Не такой

Вова протягивает руку, но Хесус отстраняется, снова, как и множество раз до этого. Ерунда. В сущности, ничего удивительного. Когда Хесус тянет руки к его лицу, Вова ждёт даже, затаив дыхание, начинает чувствовать тепло исходящее от его ладоней, но теряет его за мгновение до. Не расстраивается. Нет. С чего бы? Когда Хесус берёт Серёжу за руку и сплетает с ним пальцы, Вова только кривится. Ему похеру, поебать, пусть хоть засосутся. Просто Хес уже настолько долбанулся, что обхватывает Серёжу за талию и прижимается непозволительно близко. Непозволительно лишь для Братишкина. Но на это как-то Вове поебать. Когда они обнимаются прямо посреди улицы на камеру, Вова фыркает. Подумаешь позволил, расслабился, стерпел. Стерпел. За это лучше всего цепляется. Когда Жожо целует Хесуса в щёку, Вове уже не плевать, он думает, что они два долбанутых еблана. И это ж мерзко. И разве такому недоступному для прикосновений Хесу не противно? Когда Жожо сминает потной ладошкой красиво растрёпанную башню, а Хесус лишь улыбается, прежде чем разразится гневными возмущениями, Вова нервно хихикает и терпит уже сам. Никому нельзя, просто Хесу так плохо, что уже неважно. Просто башня и так была сломана. Просто придумай отмазку получше. Вова не спорит, никогда и не говорил. Вова ведь лишь харизматичный немного и вовсе не красивый. Вова это прекрасно знает. Просто, чтобы Хеса потрогать нужно быть высоким, наверное. Но неужели Вова для Хесуса настолько омерзительный? Он и не претендует, конечно, ему такое не нужно, не интересует. Единственное, остаётся это неприятное чувство. Тебе нельзя. Ты не достоин. Ты слишком… Какой? Хесус спрашивает, что ему нужно, а Вове ничего не нужно, ему бы лишь к себе другого отношения, хотя бы как ко всем, а не это ебучее индивидуальное «Не трогай». А Хес на словах к нему всегда либо нежный, либо «Иди в жопу», но это взаимное. Только второе начинает жёстко перевешивать. Вова протягивает руку, и Хесус отстраняется, не мешает тянуться… Куда? Конечно, не к его плечу, а к стене на другом конце комнаты. Рука резко меняет траекторию и опускается на мышку, она как раз слева, далеко, на другой стороне стола. Вова хватает Хесуса за плечо и притягивает к себе, по-дружески, братски, как любые другие люди обнимаются. И Хес хлопает быстро его по спине одной рукой и стукается невольно об него костями в резком жесте, когда руки Братишкина так крепко обхватывают. Лишь грудной клеткой касается и тут же обратно, в свою зону комфорта, для Вовы ни метра ближе. Нечестно. Табличка: «Руками не трогать», — загорается, стоит Вове на неё посмотреть, для других она лишь слабо мигает, как старый деревенский фонарь, всеми забытый там, где никто не ходит. Один Вова каждый раз этой дорогой идёт, другие видимо знают лучше, но не говорят, не делятся, а спрашивать самому… Ему поебать, такое не интересует и вообще нахуя? Хесус совсем долбанулся, вот поэтому, а не потому что Вова какой-то не такой. Хотя это тоже. Но больше Хес, который наливает им же подаренный виски за баснословные деньги снова по стаканам, после рюмок какого-то совершенно другого бухла. Ему никуда не нужно, он уже спросил, он не собирается уезжать не то, что до утра, до следующего вечера и может пить всё это время, если получится. Братишкин сваливается на него, разливая остатки из бутылки, в окно хуячит рассвет, а они возятся у входа на полу. И Вова тянется к двери и раскрывает её, впуская больше света. Он сидит жопой в грязной алкогольной луже, смотрит на деревья в конце дорожки у забора и вдыхает душный воздух перед вот-вот начинающимся дождём. Рядом, чуть в стороне, на коленях сидит Хес и собирает осколки дорогущей бутылки. Сейчас бы можно было, точно можно, в такой момент… Вова тянет руки, и Хесус приваливается спиной к стене, скрещивая ноги, будто не видел манёвра, просто ему неудобно на коленях. Вове тоже неудобно, равновесие не держится, и ладони падают в кучу стекла, организм срабатывает быстрее, но, если он упрётся руками чуть сильнее, тонкая кожа надорвётся и защиплет от воняющего спиртом месива. Хес наклоняется к нему всего на мгновение, но снова прижимается лопатками к стене, вздыхает и молчит минуту. — Вов, ты в стекло упал. Порезался? — его голос уставший, пьяный, а табличка пестрит неоновой вывеской с музыкальным сопровождением. Братишкин меняет центр тяжести с пальцев, снова садясь, и поднимает руки, стряхивает с ладоней осколки, не щиплет, значит цела кожа. Он поднимает взгляд, Хесус попал в угол, между стеной и тумбой, ему уже никуда не деться, и Вова хватает плотный коврик, смахивает им стекло и накрывает