***
Максим Шустов стал его первым другом за девять лет. Пожаров в области, несмотря на знойное лето, случалось не так много, поэтому молодой пожарный взялся за подработку вожатым. Они впервые увиделись ещё в пути. Дети в автобусе резвились между собой, некоторые, как заметил Игорь, явно представлялись друг другу школьными друзьями, оттого и общение выходило насыщенным, полным эмоциями. Звонкие вскрики не затихали ни на минуту. Гром предпочитал смотреть в окно, заняв соседнее место вещами, чтобы никто точно не потревожил. — Эй, малец, подвинешься немного? Всё занято, откуда ж вас столько набралось. Светлые волосы отливали золотом, а форма вьющихся локонов создавала такое впечатление, будто на голове птицы свили гнездо из прутьев соломы. Кожа с лёгким загаром, глаза сливались с безоблачным небом. Вожатый в пёстрой жёлтой рубашке, таком же повязанном на шею платке, джинсовых бриджах и потёртых кедах напоминал живое воплощение солнца, только не светился. Игорь убрал сумку с вещами в ноги, уступив соседнее сидение, украдкой наблюдал за мужчиной, что плюхнулся рядом и достал гитару. — Ну что, моська, попробуем тебя развеселить? — пальцы прошлись по струнам. Гром заинтересовался, хотя и хмыкнул вполголоса: — Попытайтесь. Шустов улыбнулся и ещё раз провёл по струнам, настраиваясь. — В городке моём родном как-то жил моряк один, Он рассказывал про жизнь в королевстве субмарин. И мы к солнцу поплывём в зелени морских долин, Под волнами будем жить в нашей Жёлтой Субмарине. Дети перестали громко разговаривать и принялись оглядывались на них, приподнимаясь на сидениях. Шустов пел отчётливо и звонко, мотая кудрявой головой в такт словам и подбивая мрачного, как питерские тучи, ребёнка подпевать. — Мы живём в этой Жёлтой Субмарине, Жёлтой Субмарине, Жёлтой Субмарине. Автобус подскакивал на неровностях дороги. Шустов крепко держал в руках гитару, наловчился после управления с огнетушителями и пожарным рукавом. Пение разливалось по автобусу лесным ручейком. Вожатый не претендовал на место в шоу вокальных талантов, но держался на уровне. Всё же он считал основной своей целью приподнять настроение младшему спутнику. Пересчитывая молодежь, невольно заострил на нём внимание и подошёл. — И друзья все на борту, По соседству тут все живут, И оркестр заиграл. И живём мы без забот, тут любой из нас себе найдёт Моря зелень, неба синь в нашей Жёлтой Субмарине. Игорь сминал в пальцах ткань лёгких бежевых шорт и низ великоватой белой футболки, покусывал щёку изнутри. Взрослый, а чудил, как совсем дитё. Гром неохотно начал подпевать, хлопая в такт живой музыке. Шустов открыто улыбался, щурился на ярком солнце и играл. Автобус ехал несколько часов, и все пролетели как один.***
— Руку протягиваешь и жмёшь — вот так. Игорь, да? — Да. А вы Максим…? — Не забивай голову. Максим, без дополнений. Полноценное знакомство у них вышло вечером возле костра за общим сбором. В то время как другие вожатые по приезде в наступивших сумерках обустраивались в корпусах, разведя детей по комнатам, Шустов велел своей детворе занять койки, заправить их и достать самое необходимое для сна и подъёма, а затем дружно спуститься в холл. Он обещал прогулку. Максим выстроил детей парами и тогда же обнаружил, что их нечётное число. — Что же, видно, судьба нам улыбается. И как бы Игорь ни упрямился, заверяя в том, что из него получится отличный замыкающий, вожатый повёл его впереди с собой.***
В ночи стрекотали кузнечики, в воздухе над алым пламенем костра кружила мелкая мошкара. Дети сидели на деревянных скамейках и жарили хлеб на палочках, как показывал им вожатый. С гитарой, конечно, не сложилось. Остальные отряды отправились на сон. — Сейчас я начну передавать шишку. Каждый, кому она попадёт в руки, представляется и рассказывает несколько фактов о себе. Чем занимается, что интересно, сюда как занесла нелёгкая. Как пример, я Максим. Обычно пожары тушу, но и попеть песни у костра и поучаствовать в создании мероприятий не откажусь. Увлекаюсь много чем. Могу венки из одуванчиков плести, могу браслеты. Так что, мальчишки, лазать по деревьям не научу, но как что-то рукодельничать, то пожалуйста. Девчаточки, а вы не стесняйтесь, зовите утром, если заплести кого надо. Волосы у вас