шее, чёрному свитеру, лосинам и сапогам. Так, будто видит приведение. — Сия… — шепчет одними губами, и от этого глубокого голоса мурашки бегут по телу. Его растерянность даёт мне преимущество, и я чувствую себя немного увереннее: — М-м-мы знакомы? Откуда вы знаете моё имя, мистер…? — Хайзенберг, — всё замешательство постепенно начинает сходить на нет, уступая место бесцеремонному любопытству и…облегчению. Как странно. — Для тебя просто Карл. — Карл Хайзенберг, — пробую его строгое имя на вкус и изучаю черты лица, тела. — Так мы знакомы? Шаг. Два. И вот он сидит напротив, заинтересованно склонив голову набок. Пялится на мои шрамы. Мудак. Мог проявить хотя бы каплю такта. Я выдерживаю взгляд, стараюсь делать вид, что мне плевать на его любопытство. — Ты стала ещё прекраснее, Алисия Брук, — от серьёзности, с какой был сделан этот комплимент, у меня ком встаёт в горле. — У вас проблемы со зрением? Или с чувством юмора? Усмехается, патлатый чёрт. — Мы начинали точно также: ты — приторно вежливая, я — нагл и груб, и в кайф было обоим. Но всё же, давай на ты, между нами слишком многое произошло, чтобы сейчас вот так формальничать. — Что же между нами произошло? — сжимаю пальцы, пряча их под столом, ожидаю услышать что-то пошлое. Деревянный стул поскрипывает, когда он откидывается на спинку, проводя пятернёй по волосам. Лицо Хайзенберга оказывается в тёплой полутени: все рубцы, морщины и не аккуратно стриженная борода, блеск в прищуренных глазах — всё становится более чётким. И как же это красиво… — Я убил тебя. — Нет. Всё-таки у тебя серьезные проблемы с чувством юмора, — ожидаю разглядеть на его лице лукавую усмешку, но оно выражает лишь максимальную серьезность и сосредоточенность. — Нет, нет, нет, не может быть… — подскакиваю на стуле и упираюсь руками в гладкую поверхность стола. — Как такое возможно?! — Ты правда ничего не помнишь? — Помню родных, Канаду и как летела из Оттавы в Трансильванию, а потом ничего. Может произошло крушение и я единственная выжила, — тараторю себе под нос и замечаю как он рассматривает грязь под собственными ногтями, — Так, не переводи тему, грёбанный шутник. — Ты бы не подскочила, если хотя бы частично не верила в слова грёбанного шутника. Ты всё вспомнишь, Алисия, уже начинаешь вспоминать, обрывками, порой неосознанно. Твоя психика хочет защититься от всего этого дерьма. Но… Знаешь, что я понял за последние несколько месяцев, проведённых в этих стенах? Можно покинуть деревню теней, уехать далеко, на самый край света, но старая разрушенная деревушка никогда не покинет душу и разум, её тени будут преследовать тебя по пятам. — О чём ты вообще?! Какая же чушь, ты просто сумасшедший… Я не хочу это продолжать, с меня хватит! Отшвырнув стул в стену, я подлетаю к двери и тарабаню в неё, что есть силы. Мне хочется сбежать от этого человека, он ненормальный, и чем вообще думал Холл, когда говорил о «спасении»! Почему никто не торопится открывать мне дверь? Вот же они, я вижу их через окно, эти твари всё слышат, но ничего не делают. Сердце бешено бьётся в груди. Твою мать… Он рядом, слишком близко. Я чувствую запах железа, чувствую тепло его тела, несмотря на отсутствие прикосновений. Он бесшумно подходит ко мне сзади, вплотную. Я поворачиваюсь медленно, с опаской. Наши глаза встречаются. — Дай мне свою руку, Сия. Я помогу тебе вспомнить. Карл настолько близко, что становится тяжело дышать. За спиной крепкая дверь, передо мной мужчина, которого не обойти и не оттолкнуть. Он выше меня, его серая футболка, кое-где заляпанная пятнами крови, обтягивает крепкую грудь и плечи, открывает вид на сильные руки, покрытые волосами и рубцами. Он ждёт моей реакции и знает, что я не поддамся, я вижу это в его спокойном взоре. Максимально вжимаюсь в холодную сталь и стучу ногой по двери, как загнанная в углу жертва. «Какие белые у него зубы. Невероятно…» — глупая привычка снова даёт о себе знать. Горячие шершавые ладони обхватывают моё лицо внезапно и я задерживаю дыхание, пытаясь выудить из себя хоть грамм злости, но напрасно, всё тело окутывает липкий страх. — Пусти меня, — шепчу дрожащим от испуга голосом. Вместо ответа, Хайзенберг скользит кончиками пальцев по моим рубцам и расходящимся шрамам. Я пытаюсь увернуться от его прикосновений, но