лужу, чтобы перебраться ещё ближе. Хес отворачивается в сторону, и Братишкин рассматривает его профиль, спадающую на лоб прядку и покрасневшие от алкоголя и тянущего с улицы прохладного ветерка щёки. Снова тянет руку, уже одну и прямо к лицу, Хесус хватает её за запястье, опускает и тут же отпускает из слабой хватки. А Вова пробует ещё раз с тем же результатом. — Да хули тебе надо? — уже сердится Хес и сверкает на него злым взглядом. — Куда ты свои грязные руки тянешь? Вова хлопает глазами, облизывается, обтирает ладони об штаны и тянет снова. И снова Хес его хватает, уже за обе руки и держит. — Хес, а почему только мне нельзя? — всё же решается задать, так долго мучащий вопрос. — Что нельзя? — Дотронуться до тебя. — Что? С чего ты взял? Никому нельзя вообще-то. — Неправда, всем можно, кроме меня. А ведь я всегда был твоим единственным официальным парнем, мы обсуждали наш секс, поцелуи, общие деньги, да даже свадьбу. Так почему лишь мне нельзя тронуть тебя? — Братишкин вырывает свои руки и уставляется на обескураженного парня. — Да зачем тебе вообще меня трогать? — Потому что нельзя, а знаешь, как хочется, когда нельзя? — Тебе ведь самому это не нравится, ты же первый дёргаешься от прикосновений других парней. А сам лапаешь меня при любой возможности. — Причём тут я? Это ты позволяешь Жожо едва ли не трахать себя прям во время стрима. Я уж не говорю, что вы там делаете без камер. — Ничего мы не делаем, ебанутый. — возмущается Хесус и сжимает замерзшими пальцами свои коленки. — Не суть. Я просто не понимаю, почему ты реагируешь моментально, стоит мне руку поднять, и очухиваешься лишь, когда этот мудак уже десятый раз по твоей башне хлопает? — Я не понимаю, о чём ты вообще говоришь. Братишкин взмахивает рукой, и, конечно же, Хесус успевает её поймать. — Вот об этом! Если бы вместо меня тут был Жожо, ты бы ему позволил, почему? — Ты собирался меня ударить, с чего бы мне просто сидеть и ничего не делать? — Не собираюсь я тебя бить. — Откуда мне знать? — спрашивает Хесус и осторожно отпускает его руку, которую в этот раз сжал до побелевшей кожи. — Я тебе говорю. — Вова опускает голову и плечи, поджимает губы и глядит исподлобья между предложениями. — Я мерзкий, да? Отвратителен тебе? Не нравлюсь? Настолько не нравлюсь, что даже рядом находиться со мной противно? — Э? Ты… Блять, что за хуйня? — Просто ответь. — Как ты можешь быть мне отвратителен? — Как человек, Хес. Что смотришь и блевать тянет. — Это не так. — у Хеса жёстко начинает раскалываться голова, алкоголь и недосып сказываются. — Сука. Что ты хочешь от меня? Да, мне не нравится, когда меня трогают, ты прекрасно это знаешь, я прекрасно знаю, что тебе это тоже не нравится, так хули ты тут права качаешь для своей тактильной ломки? Тебе полапать больше некого? — А я хочу тебя! — Вова зажимает себе рот руками, но слова уже вылетели, без фильтра, в самом странном и мерзком виде. И Хесус отодвигается назад, ещё сильнее вжимаясь в угол. «Объясни. Скажи, что не так выразился. Давай же.» — но у Вовы не получается и слова вслух произнести, он только пялится на него во все глаза, всё так же закрывая себе рот, и молчит. Хес в смущении чешет затылок и утыкается в свой локоть носом, глядя в пол между ними. — Если ты знаешь, что я такой уёбок, и мне это нужно, то почему не разрешаешь? — тихо спрашивает Вова, собравшись с мыслями. — Другим же можно, и ладно неприкосновенная башня, некоторым индивидуумам ты позволяешь себе щёку обслюнявить. — А тебе нельзя. — признаёт наконец Хесус. — Почему, блять? Что не так? Я воняю? Некрасивый? У меня потные, холодные или горячие ладошки? Мои прикосновения настолько недопустимые? — Просто нельзя. — Я не принимаю такой ответ. — Ну хорошо, если я разрешу, то ты отстанешь от меня? Можешь трогать, где и как захочешь, доволен? — сдаётся Хесус и разводит руки в стороны. Братишкин от такого неожиданного предложения опешивает. И вот вроде за это он и топил, да только нахуя? Вот Хес сидит перед ним, полностью открытый, готовый терпеть его прикосновения… Терпеть… Вова утыкается взглядом в пол. Такое отношение ему тоже не нужно. Зачем ему вообще его трогать? Он же не из этих. Просто Хес походу из этих и из всех людей ему не нравится только один Вова. — Пошёл нахуй. — огрызается Братишкин и вид у него ещё обиженнее, чем когда-либо. — Но ведь я разрешаю, в чём проблема? — Мне твоё снисхождение и жертвы не нужны. Если тебе неприятно, то нахуя мне тебя заставлять? Просто бы сказал прямо. И я… Хес двигается вперёд, резко хватает его за руки и прижимает ледяные ладони к своим щекам, держит крепко, у Вовы не получается