Смерть с ароматом весны. Второй шанс

      Моро неспешно поставил кружку чая на поднос, на котором уже лежали инструменты и бинты, поднял его и двинулся в палату. В комнате было светло и прохладно. Морозный утренний ветерок колыхал шторы в открытом окне, в которое смотрела Мария. — Воздух потеплел, — вяло пробормотала девушка. — Да, есть в этом что-то весеннее. Надеюсь скоро мы увидим подснежники, — с улыбкой ответил Моро, меняя повязки. — Скоро лошадей выводить из загона, а то засиделись… нужно предупредить Диану. Она знает, где лежат седла и упряжка. — Не волнуйся Мария, предупредим.       Сменив повязки, Моро вышел из палаты, встретившись с двумя парами одинаковых глаз. Первые две недели близнецы порывались зайти вместе с Моро, но тот строго наказал не входить. Мария была совсем плоха: не вставала с кровати, почти не разговаривала и путалась в воспоминаниях. Однажды вечером, когда Моро проверял повязки и температуру, она шёпотом спросила: « Где Кай»? Мужчина замялся и вышел. После этого Мария три дня не реагировала на присутствие доктора и процедуры.       Близнецы взяли на себя все заботы о клинике и помогали старейшине и охотникам обходить леса. Кая, как и гиганта нигде больше не было. Чаща перестала быть для деревенских опасной. И сейчас, такие смелые, сильные и отважные, они смотрели на Моро с ожиданием и надеждой. Но тот лишь тяжело вздохнул и покачал головой: — Ещё рано. — Пойдём Адам, через десять минут мы должны быть на обходе, — Елена потянула брата к выходу. — Начинайте без меня, я догоню…       Сестра коротко кивнула и вышла из клиники. — Моро! — Адам нагнал доктора в коридоре. — Да? — Моро обернулся на помрачневшего «племянника». — Когда он наконец вернётся? — Пойдём ко мне в кабинет, думаю пора поговорить.       Моро никогда не позволял себе выпить на рабочем месте. А работал он, к слову, днями и ночами. Без выходных. Но оставленная когда-то недопитая бутылка виски оказалась на столе далеко не случайно. Как и два хрустальных бокала. Занятные вещицы, оставшиеся ещё с того времени. Моро тяжело опустился в кресло, приглашая Адама сесть напротив. После пяти бокалов на душе стало намного легче. — Знаешь, по началу я завидовал Карлу. Даже с мутамицелием он смог сохранить человеческую красоту, в отличии от меня. Его стальная воля, бунтарская и свободолюбивая душа высвободилась от влияния Миранды… Где-то глубоко внутри я понимал что в оковах, но выбраться сам не мог. А Карл смог. Деревенских девчонок от его фабрики было не оттащить, пока там не стало опасно. Он отмахивался даже от них, в то время как я не получал любви и ласки даже от матери Миранды. Даже строптивые дочери Альсины, названные племянницы, и то без особых усилий раздвигали перед ним ноги, а ему было плевать. Лорд Карл Гейзенберг… перед ним стелились, его уважали, а я боялся лишний раз появиться в деревне, чтоб не нарваться на людей. В их глазах я был ничтожеством, уродом… Так бы и продолжалось, если бы Карл не вступился за меня. Если я правильно помню, тому кретину он оторвал руки, за то, что эти же самые руки он поднял на меня. И я наконец-то открыл глаза. Гейзенберг никогда не прогонял меня, даже когда я подолгу сидел у него на фабрике. По возможности давал советы, хоть и не считал своим братом, но я стал считать. А потом в нашу деревню приехала Мария. С самой первой встречи, как сейчас помню, он ее задирал, — с улыбкой произнёс Моро. — Задирал? — Адам не мог в это поверить. — Постоянно. Думаю, он воспринимал ее как ребёнка. И ведь правда, на его фоне Мария выглядела совсем ещё девчонкой. И как-то незаметно, Карл стал меняться. Никто из нашей семьи этого не замечал, кроме меня конечно. Он стал пускать ее на свою фабрику, даже позволял ему помогать. Однажды я зашёл его проведать, без предупреждения, конечно, и услышал пение. Такого красивого голоса я в жизни не слышал. Мария пела что-то на латыни, а Карл сидел рядом и не мог оторвать от неё взгляд. Он был счастлив, и я снова стал завидовать, но уже по другому. Впервые что-то затмило для него работу, которой Карл отдавал всего себя. — Он так сильно любил маму? — Они оба любили друг друга, но по разному. Мария всегда была рядом, будто боялась отойти далеко. Она смотрела на Карла, как на свет и тянулась к нему. Как и он к ней. Это было видно. — Если он так любил маму, то почему не забрал нас и почему ушёл сейчас? — Когда мы думали что Мария мертва, Карл впал в беспамятство. Для него это был тяжелейший удар. Каждый раз, приходя на фабрику, я надеялся увидеть его живым. Хотя и «живым» это не