тщетно, смотрю себе под ноги. Он терпелив. В конце концов, исследовав все, мужчина нежно приподнимает мой подбородок: — Взгляни на меня. Ну и что толку от того, что я сейчас посмотрю в твои светло-зелёные глаза? Я совсем не знаю тебя, пусть ты утверждаешь обратное. Просто дай мне уй… Сердце замирает, когда он резко перехватывает мою кисть своей горячей ладонью, подносит к груди и прижимает, заставляя нащупать под чёрной кофтой выпирающий силуэт. Другой рукой мужчина юрко вытягивает из-под кофты медальон с подковой и трясёт им перед самым моим носом. — Ты в курсе, что это значит? — Подкова. Приносит удачу и счастье. — Откуда он у тебя? — Наследство матери. Что за допрос? — раздраженно дёргаю плечом, и медальон выпадает из его рук. — Я всё никак не мог понять. Озарение пришло только в тот момент, когда я склонился у твоего трупа, как у ебаного разбитого корыта. Ты всегда была знаком, детка. Дьявол и дальше продолжил ходить кругами, если бы однажды ты не разбила цепь на его пути. Так и должно было быть — с самого начала и до этого момента. Маркус, — он выплёвывает это имя, — извращенец Вилли, Итан Уинтерс со своей дочуркой Розой, сучара Миранда, — снова пламя в глазах, — мы с тобой. Неожиданно раздается сигнал, лампа над дверью мигает оранжевым и та резко раскрывается. Не успеваю сориентироваться и лечу вниз, но в сантиметре от жёсткого пола меня подхватывают чьи-то сильные руки, спасая от синяков на заднице. — Карл, на сегодня хватит. По-моему ты перебарщиваешь, — с укором замечает Эммет, поднимая меня на ноги. — Ты не был на моем месте, захлопни пасть! — его внезапно сменившийся тон, заставляет мои глаза расшириться. Как знакомо, просто чертовски знакомо… — Береги её как зеницу ока, Холл, иначе… — Хайзенберг, остынь. Она круче тебя, сможет за себя постоять. Да, Алисия? — чувствую как он прижимает меня рукой к своему торсу, и сразу хочется сблевать от запаха этого мускусного одеколона. Ловлю пронзительный взгляд своего возможного убийцы, и развернувшись, устало шагаю по длинным узким коридорам злосчастного штаба, подгоняемая голосом противного мужика. И вот я снова в объятиях четырёх стен, и единственное о чём могу мечтать — жёсткий матрас и перьевая подушка, на которые я плюхаюсь с завидной долей энтузиазма и поднятой пыли. Это был очень сложный день, я подумаю обо всём завтра. Сегодня ночью Карл Хайзенберг приснился мне. Я смотрела на его лицо, скрытое тенью полей кожаной шляпы, он был одет в серый потёртый плащ, коричневые брюки и чёрные высокие сапоги. Между нами была хлипкая ржавая решётка, можно сказать ничего. В какой-то момент в ушах встал режущий вой, а в нос ударил запах застарелой мочи, но этот самоуверенный мудак только ухмылялся. Он играл со мной. И всё было так реально, будто происходило наяву. Я не чаяла, когда наконец проснусь… Чувствую как яркий свет пробивается сквозь закрытые веки, чуть обжигая глазницы. Они идут. — Алисия, нам пора в гости, вставай, — притворно дружелюбный тон, издёвка. Урод. Семь дней, мать вашу. Семь дней я слышу эту фразу, как только открываю глаза. Однажды не выдержав, я поджарила мозг протеже Холла. По головке за это меня никто не погладил, но с тех пор темноволосый оперативник встречает меня по утрам, храня гробовое молчание. За эту неделю я вижу Карла так часто, что начинаю привыкать к нашим колким, но весьма загадочным диалогам, и возвращение в пустую одинокую комнату начинает действовать на меня угнетающе. Его рассказы о деревушке в Трансильвании, о четырёх лордах и матери Миранде, её умелой иллюзии, лишившей меня человеческой внешности, изначально звучат очень бредово, и я всячески отрицаю его доводы, кричу и плачу, пытаюсь вырваться из комнаты, но однажды он ставит вопрос ребром, и этот крайне простой вопрос становится для меня отправной точкой к осознанию другой жизни. — Ты вообще задумывалась, почему испытывая злость, поджариваешь внутренности людей, словно яичницу на сковородке? Это по-твоему базовая человеческая функция? — изогнул густую бровь. Я правда не размышляла над этим, пытаясь переварить злость, и не думала о том, почему не могу сделать этого с ним. Порой ведь очень хочется, но вместе с тем, каждый день проведённый рядом с этим мужчиной рождает во мне желания другого