вырваться. — Трогай, Вов, я не против, мне не противно. Я хочу, чтобы ты меня потрогал. — он прикрывает глаза, и его ресницы щекочут Вовин большой палец, когда он чуть поворачивает голову и вжимается носом в основание ладони. Братишкин сглатывает невольно образовавшийся ком в горле, кончики пальцев колются об короткие волосы на висках, а ладони ощущают покалывание от лёгкой щетины, он скользит руками чуть дальше, а потом вниз. Ему это действительно не нужно, хотелось, но не нужно совершенно, как будто ему может быть приятно касаться другого парня. Даже когда он так покорно ждёт, закрыв глаза, поверхностно дышит чуть приоткрытым ртом и откидывает голову, позволяя провести пальцами по судорожно дёрнувшемуся кадыку, ниже, касаясь ключиц прямо под воротником. — Сколько… — голос хрипит, и Хесус откашливается, открывая глаза. — Сколько тебе ещё нужно? Вова не знает, хотя вопрос такой простой и нужно бы ответить, что всё, больше никогда, но продолжает, прижимает ладони к его груди, нащупывая бешено колотящееся сердце, а набухшие соски всячески игнорируя, хотя коснулся, и Хес на это отреагировал лёгкой дрожью, должно быть пустило мурашки по всему телу. Он ведёт руками по плечам и на лопатки, прижимает его к себе теперь уже совсем не дружеским жестом, обхватывая его руками за шею и утыкаясь в неё носом. — Хватит, Вов. — Сука! Обними меня в ответ хоть раз нормально. — ворчит Вова, и вибрация от его голоса ощущается всем телом. От неожиданности Хесус сжимает его в ответ даже слишком крепко, двумя руками, заставляя прогнуться в пояснице и прижаться всем корпусом. В таком положении Братишкин чувствует, как того подрагивает ещё отчётливее. — Тебе же нравится? — спрашивает Вова, звучит так уверенно, что только согласиться остаётся, и Хес кивает, потеревшись об него щекой. — Бля, тебе охуеть как нравится. — Тогда могу я тоже потрогать тебя где и как хочу? — хитро интересуется Хесус, сжимая в кулаки его футболку, и сразу чувствует, как тот напрягается, вообще не рассчитывавший на ответные действия. — Д-да. — соглашается неуверенно Братишкин, предвидя усмешку, не хочет показаться трусом. Но Хес не рассчитывал на согласие и не представляет с чего начать, нужно сделать что-то, чтобы Вове в пьяную голову такие идеи больше не приходили, но только что? Чтобы не выглядело странно, не спалиться и суметь остановиться. Хесус проводит руками вниз, но Вова резко выдыхает ему в шею, и он скользит вверх, в принципе, это максимум, который он может сделать руками, тогда он поворачивает голову и тыкается носом ему в щёку, мажет по ней сухими губами и ведёт ими вниз. Братишкин мычит, стиснутыми зубами, откидывает голову набок и дёргает плечом от щекотки. — Ах, Хес! — зовёт Вова, впиваясь пальцами в его плечи. — Что? — Хес ждёт, что его остановят, скажут уже прекратить. — Губы у тебя шершавые, оближи. — А так тебе не нравится? — Так щекотно слишком и нос у тебя холодный. — у Вовы в голове явно какая-то дыра образовалась, раз он такое говорит. Хесус утыкается носом в ямочку над ключицей, где сейчас самое тёплое место, и облизывает губы, задевая языком солёную кожу. Вова тогда вцепляется пальцами в его волосы и прижимает его голову к себе ближе. Неужто просит повторить? Хес на пробу высовывает язык и касается самым кончиком, а воодушевлённый рваными громкими вздохами уже полноценно облизывает выпирающую косточку и скользит вверх, оставляя за собой мокрую дорожку. Он всасывает мягкую кожу на шее, сжимая её одними губами, и зализывает потревоженное место, а потом вовсе целует с тихими соблазнительными чмоками, проходится до самого уха и кусает мочку. — Хес… — стон Вовы тут же приводит в себя, но не его, а Хесуса, который сразу отстраняется, зайдя слишком далеко. — М? Хес заглядывает в его потемневшие глаза, тонкий ободок радужки выглядит сейчас особенно насыщенно серым, а сам Вова тяжело дышит и совершенно не понимает ничего. У Хесуса и самого дыхание сбилось, голова не варит, только знает, что накосячил. Он настороженно наблюдает за его действиями, осторожно отцепляет свои руки от его тела и старается незаметно скользнуть по сохнущим губам самым кончиком языка. Братишкин двигается как в тумане, снимает с его плеч ладони, касается мокрой шеи и сжимает пальцами укушенную мочку. Они всё ещё достаточно близко, чтобы дыхание, немного успокоившееся, касалось лиц друг друга. Глаза Вовы начинают лихорадочно скакать по его лицу, по мере того как в голову приходит осознание, они становятся ещё огромнее, как у совёнка. Тишина нарушается поющими во дворе птицами, которые орут так, что перепонки ушей сейчас