Три в одном

Голоса были всегда. Направляли, стимулировали к действиям, ободряли в ситуации, когда никого не было рядом. Но с их появлением учащались провалы в памяти, усиливалась тревожность и раздражительность. Голоса мешали, но не смертельно. Гром привык к ним и спокойно жил, находя у них поддержку. Проблемы с голосами начинались с пожарами. Если Игорь читал новости о гибели людей в огне или видел, как что-то крупное горело, то минимум неделю после этих событий его кидало из сна в реальность, а память обрастала не мелкими трещинами раздробленных воспоминаний, а огромными разрывами, разнящимися от недель до месяцев с момента последнего цельного куска памяти. Майор ненавидел себя за то, что посчитал, будто справится с делом Чумного Доктора, оружием которого выступали огнемёты. Тут без голосов стоило понять, что дело дрянь, впутаешься, и оно будет стоить нарушением общего порядка в голове, где и без Чумного Доктора царила самопровозглашённая анархия. Гром начал расследовать, память распадаться. Игорь думал, что не спал всё то время, сколько искал Чумного Доктора. Он чувствовал себя разбитым. Открылись головные боли и ломота, совершенно пропал аппетит. От вида шавермы к горлу подступала тошнота. Будто этого было недостаточно, так ему везде мерещился запах гари, но поблизости не находилось ни одного курильщика, ничего не жгли. Игорь перестал раздражаться по мелочам, почти не повышал голоса, не кидался на мелких преступников, двери аккуратно открывал за ручку. С затянувшейся апатией он вскоре перестал напоминать Диме, что газированные напитки не пьёт, сходить на перекур ему не надо, он не курит. Не отнекивался, а игнорировал вопросы других полицейских о том, где научился играть на гитаре. Те утверждали, что видели его в парке Победы. Сопротивляться не хватало сил. Он был выжат до основания, вымотан, что не находилось желания не то что Чумного Доктора искать, а жить. Спать и не ощущать себя бодрым, терпеть не относящиеся к себе вопросы, находить на теле странные следы и не помнить их происхождения. Всё порядком надоело ему. — Диктофон! Это же потрясно, ты вышел на улицу со Стрелковым, а потом вернулся и помнишь? Он загавкал! Игорь, мы продолжим расследование, тебя не уволили! — трещал под боком Дубин, пока Гром прятался от него под домиком из папок для бумаги. Дожили. Евгений Борисович начал шарахаться от него. Прям вторая по значимости новость после той, где Альберт Бехтиев умер в день открытия казино от остановки сердца, а здание выставили на торги. Гром не понимал, но отчего-то считал, что причастен к трагедии. Формально его вины в ней не было, на отказавший орган он точно никак повлиять не мог. Но задержанные? С чего вдруг они озирались на него и присвистывали? Что произошло? Ответов Игорь не находил, зато замыкался в себе. «Находился в состоянии затяжной депрессии» — не про него, в само существование депрессии Гром не верил, считал тех, кто применял её на себе слабовольными, инфантильными, отлынивающими от дел и принятия решений. По причине голосов в голове в особенности отказывался делиться с кем-либо по поводу ухудшения самочувствия и потери продуктивности. «Я не сумасшедший, я вменяем, это усталость, это пройдёт», — «это» не проходило. Кто-то бодрствовал во время сна, и получалось так, что он отдыхал без отдыха. Игорь хотел быстрее закрыть дело Чумного Доктора, посадить кого угодно, но чтобы весь пламенный беспредел прекратился, и его перестало рвать на части. — Возьмёшь отпуск, отдохнёшь как следует! — тепло заверял его Фёдор Иванович. Гром вымученно смотрел на полковника и едва не плакал, чтобы не ответить. «Если я не найду его, то умру», — майор не преуменьшал. Убийца с огнемётами непреднамеренно основательно выжигал его изнутри.