плана. Отчасти это связано с тем, что он более не прикасается ко мне, стал отстраненным и чёрствым, позволяя себе одни лишь непродолжительные беседы. Отчасти с тем, что в его ужасающих рассказах я чувствую искренность, и это пугает меня до дрожи в коленях, потому что моя смерть, и моё лицо, пусть не намеренно — творение этих грубых рук. Ярое противоречие мучает меня изнутри. Я стараюсь быть максимально холодной, не отводить глаз, замечая на себе неотрывный взгляд, стараюсь сохранять закрытую позу, чтобы казаться неуязвимой и важной, стараюсь отвечать сухо и не интересоваться «нашим» прошлым. Я иду наперекор себе и своим чувствам, и должно быть выгляжу смешно и глупо, но так надо, потому что он убийца и мерзавец, а нас с Люси учили держаться от таких подальше. Как лицемерно. После очередной такой встречи, просыпаюсь со смиренной мыслью о том, что я — мутант, биооружие, ненормальная… Это осознание приходит ко мне как гром среди ясного неба. Лёжа в кровати, я накрываюсь с головой белой простынью и прислушиваюсь к биению собственного сердца, ощущая как быстро мои щёки становятся мокрыми и как течёт из носа. Что будет дальше? — Ты готова. Прочти их, Сия, — скрипучий голос прерывает поток мыслей, он пробирается сквозь чертоги моего разума, желая быть услышанным. Я выныриваю из-под простыни: в комнате светло, но никаких признаков привычной суматохи за дверью. Вспомнив доброе лицо Ленни, я медлю, но в итоге решаю рискнуть — тянуть бессмысленно. Скользнув рукой под матрас, нащупываю тонкие листы и аккуратно вытягиваю их наверх. Что-то смялось, что-то порвалось, но текст читаем. На пожелтевшей бумаге ровным почерком написаны строки. Они сплетаются в единые отрывки мыслей и послания, которые я проглатываю с трепетом и грустью. Это единственное, что мне от неё осталось. Вожу кончиками пальцев по витиеватым буквам и иногда, не удержавшись, прислоняю письма ближе к носу, вдыхая запах застарелой бумаги и отдалённый аромат корицы и кофе. Тётя Зоуи говорила, что это были её знаковые запахи. Невероятно, шлейф ещё не исчез… Дрожащими пальцами расправляю первое письмо:«Мой ангел! Если ты читаешь это письмо, значит меня уже нет в живых. Кто бы не передал его тебе, носит в себе отпечаток мегамицелия. А это значит, что наши судьбы навеки сплетены его гнилыми нитями. Знай, что день твоего рождения был самым счастливым днём моей жизни. Не злись на Митчелла за его отчужденность, холодность, и за то, что скорее всего оставил тебя. Моя девочка, ты не его ноша, в тебе нет ни капли его крови. Всё это очень сложно объяснить, и я надеюсь ты когда-нибудь поймёшь меня, милая. Я надеюсь…
Лайла. 7 июля 1999 года»
Не понимая абсолютно ни черта, разворачиваю второе письмо:«Я так люблю, когда мы остаёмся с тобой наедине. Ты очень активная и любишь пинаться, даже не подозревая, что через какую-то неделю увидишь белый свет, и вот тогда простор для твоей неугомонности станет в разы шире. Митчелл ждёт твоего появления как чуда, и каждый раз мне невыносимо больно смотреть на его счастливое лицо. Твоя мать погрязла во лжи, и тень позора тянет ко мне свои лапы всё ближе. Все говорят, что тайное рано или поздно становится явным — так и есть. Правда всплывёт после твоего рождения, она никого не устроит, даже тебя… И эта истина проста как белый день: твой отец — житель старой деревушки у предгорья Карпат. Мы нашли друг друга в самое тяжелое для нас двоих время. Я была в постоянном поиске лечения бесплодия, а он пытался вылечить душу, измученную постоянными потерями. Сначала Сорин показался мне полным мерзавцем, каких свет не видывал, но постепенно раскрываясь, он стал для меня оплотом уважения, любви и защиты. Вскоре я встретила Миранду. Местные шептались о её нечеловеческих способностях и щедрых дарах. Я должна была попытать удачу, и взамен отдать свою жизнь. «Ну и пусть, — думала я тогда». Я не боюсь смерти, потому что знаю, что моя жизнь продолжится в тебе.
Мы зачали тебя ровно через месяц после первой встречи. Он принял меня такой, какая я есть и всячески поддерживал на пути к цели. Сорин — моё солнце, полюбил тебя задолго до того, как ты родилась. Он полюбил тебя настолько сильно, что ни разу не упрекнул меня в содеянном. Мы оба искали лекарство от своей боли, и оба нашли его в тебе.