лопнут. Неловко, странно, но совсем не мерзко. Такое Хес точно делал только с ним, а не с каким-нибудь Жожо. Вова улыбается этим мыслям, а от его улыбки расслабляется Хесус. Забыли, лучше о произошедшем не думать. Но Вова если и собирается забывать, то уж точно не сейчас, сейчас он тянется вперёд, тыкается губами в его лицо сам, наверное, случайно попадает по губам, потому что с закрытыми глазами, но прихватывает ими верхнюю. Хес нахмурившись разглядывает тёмные дрожащие ресницы, закрывает глаза и решается ответить, приоткрывает рот, и Вова в точности повторяет за ним, он без сопротивления всасывает его нижнюю губу, проводит по ней языком и обхватывает его лицо в ладонях, чтобы было удобнее. Братишкин так по искреннему невинно толкается в него языком, словно в жизни никогда не целовался, наверное, потому что не целовался с парнем, это же совершенно по-другому, тут все действия нужны другие. Неправда. Хес скользит языком свободно, готов позволить ему орудовать в своём рту самому, но тот словно стесняется и ни в какую не поддаётся. Тогда он сам углубляет поцелуй, получая в награду сладкий стон, то как Вова судорожно хватается за его плечи и льнёт ближе, бесстыдно упираясь стояком в его коленку. Хесус с трудом останавливается, пока у него и самого такая проблема не возникла. — Всё круто, конечно, Вов, но стояк, ты серьёзно? — иронично спрашивает Хес, отстраняя его за плечи. — Я… Блять! Блять! — ругается Братишкин, сконфужено отворачиваясь, и сжимает натянувший штаны член в ладони, пытаясь угомонить, но даже полное осознание того, что у него встало на парня не помогает, осознание того, что у него встало от одного поцелуя и то больше отрезвляет. — Сука, пиздец. Заткнись! Ты виноват! Хесус устало кивает, ему не хочется спорить, ему хочется кончить, закрыться бы сейчас где-нибудь и закончить всё свежими воспоминаниями. Он утыкается лбом в Вовино плечо и вздыхает, уставившись на завязки штанов с этого ракурса, у Вовы там проблема серьёзнее, требующая внимания прямо сейчас. — Хочешь? — спрашивает он и прикусывает губу, нелепый вопрос, но так хотелось спросить. — А ты можешь? — интересуется Вова и сжимает дёрнувшийся член уже двумя руками, неужели напредставлял что-то? — Смотря, как ты это хочешь. В рот я не возьму. — Сука. — Братишкин дрожит и льнёт ближе. Хес ухмыляется, перекладывая его руки к себе на поясницу, и тянет за пояс штанов, вообще не заботясь, как плотно пройдётся ткань по возбуждению. Вытаскивает член, сжимая его в тонких пальцах, не очень удобно, штаны бы снять ещё немного, но его уносят горячие стоны Вовы в макушку и его сочащаяся смазкой головка в кольце пальцев. Хесус поднимает голову, и Братишкин понимает его без слов, они жарко целуются, пока он ведёт ладонью вверх и вниз, медленно, размазывая склизкую субстанцию по члену. Вова сбивается с темпа поцелуя, начиная толкаться в его ладонь, ему хочется быстрее, хочется испачкать длинные пальцы в своей сперме, и он доходит до пика возбуждения, представляя это. Позорно кончать так быстро, но сейчас всё, что происходит за гранью понимания. А уж технично надрачивающий своими нежными руками Хесус, прикусывающий снова мочку, лишь бы не дышать так громко, сводит с ума. Вова наваливается на него сверху, роняя на стену, и шумно кончает, пачкая не только руку, но и одежду, жалобно выстанывает в плечо. Хесус обнимает его одной рукой за спину, пока он лежит у него на груди и пытается отдышаться, испачканную руку вытирает об одежду и закрывает уставшие глаза. — Твою мать. — вздыхает Вова. — Теперь понимаешь, почему я не хотел? Неудобно со стояком всё время ходить. — Какого? — Чего ты теперь удивляешься, ты всё знаешь. — отвечает Хес, помогая ему сесть ровно. — Погодь… Блять! — Вова хватается за разболевшуюся голову, обессиленный после оргазма и в жёстком похмелье. — Мы сейчас… Сука. Хесус пихается, сталкивая его с себя, но Вова хватает его за руки и прижимает их запястьями к стене, в голове мысли носятся как ошпаренные, ему нужна хоть минута всё обдумать. — Ты такое сделал… Но… Если ты… То причём тут я? И… Жожо, он же тоже… — бормочет Братишкин, а ловя волну понимания, у него глаза округляются, и он резко отдёргивает руки, чуть не падая на спину, но садится на пятки. Хес нахмурившись пялится в сторону и поджимает губы. — Нет… То есть ты… Хес… — Заткнись, поток твоего долбоебизма я сейчас не вынесу. — Охуеть. У тебя на меня встаёт. — О да, именно так это и называется. — цепляется Хесус и сталкивает его ещё усерднее, но Вова снова прижимает его к стене. — Сука, пусти! — Ты, Хес, знаешь кто ты? — шепчет Братишкин, наклоняясь слишком