Связи

Эзоп с тяжким вздохом прислоняется к холодной стене, вытаскивает пачку сигарет, поджигает одну и затягивается. Организм, за целый день не получивший ни крошки, отзывается на новую порцию никотина приступом тошноты. Её Эзоп мужественно игнорирует. Примерно так же, как игнорирует непрекращающуюся головную боль. Когда ему говорили, что совмещать две работы (да ещё и столь разные) будет херовой затеей, он только кивал: тоже об этом догадывался. А теперь вот день за днём окончательно убеждается на собственном опыте. Однако, владельца той каморки, в которой он сейчас проживает, вообще не интересуют денежные проблемы его жильца. Больше всего Эзопу, конечно, хочется послать его и съехать восвояси, вот только некуда. И он терпит. Дверь рядом с ним лязгает, и он поворачивает голову, чтобы посмотреть, кто же это. К его удивлению, это оказывается доктор Эмили (она, несмотря на их очевидное различие в статусе, разрешает называть её только по имени). Эзоп молча протягивает ей пачку, но она качает головой: — Не сегодня. Выглядит она примерно так же паршиво, как и он сам, и ей можно только посочувствовать: платят ей хорошо, но взамен нагружают работой как только могут. Ужасное место. — Эмма приезжает? Эмили кивает и улыбается устало: — Не хочу, чтобы она видела меня в таком состоянии. — Уходи сегодня раньше, — предлагает Эзоп. — Коллеги тебе не откажут, ты же знаешь. — Да, я...наверное, я так и сделаю. Некоторое время они молчат, прежде чем Эмили, видимо, чувствуя обязательство поддержать разговор, интересуется: — И как там твой...парень? — Который из? — отстраненно уточняет Эзоп. Эмили явно теряется и не может ответить, и это так забавно, что даже Эзоп не может удержаться от тихого смеха. — Прости, пожалуйста, я знаю, что для тебя это непривычно, — успокоившись, добавляет он. — И я знаю, что ты про Джозефа. Он работает над каким-то новым крупным проектом и очень воодушевлен. Это очень приятно видеть. Эмили качает головой, улыбаясь все ещё немного неловко. — Надеюсь, у вас все сложится. Эзоп рассеянно пожимает плечами. Да, несомненно, было бы весьма печально потерять одного из партнёров, но... Это не будет персональным концом света. Впрочем, он понимает, что все дело в разнице мышления, а потому кивает собеседнице: — Я тоже надеюсь. Она стоит рядом ещё немного, и исчезает тихонько, не прощаясь, когда Эзоп отвлекается на телефонный звонок. На экране светится имя арендодателя. — Здравствуйте. Я сегодня же передам вам сумму за этот месяц, не беспокойтесь. Видимо, то, что он так сразу и прямо говорит о проблеме, сбивает с толку, потому что в ответ слышится только невнятное согласное мычание. — Я звонил не за этим, — наконец приходит в себя собеседник. — Но мне нужно сказать, что со следующего месяца плата возрастёт. Эзоп беззвучно костерит и самого хозяина квартиры, и всю его родню, прежде чем поинтересоваться: — Насколько? Услышанная сумма его вовсе не радует. Господи, он так сейчас убивается, и все равно едва может сводить концы с концами, а если на проклятую квартиру придётся тратить ещё больше... — Тогда мне нужно сказать, что со следующего месяца я съезжаю, — говорит Эзоп и сбрасывает звонок до того, как ему придётся что-либо объяснять. Замечательно. Его перерыв должен был закончиться пять минут назад, но вот он стоит здесь, фактически лишившись своего жилья, нервно сжимает телефон в пальцах и смотрит в небо, что не даёт ему никаких ответов. Он до последнего не хотел так делать, но сейчас, кажется, у него действительно нет выбора. Эзоп медленно набирает совсем другой номер и слушает однообразные гудки вперемешку со сходящим с ума пульсом. Наконец, он слышит до боли знакомое: — Allô? — Это я, — старается звучать невозмутимо Эзоп. — Помнишь ты говорил, что у тебя есть свободная комната? Я ещё могу рассчитывать на твоё гостеприимство? Ответ не заставляет себя долго ждать: — Конечно. *** Эзоп гипнотизирует взглядом кофемашину, но от этого она, что удивительно, не начинает работать быстрее. Ну надо же. На часах почти полдень, а он только-только успел подняться и сделать необходимые бытовые мелочи. Ну и ладно. Может себе позволить — это его законный и единственный выходной. Звенит