Однако через пару месяцев мне пришлось уехать из нашей уютной хибары на краю деревни, и то была наша последняя с Сорином встреча. Митчелл ждал меня в Оттаве и я не могла его подвести. Вернувшись на родину, я соврала ему, сказав, что уехала на время, чтобы переосмыслить свою новую роль, жизнь нашей семьи. Митчелл был вне себя от счастья, когда узнал о беременности. А я вне себя от горя и злости за собственную глупость. Я могла провести последние месяцы жизни рядом с любимым человеком, но… На кону была твоя безопасность, ибо Миранда ставит вровень понятия «семья» и «эксперимент», и мне пришлось выбирать.
Пусть ты никогда не узнаешь мук этого выбора, мой ангел, никогда.
Со всей любовью к тебе. Лайла. 14 июля 1999 года»
К концу письма я очень плохо различаю написанные её рукой строки. В глазах плотной пеленой стоят слёзы, жгучие и холодные одновременно. Я то и дело смахиваю их тыльной стороной ладони, размазываю влагу по опухшему лицу и морально готовлюсь открыть третье письмо. Последнее.«Ну вот, Сия, на этой земле у меня в запасе остался лишь день, у тебя же впереди долгие и счастливые годы жизни. Знай, дорогая, что счастливыми они становятся не с проста, а потому что ты прикладываешь к этому усилия.
Здесь, в Оттаве, далеко — далеко от мегамицелия и Миранды, ты в безопасности. Твоя жизнь естественна и нормальна, словно ты обычный человек, и в твоих жилах не течёт чёрная кровь. Так будет до поры — до времени, пока ты не захочешь узнать правду, и не приедешь в эту проклятую деревню. Я не вправе скрывать от тебя это, хотя бы потому что ты плоть от моей плоти, кровь от моей крови, и я желаю тебе только добра. Миранда не знает, но моя дочь будет сильнее, чем она может себе вообразить. Сорин и я приняли мегамицелий как собственный, максимальная совместимость. Невероятно. Это наш дар тебе, малышка. Ты можешь дать ему разгуляться или постоянно держать в узде — выбор всегда за тобой, но в самые тёмные времена помни — ты сильнее, чем думаешь.
Пусть эти письма попадут к тебе в руки только тогда, когда ты будешь к этому готова, ни днем позже или раньше.
Люблю тебя больше жизни, маленький ангел, отбивающий чечётку в моём животе вот уже десять минут кряду.
Лайла. 20 июля 1999 года»
Разрывая тонкие пожелтевшие листы в клочья, я ощущаю пустоту и безразличие. Осознание правдивости историй Хайзенберга не оставляет сомнений, а рой гнетущих мыслей мгновенно затихает. Теперь мне всё ясно — моя судьба была предопределена ещё до момента зачатия. Мне не оставили выбора на нормальность, лишь надеялись на время изолировать от своей сути. А моя суть — убийственна и черна. — Бинго! До тебя наконец дошло, — внезапно скрипит у самого уха, — Впусти меня, иначе будешь разрываться надвое всю свою долгую-долгую жизнь… Предпочитаю молчать. Сначала хочу поговорить с ним. С нетерпением жду, когда войдёт Холл, перестукиваю пальцами по спинке стула, облокотившись на неё грудью. Щелчок, второй, и вот я снова вижу эту бледную морду. Ну давай, пошли уже! Моя решимость сбавляет обороты, как только я оказываюсь напротив этого надменного лица, покрытого шрамами. Он на удивление спокоен, сидит, откинувшись на спинку стула и оценивающе оглядывает меня из-под опущенных ресниц. Сегодня на нём чёрная футболка и бежевые штаны, схваченные на поясе кожаным ремнём. Его сильные руки, скрещенные на груди дают мне понять, что разговор может не заладиться — для Карла это лишь очередная бессмысленная встреча, ему осточертело что-то мне доказывать. Что ж, понимаю, но идти на попятную я больше не намерена, я возьму своё. Быстро сажусь на стул, плавно закидываю ногу на ногу и бросаю на него невинный взгляд: — Ты мне должен, Карл Хайзенберг. Должен по полной программе, ты сам это знаешь, — слова льются уверенным потоком, и мне порой не приходится думать, что сказать дальше, как будто кто-то делает это за меня, — Должен… да хотя бы ответить на заданный вопрос. — Задавай, — ровно и уверенно. — Тебе знакомо имя Сорин? — Да. — Миранда некогда говорила тебе о влюблённой паре, которую подвергла мутации, ибо они хотели, но не могли иметь ребёнка? — заинтригованная, я наклоняюсь ближе. Секундное замешательство в глазах, а затем всё тот же налёт уверенности