близко к его лицу и крепко до боли вцепляясь пальцами в его плечи. — Знаю. — он не говорит, что он влюблённый по уши идиот, но именно так и зовёт себя уже какое-то время. — Не знаешь. — Вова обжигает дыханием его ухо и накрывает пах ладонью, сильно надавливая. Хес вздрагивает, шумно вздыхая, и хватается за его плечи, но не отталкивает снова, а лишь немного ёрзает, и, когда Братишкин поворачивает голову и прижимается к его губам, он и вовсе спускается руками ниже, оглаживая его тело, забирается под футболку. Вова действует уверенно, и Хес поддаётся, впитывает всё тепло, что тот сейчас готов ему дать. Они отрываются друг от друга на секунду отдышаться и замечают разбивающиеся об дорожку капли дождя, создающие лёгкий гул отражающийся от бетонных стен, воздух становится свежим и дышать легче. Но это не цепляет внимание сильнее, чем поцелуи. Хесус стаскивает с него ненужную больше футболку, и у Вовы в голове щёлкает, он рывком встаёт, поднимает его за собой и сначала прижимает к стене, а затем тащит в зал. На мгновение отрываясь от поцелуев, он пытается найти ближайший диван, но рядом лишь кресло-мешки, на них они и сваливаются. Хес тянет с него мокрые на заднице штаны и мельком выцепляет глазами лестницу, резко дёргается и ударяется локтем об пол. — Блять, Вов, здесь пиздец неудобно, и кто угодно может выйти в любой момент. — сообщает он. Вова тихо матерится, чуть не ёбнувшись обратно встаёт, скидывая спущенные до коленок штаны, и тащит Хеса за собой, но на лестнице прижимает его к перилам. — Сука, как бы не наебнуться с ебучих ступенек. — ворчит он, забираясь руками под его кофту. — Если ты потерпишь и живее будешь ноги переставлять, мы быстрее дойдём до комнаты и… — Хес недоговаривает, одно дело делать, а совсем другое говорить об этом, оно станет слишком настоящим, если будет вслух произнесено. — И? Что? — Блять, иди уже. — бормочет Хесус и толкает его от себя, заставляя убрать руки со своей поясницы. Вова наклоняется за поцелуем, вставая на ступеньку выше, кое-как они забираются на второй этаж, и Хес даже теряет кофту, хоть это он первый начал скидывать одежду, сейчас он задумывается как её потом собирать и что говорить, если её кто-то найдёт. Но Братишкин прикусывает выпирающую ключицу, и логика идёт нахуй. Стук двери, сначала об стену, потом об косяк, закрываясь, лопатки и затылок ударяются об стену, а потом Вова сразу оказывается прижатым к мягкой постели. Он стаскивает с Хеса остатки его одежды, не разрывая поцелуй, и неуверенно тянет руку к теперь уже обнажённому и всё такому же стопроцентно возбуждённому члену, грубо обхватывая его ладонью, и всё равно ловит глухие стоны своим ртом. Хесус отрывается от него и утыкается лбом в плечо, так мало выдержки, чтобы не начать толкаться в чужую ладонь и просить большего. Вова под ним, такой невероятно доступный и пьяный. Пьяный. Хес резко хватает его за коленки, заставляя ослабить с себя хватку, убрать ноги, которыми тот незаметно начал обхватывать его вокруг талии. Вова сладко стонет от приятного натянувшихся мышц, и совсем не ожидает, что его сейчас перестанут трогать. — Хес? — Я не могу. — отвечает Хесус, отсаживаясь и свешивая ноги с кровати, и обхватывает себя руками. — М? Почему? Ты же уже сделал мне… А это просто взаимное и… Сука, Хес, нахуя ты усложняешь? — Я не могу, потому что у меня к тебе есть чувства. И если это вдруг зайдёт слишком далеко, то… Ты понимаешь? — Ни черта я не понимаю, какие нахуй чувства? Чпокнуть меня хочешь ведь, разве не видно, что я не против? — Я… Вова, ты блять… — Что? Хес! — тянет Вова, откидываясь на подушку, и сжимает ноющий по ласке стояк. — Разве ты не хочешь? — Хочу. — тут же отвечает Хес и закусывает губу, отводя взгляд, страшно и сложно отказаться, никогда больше до такого даже близко не дойдёт. — Вов, а если ты меня? — Чего? Ты то самое имеешь в виду? Я ведь несерьёзно. — Ну типа. — Погодь. Пиздец! И прям туда? — Вова даже подскакивает с места, уставившись на него во все глаза, взгляд метается по его телу, и под ним Хесус тушуется, смутившись. — Забудь. — Нет, подожди. Ты меня так хочешь? Прям почувствовать внутри? Хес закрывает глаза, мелко вздрагивая, а потом мотает головой, но уже поздно отрицать. — Блять, Хес, ты сам предложил. — напоминает Вова, подползает ближе и прижимается губами к его уху. — Я сам могу и отказаться. — Хесус представляет, что неумелый Братишкин сверху будет груб и неуклюж, отобьёт всё желание, а то и вовсе ослабит своими действиями чувства, но этот неумелый Братишкин так нежно обнимает и целует плечи, что нужно больше. — Просто наслаждайся, нахуя в такой