New Generation

Это становилось почти физически больно, невыносимо и где-то отвратительно от осознания безысходности: смотреть на нее, говорить, отвечать. Но если брать во внимание, что все их разговоры в последние три года сводились к выписанному чеку на определенную сумму и ее молчанию на ближайшие после этого пару недель, то ситуация не изменилась. Только вот суммы росли в геометрической прогрессии, а непростую и практически кризисную ситуацию в компании объяснить его жене было невозможно. Дэниил достала свой неизменный золотой портсигар за десять тысяч, купленный около двух лет назад у «Тиффани» и, вытащив сигарету, прикурила, выпуская облако дыма. — Мне это не интересно, Эклз. Как, впрочем, все, что ты тут пытаешься мне говорить. У нас договор. Будь добр, выполняй свою часть. — Она откинула за плечо длинную рыжую прядь волос и снова затянулась, прищуриваясь и постукивая наманекюренным ногтем по столу. Она нервничала, и как ни пыталась, скрыть это все же не могла. Дженсен ее почти ненавидел. Ее холодность, манерность, пустое, ледяное выражение глаз и эту брезгливую ухмылку, адресованную только ему. Как напоминание о том, почему она здесь и чем он ей обязан. И насколько отвратительна вся эта семейная жизнь самой Дэннил. Трудно вспомнить то время, когда он любил ее. Но ведь было же, когда-то. Ее слова, брошенные два года назад, эхом отозвались в голове. На вопрос, когда они стали такими и где потеряли все, что люди пытаются удержать всеми возможными способами, включая глупые посещения семейных аналитиков, Дэнни громко и пьяно рассмеялась. Когда приступ истерики прошел, она посмотрела на него впервые хоть с каким-то чувством в глазах. Боли и огорчения. «Я никого не люблю и не знакома с теми, кто любил бы меня. Я в равновесии. Мне спокойно». Эти слова поставили точку во всех сомнениях Дженсена относительно их брака. Он почувствовал какое-то садистское облегчение, он был свободен. Но хотел ли он этого? Скорее да. Но не так. Они были связаны крепко и надолго. Условный «зеленый свет» не дарил преимуществ, а скорее создавал проблемы. — У меня нет такой суммы, Дэннил. Ты прекрасно знаешь, в каком состоянии сейчас находится «Новое поколение»: все доходы уходят на удержании компании на плаву. Когда ситуация устаканится, я дам тебе знать. И в конце концов, воспользуйся счетом фонда, — нервно проговорил он и встал из-за стола. Подойдя к окну, он бездумно уставился на каменный пейзаж осеннего Нью-Йорка. Город жил, кипел и суетился. Как всегда. Наплевав на мелкие и никчемные проблемы своих обывателей. Дженсен любил этот город. И его абсолютное равнодушие. Никому и ни до чего не было дела, люди годами жили бок о бок, не зная даже имен соседей по площадке, и эти незримые границы освобождали от многих вещей. На тебя плевали — ты мог плюнуть в ответ. — Ты забыл прошлогодний скандал? Уволь, я не стану вытаскивать оттуда деньги, — Дэннил закинула ногу на ногу, обнажая белое стройное бедро под юбкой, слишком короткой для женщины ее возраста… Дженсен отошел от окна и, задумавшись, посмотрел на жену. Красивая, неглупая, богатая. И как и он, никому не нужная, выброшенная в шикарную жизнь, лишенная элементарных человеческих радостей. Еще недавно довольная таким положением вещей, но не зря ведь говорят — возраст не щадит никого. И если внешне Дэннил мало изменилась, все так же блистая красотой, то внутри она увядала: ей не хватало главного, но признаться в этом даже самой себе она бы не решилась — слишком устойчивой была эта пустота и окруженная внешним лоском жизнь. Банальная, скучная, но настоящая в своей извращенной красоте. — Тридцать тысяч — это мое последнее слово. И новая коллекция Нины Ричи в твоем распоряжении, — сказал он после недолгих раздумий, окидывая ее холодным взглядом. — Как же ты мне надоел, — вздохнула Дэннил и затушила сигарету. — Чек, — встав с кресла и обойдя дубовый стол, так же равнодушно произнесла она, протягивая ладонь. Дженсен достал из ящика стола чековую книжку и, быстро черкнув ручкой на листе, протянул его ей. — Не жди меня сегодня. Буду поздно, — как бы между прочим бросил Дженсен, когда Дэннил уже подошла к двери кабинета. — Среда, я помню, — она обернулась, и в ее взгляде Дженсен уловил нотку какого-то сожаления и… боли? Но это мимолетное