и спокойствия. — Ммм… Так вот в чём дело. Малышка Сия хочет узнать правду о своих родителях. Занятно. Так слушай, — наклоняется ближе и я улавливаю тонкие нотки табака и железа. — Сорин некогда оказал мне услугу, взамен я помог его женщине бежать из деревни. Цена за это была непомерно высока. Только учти — расценки устанавливал не я. — Выходит, у меня не осталось ни матери, ни отца, — в голосе дрожь. Утвердительный кивок. Стискиваю зубы и понимаю, что последняя нить утеряна. Я сама по себе, а значит надо выбираться, ибо жертва моих родителей не должна стать напрасной. И кажется я знаю, кто жаждет свободы не меньше моего. Он не раз говорил мне о том, что угодил из одной клетки в другую, что до сих пор не принадлежит сам себе. Он тяготится этим. Что ж, я не против. Чувствую как уголки губ непроизвольно поднимаются. — Карл, — произношу его имя чуть тише, чтобы он наклонился ближе. Чёрт, не шелохнулся. Лаадно. — Как тебе тут, нравится? Чувствуешь неограниченную свободу, к которой ты так стремился? — К чему этот сарказм, девочка? — заводится с пол оборота. Если есть что предложить, предлагай. — Я хочу убраться отсюда, Карл. Как можно скорее. Мы можем сделать это вместе. — Мы много чего можем сделать вместе. Я люблю фантазировать, Сия. Куда ты хочешь: Куба, Новая Зеландия, Африка, Европа, м? Пакуй чемоданы, выезжаем через пару часов, блять! — он ударяет кулаком по столу так, что я вздрагиваю и отскакиваю в сторону. — Иногда я поражаюсь, как ты ещё жива, будучи настолько наивной. — Ты сам знаешь, почему я ещё жива, — не могу удержаться и тыкаю пальцем в его грудь. — Хайзенберг, не беси меня. Ты хочешь выбраться отсюда или нет? — Хочу. Но без оружия и с этой штукой, — указывает пальцем на жучок, вживленный в шею, — у нас нет шансов. Почему так хочется прикоснуться к нему. Даже сейчас, когда я стою над ним, он кажется сильнее, кажется, что он, а не я, контролирует ситуацию. Хочу поступить иначе, попробовать другой способ склонить его на свою сторону. Сажусь на стол, перекидываю ногу через его голову и широкий торс оказывается между моих ног. — Значит играем без правил? — он не робеет и кладёт ладони на мои бёдра. Чувствую какие они горячие, и внизу живота накатывает тяжесть. От этой близости становится опьяняюще хорошо. Позволяю себе касаться кончиками пальцев его кожи, скольжу по ключице и возвращаюсь обратно, к жучку, и сама не замечаю, что склоняюсь к этому заросшему лицу всё ближе. Наконец холод в его взоре тает, и я вижу, как завороженно он изучает моё лицо, вижу как в его поблескивающих глазах разгорается желание. Значит, без правил, да? Касаюсь губами его выступающего лба и прикрываю глаза: — Я могу снять его, если ты потерпишь. — Сюда сразу нагрянет отряд. — Это неважно. Мы убьём их всех, — шепчу последние слова и покрываю лицо Карла короткими поцелуями. Он ловит ладонями моё лицо. Лоб ко лбу и я ощущаю тёплое дыхание на своих губах: — Моя Сия никогда не позволила бы себе так просто говорить об убийстве. Оно ещё разговаривает с тобой? — Иногда, — чувствую как притягивает меня к себе и через мгновение оказываюсь у него на коленях. — Хайзенберг… — крепко обхватывает мои ягодицы и двигает ближе к своему паху. Хриплый выдох вырывается изо рта. Он возбужден, я тоже, и если бы не эта ткань, разделяющая нашу плоть, я бы уже ощущала внутри себя твёрдый член, который очерчивался под складками его штанов. — Хххрр… Знаешь… — он сглатывает. — Знаешь, почему я оставил Люси в живых? Я ждал, что ты вернёшься, знал, что эта зараза, твоя сущность, будет донимать тебя. Я не позволю, чтобы ты заблудилась во тьме, Сия. Вытянуть тебя из болота ужасов того места могла рука родного человека, не моя. Цель оправдывает средства. — Я способна сопротивляться, — кусаю мочку уха — маленькая месть за Люси, — Ты же смог, — виляю бёдрами и чувствую с какой силой он сжимает мои ягодицы, чуть ли не рыча. Мне нравится играть с ним. Неожиданно Карл подхватывает меня и валит на стол, устраиваясь между ног. Нависает надо мной как хищник над своей жертвой. Забравшись под футболку, я гуляю пальцами по его напряжённому торсу, глажу шрамы и рубцы, а он мурчит как довольный кот, смотрит в глаза, и пленительно