назовёшь. Забирать младенцев в таком состоянии, сам понимаешь… — Но мама была жива. — Да, и вскоре мы это узнали. Карл оклемался, вернулся в привычное состояние, но то, что случилось у озера… Адам, это тяжело, ты сам понимаешь. Дай ему время. Сейчас, я думаю, Карл глушит себя работой, а мне выпала возможность присмотреть за вами, уже ставшими для меня, родными племянниками. Мария только стала идти на поправку, и так рисковать мы не можем. Так что сейчас даже лучше, что Карла нет рядом. Вы сильные и справитесь с этим. — Позвал поговорить, а балаболишь сам, — Адам резко встал с кресла и двинулся к выходу. — Куда ты? — Как куда?! На обход! В этом доме языком мелешь только ты, а работаю только я! А ты ещё и бухаешь на рабочем месте. Уму непостижимо!       Сейчас Адам удивительно был похож на своего отца.       На следующее утро Елена вернулась с обхода намного раньше, запаханная и взволнованная. — Моро, там, в деревне…       Где-то на подсознании он уже был готов это увидеть. Но был удивлён, когда пришёл к центру деревни. Какая ирония… Кира больше всех восхваляла и возносила свою богиню, молилась на ее правосудие, и сама оказалась на столбе. Но как? Он заходил на рассвете к Марии и она еле вставала с кровати.       Повязки на глазу плотно сидели, а шторы колыхало от лёгкого ветерка. Мария сидела в кровати и смотрела на проплывающие на небе облака, в открытом окне. Сегодня Моро пришёл не один. Проверив повязки, он стал собирать с тумбы инструменты, когда к кровати подошла Елена. Она поставила перед матерью кружку чая и не решалась заговорить. Мария медленно перевела взгляд с окна на дочь, грустно улыбнулась и прошептала: — Рада, что ты на меня не похожа, — и снова отвернулась.       Елена стойко встречалась со всеми проблемами, но до сих пор думала, что никто не слышит того, как она плачет по ночам.       Тяжелее всего, для Моро, было отвечать на звонки брата. Карл коротко спрашивал как Мария, как дети, и бросал трубку. Если детей и Марию он видел и отслеживал их состояние, то с Карлом было намного трудней. Фабрика работала, но двери были закрыты, и это пугало больше всего.       А тем временем Мария, хоть и с помощью, но уже вставала и ходила по дому. Пару раз Адам помогал ей подняться на второй этаж и смотреть из западных окон на снежные горы. Мария нежно прикоснулась к его лицу и улыбнулась: — У тебя его подбородок.       Воспоминания становились все чётче и некоторые события становились в голове крепкими столпами. Дети все чаще проводили время с матерью и Моро перестал приходить в палату. Мария уже могла показаться им без повязки и даже немного шутила. Когда после долгого перерыва, Моро зашёл ее проведать, чистокровная аккуратно встала с кровати и взволнованно обратилась к доктору: — Мой проигрыватель, его нужно починить. — Проигрыватель? — Да! Идиотка Даниэла его сломала и нужно его починить, — огонёк в глазах Марии прыгал и плясал. — Подожди тут, я схожу за ним, — Моро пулей вылетел из палаты.       Сомнений не было, она начала вспоминать. Этот патефон уже давно ненужным мусором лежал под руинами дворца Миранды. Мария знала это, и сломанным проигрыватель был всего лишь ширмой, прикрытием.       Моро залетел на склад, яростно откидывая старый хлам, который он притащил когда-то из дворца Альсины. В память, конечно. Там точно был проигрыватель, он точно у него был Патефон был обтянут в пыльные тряпки. Почти без потертостей, почти новенький и, к сожалению, работающий. Схватив лежащий неподалёку молоток, Моро с размаху ударил им по проигрывателю. Скидав и завернув все в тряпки он вернулся в палату и обомлел: Елена бережно укладывала волосы матери в пучок, а Адам стоял рядом, облокотившись на стену, держа в руках меховые накидки. — Просто дыра какая-то… ни нормального гребешка с камнями, ни заколки. Про серьги и подвески вообще молчу. И как тут одеваться знатным леди, вообще непонятно. Моро, мама не может выйти в одних ночных рубахах, нужно найти… — Не нужно, я пойду так, — коротко ответила Мария.       