момент думать? — Если я перестану думать… Вова сжимает тощую ягодицу горячими пальцами, целует в шею и проводит другой рукой по впалому животу вверх до груди. И сопротивляться этому совсем тяжело, Хес уже реально хочет, чтобы тот его взял, грубо, страстно, чтобы это хоть немного было похоже на любовь, на такую, когда сносит голову к хуям. Хесус откидывается на его плечо, тихо стонет и быстро разворачивается, забираясь к нему на колени, обхватывает руками и целует. Братишкин мнёт задницу в ладонях и разводит ягодицы в стороны, дразнит, и Хес злится на себя, но вертится, пытаясь урвать побольше ласки. — Ты как девочка, Хес, такой ласковый и нежный. — смеётся Вова ему в губы. — Я просто сдерживаюсь, а то уже бы тебя завалил и выебал. — Хесус с трудом находит в себе силы на едкие ответы, его уносит так сильно, что он крепче хватается за Вовины плечи. — То-то ты так легко ноги передо мной раздвигаешь. — Вова не даёт шанса на ответ, сразу хватает его под бёдра, бросает на подушки, опускаясь сверху, и резко трётся их стояками друг об друга. Хес всхлипывает, выгибая спину, и действительно позорно раздвигает ноги шире, старается спрятать лицо, но Вова не позволяет, прижимает его руки к покрывалу и заглядывает в глаза. — Сука. — оскорбления остаются единственным на что хватает сил. — Расслабься, Хес, даже такой хрупкий цветочек как ты сможет выдержать то, что выдерживают девки. — шепчет Братишкин на ухо, освобождает одну его руку, чтобы провести вниз пальцами и накрыть ладонью пульсирующий член. — Хочешь меня? — Да! Вов, хочу. Блять! — выкрикивает Хес раньше, чем думает, обхватывает его шею рукой, заставляя наклониться, и впивается в губы, прикусывая и зализывая припухшую кожу. — Бля, а мне самому как? — уточняет Вова, снова опуская ладонь на его задницу. Хесус отталкивает его, заставляя сесть, садится сам и под горящим взглядом Вовы облизывает пальцы, заводя руку за спину, лицо у него горит от смущения, и он тянется вперёд за поцелуями. Братишкин пытается заглянуть ему за спину, но тот не позволяет, хотя он и так и так посмотрит в итоге, а сейчас только остаётся представлять, как тонкие пальцы растягивают, блестя слюной, входят глубоко. Вова стонет и резко оторвавшись от его губ прикусывает плечо, оставляя там засос. — Твою мать, Вов! — вскрикивает Хес, дёрнувшись, ощущения накрывают с головой, он опускает руку на его член, полностью игнорируя собственный стояк. — Не оставляй засосов. — Ничего не обещаю. — с хитрой ухмылкой говорит Вова и скользит губами от плеча вниз. — Слушай… — просит Хесус, хватая его за плечо и заставляя посмотреть на себя. — Насухую будет пиздец больно, так что постарайся не спешить, понял? — Да без б. — отвечает Братишкин, расплываясь тупой пошлой улыбкой. — Вов… — Ну, Хес, ну чего ты? Я понимаю, я буду нежным, вся хуйня. Хес пиздец как хочет ему верить, а то, что он хотел грубо, и чтобы все чувства наконец растоптать, старается не вспоминать. Он прижимается к нему доверчиво всем телом, обвивает руками за шею и медленно целует. — Тогда я готов. — шепчет Хес, но этого достаточно, чтобы его услышали, Вова пытается его развернуть, но он упирается. — Нет, хочу лицом к лицу. — Нахуя тебе на моё лицо смотреть? — Потому что я так хочу. — Хорошо. — соглашается Вова, помогает ему лечь на спину, облизывает свою ладонь, чтобы смазать член, и придвигается ближе, целуя в дрожащую коленку. — Я вхожу. — Постучать не забудь, придурок. — ворчит Хес, смутившись, оказываясь в прямом смысле под Вовой. Ухмыляясь, и потеряв всякий стыд, Братишкин в самом деле стучит, членом по его бёдрам, но потом аккуратно толкается в растянутый зад, так что на возмущения Хеса не хватает. Он тихо хрипит, чувствуя, как входит головка, а Вова стонет от того, как это горячо и узко, он старается цепляться за мысли, что нужно медленно и осторожно, останавливается, позволяя им обоим привыкнуть. Вова так сосредоточен первые секунды, что на Хесуса не сразу обращает внимание и почему-то ему становится ещё горячее при взгляде на него, его Хес под ним, взбалмошный, упрямый и гордый, сейчас так смотрит блестящими глазами, со съехавшей набок башней и влажным лбом, даже губы блестят от их поцелуев. Хесус думает лишь о том, как ему мало, мало всего, он протягивает руки, сжимает Вовину поясницу и тянет его на себя. — Ещё, Вов, уже можно. Братишкин к такому резкому толчку не то чтобы готов, у него в голове фейерверки, и он вот-вот кончит от того, как же внутри него, сука, тесно. Вова старается двигаться быстрее, дотянуться уже до его лица и поцеловать, но сразу замечает, как Хесу неприятно от резких