Между прошлым и настоящим | Ничья

      Одинокие, до боли знакомые дома сменялись один за другим. Ничего не изменилось в Барбадесе. Старость веяла в воздухе. Одиночество и увядание. Моросящий дождь содрогал каждую ветку, каждый листок.       Также где-то внутри что-то содрогалось от каждого знакомого места. Часы прогулочного шага миновали слишком быстро — не гулял так раньше Эдриан. Оттягивал сам себя, понимая, что слишком больно и станет неосознанно вызывать лишь неприязнь. Но не сейчас.       В эти мгновения после письма Крис внутри стало намного легче видеть эти улицы, ведь обида ушла за всеми объяснениями. И она прошла бы ещё раньше, получил бы он объяснения ещё на мосту. Сложилось бы все совсем по-другому. Намного благоприятнее.       Осталось лишь чувство, которое Эдриан даже словами описать не мог. Похожее на горе по тому, что они оба потеряли из-за глупости. За это ему было обидно.       Тогда на мосту Эдриану нужны были, в первую очередь, объяснения. Оттуда этот эгоизм, бескомпромиссное нежелание слушать хоть одно лишнее слово. Слишком уж много времени он провел в догадках. Но как же это обидело Крис. Она так была рада видеть его, а этот до ужаса пробирающий холод лишь напугал её и сбил с толку. Девушка хотела поговорить, узнать, как он. Что пережил, а потом объясниться. Не совпали их желания, оттого всё закончилось так, как они оба не хотели. Полная недосказанность и тяжесть в груди от непонятных ощущений теснились внутри. Каждому стало лишь больнее.       Эдриан не из тех, кто не будет видеть своих ошибок. И первая, за которую ему было обидно — отъезд и его эгоизм. Крис не пришла, а он сам, полный озлобленности, и придумывая себе что-то, просто уехал. Не пришёл сам.       Как же просто винить только Крис. Не пришла в те самые роковые дни его заключения. Он так хотел объяснений, но ничего не сделал, чтобы их получить. Да, его могли убить, и сам он тогда подумал, что Крис предала его, но из письма узнал, что она искала его, хотела поговорить.       А он не искал.       Она струсила, а он не взял в свои руки.       Не пришёл сам. Как просто. Он просто бросил и уехал. Хотел объяснений и в полном одиночестве думал, почему же всё именно так.       Ломало.       Болело.       Они не поговорили, и жизнь их отбросила в разные города. Но оба не забывали…       Нужно разговаривать, а не придумывая себе что-то просто убегать. Отвратительная, чёрт возьми, тупость. Наивная тупость. Итог — ничья? Ха! Они оба проиграли. Друг друга проиграли…       Когда Эдриан приехал, в Барбадесе уже вечерело. Он не стал наведываться на адрес, указанный в письме: оставил это на следующий день. Сейчас он полностью ушёл в воспоминания, гуляя по улицам города.       Вспоминал мать, папу, Оскара, Пенелопу, Крис.       Сходил к побережью, где часто рыбачил с отцом, дядей Оскаром и…       Даже до уже закрытой школы дошёл, где он и первый раз увидел Крис. Горькая улыбка не сползала с лица. Но от самого понимания, что ему не так больно, как было раньше, становилось радостнее. Не больно… Он прошёл все четыре стадий горя. Понимал, что именно сейчас наступила стадия «Принятие».       Дошёл до старого переулка, который Эдриан уже успел забыть и угодил одной ногой в лужу, после чего грязно выругался. Привычным методом потушил сигарету о стену и вышел на родную улицу. Середина пустой дороги, фонари расставлены через каждые четыре метра. Темнота. И вот он, уже покосившийся забор дома, ремонт которого так и не закончили. С прогнившей крышей и грязными окнами.       Забытый дом, к которому последний раз приезжал Эдриан с Грантом и Яном, но они даже не заходили внутрь. Эдриан просил не заходить, а Грант, в знак благодарности, что они хотя бы увидели этот дом, не настаивал. Понимал, что хоть для него тема Пенелопы была ужасно болезненной, но Эдриану в сто раз хуже ходить в те места, где он была ещё живой. Последний раз она была в этом доме, когда ещё не была Клинком. Не вышла замуж за Гранта и не родила Яна. Они второпях собрали вещи и уехали, закрывая на два замка входную дверь.       Отбросив дверцу почтового ящика, Эдриан увидел лишь ненужные, давно оплаченные платежки за дом. Ничего больше.       С тяжёлым вздохом приложив силы, чтобы отпереть уже осевшую, сгнившую калитку, Эдриан вошёл на участок. Заросшая брусчатка потемнела, два шага по лестнице довели прямо до входной двери. Открыть получилось не с первого раза, но с противным скрипом петель дверь поддалась, открывая прихожую, воздух которой был наполнен пылью, ударившей в нос.       Еле успев заметить маленькую записку, которую сунули под дверь, Эдриан сделал шаг в сторону и потянулся к запылившемуся, пожелтевшему листку:

      «Эдриан, пожалуйста. Просто дай мне объясниться и делай дальше выводы сам. Но приди, как появишься дома. Умоляю тебя. Нам надо поговорить.

      Твоя Крис

      Надеюсь, ещё твоя…»

      — Чёрт… — выругался он, ударив кулаком в стену и запрокинув голову. И тут же увернулся, когда на него посыпалась побелка с потолка. — Да блять!       Свернув клочок бумаги, и сунув его в карман, Эдриан безуспешно попытался оттереть побелку с плеча и ступил в коридор.       Единственным местом, куда он заходил крайне редко был зал с камином, где чаще всего находилась мать. Та самая, что даже не стала разбираться в обвинении родного сына. Упаковала вещи в чемодан и уехала. Безразлично. Ей было уже всё равно, и Эдриан со временем это понял. Он мог простить кого угодно, даже Крис. Но не мать. Этот отвратительный поступок от родного человека понять или принять он не смог. Понял, что вот кто оказался предателем. Сложил весь их холод в отношениях с её поступком и отбросил образ матери в дальний угол памяти. Она ведь даже не знает, что у неё родился внук. Да что уж там… Она даже не знает, что её дочь уже мертва. Знакомый Эдриану эгоизм, когда она даже весточки не прислала, ни письма. Ничего. Не стала разбираться и уехала. Возможно, и она сейчас мертва. Кто знает…       Не желая даже вспоминать мать и её образ, Эдриан прошёл дальше к арке на кухню, но и в неё не заглянул, как и во все остальные комнаты на этаже. Лишь высунул зажигалку для хоть какого-то освещения, ведь дальше света из входной двери уже не будет, и аккуратно поднялся по скрипучей лестнице. Прошёл две двери и рукой коснулся ручки одной из спален.       Комната Пенелопы. Заброшенная.       Ещё не поклеенная обоями одна стена. Пустые стеллажи, стол, комод, шкаф, две прикроватные тумбочки и сама кровать. Один запылившийся матрас. Протерев металлическую перекладину у конца матраса, Эдриан упёрся в него тазом и глянул в окно, в котором лишь немного торчал уличный фонарь.       Вот то место, ради которого он пришёл.       Та самая комната, где они чаще всего болтали и проводили вместе время. Где Эдриан в периоды рекуррентного депрессивного расстройства утешал сестру. Где она учила его жизни, рассказывала, как нужно себя вести не только с девушками, а вообще по жизни. Чтобы, встретив жизненные трудности, Эдриан уже знал, как нужно поступать.       Во многом благодаря сестре Эдриан тот, кем является. Не утратил себя, пройдя множество трудностей. Не замкнулся. Не перестал что-то чувствовать. Хотел жить. Любить и быть любимым. Любить близких: друзей, семью, племянника. Любить то, чем живёт и чем дорожит. Хотел продолжать стоять на ногах, несмотря ни на что.       Эдриан не из тех, кто после каких-либо трудностей впадёт в отчаяние и бессмысленные рыдания, от которых, по его мнению, ничего не изменится. Всегда сразу же начинал искать решения, выход из ситуации, а только потом грустить. Так же он поступал, когда только поставили диагноз сестре. Он не стал сразу печалиться, а начал действовать, помогал сам и искал врачей, кто сестре может помочь. Когда Пенелопы не стало Эдриан сразу начал искать варианты, как же обезопасить Яна от судьбы Клинков, ведь матери больше нет, а отец и дядя уже погрязли в этом с головой и хорошего воспитания уж точно дать не смогут. Понимал, что не нужна Яну такая судьба. Да и сам Эдриан, возможно, ушёл бы из Клинков, если бы его не связывали семейные узы и ответственность, которую он уже ощущал на своих плечах. Ведь пришёл в их ряды из-за сестры. Множество обстоятельств.       