проявление эмоций тут же сменилось обычной маской. Дэннил открыла дверь и вышла, тихо постукивая каблуками по паркету. Этот звук отдавался где-то глубоко внутри. Что-то царапнуло, как всегда в эти мгновения, воспоминания вспыхивали отдельными моментами, выжженными в памяти годами боли и обреченности. Когда-то у них был шанс, когда-то она уходила, но неизменно возвращалась. Дженсен упустил тот момент, когда она ушла навсегда. Она ушла не от него, не из их квартиры на Манхеттене, она ушла незаметно и тихо из его спальни, из его сердца и из него самого. Дэннил Харрис-Эклз стала атрибутом шикарного жилища, бездушной марионеткой в руках неумолимого времени, она перестала быть собой. Дэннил, на которой он женился семь лет назад, просто исчезла, ее место заняла чужая и незнакомая женщина, спящая в соседней спальне, сидевшая за обеденным столом, пустая и измученная. И в этом не было ее вины. В этом либо неизменно виноваты оба, либо никто. Второй вариант Дженсена устраивал больше: тогда его совесть не так отчаянно кричала. Дверь скрипнула, и в кабинет вошел Кристиан Кейн, неизменный помощник Дженсена вот уже долгие пять лет. — Что там? — тот поднял на него взгляд, уже заранее зная ответ. — Хартли вернулся, он в бешенстве. Контракт мы потеряли, Дженсен, это конец, — присаживаясь в кресло, еще не остывшее после посещения жены босса, Кристиан опустил голову. — Нет. Я не отдам компанию Моргану. Мы пойдем ко дну, но он не получит «Новое поколение», — зло бросил Дженсен и откинулся на спинку кресла. — Черт, нам нужно новое лицо! Всем надоели сладкие красавчики вроде Джастина… Публика избалована и пресыщена. Нам нужен совершенно новый образ, дерзкий, где-то вульгарный, не такой приторный, как Йен или Хартли… — размышлял вслух Дженсен, изредка бросая задумчивые взгляды на своего визави. — Дом Гальяно ищет моделей для фотосета новой коллекции белья. Если до конца следующего месяца мы не найдем подходящего кандидата, я объявлю «Новое поколение» банкротом. Но Морган не получит его в любом случае, — резко отчеканил он. Кристиан всегда удивлялся выдержке и силе своего босса, но то, как вел себя Дженсен сейчас, говорило лишь об одном — он был в полном отчаянии. Удерживать на плаву такую огромную корпорацию, как эта, было непросто во всех отношениях. Компания существовала более двадцати лет, и покойный тесть Дженсена Эдвард Харрис, передавая ему свое детище в качестве подарка на свадьбу с Дэннил, отлично знал, что не прогадает. Дженсен был до ужаса и отвращения придирчивым, педантичным, ответственным и стервозным, когда дело касалось «Нового поколения». Он любил эту фирму, он вышел из нее, и, придя когда-то обычной моделью, заработав чистейшую репутацию в нужных кругах, обладая врожденным нюхом и специфическим вкусом, удовлетворяющим любые капризы заказчиков, он ни разу не упустил ни одного стоящего контракта, оправдав, тем самым, возложенные на него обязательства и доверие со стороны семьи Харрис. Сейчас же то, что строилось годами и поддерживалось потом и кровью, рушилось на глазах: конкуренция была нещадной, балансировать становилось все тяжелее, ловить струю все сложнее, подбор моделей становился похожим на кастинг в камеру смертников. Дженсен придирался, язвил и грубил потенциальным работникам, те с каждым новым отбором все больше зажимались и нервничали, уже будучи наслышанными о взрывном характере возможного будущего босса. Они шли на кастинг, как на эшафот, чем еще больше усложняли сам процесс выбора для Дженсена. Безликие, однотипные, сладкие, они были серыми. Он хотел жизни, блеска. Он нуждался в воздухе, а его, как назло, становилось все меньше. Но Дженсен нутром чувствовал — где-то рядом ходит тот, кто вдохнет жизнь в «Новое поколение». — Есть один парень, — несмело начал Кристиан. — Но материал сыроват, хотя он и успел заявить о себе на последнем Лондонском показе Дольче… — Кто такой? — мгновенно среагировал Дженсен. — Не помню имени, но он хорош, очень хорош. Если ты не против, я назначил ему завтра кастинг на два часа. Но думаю, пусть сначала поговорит с тобой. — Блядь, как же я устал от этих бесконечных верениц «хороших мальчиков», — вздохнул Дженсен. — Не торопись, ты не видел его. Возможно, это именно то, что нам необходимо. Поработать придется, но