движений. — Сука, да почему же ты такой узкий, Хес? Сколько же у тебя парней было, что всё так плохо? — Ты первый. — отвечает Хесус, закрывая глаза, и быстро обвивает его ногами, двигая бёдрами и насаживаясь на него сильнее. Вова не знает, что его сильнее шокировало, понимание, что он уже полностью вошёл, или прозвучавший ответ. Чувствует себя сразу гандоном последним, быть у кого-то первым это всегда ебейшая ответственность, так ещё и Хес такой нереальный, что выть хочется. Хес касается его щёк ладонями, привлекая внимание. — Не останавливайся. Братишкин кивает, хватает его за бёдра и переходит уже на ощутимые толчки. Они оба взмокшие и кожа скользит об кожу, они дотягиваются друг до друга быстрыми поцелуями. И Хес не удерживает громкий стон от резкого толчка, который так ярко проходится по простате. Вове приходится зажать ему рот, толкаясь в эту точку интенсивнее, и отпустить, когда Хесус начинает задыхаться и хвататься за его руки. Двигаться в унисон не выходит из-за хаотичных толчков, бешенного темпа и просто сводящих с ума переглядок. — Блять, Хес, ты охуенный. — бормочет Братишкин, расцеловывая его грудную клетку. — Знал бы ты, какой ты охуенный. — отвечает в прострации Хесус, в таком состоянии, что мог бы государственные тайны выдать. — Как будто тебе есть с чем сравнивать. — Я и так знаю, что ты лучший. — Ну нихуя. — ахает Вова, крепче хватаясь за него руками, это заводит: его голос, признания, то как горят его глаза, и как невероятно он сжимает его внутри, весь он в целом так сильно заводит. — Ай, блять, стой, я сейчас. — конечно, Хесуса никто не слушает, и он бурно кончает в его руках, с его членом внутри, и чувствуя, как он его наполняет. — Я тоже. — запоздало отвечает Братишкин, отпуская покрасневшие бёдра и нежно проводя по ним руками. — Прости, хотел ещё? — Заткнись. Вова рассматривает запыханного, покрасневшего Хеса, который старается отвернуться от него, сам должно быть выглядя не лучше. Вроде хочется полежать с ним, лениво целоваться и шептать глупости друг другу, но это совершенно неуместно, между ними просто случайный секс, после которого нужно сразу разойтись и не вспоминать никогда. Братишкин в этом уверен. Он сползает с него и садится на край кровати, голова раскалывается и тело сразу начинает мёрзнуть. Чертыхаясь, Хесус тоже садится, неловко мнётся, не зная, что говорить. — Вов, я… — Не нужно извиняться. — перебивает его Братишкин, оглядываясь. — За что? — растерявшись переспрашивает Хес. — Что спровоцировал меня. Знаешь же, что я не из этих. — он знает, что это гадко и нечестно, но спасти остатки своей мужской гордости сейчас важнее. — Просто так получилось, алкоголь и недотрах. — Я не собираюсь извиняться. — Как хочешь. — Я не сделал ничего, за что мне нужно извиняться. — мрачнее настаивает Хесус, обида переполняет, он же сказал ему сразу, позволил овладеть собой и теперь его чувства просто растаптывают. Он, превозмогая тянущую боль в заднице, встаёт с кровати и хватает свои шмотки. — Хес… — Пошёл ты в жопу, Вов. Забудь нахуй, что я говорил, всю мою любовь к тебе ты безжалостно растоптал. За собой он громко хлопает дверью, оставляя после себя терпкий запах мужского парфюма и секса. Вова утыкается лицом в ладони и проклинает свою трусость, только последний еблан бы не понял, и только такой мудак, как он, мог позволить себе воспользоваться чужими чувствами, лишь бы удовлетворить себя, потешить самолюбие. Вова натягивает трусы и выскакивает за ним, но не успевает и шага сделать, как из соседней комнаты выходит Лагода, они застывают уставившись друг на друга. — Смотрю ты неслабо набухался, раз даже одежду растерял. — хмыкает Валера, рассматривая его скромный лук. — Да… Точно, наверное, в басик залез. — врёт Вова и смеётся, чеша затылок. Слышал ли он что-то? Если слышал, то почему молчит? Значит не слышал? Они спускаются вниз вместе, Вова больше крадётся следом, а Лагода, завидев Хесуса на диване, тут же устремляется к нему. И он может не заметил, а вот Вова тут же подмечает, как тот резко отвернувшись утирает лицо рукавами. — Хес! Ну как спалось? Хуёво, вижу, ну ничего, отоспаться всегда успеешь. — бодро спрашивает Валера, обнимая Хесуса за плечи. — Угу. — выдавливает Хес. — Хес? — привлекает его внимание Вова и кивает в сторону, предлагая отойти, Хес отказывается. — Вов, разве ты шёл не за своей одеждой? — приходит на помощь Лагода. — Ага, так и есть, уже иду. Хесус облегчённо вздыхает, расслабившись, только когда Братишкин максимально далеко отходит. — Раскрыл свои чувства не перед тем человеком? — тихо спрашивает Валера, убирая руку с его плеча, и грустно