***

Из всех улик у него имелась на руках папка с детскими рисунками выпустившегося воспитанника «Радуги». Её бы и до суда не допустили, но отступать было некуда. До Разумовского он добрался разбитый, сонный, как в первую встречу. Тогда усталость вовсе вынудила его попросить поспать, а Сергей разрешил. Бодрости, разумеется, не прибавилось. Игорь не хотел, но требовал от себя допросить основательно, построже, припугнуть. Гром балансировал на грани того, чтобы посадить невиновного, подставить и убедить сесть в слепой вере спасти собственную жизнь от самосожжения. Разумовский его пыла не разделил. С ударом бутылки по голове майор впал в продолжительный сон, а, придя в себя, застал необычную картину. Сергей сидел в кресле посередине кабинета в том же пёстром халате поверх чёрной футболки и спортивных штанов, связанный пожарным шлангом. — Твою мать, извини, — вырвалось у Грома. Ему не требовалось вставать с пола, он уже стоял. Стерев капающую со лба кровь, Игорь поспешил к Разумовскому. — Чёрт я, я не знаю, как так получилось, я…я не знаю, — путаясь в словах и мыслях, говорил и задыхался от накатившей паники Гром, развязывая шланг. Сергей сидел смирно и наблюдал за ним. Он не встал, остался в кресле после высвобождения. Игорь метался от картины с Венерой до стола с зеркальной поверхностью, держась за голову и тут же отнимая от неё руки, перекладывая на грудь. — Я не знаю, простите, нет, что… Мне лучше уйти, — Гром дёрнулся к дивану и сел, сложив руки на колени. Голоса шептали, чтобы оставался. — Я не знаю, не знаю. Разумовский медленно подошёл, взял и развернул плед над майором, после опустился подле. — Давай на «ты», — предложил Сергей. — И это мне бы извиняться. Перенервничал, замахнулся, — он протянул руку и коснулся кровоточащей раны. Игорь не дёрнулся, разве что зажмурился. — И при этом связанным оказался ты, — невзначай напомнил Гром. — Ударил слабо, — в смешке выдал Сергей и следом дополнил. — Хочешь, снова поговорим? Майор едва заметно мотнул головой. — Ладно, — согласился Разумовский. — Чай…ой…кофе! Кофе? Игорь покосился на него, плотнее укутавшись в плед. Другие люди ошибались, а миллионер словно заучил правильные ответы на «угадайку». — Твоё предложение ещё в силе? Сергей улыбнулся и отошёл к столу, заглянул за него к барельефу и в расположившимся близко шкафчике с одеждой отыскал ещё бутылку шампанского, зашагав обратно к дивану. Пенящая жидкость забурлила, наполняя бокалы доверху. — Это прозвучит странно, но…между ударом бутылки и связыванием мы не разговаривали? В голове наслаивались друг на друга фразы четырёх людей. Один из них, самый агрессивный, топил за то, чтобы продать Чумного Доктора за место главредактора в газете. Второй приветливым голосом друга детства настаивал на прощении убийцы и непередаче его полиции, а также уничтожению записей со спрятанного в кепке диктофона. Их разнимал третий, совсем иной. Тот звучал крикливо, звонко, как будто каркала ворона, не затихая. «Ворона» пререкалась с первым говорящим. «Журналист» зарёкся превратить её в куру гриль, если не заткнётся. Вмешивался Максим, спокойно просил установить на телефон детектор лжи и спросить обо всём Сергея. Что странно, «Ворону» и его он разделял, пока «Журналист» принимал их за одного человека и из-за этого ёрничал, не желая иметь никаких дел с преступником, зато желая поиметь с него денег. Максим называл преступником какого-то человека из Москвы и грозился сломать ему что-нибудь, если тот начнёт к нему приставать. «Ворона» каркала, грозясь сломать что-нибудь «Журналисту», если человек из Москвы полезет к Максиму. «Журналист» предупреждал, что переломает «Вороне» крылья и ощиплет, если та хотя бы попробует дотронуться до него. Послышался перепуганный голос Разумовского. Он сделал признание в том, что никто от его рук не пострадал. Детектор лжи подтвердил. Затем слово передали «Вороне», она согласилась с убийствами. Снова правда. — Ты говорил, что собираешься в отпуск. В Архангельскую область. Гром воспроизводил голоса дальше. Архангельск, монастырь, статья, айтишники — удавалось выцепить цельное из кусочков сломанного пазла. — И для этого заберу кого-то из Москвы? Сергей кивнул. — А ты не хочешь поехать? — вдруг спросил Игорь. — Развеяться, и безопасно. Город горит. — Ох, приключения, — хохотнул Разумовский, отпив из бокала. — В планы не входило, хотя разок и можно. Останешься на ночь? Довольно поздно. — Если позволишь, — согласился Гром. — Ещё раз извини за рисунки, меня иногда заносит. Чумной Доктор и ты ахаха, придумал же такое! Голоса, уф! Знаешь, — пытался объяснить Игорь так, чтобы не выставить себя ещё большим больным, — навязчивые мысли, предрассудки по поводу и без. Сергей не шарахнулся после его слов. Напротив, поднял бокал в одобрении. — Тоже тараканы в голове шалят, да так, что мучаюсь от бессонницы. Клинит немного, мир плывет в фантазии. Почти галлюцинации. Не боишься? Игорь внезапно ощутил облегчение. Может, он себя перекрутил и довёл до изнурения. Недосыпает, вот память и подводит, устраивает ещё мозговой штурм на полную катушку. Разумовский вполне адекватный человек, а выдвигает подобные утверждения. — Но спать на одном диване мы не станем, — вместо вразумительного ответа серьёзно сообщил Гром. — Плохое предчувствие, я лучше на полу. На этом и порешали. Игорь не знал, а Сергей не рассказывал. Прилёг для видимости засыпания, но бодрствовал, чутко следя за чужим сном. Птица предлагал для надёжности вдарить бутылкой, если проснётся. Разумовский убеждал, что это излишняя мера. Птица нахохлился и бурчал, излишняя мера, излишняя мера, твоя излишняя мера, не прикладывая рук к убийству Бехтиева, укокошила его позорным способом и нас, живых, мыслящих, между прочим, продать хотела. С ним бы держаться настороже, выкинет ещё чего. Неохотно признавал, что, тем не менее, казино для полной его переделки под изначальное сооружение они получили, и поражался, что оказывается, не единственные в своём роде, существуют случаи куда любопытнее.