всех шикарные, какие чудные косы отрастили до пояса. Хоть колосок вам смастерю или рыбий хвостик. Ребятня смеялась. Девочки хихикали, робко поглядывая на вожатого, мальчишки пихались у костра, но затихали при взгляде Максима. Шишка шла по кругу. — Я Таня, но никаких мячей я в речку не роняла! Танцевать люблю, в классики играю, а ещё я взяла с собой Мишутку, он меня охраняет! — вызвалась представиться до этого притихшая девочка с двумя тёмными хвостиками в голубом платье и белых гольфах. Она зажимала игрушку медведя на коленках и всё хмурилась. Шустов протянул руку и пожал сначала её ладошку, а потом маленькую лапку Мишутки. — Стас! Занимаюсь плаванием, катаюсь на лыжах, состою в хоккейной команде, ещё увлекаюсь теннисом и бегом! — разгорячённо выпалил юнец с огненно-рыжими волосами. — Так держать, Стасик, через пару лет все места на олимпиаде в разных видах спорта станут нашими, — подбодрил Максим. Шишка переходила дальше. Девятнадцать детей, каждому вожатый уделял время, пока остальные, успевшие отхватить долю внимания, терпеливо слушали и не перебивали. Девочки хвалились достижениями в гимнастике, синхронном плавании, кто-то увлекался верховой ездой, нашлись среди присутствующих художницы и любительницы оригами. У мальчишек с творческим потенциалом обстояло чуть хуже. Преимущественно они всё же хватались за спорт. Кучерявый Толик увлекался географией и читал книжки о путешествиях, да Гоша с зелёными глазами и почти пепельными волосами поведал, что обожает кино. Этой двоице Шустов даже предложил вместе скооперироваться и снять документальный фильм о дальних странствиях. — А теперь слово, — вожатый замолчал. Место, где минуту назад сидел Игорь, пустовало. — Детвора, а давайте сыграем в игру под названием «тише всех»? Сейчас я отойду ненадолго, а вы тихо-тихо посидите тут. Я приду и узнаю, кто из вас самый тихий. И так, между нами, девочками, между нами, мальчиками, видел директора, тётка строгая, если потревожить, так что не шумим!***
Сухие ветки ломались под ногами, иголки ёлок попадали в кроссовки вместе с землёй и неприятно кололись на бегу. Пламя костра всё отдалялось, уступая место тёмной лесной глуши. Территория у лагеря измерялась в гектарах, ограждённых по периметру железным забором с облупившейся зелёной краской. Игорь видел его издалека, но так и не добрался до него. Услышав собственное имя, сменил бег на ходьбу, спрятавшись за ближайшим деревом. Хрустели ветки, знаменуя приближающиеся шаги. Гром выжидал, выглядывал из-за дерева и обходил его по кругу, когда подошедший близко вожатый принялся оглядывать другие, подзывая: — Уже поздно и холодно, выходи! Молчание. Шаги прошли мимо. — Ты из-за игры? — в тишину спросил Максим. — Это способ познакомиться, вам вместе жить две недели. Представления о ближнем иметь нужно. — А вот и нет! Всё равно разъедемся и больше не увидимся! Глупая игра! — Игорь тут же зажал рот обеими ладошками. Он сам от себя не ожидал, что заговорит. Треснула ветка. Высокая тень направилась в его сторону. Игорь, нагнувшись, осторожно перебежал к крупному стволу могучей сосны. Шустов продолжил, сместив направление разговора в другое русло. — У нас в команде состав часто меняется. Одни приходят, другие уходят, а дружбу годами держим, общаемся вне работы по мелочам. У кого жена, дети, кто по жизни тусовщик, по-разному оно всё. Также ведь познакомились случайно. Тянешься к людям и они к тебе, мм? Как считаешь? — Если не потянутся? — твёрдость в голосе Грома граничила со страхом. — Кто-то обязательно потянется. Но если не искать своего человека, то он не найдётся, — добродушно отозвался вожатый. — Выходи, пойдём к остальным. Игорь наблюдал за ним с безопасного расстояния. Максим оглядывал деревья, опускался к земле и ворошил редкие кустарники, что после них в светлых кудрях путались листья и хвойные иголки. Гром сжимал пальцы на коре дерева, царапал. — Пообещайте, что не станете заставлять доигрывать. Он думал, что вожатый разозлится, если он покажется, не захочет снова играть на гитаре или улыбаться ему. Не стоило убегать. — Обещаю. Видишь? — Шустов вертелся на месте, приложив одну руку на уровень сердца. Выпавший из кроссовка длинный шнурок попал под подошву. Серьёзно настроенный к мирному