улыбается, на его ошарашенный взгляд. — Прости, вы были довольно громкими. — Блять. Забудь, это ничего не значит. — Поэтому ты тут слёзы льёшь? — Нихуя подобного. Просто больно. — Я знаю. — соглашается Лагода, снова обнимая его за плечи. — Это проходит. А Вова, он просто ещё не готов. — Я и сам всё знаю, хули ты меня учишь? Сам виноват, подумал, что ему незачем со мной специально быть каким-то, поверил в его искренность. Я, блять, просто кретин. — Не кори себя, все ошибаются. Просто будь таким, чтобы он смотрел на тебя и локти кусал. — Чего ты со мной как с девчонкой, долбаёб?! — смеётся Хес, толкаясь. — Вы такие зайки на самом деле, что я ахуеваю. — вздыхает Лагода и крепко обнимает его, прижимая к себе. — Если бы не вечные выебоны, могли бы быть счастливы вместе. — Угу, и сдохли бы в один день. — вот этой крохотной поддержки сейчас так достаточно, что Хес больше не чувствует себя таким ничтожеством. Он отстраняется от парня и вдыхает полной грудью. — Пойду я пройдусь. — Уверен, что достаточно в порядке для этого? — Да, я кремень. — Ну-ну. Хесус машет Лагоде и выходит во двор, проходится по свежей после дождя деревенской улице, рассматривая домики вокруг, зелёные деревья. Не так всё и плохо. Он в итоге получил то, что хотел, Вова хоть и неопытный, но всё же неплохой любовник, а уж отуманенный чувствами мозг Хесуса и не думал искать какие-то минусы, в постели всё было прекрасно, пока после Вова рот не открыл. Ему просто нужно попытаться не думать, об этом разочаровании, а лишь о всех поцелуях, что у них были. Хес же не дурак, он прекрасно понимал, что Вова ему взаимностью никогда не ответит. Осталось только в этот режим вернуться. Хесус добирается до леса, пройдясь по мокрой траве и промочив кроссовки, отправляется в обратный путь. И Вова, сидящий всё у тех же осколков при входе, это последнее что он хотел бы увидеть. Хес тихонько пытается пробраться мимо задремавшего парня, но Братишкин именно его тут и ждал. — Хес. — Иди ложись спать, тебя же продует, если тут спать будешь. — вздыхая, советует Хесус, не оборачивается и собирается пройти дальше в дом. — Я хотел извиниться. — Вова небывало резво вскакивает на ноги и цепляет его за локоть. — Я вёл себя грубо. Прости. — Завали, мне похуй, и твои извинения не нужны. — Я и не жду, что ты меня простишь, просто знай, что мне жаль. Хес со злостью вырывает свою руку и разворачивается, Вовина несчастная мордашка раздражает ещё сильнее. — Я и не думал, что ты о чувствах говоришь серьёзно. Хес, ну какие чувства? Мы оба парни, мы не можем любить друг друга. — Если ты не можешь, то это не значит, что я тоже не могу. — Да ты сам подумай, это же такой бред! — Думай, как хочешь. Я ухожу. — Хесус не успевает и пары шагов сделать, как его, в который уже раз, прижимают к стене, он отворачивается, сил нет сопротивляться. — По-моему ты уже всё сказал. — Послушай. Это же пройдёт? И всё станет нормально? — О каком нормально ты говоришь? — Хес… — Вова прижимает ладони к его лицу, заставляя посмотреть на себя, а потом тянется вверх и целует. Хесус не успевает его остановить и не особо хочет, поддаётся под нежные касания, ласкает его язык своим, и от отчаянья внутри всё разрывается, он прижимает Вову к себе, так легко сминается мягкая футболка в руках. Братишкин отстраняется, делает шаг назад и смущённо утирает влажные губы, отводя взгляд. — Блять, это всё какая-то хуйня. — Вова запускает руки в волосы, растрепав их ещё сильнее. — Я хочу и дальше быть твоим другом, я не хочу тебя терять. — Остаться друзьями после всего? Как ты себе это представляешь? Вот это уже настоящий бред. — фыркает Хесус, ему так тяжело на него смотреть, так бы хотелось обнять или снова заставить ревновать. — И что? Лишиться тебя из-за того, что ты любишь ебаться в зад? — Ты специально нарываешься? Хочешь по лицу получить? — Мы что-нибудь придумаем, Хес, обязательно придумаем. — убеждает Вова, хватая его за руки. — Можем встречаться иногда для этого, тогда тебе станет легче? — Не станет. Ты будешь трахаться со мной в тайне? А потом за спиной у своей женщины? Ты хоть о ком-то кроме себя можешь подумать? — Я… Блять… — Вот и не еби мне мозги. Хотел бы ты быть со мной, не приходилось бы ничего выдумывать. Так и скажи, что тебе со мной было хорошо, и ты испугался. — Хес ждёт, действительно готов ему поверить, если скажет правду, может даже простит. — Неправда, я не такой как ты. Хесус отталкивает его с дороги и идёт собирать свои вещи. И знать о нём ничего не хочет больше. Сколько бы Вова не извинялся, это лишь пустые слова, пока он продолжает врать, говорить им не о чем.