мне кажется, оно того стоит. — Последний твой протеже чуть не провалил мне сделку с Габана, — сухо напомнил Дженсен, сверля взглядом Кристиана. — Хорошо Йен был под рукой. — Он всегда под рукой, — хмыкнул тот, но словив недовольный взгляд, осекся и прокашлялся. — Ладно, одним больше — одним меньше, — заключил Дженсен и встал. — Пусть приходит. Иди, работай. Я уезжаю, буду ближе к пяти. И займись Хартли, хватит этих кокаиновых истерик. Если нужно, оплати ему отпуск в «Бель-Вью», но чтобы через две недели он был как огурчик. — Ну да, такой же зеленый и в пупырышках, — снова ухмыльнулся Кристиан. — Тебе действительно смешно, Крис?! — взвился Дженсен, стукнув кулаком по столу. Кристиан чуть не подпрыгнул на кресле от этого внезапного гневного выпада. — Компания тонет неумолимо, мы по уши в долгах, моделей нет, все, что держит нас — это заказы Йена и Джастина! Приведи его в чувство, мать твою! Все! И вызови Адриану из Парижа, она нужна здесь, я нашел неплохую халтуру. Некий Марти Стивенс очень дерзок и агрессивен в линиях и вкусе, но успел уже занять определенное место на неделе моды в Милане. Он хочет ее, хорошо платит, да и выбора у нас нет. Дженсен дождался, пока друг молча встанет, и, кивнув, вышел вслед за ним из кабинета.

***

— Да что с тобой? — Йен откинулся на подушку и устало потянулся; он провел ладонью по груди Дженсена и усмехнулся. — Ты слишком много времени проводишь в офисе. Тебе нужно отдохнуть. — Когда ты записался в мои психоаналитики? — раскинувшись на постели, спросил его Дженсен с легким налетом ехидства в голосе. — Брось, Дженс, тебе нужно с кем-то говорить и желательно не о работе… — Йен повернулся на бок и, устроившись на локте, заглянул в глаза любовника. — Чего ты хочешь от жизни? — О, Боже! Прекрати, мне хватает и Дэннил с этими душещипательными беседами. — Не путай пьяный бред с откровенным разговором, — серьезно отозвался тот. Дженсен вспомнил последний, такой «задушевный» разговор с женой: Дэннил была до неприличия пьяна и зла. В последнее время это начало входить в привычку, и все бы ничего, если бы она в этом ее уже привычном состоянии не старалась как можно сильнее задеть Дженсена, надавить на любимые мозоли, доставая из ящиков памяти старые обиды, проступки и ошибки. В тот вечер последней каплей стало брошенное обвинение в отсутствии элементарного в их жизни — детей. Нет, это не удивило Дженсена, это его просто взбесило. Три года назад у них был шанс, и она сама своими руками его похоронила в приемном отделении платной клиники Лос-Анжелеса. Дженсен сглотнул, пытаясь отогнать жуткие воспоминания той ночи, ее слез, криков, крови на своем члене и ее бедрах. Он был груб, жесток. Он наказывал их обоих за разрушенные иллюзии, глупые, несбывшиеся надежды и стеклянное равнодушие в ее глазах. Дэннил не говорила с ним неделю. Она не просила денег, не язвила, она просто исчезла, если это было возможно, учитывая, что для него она стала незаметной уже очень давно. Но подгоняемый чувством вины и страхом потерять то хрупкое равновесие, в котором она его держала одним своим присутствием в его жизни, он впервые за много лет сам сделал ей подарок. Все пошло своим чередом , когда той же ночью она сама пришла в его спальню. Каждый раз с этой новой и чужой женщиной был болезненным и в то же время совершенно необходимым, чтобы помнить, знать, что ты еще жив, что есть что-то, что никогда не изменится, что будет пожирать тебя изнутри, постоянно напоминая этой гадкой, отвратительной, ноющей пустотой, что он еще дышит. Видимо, и она чувствовала нечто подробное, иначе не приходила бы раз за разом, после таких ночей утопая в виски и собственных слезах, думая, что он не знает, не слышит, не сможет понять. — Дженс? Ты еще здесь? — Йен прикоснулся к его плечу. — Да… просто задумался, — отрешенно ответил Дженсен. — Ну же, хватит этих разговоров ни о чем, мы здесь, чтобы получить удовольствие и я требую именно его, — лукаво подмигивая и наваливаясь всем телом на Йена, сказал он. Дженсен впился в его рот, ловя тихий стон губами, впитывая незримое, призрачное ощущение чего-то, отдаленно напоминающего счастье, но не своего, чужого, того, что он еще мог подарить тому, кто готов был его принять. Мимолетное счастье с горьким послевкусием полного равнодушия.