соглашению вожатый запнулся и с протяжным «ойк» упал в кусты. От неожиданности Игорь подорвался из укрытия и поспешил к нему. — Вы целы? Шустов приподнялся на локтях, показавшись из терний веток весь в сухих иголках и листьях. Из непослушных кудрей волос, помимо них, торчала ветка. Гром протянул руку и вытащил её, а затем подал ладонь Максиму. Игорь не успел вскрикнуть, так быстро Шустов вместо того, чтобы подняться, дёрнул его к себе и чуть приобнял за плечи. Гром прильнул, едва улыбнувшись куда-то в исцарапанную ветками кустарника шею. Обратно к костру Максим вёл его за руку. Рука у него была тёплая, кожа местами огрубевшая, будто покрытая запёкшейся при свете дневного светила корочкой. У Игоря, наоборот, холодная и в мелких царапинах, но мягкая, чувствительная, что на прикосновения он реагировал непроизвольной дрожью. Пламя едва теплилось между сухих веток и углей. Часть детей заснула на скамейках, единицы бодрствовали. С тяжестью на сердце Шустов принялся будить отряд и звать в корпус. Позже, разведя всех по комнатам и пересчитав, он обратился с предложением к Игорю переночевать с ним в общем холле. Рассчитывал, что так мальчику будет легче, чем если после незадавшейся игры он останется в комнате с другими ребятами. Гром ожидаемо не отказался. Прихватил подушку, одеяло и вернулся. — На работе приходилось на свежем воздухе на деревянном настиле устраивать ночлег. С одной стороны комары поналетели, с другой любимая. Повидала столько лесных просторов, что не счесть. Максим разложил своё одеяло на полу и спал в обнимку с гитарой. Утром его отряд единственный пропустил линейку. Главная воспитательница, нанятая присматривать за младшими отрядами, заглянула в корпус с твёрдыми намерениями сделать выговор своевольному вожатому, не справившемуся со своими обязанностями уже на второй день. Она приятно удивилась, когда зашла и увидела, что дети мирно сидели в холле. Один мальчик держал шишку и рассказывал о себе, остальные вдумчиво слушали. Женщина в строгой серой рубашке, застёгнутой на все пуговицы, сидящей по фигуре юбке-карандаш, в стоптанных туфлях привыкла к погромам, летающей по этажу туалетной бумаге, разукрашенным после игр юных озорников вожатым и нескончаемым воплям. У Шустова всё было схвачено. Кровати в комнатах заправлены, дети умыты, одеты и готовы отправиться на завтрак. Вокруг вожатого выстроились девочки с расчёсками. Максим садил каждую на крохотный деревянный стульчик с рисунками зверушек на спинке и принимался за работу, периодически спрашивая, не туго ли или подтянуть надо. Заплетённые девчушки крутились у большого зеркала и красовались перед подружками. Воспитательница не могла вытянуть из себя и слова. В конце концов, голос вернулся к ней, и она попросила вожатого взять распорядок дня в актовом зале. Шустов ещё поклялся ей, что впредь никаких опозданий, а дети в голос подхватили. Женщина выходила из корпуса с мягкой улыбкой на губах.***
Игорь влился в коллектив, сохранив установленную дистанцию. Новых знакомых по комнате и за её пределами держал на расстоянии, хотя общался, поддерживал развязавшиеся разговоры, но о себе по-прежнему предпочитал умалчивать, переводя стрелки на отрядные игры и мелкие общие состязания. Так происходило с ребятами, но не с Максимом. К вожатому он продолжал тянуться, отчасти благодаря этому в отряде его уважали и принимали сверстники. Он не превратился в изгоя, а стал подобием счастливого талисмана. Мальчишки соревновались с ребятами постарше в футбол, девочки рисовали плакаты на конкурсы, придумывали номера для отрядных выступлений, а Игорь помогал Максиму. Вызывался отнести и повесить плакаты после отбоя, ухитрялся подглядеть, как Шустов под гитару репетировал с другими вожатыми. Максим пару раз вызывался научить его азам игры, Игорь отказывался, говорил, неинтересно. Куда увлекательнее слушать Максима. По утрам Гром вставал вместе с ним и отправлялся по комнатам будить остальных и мотивировать пойти на нелюбимую зарядку. Пока отряд на этой зарядке занимался, бегал в столовую и помогал вожатому разносить подносы с едой, с искрящимися глазами слушая его невероятные истории о спасённой от огромного лесного пожара деревне и менее страшные о мелких лесных поджогах. Игорь