Все, что он сейчас хотел — отпустить прошлое. Закрыть одну дверь, чтобы открылась другая. Оставить все обиды, всю боль. Повспоминать времяпровождение с сестрой, но воспоминания о ней Эдриан не собирался оставлять. Не её. Она слишком дорога для него. Слишком много сделала, за что он до конца жизни будет ей благодарен. Огромная светлая любовь к самому близкому человеку. Огонёк, который никогда не потухнет. И её улыбка никогда не забудется. Её глаза и смех.       Эдриан был готов отдать так много, лишь бы снова услышать её смех, голос. Ощутить её успокаивающие объятия. Поговорить на разные темы. Даже не тему секса, о которой она всё чаще говорила с взрослением Эдриана, лишь бы он понимал и не натворил глупостей.       Она всегда понимала его. Всегда была на его стороне, что бы ни случилось. И после того обвинения, когда они уже переехали в Кайлас, Пенелопа призналась, что где-то в глубине души знала, что Эдриан не способен на изнасилование. Потому и поверила ему тогда у камеры, не требуя доказательств. Знала, что её брат не такой и спокойно относилась к тем «гуляниям» на одну ночь с девушками, хотя сейчас Эдриану за это дико стыдно и противно вспоминать. Вот в те времена он с радостью бы переместился и оттянул самого себя от тех девушек.       Встав с металлической балки, Эдриан обернулся на кровать и уткнулся взором в середину матраса. Вспоминал себя еще восемнадцатилетнего. Не такого крупного, как сейчас, без пучка на голове и с вечно лезущими в глаза прядями волос. Местами наивный парень, ещё не видевший жизни. Но уже имевший какие-никакие цели.       И одной из них была жизнь с Крис, когда та подрастёт и он бы забрал её в другой город. Они обсуждали это, без смеха не обходилось конечно, но Эдриан показывал всю серьезность своих намерений. Давал понять, что любит совсем не меньше самой Крис. Потому, наверное, она была так окрылена в этих отношениях. Так же видела в нём человека, с которым хотела бы какого-нибудь будущего. Других не видела, как и Эдриан.       Эдриан метался с работы обратно в Барбадес, первым делом всегда навещая Крис. Дать понять, что приехал, как и сделал последний раз. Так же прибежал к ней, но встретила его совсем не та любимая, рыжеволосая, милая девушка. Печальный конец такой доброй, искренней, местами может ещё не серьезной любви. Которую Эдриан берёг, как мог и уж точно не хотел что-то заканчивать.       Но, к сожалению, их судьба распорядилась иначе…       Проведя около получаса, а может и больше, в комнате Пенелопы, Эдриан вздрогнул, отрываясь от воспоминаний, и отошёл к двери в коридор.       — Спасибо за всё, Пенелопа. Я скучаю… — вздохнул Эдриан и закрыл за собой дверь в комнату, а после и сам дом.       Лишь оглянулся у калитки, закрывая её за собой, и потянулся к своей старой, вредной привычке в виде сигарет. Подтянул к горящей зажигалке в руке и наконец-то потушил её, оставляя в одной руке сигарету.       Никаких планов на этот одинокий дом, на данный момент, не было. Он принадлежал Эдриану, потому решение о его судьбе принимал лишь он. Пусть стоит и эта не последний визит. Он так решил и ещё обязательно вернётся…

      ***

      Завтрак был привычным делом в Клинках. Но находясь в Барбадесе, Эдриан решил пропустить его. И когда часы пробили полдень, он покинул номер, выдвигаясь на адрес.       Район был знаком, как и улица, указанная в письме. Соседний от его улицы район. Неподалеку сквер и торговые ряды вперемешку с новыми магазинами. Где-то здесь же он когда-то гулял с Крис.       Участок не был огорожен забором: лишь пара кустиков и каменная тропинка к козырьку. Вздохнул и шагнул на тропинку, а в окне пролетел женский силуэт…