улыбается. — Бунт? — Да, детка, бунт, — огонь в светло-зелёных глазах разгорается всё сильнее, и я больше не в силах ждать. Обхватываю его шею и притягиваю к себе, льну к этим сухим губам и понимаю, что не в силах от них оторваться. Он отвечает на поцелуй также горячо, одной рукой схватив за волосы, а другой поглаживая талию. От Карла пахнет качественным табаком и металлом, и я жадно вдыхаю этот аромат, пытаясь заполнить им сознание. — Так интересно, — он прерывает поцелуй и я разочарованно выдыхаю, — Мы трахнулись раньше, чем поцеловались. Вы ведь любите иначе. — Мы ненормальные, у нас не может быть «иначе», — целую его ещё раз, мягко покусывая губы и отрываюсь. Улавливаю недовольство в глазах напротив и мысленно разделяю его, — Карл, пора, — обхватываю пальцами жучок. Негласно даёт зелёный свет. Шипение из его рта доносится яро, в тот момент, когда я вырываю кусок магнитной железки из его плоти вместе с её кусочками. Жучок вырван из вместе со стержнем, уходящим под кожу на сантиметр. Слизываю кровь, сочащуюся из раны и легонько отталкиваю от себя Хайзенберга. Сирена заходится молниеносно и всё здание погружается в ядовитый неон. Я слышу их топот.***
Рубиновые капли словно дождь покрывают наши лица и тела, когда мы продвигаемся по тени длинных коридоров. Я жарю их внутренности словно заправский шеф-повар, и как славно, что для этого не нужна сковородка. Трупы падают к нашим ногам, окровавленные, покрасневшие и раздутые. Их стоны и рваные крики — услада для моих ушей. Угнетатели, высокоморальные свиньи и вооружённые оперативники — все идут в расход. Карл словно по щелчку взял под контроль всю систему безопасности штаба. Двери открываются перед нами так приветливо и широко, словно за ними стоит швейцар в выглаженной тройке. Иногда я поглядываю на мужчину, крепко держащего мою ладонь в своей, и представляю, что мы Бонни и Клайд. Такой прилив адреналина я не испытывала никогда в жизни. Мгновение, и я ныряю в эту бесконтактную бойню с головой. Прокуренный голос Карла, ставший для меня проводником, выбирает для нас маршрут к выходу. Со всех сторон слышатся крики, топот, выстрелы и глухие удары падающих на пол тел. В глазах мигают вспышки — красный, чёрный, красный, чёрный. Не меньше пяти лестничных пролётов, десятки поворотов и длинных узких проходов проносятся мимо, и мы оказываемся в центре главного фойе. Белая квадратная люстра, панорамные окна, антрацитовые диваны и стойка администратора, на которой матовым мрамором читается надпись «BSAA». Я без сожалений прощаюсь со всем этим и мысленно желаю гореть в аду каждому причастному к нашему заточению. Карл открывает последнюю дверь, ведущую к свободе и тянет меня за собой. Как только летняя прохлада обволакивает моё тело, я перестаю слышать вой сирен и не вижу, как за нашими спинами разноцветной ёлкой светится штаб альянса, погруженный в пучину смерти и огня. Лица в крови, подошва хлюпает, подминая под себя чьи-то внутренности, одежда липнет к коже, насквозь пропитанная красным. Я стою рядом с ним и не могу отвести глаз от его счастливого лица. — Что теперь, мой лорд? Нам нужно убираться отсюда как можно скорее. — Холл обеспечит нам фору в десять минут. Навестим старых знакомых, — хитринка в его уставших глазах заставляет меня улыбнуться. — Так у тебя был план?! — Лезть в пекло, не имея плана хотя бы к отступлению — значит заблаговременно вырыть себе могилу.Спустя сутки
Итан только что уложил Розу в кроватку, и направлялся на кухню, чтобы заварить себе перед сном мятный чай. Как только сушёные листья погрузились в кипяток, мужчина трепетно обхватил ладонями любимую кружку Мии и направился в гостиную. Воспоминания о жене до сих пор отзывались тяжестью в сердце и жжением в глазах, но он решил во что бы то ни стало быть для их малышки самым сильным и заботливым отцом. Крис выделил Уинтерсам половину своего дома в Колумбусе. Одноэтажная постройка, выложенная из клинкерного кирпича, с отделкой в коричнево-чёрных тонах и редкими окнами, вторила стилю и скрытности своего хозяина. Итан с Розмари ни в чём не нуждались: Редфилд обеспечивал их пропитанием, одеждой и финансами, пока вдовец одним глазом следил за слишком активной Розмари, только — только начавшей