Адам заботливо обернул ее в накидки и помог со шнуровкой на сапогах. Мария поцеловала детей на прощание и взяв Моро за локоть, вышла из клиники. — Ты не выглядишь расстроенной, — осторожно начал Моро, когда ворота фабрики открылись автоматически. Видимо Карл заметил их приближение по камерам. — Почему я должна быть расстроенной? — За все это время Карл ни разу не пришёл тебя навестить. — Мы не виделись семнадцать лет, могу ещё немного подождать. А если серьезно… Я все понимаю. Карл очень чуткий и добрый, но не в его характере показывать это всем. — Хорошо, есть ещё кое-что... Ты вернулась из зеркал одна, но где же Диана? — Она уже была мертва, Моро. Я лишь поместила ее дух в зеркало, чтобы побыть с ней ещё немного. Она жила лишь там и не могла выйти. Когда ее силы закончились, Диана исчезла. Такова судьба чистокровных, не принадлежавших к роду Сцыль, после попадания в отражение. — А как же Кай? Он семнадцать лет терроризировал деревню и тебя, причём в обоих мирах. — Раньше я была довольно изобретательней… Мне почему-то показалось хорошей идеей оставить его тело в отражении, а голову забрать с собой. — Но он ведь умер! — Сцыль не может умереть в отражении… — коротко ответила чистокровная, вгоняя Моро в ещё большее недоумение.       Мария с трудом перенесла все лестничные пролеты и подъемы. Впервые жгучая смесь масла, стали и спертого горячего воздуха вызывала головокружение и тошноту. Пару раз Моро приходилось ее откачивать, а пол пути вообще пронести на руках. У кабинета Мария поправила выбившуюся прядь волос, глубоко вздохнула и открыла дверь. — Привет Карл, мы пришли к тебе с просьбой. Вот старый проигрыватель, — не входя в кабинет, Моро нервно улыбаясь, поставил тряпки с патефоном на пол у двери, — и его нужно починить. Вы тут обговорите детали, а я пойду, дел много.       Карл сидел за столом. Его тело оставалось неподвижным, но Мария видела то, что творилось в его глазах. Спокойном шагом она подошла к металлическому стулу и села напротив. Сейчас их разделяло тяжелое, а если присмотреться, осязаемое молчание и стол. Чистокровная чувствовал между ними тяжесть и впервые ей было так трудно смотреть на любимого мужчину. Она ждала, когда же он вытащит из плаща свою любимую сигару, закурит ее и спокойно выдохнет. Но сил не было даже на это. Молчание длилось совсем недолго. — Я виноват перед тобой… С того самого момента, когда ты переехала на фабрику, я взял всю ответственность на себя, я был за тебя в ответе и все просрал. Мария, я обещал тебя защищать, а причинил только вред. Я сильно ранил тебя, сделал больно… И если бы ты не встретилась со мной, то тебе бы не пришлось столько выстрадать.       Мария молча слушала Карла, не в силах что либо сказать. И она увидела, как же сильно он постарел. Не внешне, нет… Он продолжал оставаться таким же красивым и обворожительным, но в глазах уже не было того огня. Он потух…       Карл хотел было отодвинуть стул назад и встать, как услышал тихий, еле слышный голос: — Ты и вправду не понимаешь что сделал?       Сердце растянуло и скрутило в тугой узел. Больше всего он боялся услышать подтверждение своих же слов. Услышать, что Мария жалеет, что ненавидит его, что теперь ей страшно. — Карл, ты подарил мне семью, — но Мария улыбалась, одним лишь взглядом нагревая между ними воздух. — Семью, в которой меня любят просто за то, что я есть, а не потому что я имею чистую кровь. В которой меня не обвиняют за все поступки моей матери. Семья, в которой я чувствую любовь и заботу, и готова отдавать взамен.       С этими словами Мария поднялась и не разрывая зрительного контакта обошла стол.       Карл боялся пошевелиться. Как во сне, Мария обходила стол, сбрасывая с себя меховые накидки. Дыхание остановилось, когда он увидел белую ночную рубаху. Ловким движением руки она вытянула ленточку из пучка, выпуская копну каштановых волос на волю. Этими же руками она обвила его шею, легко опускаясь на мужские колени. Обжигая ухо горячим дыханием, Мария мазнула губами по его скуле и прошептала: — Чего же ты ждёшь?       Этой тоненькой, горящей слабым огоньком спичке, хватило сил зажечь целое поле. Карла будто сорвало с цепи. Резко соскочив со стула, он опустил Марию на стол, разрывая на ней рубаху. Неистовый пожар охватывал все тело, заставляя освобождать его от ненужной сейчас одежды. Он хочет чувствовать тепло и нежный шёлк ее тела. Хочет чувствовать ее изнутри, снова и снова. Ее запах, как и ее стоны сводят с ума, уничтожая все остатки самоконтроля. Она зовёт его, просит ещё сильнее, ещё быстрее, ещё ближе, и он ее слушает. Между ними нет расстояния, нет свободного пространства, даже нет воздуха. Такая долгая разлука и такая жаркая встреча, выжигают весь здравый смысл, и он хочет видеть ее у себя в кровати. Только там, и больше нигде...       Она сжимает в руках простыни, в сладкой истоме впивается в широкие плечи ногтями и не может перестать кричать его имя, ведь больше нет сил складывать слова в предложения. А он не может насытиться, берет все больше и больше, чтоб выпить до дна и все повторяет: — Как же я скучал по тебе, Мария.