улавливал малейшие изменения в настроении окружающих. Если видел, что кому-то плохо, предлагал помочь или сбегать за Максимом. Некоторые дети плакали, тоскуя по родителям, их Гром старался приободрять наедине, чтобы другие не видели и тоже не расстраивались. Ему доверяли наравне с озорным вожатым, у которого по карманам лежали особые леденцы для поднятия духа. А он доверял вожатому. Максима ему более чем хватало. Находясь с ним, по дому он не скучал, изредка грустил и пугался, что время пролетит незаметно, и Максим уедет. Вожатый как чувствовал и обещал писать из своих рабочих командировок, высылать марки из посёлков и деревень, в которые его доставлял самолёт. Шустов брал инициативу вести концерты и конкурсы, давал уроки хореографии начинающим вожатым. В лагере, кроме него, из мужчин были ещё охранники, дворник, повар и двое вожатых старших отрядов. Гром замечал за ним любопытное поведение. Находясь в окружении стольких людей и получая от всех них море симпатий и улыбок, Максим выдыхался к вечеру. Он не отказывался от внимания, притягивал взрослых и детей, как огромный магнит, но сильно уставал. Ему требовалось время побыть в тишине. Поваляться на траве, глядя на крохотные точки звёзд, покачаться на скрипучих качелях или поперебирать струны на деревянной спутнице с рисунком пламени. Потом наступало утро, и он снова принимался оживлять лагерный народ собой, сияя солнцем в дождливые дни и умея не дать сильно разгорячиться в жаркие. Пожарный на то и пожарный, что вне работы умел сдержать чужой огонь голыми руками и не дать ему разгореться.***
За день до родительского дня на территории лагеря неизвестные из старших отрядов жгли траву и забыли убедиться, что огонь поулёгся после их забавы. В актовом зале, выполненном в разноцветных тонах, на сцене с красными балдахинами штор проходила отчётная репетиция. Он вспыхнул от одной искры, когда снаружи задул сильный ветер. Старшие, младшие — все перепугались, началась паника. Шустов с горящей сцены кричал в микрофон и просил всех успокоиться и организованно выйти на улицу. Красные балдахины штор упали на деревянные доски алым пламенем и воспламенили их. По залу раздавались крики. Младшие дети плакали и прятались под сидениями кресел, одна из вожатых в первом ряду потеряла сознание. Максим продолжал призывать со сцены соблюдать спокойствие. Он задыхался от дыма и гари, но принуждал себя держать тон ровным. Шустов, спустившись в зал, поднимал из-под сидений испуганных малышей и отправлял к выходу. Актовый зал быстро задымлялся. Сквозь дымку, Максим видел знакомую мордашку отстранённого мальчишки. Игорь не убегал на улицу, по примеру вожатого стремился вывести из горящего помещения людей, пробираясь по залу. Занимаясь спасениями, Шустов направлялся к нему. Взял под локоть и направил к главным дверям. Беснующийся огонь пожирал ветхое здание, сверху из каркаса падали старые доски. — Уходи, живо уходи! — повысив голос, велел Максим. Игорь, весь в саже и слезящимися от дыма глазами, отвечал ему громогласно: — Без тебя не уйду! Шустов оглядывал зал в поиски раненых или перепугавшихся детей. На глаза ему попалась девочка лет двенадцати в джинсовом комбинезоне и с двумя косичками. Она в ужасе тряслась на полу и не могла сдвинуться с места, не то что встать на ноги. — Выводи её, — прикрикнул Максим. — Сейчас! А пока Гром выполнял поставленную задачу, вожатый взял на руки потерявшую сознание девушку и понёс к дверям. Они выходили вместе, однако Шустова не покидало чувство, что кто-то ещё остался в зале, вдруг кого-то недоглядел, пропустил. Доставив вожатую на улицу, он поспешил обратно. Игорь ухватил его за руку и не отпускал. Максим стянул с шеи жёлтый платок и повязал ему, пообещав, что обязательно вернётся. Горели ряды, ненасытный огонь поглотил всю сцену и, оголодавши, продолжал поедать настил пола, кресла. Максим пробирался вглубь, присматривался, прикрывая лицо рукавом рубашки. Похоже, всё, всех вытащили. Он шёл к главным дверям, ведя рукой по нагревшейся стенке. Ноги подгибались, лёгкие жгло неистовым жаром, у него кружилась голова. Шустов медлил, и это привело к плачевным последствиям. Последним цельным воспоминанием Игоря Грома стали горящие доски, упавшие на бездвижное тело Максима.