ползать, а другим — за перелистыванием вакансий на сайте Layboard, пытаясь найти работу. Плюхнувшись на диван, Итан потянулся к пульту, чтобы включить телевизор и посмотреть очередной выпуск на Viasat Nature, но не успев нажать красной кнопки, расслышал шипение со стороны ящика. Оно продолжалось с минуту, а затем резко оборвалось, уступив место чему-то до жути знакомому. Мужской прокуренный голос начал вещать приветливо и чётко: — ООО, Итан Уинтерс! Мужиик! Рад, что ты цел и невредим. Как Роза? Уинтерс аккуратно подкрался к телевизору, чувствуя себя окончательно спятившим. — Карл? Это ты? Что, мать твою, происходит? — Кхм, я ожидал другой реакции, Златовласка. Ну да ладно… — Погоди, ты жив? Где ты? Краем уха Итан различил ритмичные постукивания у входной двери. Сердце замерло. — Кто там? — Сто грамм! Опять двадцать пять… Уинтерс, нам долго ждать? — по недовольному голосу, Итан понял, что знакомый теряет терпение. На ватных ногах он направился к двери, ещё крепче вцепившись в керамическую кружку. Снаружи послышались смешки и шёпот. Поворот замка, второй. У порога два человека, промокших до нитки, уставших, но при этом умиротворенных и счастливых. Их руки сплетены, а глаза светятся возбуждением, они выжидающе оглядывают Итана. Когда молчание становится уж слишком неловким, фигура поменьше подаёт голос. Кружка из дрожащих мужских ладоней летит на пол, в мгновения ока разбиваясь вдребезги. Итан узнает этот голос, мягкий и звонкий одновременно. Беглый взгляд с лица Карла на лицо Алисии, с Алисии на Карла, с Карла на Алисию… Голова идет кругом и Итан хватается за дверной косяк в попытке устоять на ногах. Внезапно чья-то сильная рука хватает его за предплечье, помогая удержать равновесие. — Уинтерс, я понимаю, что от меня у тебя голова кругом, но ты хотя бы не забывай дышать, — Хайзенберг проходит в прихожую слишком по-хозяйски, не забывая тащить за собой Итана. Спустя полчаса бутылка хорошего кубинского рома, припрятанная Редфилдом на чёрный день, была найдена и беспощадно осушена в его же гостиной. В прозрачных роксах тёмным янтарём плещется терпкая карамельная жидкость. Глоток, еще один — и тело ноет в сладкой истоме. Тёплый свет торшерной лампы рассеивается по углам комнаты, наполовину скрывая лица собеседников. Холодный ливень настырно тарабанит по стеклу, а в камине, словно насмехаясь над тем, что дождь до них не доберется, мерно потрескивают толстые поленья. Карл, согревшийся и расслабленный полулежит в кресле-мешке. Пряди его распущенных коричнево-пепельных волос мокрой тиной липнут к вискам, полусырая одежда неприятно прилегает к телу, но блеск в светло-зелёных глазах и спокойная улыбка говорят сами за себя. Алисия, оставшаяся в одном нижнем белье, укуталась в синий шерстяной плед и поджав ноги, устроилась на мягком бархатном диване поближе к камину. Итан старался не отходить от неё ни на шаг, всё выспрашивал про самочувствие, беспокоился о том, не нужно ли что-то принести, однако о самом главном спросить так и не решался. Как и не решался долго смотреть на её лицо… — Крис расскажет тебе обо всём, когда вернётся, — Брук залпом выпила оставшийся ром и подняла уставшие глаза на Итана, разглядев в его колебаниях немой вопрос. — Я правда думал, что ты погибла, — накрывает её худые руки своими, Сия отвечает, сжимая мужские ладони в ответ. Наблюдавший за этим действием Карл нахмурился и демонстративно откашлялся. Девушка закатила глаза, и погладив ладонь Итана, высвободила свои руки. — А где… Мия? — Её не нашли и… Кхм, знаете, ребят, уже поздно, пора спать. Одеяла и подушки там, — Итан указал пальцем на ореховый комод. — В целом, будьте как дома. Крис всё равно мне должен. — Итан, прости, я не хотела, — Алисия провожает грустным взглядом удаляющуюся спину в белой футболке. — Спокойной ночи, — тихо и небрежно. Хайзенберг задумчиво смотрит ему вслед и через какое-то время нехотя поднимается с кресла, начиная рыскать по полкам в поисках постельного белья. Алисия неотрывно следит за его фигурой. Ощупывая разные по плотности одеяла, он пытается найти самое тёплое — его выбор падает на пуховое. Брук забавляет то, как старательно Карл подготавливает для них ночлег. Такого никак не ожидаешь от