посуда и, как всегда, чуть дрожит поднос в пальцах (это его всегда так бесит, что даже сейчас он начинает хмуриться), но Эзоп благополучно добирается до соседней комнаты. Джозеф сонно улыбается ему, и всё, чего Эзопу хочется, это упасть и валяться рядом, словно у него и правда больше дел никаких нет, но он только оставляет кофе на тумбочке рядом с кроватью и привычно упрекает: — Ты когда-нибудь начнёшь просыпаться раньше чертового “après-midi”? (1) — Не ругайся, — откликается фотограф и мягко ловит партнёра за край рубашки. Тот глядит сверху вниз, хмыкает многозначительно, но все же опускается на кровать рядом и даже не сопротивляется, когда чужие пальцы аккуратно поддевают резинки извечной медицинской маски, снимая её. — И не носи её дома, — просит его Джозеф и тянется навстречу. — Это не дом. Не мне, — привычно возражает Эзоп, не двигаясь с места. Поцелуй выходит с явным вкусом кофейной горечи. Такая мелочь, а сердце все равно сбивается с ритма, и к скулам приливает кровь. — Je te veux. (2) Даже слабых познаний Эзопа во французском хватает, чтобы понять эту фразу, особенно, когда её произносят с таким особенным выражением. — Только давай не как в прошлый раз. — Тебе не понравилось? — Мне очень понравилось, но... Джозеф! Фотограф только смеётся и, не обращая внимания на чужое возмущение, опрокидывает партнёра на простыни. Когда же Эзоп вновь поднимается на чуть дрожащих ногах, оставленный кофе оказывается совсем уж холодным, но он всё равно допивает его. — Принести тебе ещё? — рассеянно интересуется он, стараясь не глядеть на сытую и чуть насмешливую чужую улыбку. — S’il te plaît. (3) Ну, что ж, это несложно. Пока на фоне шумит кофемашина, Эзоп рассеянно разглядывает вид, открывающийся из кухонного окна и так погружается в свои мысли, что даже не замечает, когда Джозеф подходит ближе. — Только не думай о работе, — советует он, наклоняясь, и Эзоп автоматически чуть отстраняется — светлые пряди щекочутся. — А о чём тогда? — Не знаю. Обо мне, например. Очень эгоистичная просьба, но Эзоп только улыбается и чуть поворачивает голову, чтобы легонько поцеловать фотографа в скулу. Джозеф... Когда-то он думал, что это просто удобная связь. Но это давно уже не так. С ним не просто удобно — с ним хорошо. Джозеф не требует от него клятв в вечной любви и верности, и не удивляется, когда слышит честный ответ на "как ты провёл свой день", не пытается скандалить, выяснять отношения по мелочам, кичиться возрастом или деньгами. С ним хорошо встречаться, обсуждать классическую немецкую философию и цены на фотокамеры, пить дорогое вино, таскать из его шкафа понравившиеся рубашки (с возвратом, конечно) и проживать незабываемые ночи. А, ну и валяться в кровати до обеда, деля на двоих приятное спокойствие, нежные поцелуи и крепкую кислую “Арабику”. А ещё у Джозефа совершенно очаровывающая улыбка. Эзоп не знает, что такое любовь, но мог бы назвать ею то, что он чувствует к этому человеку. Где-то рядом звенит посуда, и когда Эзоп оборачивается, то видит на столе две крохотные дымящиеся чашки. — Опять твои аристократические замашки, — фырчит он, глядя на это недоразумение. — Просто попробуй, — предлагает Джозеф, — тебе понравится. — Горячо. — Tu es toujours chaude. (4) Эзоп фырчит. — То, что я не понимаю твой язык, не значит, что ты можешь в моём присутствии специально говорить на нём...всякое. Джозеф смеётся тихо, а Эзоп глядит на него и не может объяснить, почему в теле его необъяснимого призрачного тепла так много, что от любого неосторожного движения оно может вырваться-выплеснуться. И почему он прямо сейчас готов отдать всё что угодно, лишь бы продолжать видеть Джозефа таким. — Je t'adore. (5) Слова сами собой срываются с языка, и Эзоп прячет смущение в тягучей кофейной горечи, обжигающей язык. Это странная связь, о чём ему неустанно напоминают все, кто знают об этих отношениях. По крайней мере потому, что фотограф старше его раза в два и богаче раз в десять, выглядит словно кинозвезда, и все равно встречается с Эзопом, который не самая лучшая кандидатура, как ни посмотри. Это странная связь. Но любые мысли исчезают, стоит ему услышать над ухом бархатное мурлычущее: — Je t'aime. (6)