человека, с которым сутки назад рука об руку проливала кровь как минимум сотни живых душ. Полный абсурд. Как и её чувства. — О чём думаешь? — он скидывает с себя все шмотки и ложится рядом, натянув одеяло по пояс. На обнаженном мужском торсе виднеются старые глубокие шрамы, напоминающие следы когтей и выступающие рубцы, оставленные человеческой рукой. Полоска волос, сбегающая от пупка вниз, соблазнительно исчезает под белой тканью и заставляет закусить губу. Алисия не замечает, что разглядывает его абсолютно открыто. Он замечает, и этого достаточно. — Хах, а ты голодная, да? Иди ко мне, — ухмыляясь, манит её пальцем. И после этого «иди ко мне» — всё как в тумане. Она проснулась, лёжа у него на груди. Карл спал глубоко, иногда посапывая, но несмотря на это, крепко прижимал её к себе. Её чёрные трусики были разорваны и небрежно валялись под креслом, а лифчик, наспех отброшенный в сторону, улетел в камин и сгорел в нём ещё до светла. На одеяле кремовые разводы — этой ночью, полной тьмы и похоти, Хайзенберг кончал не один раз. Фейерверк мужских эмоций как-то разбудил маленькую Розу, за плачем которой последовал настоятельный и даже угрожающий стук её папочки в дверь. Алисия раз за разом слизывала семя с набухшей головки его члена, заставляя Карла материться от удовольствия. По части ласк до профи ей было далеко — неуверенно двигала рукой по стволу, задевала зубами нежную плоть, попёрхивалась, когда брала член в рот. Она только училась, но её неопытность невероятно распаляла желание Хайзенберга. Настолько сильно, что порой он забывался, двигаясь в ней слишком резко, входя глубоко и грубо, и зажимал пухлый рот широкой ладонью. — Да, моя девочка, даа, какая же тугая киска… — рык из широкой волосатой груди вырывался многократно. Стоны и крики срывались с её губ, пальцы впивались в мужские ягодицы, когда он был сверху. Порой она направляла его, выгибаясь навстречу ритмичным толчкам словно кошка, порой царапала кожу, желая остановить всё это. Сильные руки властно блуждали по её телу, вызывая волну мурашек и вздохов. Алисия лежала под ним, такая хрупкая и горячая, и это заставляло его ощущать свою силу и превосходство вдвойне. Шоколадные кудри наматывались на кулак, когда он трахал девушку сзади, хорошенько растирая пальцами её смазку, скользя затем подушечками вверх, к пульсирующему клитору. — Карл… Ещё, ммм, хочу ещё… — игра мужских пальцев доводит до исступления. — Повтори ещё раз, моё…моё имя, — шепча на полувыдохе, не выходя из неё, он обхватывает тонкую шею и притягивает к себе. — Карл. Карл. Карл. Белые зубы впиваются в нежную кожу и провоцируют сладкий стон. Сперма извергается в её влагалище. Она чувствует, как член подрагивает внутри, как вытекают последние капли теплого белого семени. Чувствует влагу на внутренней поверхности бедра и довольно выдыхает. Внутри неприятно саднит — всё же для второго раза это было дико. Он поворачивает её к себе и завершает их ночь многообещающим поцелуем, оставляя влажные следы на её губах, щеках и шее, щекоча своей бородой нежную кожу. Лорд Хайзенберг засыпает быстро и крепко, как только лохматая голова касается перьевой подушки. Воспоминания об этой ночи ещё долго не покинут её кудрявую голову, а пока в ней витают другие мысли. В глаза бьёт холодный свет восходящего солнца и Алисия жмурится. Она лежит под его боком, ощущая тепло крепкого мужского тела, запах табака вперемешку с запахом пота, и… покой. Все убийства и потери стоили этой минуты, все слёзы, раны и борьба — стоили этого вдвойне. «Какова была моя цель?» — она даже не силится найти ответ, просто наблюдает за его мерным дыханием, водит кончиком пальца по серьезным, но таким красивым шрамам, обводит нежным взором волевой профиль. Скользнув рукой вниз, по собственной шее, она осязает ладонью тонкую цепочку и прохладу драгоценного металла. Подкова. Дьявол больше не ходит кругами. Дьявол нашел новый путь, утратив старые связи, оставив дом и семью, потому что порой в чёрную душу могут проникать светлые проблески добродетели, потому что порой нужно сжечь все мосты, чтобы затем отстроить их в другом месте и пойти новой тропой. Это всего лишь искусство, которое стало им подвластно. Искусство выживания.